Текст книги "Традиции & авангард. Выпуск № 2"

Анна, Ванда и Саша, посовещавшись между собой, решили, что я мусульманка. Ванда, подыгрывая остальным, крикнула:

– Полина, не бойся, скажи правду! Ты мусульманка? Мы тебя за это не побьем.

А я пошутила:

– И вы не бойтесь. Мы вас не взорвем!

Директор, проходивший мимо, не выдержал, фыркнул от смеха. Продавцы побагровели, и больше никто тему религии не поднимал.

Помимо всей прелести работы в книжном магазине, единственном источнике нашего существования, я выяснила: за свою тяжелую работу мы получали фальшивые деньги.

Я купила еду в супермаркете и рассчиталась. Купюру проверили аппаратом – она оказалась фальшивая.

– Вы из «Алой розы»? – участливо спросили меня. – Уже несколько подобных случаев.

– Я только что получила зарплату. – Слезы душили меня.

«Вот как нас ценят за двенадцать часов стояния на ногах!» – мелькнуло в голове. Меня трясло. Я едва смогла выйти из супермаркета и сесть на ступеньки.

На следующий день я подложила фальшивые деньги в кассу нашего магазина и взяла те, что дали покупатели. Вернула, так сказать, купюру отправителю. Но наши аферисты даже ухом не повели. У директора все было схвачено.

После этого происшествия мы разговорились в сквере: я, мама и Николя. Он тоже обнаружил, что деньги фальшивые, и разрыдался. Мама протянула Николя сигарету. Каждый из нас мечтал уйти из «Алой розы», но альтернативных вариантов не было.

Приехавшая из санатория хозяйка квартиры устроила племяннице, поселившей нас в ее доме, нешуточный скандал. К нам она отнеслась великодушно, но потребовала освободить жилплощадь. Мы рассчитались с Настей и на остатки средств сумели снять комнату в домике начала девятнадцатого века, где проживало несколько семей. Здесь не было туалета, воды и батарей. Только электричество, наброшенное через окно тонким проводком, напоминало о цивилизации. Это был самый центр Ставрополя, улица Дзержинского. Через ветхую крышу легко проникал дождь, и мы с мамой по очереди ставили тазы и банки туда, где прохладные струйки особенно звонко стучали о гнилые доски пола.

В комнатке за стеной проживала алкоголичка Марта. Она приходила к нам дважды со скандалом. Первый раз она застала нас врасплох.

– Эй вы, чего стучите по утрам? У нас голова болит! Не понимаете, что люди пьют водку и утром нужно спать! – возмутилась соседка.

– Мы работаем, – ответила мама. – Утром нам нужно принести воды из колодца и умыться. Мы не шумим специально.

– Хм, чистюли. – Марта задумалась. – И откуда вы такие взялись?

Громко икая, женщина ушла.

Второй раз она начала орать, когда увидела кошку.

– Пусть мышей ловит, – успокоила ее я. – У вас есть мыши?

Марта кивнула:

– И крысы!

Как-то раз мы пришли с работы поздно вечером и увидели, что веревка для белья сорвана. Пододеяльник и простынки валялись в грязи. Пришлось привязывать веревку заново. Неподалеку крутилась алкоголичка Рита. Она сообщила:

– Это Марта здесь буксовала!

Я застучала молотком по стене деревянного сарая, по иронии судьбы названного домом, чтобы вбить гвоздь. Обитые железом ставни, как в старых русских сказках, на соседском окошке распахнулись, и оттуда вывалилась Марта.

– Не смей вбивать гвозди! – завопила она.

В ответ я закричала так, что в ушах зазвенело:

– Ханыжка, замолкни! Это мое окно. Ясно? Еще одна пьяная выходка – и я надеру тебе зад!

Ставни захлопнулись. С этого момента соседка Марта не вступала с нами в прямой контакт, а за спиной называла воинственными чужеземцами.

