Текст книги "Отечественная социальная педагогика"

Отзывчивость ребенка к положению других людей с дальнейшим возрастом и духовным развитием его принимает более сознательный характер и служит основанием к выработке сострадания, милосердия, уважения личности других. <…> Обладая этими чувствованиями, человек не остается равнодушным к положению других лиц. Горе и радость их будут близки его сердцу.

Так как человек может сочувствовать или горю ближних, тяжелому, несчастному положению их, или же их благополучию, радости, то отсюда являются два вида сочувствия: сочувствие горю и сочувствие радости других. Сочувствие горю ближних, тяжелому положению их называется состраданием. Сила сострадания бывает различна, что зависит: а) от живости представления того страдания, которое испытывает ближний; <…>; б) от степени духовного развития лица. Лицо обладающее глубоким духовным развитием, скорее может понять душевное состояние ближнего, чем лицо, не обладающее таким развитием; в) от близости к нам страдающего лица. Мы с большим пониманием отнесемся к своему родственнику или близкому знакомому, чем к постороннему лицу, сильнее сочувствуем бедствию своих сограждан, чем бедствию жителей других стран; <…> д) от отсутствия чувствований, подавляющих сострадание к лицу, как, например, чувства гнева, зависти и друг.; наконец, е) от степени развития чувства сострадания. <…> Лицо, которое не имело случаев к проявлению сострадания или которое подавляло в себе это чувство при каждом возникновении его, будет обладать менее развитым чувством сострадания, чем лицо, которое поддерживало в себе это чувство и давало ему надлежащий исход. <…>

III. Чувствования, связанные с нравственною жизнью человека

На каждом человеке, как существе общественном и предназначенном к духовному совершенствованию <…>, лежат нравственные обязанности, выполнение которых составляет его нравственный долг. Обязанности эти раскрыты в Божественном учении Спасителя. Они могут быть разделены на:

а) обязанности по отношению к Богу <…>;

б) обязанности по отношению к государству, которому человек принадлежит, и главе его. В силу этой обязанности, человек должен быть преданным сыном своего отечества <…>;

в) обязанности по отношению к ближним. <…> Каждый человек должен не только удерживаться от причинения зла им, но также и делать им добро, оказывать им помощь, служить им, содействовать их совершенствованию и т. п.;

г) обязанности по отношению к самому себе, состоящие в стремлении к укреплению своего тела и усовершенствованию своей духовной природы и в таком образе жизни и деятельности, который согласовался бы с этим стремлением.

Правильное воспитание и образование воспитанников имеет одну из существенных задач укоренить в душе их эти обязанности, т. е. не только научить их этим обязанностям, но и приучить к исполнению их. Стремление каждого человека к самоусовершенствованию и существование в нем потребности к общественности и чувствований, связанных с этой потребностью, служат благоприятным условием к укоренению в нем нравственных требований. <…>

IV. Патриотическое чувство и воспитание его

<…> Каждый индивидуум является членом известного государства, которое служит для него отечеством, а все остальные члены этого государства являются его соотечественниками. Человек может иметь только одно отечество, ибо он может быть подданным только одного государства.

Любовь к своему отечеству и соотечественникам называется патриотическим чувством. Кто имеет это чувство, тот не станет равнодушно относиться к судьбе своего отечества и своих соотечественников. В славе отечества он будет видеть свою славу; бедствие же отечества он примет так же близко к сердцу, как и собственное бедствие. Очевидно, что патриотическое чувство относится к чувствованиям, связанным с потребностью людей к общественности. <…>

Пока круг столкновений ребенка ограничивается семьей, он привязывается к матери, сестре, няне и другим членам семьи: к ним относится с большим доверием и сочувствием, чем к посторонним лицам. Он отличает «своих» от «чужих». Затем, с возрастом, он знакомится с другими семьями, сближается в играх с посторонними детьми, привязывается к ним, ценя в них товарищей своих веселых игр. Поступив в школу, он делается членом ее, членом как бы небольшого общества. Круг лиц, к которым он привязывается, расширяется. Он любит свою школу, принимает участие во всех проявлениях школьной жизни. Он отличает учеников своей школы от других мальчиков и девочек и смотрит на первых, как на более близких ему. Далее, по мере ознакомления ребенка с родным городом или селом, он привязывается к этому городу или селу. Ему становятся близки и милы и улицы, и дома, и сады родного города. <…> Он сознает, что это общество имеет свой язык, свою национальную литературу, свои обычаи и предания. Он отличает «свое», «народное», от «чужого», «ненационального». Случись теперь какое-нибудь бедствие в отечестве, оно отзовется в его сердце и побудит его по мере своих сил содействовать устранению этого бедствия.

