Текст книги "Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2017"

Памяти Петра Дегтярёва

 
Что мне сказать про Петра,
Что-то ведь надо, пора.
Что мне сказать о Петре —
Пили мы с ним во дворе
На Абельмановской пять,
Как не придётся опять.
 
 
Пётр проектировал стул
Около года в КБ,
Но был уволен: уснул
С рифмой в суровой борьбе.
В Монино выстроил дом,
Это, скажу вам, не стул.
Трезвость случилась с Петром —
Умер на время Тибулл.
 
 
Как не приду в ЦДЛ,
Вспомню про нижний буфет,
Где он за рюмкой сидел,
Свой истощая бюджет.
Только не скаред, не жлоб,
Потчевал дружей стихом,
Нехотя полз в гардероб
С чёрным вкруг шеи шарфом.
 
 
Как в обезьяннике мы
Ночь провели до утра,
Вышли и взяли взаймы.
Что тут сказать про Петра?
Как на платформу бухи
С ним сапоги продавать
Шли, а продали, стихи
Снова, и пили опять.
 
 
Разве про это? Душа
Рдела зазнобой в Петре,
Пёрышком кротким шурша,
Как ветерок на заре.
Лишь про неё, не про – «ша»,
А про улыбку, глаза,
Истиной не погреша,
Как мне об этом сказать.
 
 
Что мне сказать про Петра,
Что мне сказать о Петре…
 

Алексей Мишуков
Обратная перемотка

Родился и проживает в Украине. Победитель интернет-конкурса «Эмигрантская Лира» 2015–2016 гг. в номинации «Неоставленная страна». Книга стихотворений «Дядька Иван» в серии «Только для своих» (журнальный портал «Мегалит»).

Заговаривая собственную боль, а заодно и боль своего читателя, соединяя знакомые слова в непривычные сочетания, не боясь пафоса и сантиментов, а, скорее гармонизируя их по ходу способом, доступным только ему, – так ведет свое лирическое повествование Алексей Мишуков.

Я бы назвала это принципом калейдоскопа: цветные стеклышки соединились в прихотливый узор метафоры; но вот рука дрогнула, и распавшись, они образуют новый, который не успеваешь зафиксировать, потому что на смену ему идёт третий, четвертый, пятый… И это, как правило, на протяжении одной строки. Всё – в движении, и кажется, что цельной картинки ты не увидишь никогда. Но вот стихотворение дописано – и перед тобой мозаичное, с четким рисунком, полотно. И ты возвращаешься к началу стихотворения, чтобы пройти этот диковинный путь сотворения-разрушения-сотворения еще раз. Так ребенок крутит у глаза калейдоскоп, надеясь, что узор, который он не успел рассмотреть, повторится.

Ирина Евса

 
лисы длинноволосы кудрявы зеленоглазы
и не признают другой музыки кроме чёрного джаза
 
 
у них чешуйчатый хвост раздвоённый длинный язык
и если один из них выйдет из строя новый чётко войдёт в пазы
 
 
их панцирь укомплектован всем самым необходимым
всё то что смущает мнимо забыто укрыто дымом
 
 
окна их все в тонировке зашторены неприступны
заперты ставнями ролетами досками завинчены на шурупы
 
 
сердце их в криокамере где нет никакой опасности
это и объясняет то что их не волнуют частности
 
 
носят на шее море в рыжем резном флаконе
если открыть поднести его к уху то море жалобно стонет
 
 
узника лисы совсем не жалуют жалости зверь не знает
просто им надо видеть как рядом бьётся стихия морская
 
 
их не волнуют музеи и хоть это незаконно
их восхищает когда в колизее тело клюют вороны
 
 
интересы их не интересны мелочны и бездарны
они поэтапно лепят из стран свои боевые плацдармы
 
 
лисы летать не умеют при каждом шаге врастают в землю корнями
и если не примем достаточных мер всё то же будет и с нами
 