Рита спросила:

– Это вы около калитки повесили тряпку для мытья пола?

Мама ответила:

– Мы на свою калитку тряпку повесили. Надо – трусы повесим. Еще одно неуместное замечание, и будем бить по голове. Больно!

Рита тихонько отступила в глубину двора. В подобных местах всегда обитают те, кто проверяет новичков на прочность. Теперь у нас появился опыт общения с такими людьми.

В домике была всего одна комнатка в четырнадцать метров. Уборная и кухня отсутствовали. Так выглядело самое дешевое жилье, которое съедало мою зарплату целиком!

Разговорившись у колодца с протрезвевшей Ритой, я узнала, что хозяйка, сдавшая нам угол, женщина преклонных лет, – бывшая сотрудница КГБ, а ее вежливый пожилой супруг – бывший заключенный, сумевший впоследствии дослужиться до начальника тюрьмы.

– Оба состоят в партии «Единая Россия» и славят президента Путина, – доверительно сообщила Рита.

Придя в магазин, я поняла, что от последних новостей кружится голова.

Вытащив спрятанный между книгами дневник, я записала:

Привет!

Там, где мы ночуем, писать некогда. На сон всего четыре часа. Поэтому слушай сейчас, мой бумажный друг.

В старом доме, которому от рождения двести лет и который еще помнит время русских царей, я обнаружила пушистого домового. Домовой сидел на холодильнике и был похож на большую дымчатую кошку. Когда я встала с кровати, домовой не исчез, а растворился в воздухе подобно тому, как растворяется песок, брошенный в морскую волну. Я не испугалась.

Мать отругала меня:

– Почему не спросила, к худу или к добру?

Домового всегда спрашивают, по старой традиции. Но даже без вопроса я поняла, что явился он к худу, и решила это худо отсрочить.

Домовой не переставал чудить. Вчера я поставила наш будильник на 6.00 утра, и мы уснули. Подскочила я от звонка. Выбежала в коридорчик размером метр на метр, схватила будильник, специально оставленный там, чтобы поменьше доставлять неудобства соседям, смотрю – 8.00!

Я в ужасе подбежала к маме:

– Вставай! Мы на работу опоздали!

Шторы распахнула – ночь!

Сонная мама говорит:

– Не может быть, что восемь. Звезды на небе.

Я сунула ей под нос будильник. Включили телевизор – в углу экрана время: 5.00 утра. Сначала я подумала, что часы из-за плохих батареек пошли неправильно. Но почему время убежало на три часа вперед да еще кто-то стрелки звонка перевел?

Около шести утра мы снова улеглись. Встала я без двадцати семь. У меня создалось впечатление, что спала я очень долго, целые сутки. Я прекрасно отдохнула. Хотя часто засыпаю тяжело, ворочаюсь, вижу кошмары и просыпаюсь с мигренью.

П.

– Какое имя тебе по душе? – отвлек меня от дневника Николя.

Пользуясь кратковременным отсутствием надсмотрщиков, он пришел в мой отдел.

– Мы кочевники, люди без имени. Когда спрашивают, как нас зовут, мы не знаем правильного ответа.

– У вас есть главное. Здесь это утратили.

– Поясни.

– Сила духа, стремление к свободе.

– Ты правда так думаешь? Там, где я родилась, никто не свободен от рождения: действуют законы кланов, определяя жертву, юные девушки слушают одну и ту же легенду о любви. Историю о том, что юноша встретил любимую у родника… Замуж выходят по воле стариков. Никто не считал количество сломанных судеб.

– В Чечне нет понятия «любовь»?

– Есть. Оно применимо к родине и к матери. Жене говорят: «Я тебя хочу».

– Ты собрала в себе источники разных культур и мировоззрений.

– Ты мне льстишь. – Я спрятала заветную тетрадь подальше от чужих глаз.

