Текст книги "История России. XX век. Как Россия шла к ХХ веку. От начала царствования Николая II до конца Гражданской войны (1894–1922). Том I"

Русские крестьяне, составлявшие подавляющее большинство народа и большинство армии, считались традиционной опорой православного самодержавия. Считались до Первой русской революции, во время которой многие имения помещиков были ограблены и подожжены крестьянами. Крестьянский, земельный, а точнее и шире – аграрный вопрос предстал такой проблемой, от решения которой, в конечном счете, зависела судьба страны.

Теоретически у правительства Столыпина были следующие варианты действий: 1) не проводить аграрных преобразований, ограничиваясь подавлением крестьянских беспорядков; 2) начать аграрную реформу, сохраняющую право частной собственности; 3) начать такую реформу, которая частично или полностью передаст помещичью землю крестьянам.

Как раз первый вариант фактически осуществлялся до 1905 г. и именно он обернулся соучастием крестьян в революции. Третий вариант (частичное изъятие земли за умеренное вознаграждение – у кадетов; полное изъятие без вознаграждения – у эсеров; переход всей земли государству (национализация) без вознаграждения бывшим владельцам – у большевиков) подрывал основания существовавшего порядка. Еще в преддверии революции Император предупредил волостных старшин в Курске: «Помните, что богатеют не захватами чужого добра, а от честного труда, бережливости и жизни по заповедям Божиим». И в начале революции подтвердил сказанное, обращаясь в Царском Селе к крестьянской депутации: «Всякое право собственности неприкосновенно; то, что принадлежит помещику, принадлежит ему, то, что принадлежит крестьянину, принадлежит ему». Император просил передать это односельчанам. Однако многие односельчане считали, что земля должна принадлежать тем, кто на ней трудится, т. е. самим крестьянам, а не помещикам, которые когда-то отобрали у крестьян и их землю, и их свободу. Свободу в 1861 г. Царь крестьянам вернул, а землю – нет.

Столыпин был призван Императором возглавить правительство не для продолжения бездействия или опасного нарушения права частной собственности. Поэтому оставался только второй вариант, в действенность которого верил и Столыпин. К тому же имелись серьезные проекты предшественников: П. Д. Святополк-Мирского, С. Ю. Витте – Н. Н. Кутлера, В. И. Гурко и Н. Х. Бунге. Аграрная реформа, известная как столыпинская, была и реформой Императора Николая II (он обеспечивал ее осуществление своими указами и своей собственностью, сначала минуя несговорчивую Думу), и плодом труда далеко не заурядных предшественников и соратников – главноуправляющего отдела земледелия и землеустройства Александра Кривошеина, ставшего вместе с вице-директором Федором Шлиппе практическими организаторами и исполнителями реформы. Много пользы в разработке новой системы землеустроения принес и датский советник П. А. Столыпина агроном Карл Андреас Кофод (1855–1948).

12 августа 1906 г. Государь издал указ о передаче Крестьянскому банку сельскохозяйственных земель, находящихся в собственности Романовых; 27 августа – о продаже казенных земель; 19 сентября – о продаже крестьянам земель на Алтае, находившихся в собственности самого Николая II; 5 октября – об уравнении крестьян со всеми гражданами в правах при государственной и военной службе и учебе; 19 октября – о разрешении Крестьянскому банку давать ссуды крестьянам под залог надельной земли (этим признавалась личная собственность крестьян на землю) и, наконец, 9 ноября – о раскрепощении общины.

Перечисленные указы создавали земельный фонд, необходимый для добровольного переселения миллионов малоземельных крестьян из центральных европейских губерний на огромный малонаселенный Восток, в Сибирь (см. 1.3.6), и утверждали крестьян в гражданских и политических правах наравне со всеми иными сословиями. А по самому важному указу 9 ноября крестьянам предоставлялось право выхода из общины со своим земельным наделом, который переходил из временного владения в личную частную собственность крестьянина. Ранее требовалось согласие общины, чтобы из нее выйти, теперь появилось право свободного выхода.