Александру Павлову

 
ты летел обнимая крыльями своё небо
ты искал за морями пыльную свою негу
но лишь тень её ты однажды схватил за ворот
по асфальту её размажет твой серый город
 
 
ты горел под чужими звёздами белой чайкой
этот цвет отражений создан необычайно
этот воздух разрезан будет неоднократно
это песня такая будит былые раны
 
 
ты бежал под чужими взглядами белой кошкой
эта боль добавляет яда тебе подкожно
поразит на бегу в сердце тебя стрелою
это слово вдогонку сердится вечно злое
 
 
ты лежал под чужими взглядами шкура лисья
это солнце на тебя падает через листья
это солнце на тебя воет горящим волком
это море об тебя моет босые волны
 

 
эта музыка не избита эта музыка неизбежна
эта музыка в стиле быта это музыка в стиле между
между прошлым и настоящим между стоящим и фальшивым
этой музыки нету слаще этой музыкою мы живы
 
 
это ломкая хрупкость кухни это громкость живых моторов
это зной освещенья тухнет затихает ремонта боров
это кающиеся люди что приносят еду животным
это движущиеся будни проходящие неохотно
 
 
за работой из перекуров и за сплетнями баобабов
где на гриль намотало куру ходовая среди ухабов
потерялась и прохудилась словно бабушкино корыто
помоги мне увидеть милость в этой гонке войны и быта
 

Алексею Смирнову

 
как закалялась дамасская сталь
знают немногие видел не каждый
я приоткрыл занавеску холста
станешь ли пить даже в случае жажды
ты запиши а запомнишь сожги
съешь если голоден всё перемелется
в час когда в людях не видно ни зги
в каждом дамаске находят умельца
 
 
этот не выдаст рецепт палачу
суке собаке что шкуру спасает
будешь не будешь хочу не хочу
стая по углям шагает босая
звёзды в окне это люди на дне
спички как пальцы ломаются маются
водку не пей эта правда в вине
не виноватые не принимаются
 
 
двери смыкаются словно уста
ветер шумит с неба капельки катятся
как закалялась дамасская сталь
жизнь проверяет качество
 

 
вода утекает назад обратная перемотка
прошлое чей наряд уже ладно соткан
обнажается постепенно и неуклонно
осыпаются как песок фасады портики и колонны
 
 
сизиф упражняет тело у своего снаряда
статуи прячутся в камни камни в горные гряды
становятся сливаются уходят горы в пучину
пепел слетается в стаю и формирует лучину
 
 
солнце как центрифуга с запада на восток
прячется в ствол листок в землю росток
мертвецы восстают молодеют возвращаются в материнское лоно
тварь стремится к создателю неуклонно
 

 
бьётся посуда как рыба в рыбацких руках
я переплыл океан на трамвайной подножке
делайте север теплей разве это возможно
делайте песней родные свои берега
ты на века не выкапывай корень земли
небо на мглистой руке расписная эллада
я перемерил весь путь до звезды ну и ладно
нежно баюкай а вдруг шевельнёшься замри
 
 
мне от тебя до тебя золотая метель
я увязаю в песке все четыре копыта
не утони в зеркалах мне меня накопи ты
этот янтарного запаха терпкий коктейль
колется лёд подо мною как роза ветров
рушится мир в моём сне в облака облекая
всё захватил океан молодая река я
кони зубами снимают тяжёлый покров
 

 
распускаются руки ученики цветы
растекаются пятна стихов размягчив сухарик
расставанье людей залей огарок остынь
одиночество снег несёт метёт по сахаре
расцветает сознанье на первом твоём веку
полосатая лошадь олицетворяет фатум
попугай повторил за часами что ты куку
покрывало морфея лицо поутру измято
распишись на эпохе поставленной на весы
среди новых развалин растёт молодая юкка
раскулачивай руки обхватывай клавесин
 
 
се ребёнок органа баюкай его баюкай
 

 
голодные подворотни раскрыли беззубые рты
наелись холода до пустоты немоты
 
 
немо ты стоишь каланчой посреди полей
лей полей душу в пустынный мир лей полей
 
 
ветер разносит горькое семя окрест
снова марс из пепла пожарищ воскрес
 
 
воск растёт сталагмитом фимиам возносится к небесам
Бог видит сердце а не духовный сан
 