– Нет! – Николя даже подпрыгнул от возмущения. – Ты не смиряешься! Я начинаю верить, что ты осуществишь все, что задумала. А ведь это непросто. На это способны единицы.

В магазине узнали, что я единственная со скандалом добилась медицинской страховки, и решили, что мой характер из железобетона.

Остальным сотрудникам было тяжело смириться с моей неуступчивостью. Каролину, Сашу и Эвереста, которые не привыкли соблюдать Трудовой кодекс, мои действия привели в ярость.

Утром Каролина тряслась от злости. Узнав про страховку, она прошипела, заметив меня рядом с охранником и Захаром:

– Сколько сутенеров у одной девушки!

А я ответила:

– Вы всю ночь без заработка? Нелегко, что все собрались вокруг меня.

Каролина дернула головой, будто получила пощечину, попыталась испепелить меня взглядом, но напрасно: мы с мамой сами волшебницы.

Не разбирая дороги, заместитель директора кинулась в кабинет Эвереста.

Работа протекала спокойно. После обеда мы с Николя спрятались за высокие серые стеллажи и уселись на пол. Мои волосы были выкрашены в цвет бургундского вина, я подкрутила их, и теперь из-под аккуратного белого платка выбивались красивые пряди. Пусть жизнь подла и жестока. Мне придется быть сильной.

– Ты мне снилась, – признался Николя. – Вроде как ты живешь в пустоте, темной и яркой одновременно.

– Как это понимать? – Мои щеки начал заливать румянец, потому что Николя мне нравился.

– Все случилось в космосе, – объяснил Николя. – Ты обитала в пустоте и могла проникать оттуда в любое пространство в разных воплощениях.

Николя взял меня за руку, отчего я смутилась еще больше, но промолчала. Иначе он мог обидеться.

– Что было дальше?

– Вокруг тебя пульсировал свет, похожий на тот, что бывает вокруг свечи. Тысячи человеческих душ, словно мотыльки, окружали тебя. А ты сидела в позе лотоса и смотрела вверх. В пространстве над тобой находились игральные кости и колода карт.

– Игральные кости?!

– Магические игральные кости. Все души, кружащие вокруг, знали об этом. Одни завидовали тебе, другие пытались выказать свое восхищение. Ты была лучшим игроком во Вселенной. Но завистники не дремали. Четверо отчаянных душ попытались оспорить твое преимущество. Поначалу они хотели украсть карты и кости, но не смогли. Тогда эти четверо заявили, что сразятся с тобой в поединке.

– Если честно, я совсем не играю в кости, а в карты играла только в детстве.

– Это же сон. Слушай! Заявившиеся с претензией вывели тебя из самадхи[3]3
  Состояние просветления, достигаемое медитацией.


[Закрыть], и ты открыла глаза. Души-мотыльки дрогнули и отпрянули, потому что боялись твоего гнева. Но ты поступила мудро. Ты сказала самому нахальному, что готова доказать в честном поединке, что никто не играет лучше тебя. Вы сели друг напротив друга, и твой свет стал его светом, а колода карт оказалась между вами. Остальные затаили дыхание.

Игра заключалась в том, что никто не мог увидеть значение карты, оно появлялось только после того, как ее выбрали. И длилась до того момента, пока из колоды не доставали самую старшую карту. Главными в игре определили сердца-червы, красные и живые, в которых билась жизнь.

Тот дух, что оказался напротив, заявил, что быстро тебя обыграет и тогда ему перейдут карточная колода и кости, но ты, сделав три хода, ответила: «Игра закончена!» Все всполошились: как? Почему? И увидели козырной туз. Свет вспыхнул ярче, стал радужным, и оказалось, что все карты биты, а сверху лежит твой червовый туз! Неумелый противник исчез, а за ним последовали и трое других подстрекателей.

– Как ты думаешь, к чему это? – спросила я, подумав, что червы-сердца – это карты любви.