Передельная община, созданная государственной властью в эпоху крепостного рабства для более надежного взимания с крестьян податей, с трудом воспринимала агрономические улучшения, предпочитая вести сельское хозяйство по старинке. За два века в общине воспиталась тяга к уравниловке. Еще саратовским губернатором Столыпин докладывал Государю: «У русского крестьянина – страсть всех уравнять, всех привести к одному уровню, а так как массу нельзя поднять до уровня самого способного, самого деятельного и умного, то лучшие элементы должны быть принижены к пониманию, к устремлению худшего, инертного большинства».

Столыпин, сам как помещик, хозяйствовавший в Ковенской губернии (Литва), где никогда не было общинного землевладения, на практике убедился в бесспорных преимуществах частного крестьянского землевладения и для самих крестьян и для народного хозяйства страны. Но он не собирался ломать сложившуюся жизнь «через колено», а считал необходимым предоставить самим крестьянам свободу решения: «Издан закон, облегчающий переход к подворному и хуторскому владению, причем устранено всякое насилие в этом деле и отменяется лишь насильственное прикрепление крестьян к общине, уничтожается закрепощение личности, несовместимое с понятием о свободе человека и человеческого труда… Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она будет подворная там, где община уже нежизненна… Пробыв около 10 лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этот вопрос нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь», – говорил он собранию II Думы 10 мая 1907 г.

Документ

Решительному противнику частной собственности на землю, безусловному защитнику общины графу Льву Толстому Столыпин объяснял свою позицию с предельной откровенностью: «Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что отсутствие „собственности“ на землю у крестьян создает всё наше неустройство. Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как то: чувство голода, половое чувство и т. п. и одно из самых сильных чувств этого порядка – чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею. Искусственное в этом отношении оскопление нашего крестьянина, уничтожение в нём врожденного чувства собственности ведёт ко многому дурному и, главное, к бедности. А бедность, по мне, худшее из рабств. И теперь то же крепостное право – за деньги. Вы можете также давить людей, как и до освобождения крестьян. Смешно говорить этим людям о свободе или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным. А это достижимо только при свободном приложении труда к земле, т. е. при наличии права собственности на землю… Я не вижу цели у нас в России сгонять с земли более развитый элемент землевладельцев и, наоборот, вижу несомненную необходимость облегчить крестьянину законную возможность приобрести нужный ему участок земли в полную собственность. Теперь единственная карьера для умного мужика быть мироедом, т. е. паразитом. Надо дать ему возможность свободно развиваться и не пить чужой крови» (письмо от 23 октября 1907 г.).

Указ от 9 ноября 1906 г. был одобрен III Государственной Думой и стал законом после долгих прений только 14 июня 1910 г. А 29 мая 1911 г. Думой был принят закон «О землеустройстве». Он разрешил крестьянам (главам семей, домохозяевам) соединять разрозненные земельные полоски (участки) в одно целое в одном месте – получался отруб, разрешил переносить на такое место сам дом с хозяйством крестьянина – получался хутор (ферма). Премьер-министр делал ставку не на «убогих и пьяных, а на крепких и на сильных» – на здоровых трудовых людей, которые любят землю и хотят на ней для себя работать. И один из таких тружеников отвечал премьеру: «Мы как новожены. С земелькой-то законным браком повенчались. В деревне-то она была гулящая девка, а теперь она твоя законная жена на веки вечные».

До подавления революции крестьянство выжидало, мало выходило из общины. Но уже в 1908 г. вышло в 10 раз больше, чем в 1907-м. В 1909 г. вышло еще больше. С 1910 г. количество выходов стало снижаться. Всего до 1917 г. из общины успела выйти почти треть крестьян-домохозяев, возникло не менее 1 миллиона 300 тысяч отрубов и приблизительно двести тысяч хуторов с 22 % общинной земли. В связи с войной и нехваткой землемеров остались неудовлетворенными более 3 миллионов 500 тысяч ходатайств о выходе. С 1907 по 1915 г. почти половина крестьян-домохозяев подала заявки на те или иные землеустроительные мероприятия (6 174 500). Далеко не все из них хватило времени удовлетворить.