Средствами к воспитанию патриотического чувства в воспитанниках служат: <…>

Следует воспитывать питомца в пределах отечества. Неосновательно поступают, если в детские годы увозят питомца за пределы отечества и там его воспитывают. Привыкши к иноземному, а не к родному, он будет чужд по своим мыслям и чувствам отечеству, он не будет чувствовать той тесной связи с отечеством, которая устанавливается привычкой и ассоциацией представлений и чувств. <…>

Если ребенок замечает, что окружающие его лица любят свою родину, трудятся для пользы ее, если он слышит о проявлениях патриотизма тем или другим из его родственников, он и сам проникается патриотическим чувством. Все другие средства к воспитанию патриотического чувства не окажут на воспитанника надлежащего влияния, если окружающие его лица не проникнуты этим чувством.

Ознакомление воспитанников с прошлой и настоящей жизнью отечества оказывает тоже влияние на развитие в них любви к отечеству. Отечественная история, раскрывая минувшую жизнь отечества, представляет вместе с тем поучительные образцы проявления патриотического чувства граждан. <…> Обучение отечественной географии, ознакамливая воспитанников с пространством, народонаселением и культурным состоянием отечества, тоже может оказывать влияние на патриотическое чувство их. Обучение отечественному языку оказывает тоже влияние на патриотическое чувство воспитанников, так как сближает их с духовною жизнью родного народа, отразившеюся в языке. <…> Словесные произведения, изображая в художественной форме различные стороны народной жизни и народного быта, способствуют ознакомлению воспитанников с этими сторонами жизни и быта, что не может не влиять на развитие в них любви к отечеству и соотечественникам. К тому же многие поэтические произведения служат выражением патриотических чувств или самих поэтов, или созданных ими лиц. Чтение и изучение этих произведений неминуемо благотворно повлияет на чувства и мысли воспитанников.

Пение песен, носящих патриотический характер, способствует тоже поднятию патриотического чувства воспитанников. Эти песни, будучи выражением патриотического настроения составителей их, вызывают такое же настроение и в тех лицах, которые слушают или поют их. <…>

Торжественное празднование дней, имеющих особенно важное значение в жизни отечества, оказывает тоже влияние на подъем патриотического чувства воспитанников. <…>

I. Необходимость нравственного воспитания

<…> Направление воли питомца к добру или, что то же, нравственное воспитание его, должно быть начато с детства. По мере развития умственных и физических сил воспитанника должны быть укореняемы в нем нравственные начала. <…> Если не прилагать заботы о нравственном воспитании питомца с самого его детства, то в нем могут образоваться такие привычки и наклонности, с которыми трудно будет бороться развившемуся сознанию. <…> Нравственное направление человека зависит не только от сознания, что добро и что зло и почему следует поступать так, а не иначе, но и от чувствований и привычек. На чувствования же и привычки ребенка можно воздействовать далеко до того времени, когда раскроется вполне его сознание. Если с первых лет жизни питомца прилагать заботу о нравственном воспитании его, то добро, нравственные начала, заложенные в его душе, дадут нравственное направление всей его последующей жизни и деятельности. Если же в юные годы он не укрепится в нравственных началах, то и позднейшие годы, при полном разумении, что добро и что зло, ему трудно будет удержаться на пути добра. <…>

II. Задача и основание нравственного воспитания

Задачей нравственного воспитания должно быть укоренение в душе воспитываемого нравственных требований, наклонностей и чувств, так чтобы он сам стремился к совершению добрых действий и уклонялся от дурных и чтобы совершение первых вызывало в нем высокое духовное наслаждение, совершение же вторых вызывало в нем неприятное чувство угрызения совести, стыда или раскаяния. Еще Аристотель сказал, что задачей воспитания должно быть доведение воспитываемого до того, чтобы он любил все доброе и ненавидел то, что достойно порицания.