– К тому, что однажды ты докажешь свою силу. – Николя улыбался.

– Разбегайтесь! Гора движется! Эверест сошел с места! – пропел Костя, и мы, услышав охранника, бросились врассыпную.

Поздним вечером меня и маму ждал неприятный сюрприз. Хозяин жилья решил в наше отсутствие полазить по чужим вещам. Он отпер запасными ключами дверь, вошел в домик, и тут на него набросились Карина, Одуванчик и Полосатик. Почуяв незнакомый запах, наши питомцы заподозрили, что крадутся воры, и беспощадно вцепились в партийца «Единой России». Бывший узник, а ныне почтенный начальник тюрьмы завопил, попытался стряхнуть кошачью свору на пол, но был сурово покусан за мужское достоинство и щиколотки. После этого происшествия хозяин жилья, матерясь, прибежал в «Алую розу». Показывая на брюки, пропитавшиеся кровью, он вскричал:

– Контры! Вы специально кошек подучили! Я хотел проверить, кто вы, осмотреться, так сказать, на местности, а теперь мне надо к врачу!

Мама, вымывшая двести пятьдесят квадратных метров, еле разогнулась от ведра с водой.

– Пришел бы ты утром, – сказала она, – получил бы шваброй промеж ребер!

Зная маму, я нисколько в этом не сомневалась.

– Вы не имеете права лазить по чужим вещам! – наехала я на хозяина.

– У нас нет письменного договора, – оскалился бывший заключенный, – поэтому что в моей хате, то мое!

– Что?! – Мама взяла в руки грязную тряпку и стала приближаться к негодяю. Заметив это, он сделал несколько шагов назад.

– Мы свидетели. – Захар вытолкнул из-за стеллажей Николя. – Мы видели, как Полина с матерью заносили свои вещи в ваш сарай. Мы местные, нас милиция послушает.

– Вот что, – глазки партийца забегали, – выставлю вас и ваших кошек на улицу прямо сегодня! Идите куда хотите!

– Сегодня?! – ахнула мама. – Скоро ночь! Ты паршивец!

– Сегодня же! – взвизгнул хозяин и был таков.

Пришлось соображать очень быстро.

– Можно мы в магазине переночуем? – спросила я Эвереста, спешащего к иномарке.

– Еще чего! – Он презрительно сощурился. – Здесь вам не ночлежка! Ночлежек в этом городе нет! Ха!

Мы повторили просьбу Саше. Но она холодно пожала плечами и заявила, что наше положение ее не интересует. Саша собиралась в ночной клуб.

Домой с нами пошли только Захар и Николя.

– Не переживайте, – подбадривали нас ребята.

– Я его убью, – горячилась мама. – В тюрьме хоть крыша над головой и горячая баланда!

Подойдя к съемному жилищу, поделенному на несколько семей и построенному задолго до убийства последнего русского царя, мы не увидели изменений. Никто не выкинул наши вещи на улицу.

– Если честно, думала уже к вам проситься, – шепнула я Николя.

– Э… – замялся тот, и я поняла это как отказ. Ну что же…

Захар перехватил мой взгляд и пояснил:

– Мы пока не можем договориться с родными по поводу квартиры. Опять ночуем в подъезде. Только никому не говорите. Иначе нас с работы выгонят.

– Вы можете остаться у нас. Вы мне как внуки. Ужин есть – банка рыбных консервов, – раздобрилась мама.

Но парни вежливо отказались.

На следующий день нам позвонила хозяйка.

– Даю один день, чтобы вы убрались!

– Мы заплатили вам за месяц, – ответила я.

– О возврате денег не может быть и речи. Мы что, дали вам расписку?

– Сволочь.

– Чеченские лазутчики! – Она бросила трубку.

В домике начала XIX века мы прожили семь дней.