Отруба успешно создавались на юге и юго-востоке: на Северном Кавказе, в степном Заволжье и Севером Причерноморье; хутора – на северо-западе: в Белоруссии и Литве, в Псковской и Смоленской губерниях. Реформа имела успех в Таврической, Екатеринославской и Херсонской, Самарской и Саратовской губерниях. Сказывались климатические, природные условия, различные традиции и влияния.

Далеко не всюду крестьяне спешили выходить на отруба и особенно на хутора. И не только в силу своего консерватизма. В центральночерноземных губерниях сохранению общин способствовало малоземелье, в нечерноземных центральных губерниях местные и отходные промыслы, обеспечивавшие крестьян лучше, чем труд на малоплодородной земле. Многое здесь зависело от успеха переселенческой политики. Чересполосица, как оказалось, не только мешала формированию чувства хозяина, но и помогала выжить, поскольку полосками наделяли и на высоком месте, и в низине. Если же отруб оказывался на высоком месте, то его хозяин разорялся в засушливый год; если в низине – разорение наступало в дождливый. Для выживания требовался большой отруб на разных уровнях или проведение широких мелиоративных работ, но далеко не везде хватало земли, средств и умения.

Из общины выходили не только зажиточные и средние крестьяне. Выходили и бывшие крестьяне, осевшие в городах, и вдовы, одинокие старики и горькие пьяницы, которым при очередном общинном переделе грозила утрата или урезывание надела. Они выходили, чтобы продать землю (и подчас пропить). И, наконец, не все вышедшие оказались способны брать ответственность на себя. Наделы несостоявшихся частников покупались и знакомыми односельчанами; в результате появились общинники, которые одновременно имели землю в частной собственности. Иногда землю покупала, законно возвращала себе община. Перераспределилось около половины земли, закрепленной в частную собственность.

Реформа создала различные формы крестьянского землевладения, которые конкурировали между собой. Даже в общине менялось и развивалось землепользование. Они или сдавали позиции, или приспосабливались к происходящему и подчас хозяйствовали эффективнее, постепенно трансформируясь в кооперативные объединения (см. 1.3.6).

Традиционные хозяйства помещиков не выдерживали возросшей конкуренции со свободным крестьянским предпринимательством. К началу Первой Мировой войны крестьяне купили более половины помещичьей земли и свыше половины оставшейся у помещиков посевной земли арендовалось крестьянами. Земля законно переходила в трудовые руки средних и зажиточных крестьян. Расчеты экономистов показывали, что помещичьи земли естественным образом перейдут крестьянам, особенно хуторянам не позднее конца 1920-х гг. Но сохранялись успешно работающие на рынок и экспорт помещичьи хозяйства, ставшие сельскохозяйственными капиталистическими производствами.

За годы аграрной реформы быстро возрастала механизация сельского хозяйства. В 1900 г. на покупку сельскохозяйственных машин и орудий было затрачено 28 млн. рублей. В 1913–109 млн. рублей, в том числе ввезено из-за границы на 49 млн. рублей, остальные были произведены в России. В 1912 г. на полях России было использовано 573 тыс. тонн искусственных удобрений. В результате средняя урожайность зерновых полей выросла в России между 1900 и 1914 г. на 25 %. Посевные площади с начала века до 1914 г. выросли на 14 %, в том числе на Северном Кавказе – на 47 %, в Сибири – на 71 %. За время реформы сбыт минеральных удобрений увеличился в 7 раз, сельскохозяйственных машин – в 5,5 раза. С 1908 по 1912 г. производство ячменя возросло на 62 %, кукурузы – на 45 %, пшеницы – на 37,5 %. Даже в неурожайные 1908 и 1912 гг. страна производила 11,5 % мирового экспорта пшеницы, а в урожайные 1909–1910 гг. – 40 % мирового экспорта. Сбор зерновых стал увеличиваться с 1906 г. не на 300 тысяч тонн в год, как до того, а на 1500 тысяч тонн и достиг к 1913 г. рекордной цифры – 88 500 тысяч тонн. Сбор зерновых в 1913 г. был на 30 % выше, чем в США.