Воспитание в человеке стремления, наклонности, потребности к добрым проявлениям и отвращения к дурным проявлениям и составляет то, что называют воспитанием нравственной свободы. <…>

III. Средства к нравственному воспитанию

<…> Немаловажное значение для нравственного воспитания питомца имеет среда, в которой он живет. Питомец невольно проникается теми нравственными понятиями, воззрениями, которыми руководятся в своей жизни окружающие его лица. Так как ребенок проводит в семье первые годы своей жизни, то понятно, что нравственное направление семьи сильнее всего отражается на нем. Весь строй семейной жизни влияет на нравственное воспитание его, и родители обязаны позаботиться, чтобы ничто в семье не оказывало на него вредного влияния.

С поступлением ребенка в школу для него открывается новая среда, влияющая на его нравственное направление. Дух, строй школы отражается на учениках. Из этого видно, что необходимо создать добрый дух в школе и установить доброжелательные отношения между учениками.

Окружающие питомца лица влияют на него главным образом своим примером. Питомец невольно подражает действию окружающих. <…> Пример окружающих <…> существенным средством к нравственному воспитанию питомцев. Ребенок подражает как дурному, так и хорошему. <…> Необходимо для нравственного воспитания питомца, с одной стороны, удалять от него все то, что может служить для него дурным примером, а с другой – воздействовать на него добрым примером. Благоразумная мать удаляет своего ребенка и от непристойных сцен, и от худых разговоров, и вообще от таких предметов и явлений, знакомство с которыми не может быть благоприятным для его нравственного развития. <…>

Существенным средством к нравственному воспитанию питомцев служит одобрение или дозволение одних действий и порицание или запрещение других действий. Ребенок с доверием относится к родителям и воспитателям, и то, что они одобряют или дозволяют, принимает в его глазах значение доброго, похвального; что же они порицают или запрещают, получает в его глазах значение недоброго, непохвального. <…>

Для выработки нравственного строя питомцев <…> необходимо, во-первых, чтобы сами родители или воспитатели имели верную нравственную норму для оценки действий <…>; во-вторых, чтобы они в своих запрещениях или дозволениях были постоянны. Что раз запрещено, то не хорошо и не должно быть дозволяемо в другой раз, если только не изменились условия, при которых запрещение или дозволение имело разумное значение. <…> В связи с указанными средствами к нравственному воспитанию питомцев немаловажное значение имеют также нравственные наставления и назидания, имеющие целью раскрыть питомцам, что нравственно и что безнравственно, что добро и что зло. <…>

Вообще при воспитании следует пользоваться всяким удобным случаем для нравственного наставления. При этом, конечно, необходимо руководствоваться педагогическим тактом и чувством меры. Неуместно делаемые наставления или назидания могут ослабить силу и значение их. <…>

Нужно заметить, что нравственные идеалы вырабатываются в человеке под влиянием всех факторов, влияющих на душевное развитие его. <…> Наконец, к средствам нравственного воспитания питомцев многие относят наказания и награды. Но наказания и награды сами по себе никого не научают добру и не приучают к нему, а потому и не могут иметь важного воспитательного значения. Они имеют известное воспитательное значение лишь при указанных выше воспитательных средств и притом, если применяются осмотрительно, с надлежащим тактом. Будучи же применяемы без надлежащей осмотрительности, они вместо пользы причиняют вред нравственному воспитанию питомцев. <…>

Ельницкий К.

Воспитание и обучение в семье и школе. (Педагогика). Изд. 2-е.– C-Пб.: Изд. М.М. Гутзаца, 1914.-С. 3-14, 96-211.

В.О. Ключевский[13]13
  Ключевский Василий Осипович (1841–1911) – историк, член-корреспондент Петербургской академии наук (1889).


[Закрыть]

<…> Каждый педагог должен ясно сознавать идею школы или того идеального воспитанника, которого должна выпустить школа. В противном случае педагоги будут продолжать воспитывать и обучать только себя самих. А так как воспитателей много, то они, стараясь в теперешнем дитяти воспроизвести каждый только самого себя, разорвут в клочки нравственную личность своего питомца. Чтобы из воспитания вышло разумное, складное и цельное дело, необходимо взаимное сотрудничество педагогов, дружная, согласованная работа. Какой бы предмет ни преподавал тот или иной педагог, какое бы участие ни принимал в общем строе школы, он непременно должен знать не только свой предмет, тот учебный материал, над которым работает, но еще и тот идеал, к которому каждый из них стремится приблизить вверенные школе маленькие будущности. Без ясного сознания этого идеала педагоги будут похожи на играющих в известную игру, в которой один из участников с завязанными глазами размахивает безнадежно руками, не зная, кого поймает, и всего вернее, что не поймает никого. <…>