 
рыбы устали глотать пророков уже
дряхлый дед стоит как вопрос на меже
 
 
птенцов разверстые рты с хлопком поглощают материю
люди из вены перетекают в артерию
 

 
я светился блекнул и опадал
а весна в листве пока ещё молода
а весна листвее зимы листвее зимы
назови на птичьем пожалуйста назови
налипает холод на обувь не отряхнуть
разболталась талась талая эта муть
непослушный кораблик плывущий по валунам
накрывает тумана нежная пелена
пуле надо мягкое чтоб гореть
а закат окрасит небо на треть
убывать по капельке по костру
ластиком улыбку утру сотру
струны дрожат от холода по весне
вас нет птицы мои вас не
 

 
иди к себе баюкай пальцы книг
а в зеркале покажет твой двойник
тебя едва вспорхнувшего из лона
там вдоль зимы летела полоса
там у синички в синих волосах
запуталась небесная солома
там выбирай из множества мерил
там за тобою фединг повторил
шершавые слова в двоичном коде
не давит на сознание цейтнот
и совесть не испорчена ценой
а больше ничего не происходит
 

 
бегай случайно с утра в магазин умелица
счастью на ветке в окошечке повтори
всякого в чашке твоей загорится вспенится
кофе нерастворимый нераствори
 
 
люди сцепляются рвутся и распадаются
на разноцветных листочков календари
ты что-то шепчешь во сне по губам гадаю я
кофе нерастворимый нераствори
 
 
маленький пушкин жёлтые гладит листики
кисточку вытирает о шерсть кота
а перед дверью резиновый коврик истина
голову вскинешь дарит свой свет мечта
 
 
с крыши глядишь в телескоп каждой кухни светится
капелька шарик ласковое пятно
в небо и в землю полночь рисует лестницу
в кронах карета к свету несётся но
чёрное время нещадно впадает в белое
добрый покажет зубки свои на три
нежные крылья сложив засыпают демоны
кофе нерастворимый нераствори
 

 
чашку подвесив за лебедя плавный изгиб
ты выходил на орбиты летающих рыб
и освещая софитом леса и подлески
не улыбался тебе эта жизнь не игра
страны плодил как людей для бобра для бобра
и раздвигал на окне облаков занавески
 
 
чу у соседа залаял подвыпивший пёс
чашку снимаешь назад подхватив за вопрос
чай наливаешь волною судеб из байкала
пальцы ли бьют по столу эту нервную дрожь
ты ли с сумою по белому свету идёшь
или твоя кенгуру от тебя ускакала
 
 
чашку подвесив на шпажку была не была
дышит земля мерно ходят её купола
в белой ночнушке от снега родная родная
не зарекайся коль морда по уши в пуху
мерно кивай не вникая во всю чепуху
пепел костра из пригоршни на землю роняя
 

 
я шишел мышел из вещей порядка
зверей своих выращивал на грядка
совал в карманы дерево позна
и слушал слушал звёзды допоздна
 
 
катил по синю морю на осёл
вселялся в одуванчик новосёл
когда за тучи пряталось свети
дарил добро от смерти до шести
 
 
грозились кулаками комары
в мои голубоглазые миры
но я москитным небом оградясь
всем слал любовь не выходя на связь
 
 
какое лето закатилось в дым
и мы на шпиле башенном сидим
с моим котом который мне отец
глядим с теплом на точечки овец
 

 
пьёшь терпкий жжёный сок хуанхэ
жёны твои вымылись в ней до пят
дитятко бродит на том берегу глухэ
не зови у него в голове шумит водопад
 
 
вот и палец о палец слышно сквозь вату туч
это гагарин празднует юбилей
если лежать на левом боку наскуч
на голове пожалуй ещё тяжелей
 