Россия прочно удерживала первое место в мире по производству пшеницы, ячменя, ржи и овса. Второе (после Германии) – по производству картофеля. На втором месте в мире (после США) была Россия по поголовью крупного рогатого скота, лошадей, коз и овец и к 1914 г. начала обгонять по этим показателям и США. На четвертом месте – после США, Германии и Австрии – по поголовью свиней. Россия входила в «сельскохозяйственную революцию», которая бы мирно преобразила всю ее жизнь и превратила нищего и неграмотного мужика в зажиточного, образованного свободного земледельца. В этом и состояла цель реформы Столыпина, и поразительно, с какой быстротой начала развиваться с 1906 г. до того сонная русская деревня.

Мнение очевидца

А. Тыркова-Вильямс, дочь помещика села Вергежа Новгородской губернии, писала о начале 1910-х гг.: «Рост ощущался на каждом шагу, даже в нашем небольшом деревенском углу. Мужики становились зажиточнее, были лучше обуты и одеты. Пища у них стала разнообразнее, прихотливее. В деревенских лавках появились такие невиданные раньше вещи, как компот из сушеных фруктов… прежде о такой роскоши в деревне не помышляли, как не воображали, что пшеничные пироги можно печь не только в престольный праздник, но каждое воскресенье. А теперь пекли, да еще с вареньем, купленным в той же деревенской лавке… Увеличилось производство молока и масла. Жизнь действительно становилась обильнее, легче… Деревенская молодежь стала грамотной… Стали появляться деревенские интеллигенты из крестьян. Одни из них отрывались от земли, уходили в города, другие возвращались после школы в деревню и там, в родной обстановке, становились местными общественными деятелями, искали способы улучшить крестьянскую жизнь». – На путях к свободе. – С. 380–381.

Правда, быстрота развития не означала, что многовековая отсталость русской деревни может быть преодолена за несколько лет. Массив старой, привычной нищеты был очень велик. Модернизация русского сельского уклада требовала не только умения и решимости, но и терпения, известной осторожности. Ведь преобразовывались не только экономические обстоятельства жизни, но и уклад, и сами души людей, их привычки, их отношения друг с другом. Всё это ещё только-только стало затрагиваться реформами.

Со слов очевидцев

Сергей Шмеман, потомок Осоргиных, помещиков Калужской губернии, об имениях которых он пишет в 1980-е гг.:

«Накануне революции, несмотря на все изменения, происходившие в сельском мiре, его население оставалось некультурным и отсталым. Большинство крестьян было неграмотно. Только половина хозяйств имела железные плуги, жатва все еще производилась серпами, молотьба – цепами. Всё ещё нормой была трехпольная система земледелия… которая в Западной Европе не использовалась со Средних веков. Средний сбор зерна с крестьянских земель был лишь немного выше, чем в английском поместье XIV в. … Жизнь в зловонной избе с земляным полом, наполненной густым черным дымом, где ютилась семья с десятью детьми – топили соломой, денег на какое-либо иное топливо, равно и на починку печи не было. Зимой телята и козы жили вместе с людьми, которым приходилось делиться с ними без того спертым воздухом. Дети часто умирали маленькими…» – Эхо родной земли. Двести лет одного русского села. М., 2003. – С. 206.

Урожайность на хуторах превосходила общинную на 14 %. Выстоявшие хуторяне развивались и богатели, их накопления в банках и сберегательных кассах составили в разгар войны 2 миллиарда золотых рублей – они имели задел на будущее. В шутку их называли тогда «столыпинскими помещиками». Но сохранявшаяся среди неудачников страсть к уравниловке оборачивалась завистью и злобой по отношению к самостоятельным, успешным, подлинным труженикам. Нередко завистливые общинники поджигали дома хуторян, травили посевы и губили скот. Доходило до самосудов, вмешательства полиции, которой в некоторых деревнях приходилось открывать огонь на поражение, чтобы защитить хуторян и землемеров от идущих на них с дрекольем общинников. Духовная атмосфера русской деревни эпохи аграрной реформы (см. 1.3.17), запечатленная в рассказах и повестях замечательно талантливого и наблюдательного очевидца – Ивана Бунина, была гнетущей и мало отрадной. Развитие хозяйства оказалось делом более простым и быстрым, чем преображение душ крестьян.