В школе дети не родятся, а только воспитываются. Они откуда-то приходят в школу и куда-то опять уходят. Они приходят из семьи. Семья должна развить индивидуальные особенности ребенка, его оригинальную личность. Школа призвана к тому, чтобы согласить, привести в гармонию эти особенности, чтобы они затем мирно уживались в обществе. <…>

Семья и школа! Как часто мы спокойно говорим об этих предметах, между тем всякий раз, как заходит речь о взаимном отношении семьи и школы, в этом вопросе всегда оказывается слишком много темного, неясного, и мы теряем обычное спокойствие, начиная рассуждать о нем. Семья и школа – два величайших учреждения. <…> Ведь мы, воспитывая, обучаем и, обучая воспитываем. Учитель и воспитатель говорят о различии своих целей и приемов, но их воспитанник впоследствии, наверное, затруднится ответить на вопрос, кто его больше воспитывал или учил. <…>

В истории нашего образования сделаны были два в высшей степени поучительных опыта. Древняя Русь стремилась к тому, чтобы укрепить школу у самого очага семьи, слить школу с семьей. Во второй половине XVIII в. в педагогических планах Екатерины II и ее деятельного помощника Бецкого сделана была попытка совсем оторвать школу от семьи, поставить их чуть ли не во враждебное отношение друг к другу. В высшей степени поучительно сопоставить между собой эти два педагогических опыта.

Источником света в Древней Руси был приходский храм. Первым учителем был священник. Приход был учебным заведением, главным инспектором которого был отец духовный. Семьи, составлявшие приход, можно назвать параллельными отделениями школы. Классным наставником в каждой семье был отец, или домовладыка. Древняя русская семья имела ведь особое устройство. Она заключала в себе не только самых близких членов семьи, но и родственников, домочадцев, слуг. Глава семьи был в ней властелином – недаром он назывался государем. Жена была его ближайшей помощницей, сотрудницей и высоко ценилась в этом своем звании. Она также называлась государыней. <…>

Обучали не наукам, но житейским правилам, праведному житию. Домохозяин, восприняв такую науку от предков и освежив ее в храме, при посредстве духовного отца старался внушить ее своим домашним, старался «учити страху божию и вежеству и всякому благочинию». Итак, прежде всего – спасение душевное. Второе дело – строение мирское, имевшее целью воспитать гражданина, члена общества, который знал бы, как поступать ему в разных житейских обстоятельствах, в сношениях с людьми, чтобы жить не в укор и посмех. Третий предмет домашнего обучения – домоводство или обучение ремеслу, рукоделию, «кто чего достоин». Здесь училище разделялось на два параллельных отделения: «матери – дщери, а отцу – сынове». Словом, божество и вежество – вот два основных предмета программы воспитания. Грамотность вовсе не считалась необходимым образовательным средством. Она причислялась, скорее, к ремеслу, «к механическим хитростям» считалась техническим знанием, необходимым в некоторых, немногих специальностях. <…> Человек, обученный «всякому вежеству и праведному житию», ценился более, чем напитанный книжной мудростью. Главное – чтобы чада были воспитаны «в страхе божиим», в добре и «в наказании».

Что касается педагогических приемов, то они сводились к «внешнему воздействию на ум, чувство и волю», воспитание производилось «посредством производимого битьем нервного возбуждения». Древнерусские педагоги много и с любовью думали об этом приеме, заботливо лелеяли его и изощрялись в способах его применения. Они были проникнуты глубокой верой в чудодейственную силу педагогического жезла, т. е. простой, глупой палки. <…> При воспитании усиленно рекомендовалось сокрушение ребер, «прещение», «учащение ран». Запрещалась даже родительская ласка – «не смейся к нему, игры творя». Строго наказывая сыновей, отец не должен был пропускать случая возложить грозу и на дщерей… Не следует, однако, выводить отсюда заключения, что старая русская школа была проникнута духом жестокости, свирепства. Необходимо различать план начертания от практического его применения. «Педагогический жезл» был больше метафизический, чем реальный. Великое значение приписывалось ему только в планах ради логической стройности и последовательности. О жезле охотно писали, не видя перед собой живого объекта, ребенка. Перед суровыми педагогами в действительности оказывалась не теоретическая, логическая схема, но живые дети, педагоги-отцы видели этих детей и любили их, а видеть детей и любить их – это одно и то же, два нераздельных психологических момента. Да и при «учащении ран» не всегда больше страдает тот, кто терпит наказание – нередко оно больше отдается в сердце того, кто «учащает раны». Наконец, на это упражнение смотрели отчасти с гигиенической точки зрения – «от жезла не умрет, а еще здоровее будет». <…>