 
некому разделить с ним радость побед
раны побед стылые угли побед
спутники держат данный обет
и тучи всегда преломляют и искажают свет
 
 
а я окна покрасил в чёрный ночь
утром перекрашивать не спеши ты
двери и окна весной затягивает стеной
со всех сторон наступают самшиты
 
 
все в голубом заглядывают в глаза
в пятках покалывает душно
провалился бы скрылся бы да нельзя
потому что
 

 
молчи не ведаешь что молчишь хватит и глаз твоих хватит глаз
глаза особо когда ничьи с неба снимают пласт
иди молекулами дождя твой космос движется в волосах
а если в двери твои нужда то хаг самеах песах
 
 
но морю велено испокон блюсти чешуйчатое родство
и ты над пропастью на балкон нет кармы на баловство
стоит стеною такая взвесь что намокает твоя душа
и мир из жадных лакает вен и твой набухает шар
 
 
но ты глазами сцепился с тем что бьёт фонтанами из глубин
из всех возможных экосистем которыми ты любим
и звёзды как отпечатки нот звучат шагами твоих дорог
и мир который хотя не нов но менее одинок
 

Андрей Болдырев
Стихотворения

Болдырев Андрей Владимирович. Родился 21 ноября 1984 года. Окончил филфак Курского государственного университета. Член Союза писателей Москвы и редколлегии журнала «Сибирские огни». Публиковался в журналах «Арион», «Нева», «Сибирские огни», «Эмигрантская лира», «Гвидеон», «Кольцо А» и др. Автор книги стихов «Моря нет» (М.: Воймега, 2016). Лауреат премии имени Риммы Казаковой «Начало» (2017). Живёт в Курске.

Марине

 
Я помню, как исчезли все с танцпола,
басы колонок стихли за спиной,
как в сердце вновь ожившем закололо,
когда на твой я обернулся голос —
и ты явилась предо мной.
 
 
О, если бы мне что-то помешало
прийти туда, и если б не свела
судьба нас, ты бы музыкою стала,
не той, что целый вечер нам играла, —
той, что всегда со мной была.
 

 
Как-то так, любимая, быстро у нас срослось,
всё само собой закрутилось да понеслось,
промоталась в ускоренном времени плёнка – и глядь —
у нас дочь родилась и уже начала подрастать.
 
 
Чередуются дни на веревке сплошной бельевой.
Выходные под вечер противной звенят мошкарой,
а с утра на работу выходишь – и снег лежит.
Ничего себе, думаешь, время-то как бежит.
 
 
Впрочем, всё относительно это. И, может быть,
я полжизни истратил на то, чтобы прикурить,
затянуться и утонуть в горьковатом дыму,
лишь бы снова на лестничной клетке побыть одному.
 
 
Я нарочно растягиваю и усложняю стих.
Ты отсюда не делай выводов никаких.
Но покуда вращается наша планета-дом,
всё идёт своим чередом, всё идёт чередом.
 
 
И когда вы спите, родные мои, и когда
с мезозойской эры подмигивает мне звезда,
я, на краешке неба её заприметив одну,
через сотни столетий махнув, вам с неё подмигну.
 

 
Жизнь по-мещански грезит о высоком
и следует начертанному плану.
По вечерам с женою и ребёнком
хожу к фонтану.
 
 
Покуда истлевает сигарета,
я мысленно всё посылаю к чёрту:
опять бездарно прожитое лето,
свою работу,
 
 
усталый раб. Найти бы только средства
и навсегда с долгами рассчитаться,
на берег моря я замыслил бегство,
чтоб там остаться.
 
 
И так, в одну уставившийся точку,
иду. А моря нет, как не бывало.
Жена рукой поддерживает дочку:
чтоб не упала.
 
 
И всё земное меркнет на их фоне.
И, закусив губу, чтоб не заплакать,
я нажимаю кнопку на смартфоне:
вот кадр на память.
 