Как и крестьянская реформа 1861 г., аграрная реформа Столыпина подвергалась критике и слева, и справа (со стороны крайних националистов-консерваторов). Особую ненависть реформа вызвала у эсеров и большевиков, которые осознавали, что успешное осуществление аграрной реформы в крестьянской стране равнозначно утрате надежд на народную революцию и на захват ими власти. В III Думе аграрный закон поддержали только октябристы, умеренно-правые, националисты, польское Коло, часть правых и часть прогрессистов. РСДРП, КДП, трудовики, значительная часть правых и часть прогрессистов выступали против разрушения общины. Правые считали общину традиционно русским «соборным» установлением, левые видели в ней ячейку будущих социалистических отношений. Что объединяло правых с левыми – так это коренное неуважение к достоинству человека, к его праву на свободный выбор формы трудовой деятельности. Общим было желание загнать жизнь в надуманную схему.

Документ

Вождь большевиков Ленин, мечтавший о захвате власти на гребне народного восстания, видя результаты Столыпинской реформы, писал в апреле 1908 г.: «Что, если… столыпинская политика продержится достаточно долго…? Тогда аграрный строй России станет вполне буржуазным, крупные крестьяне заберут себе почти всю надельную землю, земледелие станет капиталистическим и никакое, ни радикальное, ни нерадикальное „решение“ аграрного вопроса при капитализме станет невозможным». – В. И. Ленин. ПСС. Т. 17. С. 31–33.

Напротив, Столыпин предполагал и осуществлял аграрные преобразования одновременно с гражданским освобождением крестьянского сословия. В 1906 г. крестьянам было возвращено право (которого их лишили в 1890 г.) выбирать самим своих представителей (гласных) в земства. 15 июня 1912 г. подсудность крестьян была пересмотрена, и земские начальники потеряли свою прежнюю судебную функцию. Мировых судей вновь стали избирать сами крестьяне. Мировые судьи теперь выносили решения, сообразуясь только с законом, а не с усмотрениями начальства. В 1913 г. новые суды начали действовать сначала в десяти южных губерниях.

Мнение историка

«К началу Первой Мировой войны Россия стала обществом полноправных граждан». – Георгий Вернадский. Русская история. М., 2001. – С. 244.

Столыпинская аграрная реформа завершала раскрепощение, начатое крестьянской реформой Императора Александра II: к 1916 г. 89,3 % пахотных земель и более чем 94 % поголовья крупного рогатого скота в европейской части России находилось в частной или общинной собственности крестьян и казаков. Россия окончательно перестала быть «феодальной страной».

В связи с 50-летием Великой Реформы в конце лета 1911 г. в Киеве открыли памятник Царю-Освободителю. Присутствовали его внук Николай II и премьер-министр Петр Столыпин. Но торжества завершились убийством реформатора.

Литература

И. А. Бунин. Деревня, Суходол и др. рассказы 1909–1916 гг. [Любое издание].

А. Н. Челинцев. Русское сельское хозяйство перед революцией. М., 1928.

К. А. Кривошеин. А. В. Кривошеин (1857–1921). Его значение в истории России начала ХХ века. Париж, 1973.

В. Г. Тюкавкин. Великорусское крестьянство и Столыпинская аграрная реформа. М., 2001.

Столыпинская реформа и землеустроитель К. А. Кофод. Документы, переписка, мемуары. М.: Русский Путь, 2003.

Российская и советская деревня первой половины ХХ века глазами крестьян. М.: Русский путь, 2009.

И. И. Воронов. Министерство земледелия Российской империи: XIX – начало XX в. Красноярск: Литера-принт, 2013.