Несравненно влиятельнее педагогического жезла был другой прием – могучее воздействие среды. Влияние домашней школы было непрерывное, не прекращавшееся ни на час, ни на минуту, а при таком условии капля, непрерывно каплющая, может пробить самый твердый педагогический камень. В этой домашней школе, в этой среде обычая и порядка все было предусмотрено, разрешено, не было места ни сомнениям, ни раздумью. На каждый жизненный случай ответ был заранее готов – ответ ясный, строго определенный. Правила и принципы были всеми признаны, утверждены, освящены. Это была массивная историческая кладка. Все чувства, слова и поступки были расписаны по духовно-житейскому календарю. Оставалось только двигаться с завязанными глазами по этому духовно-житейскому трафарету, подобно автомату. Под этот трафарет верной родительской рукой подгонялись дети, пока не делались такими же автоматами. Древняя русская школа-семья вместо всестороннего развития личности обезличивала человека и индивидуализм заменяла автоматизмом. В результате получалась традиционная нравственно-практическая выдержка, воспитывалась автоматическая совесть, при которой знают, как поступать, прежде, чем подумают, почему так следует поступить. Своя воля, как дурь, выколачивалась из человека и заменялась слепым подчинением всеми принятому правилу, или житейскому кодексу… <…>

При вступлении на престол Екатерины II у нас заботы о воспитании также выдвинулись вперед. Вполне естественно, что женщина, одаренная большим умом и благоговевшая перед просветительными идеями века, пожелала ввести и в России рациональное воспитание по новым планам. Екатерина нашла себе весьма деятельного помощника в Бецком. <…>

«Искусство доказало, что один только украшенный или просвещенный науками разум не делает еще доброго или прямого гражданина, но во многих случаях паче во вред бывает, если кто от самых нежных юности лет воспитан не в добродетелях и твердо оные в сердце его не вкоренены… По сему ясно, что корень всему злу и добру воспитание; достигнуть же последнего с успехом и твердым исполнением единое токмо средство остается, т. е. произвести сперва способом воспитания, так сказать, новую породу или новых отцов и матерей, которые могли бы детям своим те же прямые и основательные правила воспитания в сердце вселить, какие получили они сами, а от них дети передали бы паки своим детям, и так следовали бы из родов в роды в будущие века».

«Великое сие намерение исполнить нет совсем иного способа, как завести воспитательные училища для обоего пола детей, которых принимать отнюдь не старее как по пятому и шестому году. Излишне было бы доказывать, как в те самые годы начинает дитя приходить в сознание из неведения, а еще нерассудительнее верить, якобы по прошествии сих лет еще можно было поправить в человеке худой нрав, чем он заразился, и, поправляя его, те правила добродетели твердо в сердце его вкоренять, кои ему иметь было потребно. И так о воспитании юношества пещися должно неусыпными трудами, начиная, как выше сказано, от пятого и шестого до осьмнадцати и двадцати лет безвыходного в училище пребывания. Во все же то время не иметь ни малейшего с другими сообщения, так что и самые близкие сродники хотя и могут их видеть в назначенные дни, но не иначе как в самом училище и в присутствии их начальников. Ибо неоспоримо, что частое с людьми без разбору обхождение вне и внутрь оного весьма вредительно, а иначе во время воспитания такого юношества, которое долженствует непрестанно взирать на подаваемые примеры и образцы добродетели».

Итак, прежде всего перед воспитателями – живая статуя, пока без всякого содержания. Дитя поступает в школу, прежде чем начинает приходить сознание. Воспитание должно сформировать из него идеального гражданина. Чтобы воспитание могло исполнить свою задачу без всякой помехи, устраняются все посторонние влияния, не исключая и родной семьи. Если древняя русская школа сливалась с семьей, то новая школа, стремясь опираться на естественные законы, сообразоваться с разумом и самой натурой, начинает дело воспитания совсем неестественным фактом – разрывает насильственно всякую связь с семьей!