 
Вот так выходит просто, безыскусно,
запечатлеть мгновение детально.
И смутное подсказывает чувство,
что всё нормально,
что счастья быть не может без трагедий,
что мы его не замечаем сами,
что радости и горести, как дети,
растут с годами.
 

 
в школьной не принят программе
нетривиальный подход
критик в супружеской драме
смысл непременно найдёт
всё разъяснит и научит
взвешивать против и за
но собираются тучи
страшная грянет гроза
в символах ищешь причину
в книжный попав переплёт
замысел вновь Катерину
к горькой развязке ведёт
 

 
Не молчу, не скрываю, уже не таюсь,
возвращаясь домой сквозь заброшенный сад.
Наливается яблоком спелая грусть,
так и тянет сорваться к тебе, адресат
этих строк.
 
 
Круглобок убежал колобок
от жены, от детей – и кругом виноват,
оттого у него и помятый видок.
Тут и сказке конец: прикатился назад.
Принимает его, как отраву, жена,
и впускает в себя все его естество.
Только гложет ночами его тишина,
по кусочку откусывая от него.
 
 
В телефоне-ракушке рыдает прибой
о русалке, что пеною стала морской.
…………………………………….
Обрывается волнообразная речь,
выползает на берег безлюдная ночь.
От ошибок нас некому предостеречь,
от безумия нашего нам не помочь.
Не пойми что за год, не пойми что за век:
вдоль по набережной мы бродили с тобой,
где на фоне угасших во тьме дискотек
вечно царствует палеозой.
 
 
Кто-то свыше, позиции определив,
по местам все расставил: Волошина дом,
где нас выхватил из темноты объектив,
и теперь мы – на фото – вдвоём,
где за нашими спинами должен быть сад,
и, размытый, стою я не в фокусе на
первом плане, и твой выразительный взгляд
в перспективу, что так неясна.
 

 
Рылся в коробках, в шкафу обыскался:
фотоальбома семейного нет —
от переездов совсем истрепался,
мама все фото сложила в пакет.
 
 
Вот они, снимки, где мама моложе
(держишь в руках ее – руки дрожат),
в этом пакете: где дядя Сережа,
бабушка с дедушкой – рядом лежат.
 

 
Как много выпало, кукушка,
лет на моем веку?
Я в однокомнатной клетушке
уже совсем ку-ку.
 
 
Но не от мании величья
пою, ты не права,
а просто защищаю птичьи
на эту жизнь права.
 
 
Придут, повестку в ящик бросят
на самый Страшный суд.
И если выйти вон попросят —
я без прописки тут.
 
 
Не страшно выпасть из реестра —
кукушкой жить страшней,
что больше не находит места
себе среди людей.
 

Роману Рубанову

 
Проснусь и увижу: у спящей жены
сопит наша дочка под боком.
Дай боже хоть час им еще тишины,
чтоб не разбудить ненароком,
и чтобы мобильник шмелём не жужжал,
на кухню чтоб дверь не скрипела,
чтоб чайник рассерженно не клокотал,
когда всё внутри закипело,
пока я не выйду и дверь не запру
ключа поворотом несмелым
и тенью незримой пойду по двору
как снег за окном запотелым,
пока не погасла звезда и пока
спят в темени съемной квартиры,
где запах грудного стоит молока,
смешавшийся с запахом мирры.
 

 
не горизонт а среднерусская
необозримая тоска
в густом саду тропинка узкая
и лёгкий дым от костерка
жизнь веточкой в руках сломается
сгорит и превратится в прах
и дым всё выше поднимается
и мы от дыма все в слезах
идём сквозь сад из рая нашего
в пути не разнимая рук
куда любимая не спрашивай
не оборачивайся вдруг
 

Олегу Дозморову

 
Всё тяжелей с утра мне восставать от сна.
Придёшь в себя как в съёмную квартиру —
на кухне кран течёт и дует из окна,
и закипает жизнь в кастрюле мира.
 
 
Я много пережил, и с переменой мест
слагаемых лишь множились потери.
Но ждёт меня ещё последний переезд,
который ощущаю в полной мере.
 
 
Так незачем туда тащить с собою хлам —
оставить всё, но навести порядок.
Прекрасен бутерброд, который сделал сам,
а чай – невероятно сладок.
 

Алёна Рычкова-Закаблуковская
Мыс моей надежды

Родилась в 1973 г. в селе Баклаши Иркутской обл. Окончила САПЭУ. Книга «В богородский сад» выпущена в Иркутске в издательской серии «Скрепка», в рамках проекта «Поэты в городе» Иркутским представительством СПР в 2015 году. Публиковалась в «Рижском альманахе», одесском альманахе «Дерибасовская-Ришельевская», литературной газете Архангельской области, в «Подлиннике», «Финбане», «45 параллели». Дипломант конкурса «Неоставленная страна» V международного поэтического интернет-конкурса «Эмигрантская лира-2016/2017», а также Международного литературного конкурса «6-й открытый Чемпионат Балтии по русской поэзии – 2017».

 
«Земля была безвидна и пуста».
Но кто-то был до мига сотворенья:
Плевал мальчишка косточки с куста,
Вскипало пенкой бурое варенье.
Неведомое порождало гул —
Широкой алюминиевой ложкой,
Отбрасывая к краю плодоножки,
Верховный Некто на жаровню дул.
Над варевом вздымался пар густой.
Субстанцию торжественно мешая,
Он вынул нас и вытолкнул из рая
В безвидный мир. Безвидный и пустой.
И мы поплыли по чумной воде
Два маленьких чахоточных растенья,
Как водится – по кругу, по теченью,
Прилипшие до самоотреченья
Друг к другу. Вопреки беде.
 

 
пушинка почтальон нечаянный посланец
проявленный мой бог неясный белый дух
меж двух полынных крон свершая тихий танец
в ладонь легко легла пером печальной рухх
наивно полагать но хочется представить
что между ними есть ближайшее родство
вот птичья тень скользит в окладах светлых ставен
и облачный фантом садится на крыльцо
что нам от птицы рухх пушинка лишь… не боле…
а ей таскать слонов кормить своих птенцов
синдбад мой нем и тих – в кораблике ладони
приносит лёгкий пух. светло его лицо
 

 
Как они /так/ живут никто не знает.
Пожимают плечами люди: вот, мол, два дурака.
А у них река через дом протекает.
Понимаете ли – Река.
И о чём бы там не твердили судьи,
У реки свои потайные смыслы —
Где убудет одно, там другое прибудет.
Русло выпятив коромыслом,
То ребёночка в дом заносит,
То выносит дощатый гроб.
И о чём у ней не попросят —
Норовит коль не в глаз, так в лоб.
Колыханья всё да кохання.
Рыбный омут – тоска взахлёб,
Занавесочка в детской спальне,
Столик беленький пеленальный…
Соглядатай сам и холоп,
При реке, как при мамке родной,
Он налаживает уду
На ленка. А она у брода
Всё дудит, да дудит в дуду:
– Не позвать ли, мой свет, шамана?
Пусть он за стену перенесёт
Эту реку.
С Хамар-Дабана
Ветры дуют, шуга плывет
И раскачиваются снасти
На малюсеньком островке.
– Что ты, душенька, наше счастье
На Реке.
 

 
Что там, на дне колодца? Кажется невода…
Потусторонне солнце ходит туда-сюда.
Плесень ползёт по срубу, розов речной бадан.
И прилипают губы к губам.
 
 
Как мы малы, неловки, держимся за края,
соединив головки. Мерно кружит земля,
Полем уводит близких, кажется на закат.
В донном оконном диске лаковый звездопад.
 
 
А за спиной, как шрамы, метки следов в песке,
Где твой отец и мама порознь идут к реке.
Следом мои торопко. Мама бежит в прибой —
Папу уносит лодка. Постой!
 
 
Кружится день над осью старого журавля.
Знать бы какою костью ты прорастёшь в меня,
Мальчик белоголовый. Болиголова цвет
выпить, промолвить слово.
И не смотреть.