Так как перед воспитателями стоит прежде всего живая статуя, но без всякого содержания, то от воспитания уже зависит, чем она будет наполнена. Для этого школа должна прежде всего «удалять от слуха и зрения все то, что хоть тень порока имеет».

Если в древнерусской школе нельзя заметить глубокого недоверия к природе человека, если воспитанию поэтому предстояла задача выбить дурь из головы палкой и насадить «вежество и всякое благочиние», то новая школа предполагает в человеке абсолютную пустоту. Все дело сводится к тому, чтобы как можно менее допустить в эту пустоту вредных влияний и наполнить добрыми нравами…

Что касается до образовательного значения для ума и воли чисто научного образования, то Бецкой его почти не признает, между тем, бесспорно, трудно говорить о добродетели и нравственности без правильно установленного и по возможности полного образования. Науки можно преподавать, но лишь настолько, насколько это необходимо в гражданской жизни. Вся задача сводится к образованию добродетельного, чувствительного сердца, доброго настроения. Добродетель, по смыслу Бецкого, вовсе не предполагает борьбы в человеке, нравственного акта воли, сознательного и свободного определения себя к действию. Древняя школа, слитая с семьей, воспитывала автоматическую совесть, новая, оторвав совершенно школу от семьи, создавала автоматическое сердце… Воспитанник, выходя из школы Бецкого, походил на человека, который, выйдя из дома для прогулки, не знает, куда идти, и вертится вокруг себя… Институтка могла проливать горькие слезы над сорванным цветком и не отереть ни одной слезы на лице, в особенности не вполне чисто вымытом. Да и как же было кадету Васильевского острова или узнице Смольного института научиться сочувствовать живому, реальному горю, когда они не видели перед собой даже близких родных, на которых обыкновенно научается любить нежное детское сердце, – эти родные витали перед ними в туманной дали… <…>

В новых воспитанниках не предполагалось нравственной личности; в них внедрялись лишь нравственные навыки. Автомат-питомец посредством автомата-учителя – такова упрощенная, но верно переданная схема новой системы. Школа Бецкого – душная теплица среди северного русского лета, и она не могла вырастить здоровых цветов.

Но возвышенные идеи, вдохновлявшие архитекторов этой постройки не по климату, не прошли без влияния, только оно сказалось вне школы. Эти идеи побудили отцов и матерей подумать и позаботиться о детях, а опыт Бецкого показал, что школа не может заменить семьи, а семья – школы. У каждой своя задача, свое особое дело. Одной принадлежит развитие индивидуальных особенностей и выправка их, другой – создание общего типа, приближение отдельных оригинальных индивидуальностей к этому общему типу, без чего невозможно общежития. Школа не может обойтись без содействия семьи: учитель не может угадать, что выражается в сорока парах глаз, устремленных на него, какие у каждого ребенка в голове думы, заботы, ожидания и надежды. Но это, может быть, лучше подметит отец. Равным образом школа расширяет дело семьи. Научившись в семье любить родных, ребенок в школе приучается любить чужих и обращать их в своих, любить товарищей. Окруженный в семье предупредительной любовью, зорко следящей за каждым шагом, человек приучается в школе к самостоятельности, пробует свои юные силы в преодолении трудностей, представляемых школьной работой. Семья и школа – две добрые соседки, взаимно друг другу помогающие. Где кончается дело одной, начинается работа другой. Между тем в школе Бецкого все было вывернуто наизнанку, перевернуто вверх дном.

Но ей отпустится много прегрешений за одну светлую мысль, что воспитатели должны относится к своим воспитанникам с лаской и любовью, чтобы дети учились охотно и бодро, без вредительного страха. Где этого нет – нет никакой педагогики, есть казарма, но не школа. Если воспитанники должны чувствовать благодарность к своей школе, откуда они вынесли добрые, освежающие впечатления, то что же сказать о семье? Дети в неоплатном долгу у родителей, в особенности у матерей. В матери всегда особенно жив этот педагогический принцип, и ее горячее чувство поддержит его даже тогда, когда начнет колебаться отцовская мысль…

Ключевский В.О.

Два воспитания. // Антология педагогической мысли России второй половины XIX – начала XX в. (до реформ 60-х гг.)/Сост. П.А. Лебедев.-М.: Педагогика, 1990.-С. 392–400.