Мы набрали воды из колодца, умылись и пошли в книжный магазин, не зная, что ждет нас впереди…

Саша после похода в ночной клуб пропала – не явилась на работу. Каролина объявила, что у нее важные дела с Эверестом. Костя курил и никак не мог справиться с судорогами. Иногда охранник всхлипывал, а когда моя мать рядом с ним терла тряпкой пол, пробубнил:

– Лучше бы я не видел этой проклятой войны. Теперь после нее как калека. То сердце болит, то голова не в порядке… Ненавижу всех, кто заставил нас воевать!

Анна участливо его обняла.

– Я побуду в твоем отделе, – сказал мне Николя. – А ты беги на Пятачок.

– Но ведь вы сами на улице…

– Мы моемся у раковины в уборной магазина, пока никто не видит. Скоро приедет еще один мой брат и поможет снять хорошую квартиру. У нас временные трудности. Это не страшно. Помни о матери, ищи недорогое жилье, лучше в семье, где есть дети.

– Спасибо!

Я выскользнула из «Алой розы», подозревая, что Ванда или Жанна настучат Эвересту о моем отсутствии. Но выбора не было. Следовало за два часа отыскать времянку или комнатку в квартире. До Нижнего рынка было пять кварталов, и я решила проехать зайцем в троллейбусе, чтобы сократить расстояние. Мне удалось не попасться контролерам, которые иногда встречались. Они были грубы, неопрятны и не выписывали штраф, а сразу забирали взятку в карман.

Поговорив на Нижнем рынке с несколькими арендодателями, я погрустнела: за квартиру требовалось отдавать обе наших зарплаты. Снять комнатку на окраине было нереально. В начале осени всегда большой наплыв студентов: хибары и лачуги разобрали на год вперед.

В отчаянии я присела на бордюр. Почему человек перестает говорить с Богом? В юности я часто молилась. Сейчас некогда. Как сказали бы верующие: «Это всё отговорки!»

«Господи, помоги, мне так нужна Твоя помощь!» Краткая и бестолковая молитва, идущая к Небесам, была прочитана.

Толпа, собравшаяся на Пятачке, взволнованно обсуждала рекламные предложения, птицы – воробьи и голуби – крутились под ногами в поисках семечек. Они привыкли к тому, что здесь многолюдно, но можно найти еду.

Вглядываясь в равнодушные лица, я увидела человека с поднятой вверх рукой, будто он приветствовал солнце. Это был мужчина лет тридцати пяти, плотного телосложения, в потертой военной куртке, какую на гражданке обычно носят рыбаки и охотники. Я невольно затаила дыхание. Рядом с ним были женщина и девочка. «Может быть, они с войны или что-то знают о войне? Надо подойти», – решила я.

– Здравствуйте! – Мой голос растворился в общем шуме.

Мужчина и женщина закивали, поняв, что я хочу что-то обсудить, и показали на тропинку, ведущую с Пятачка.

– Меня зовут Виктор, – представился мужчина, не опуская вытянутую вперед руку. – Это моя жена Диана и дочка Валя.

Женщина с русой косой и девочка лет десяти улыбнулись.

– Ищу жилье, – ответила на это я.

– Вы не смотрите, что моя рука поднята вперед и вверх, – объяснил Виктор. – Сделаю резкое движение – умру. Так сказали врачи.

– Боже мой! – Я представила себе, что он будет так ходить до последнего дня жизни.

– Не волнуйтесь. Три года с этим живу. Мы сдаем половину дома. Отдельный вход. Есть ванная и кухня. Тепло. Из мебели – старое кресло, можно спать на нем, и спинка от разломанного дивана.

– Сколько берете в месяц?

Виктор назвал сумму, равную моей зарплате. Сурово. Тем более что дом находился на Ташле. Это самый старый район города, расположенный за железной дорогой. Транспорт курсировал туда редко.

– Думайте быстрей, – поторопила меня Диана. – Или мы студентов возьмем.

– У нас три кошки, – скороговоркой выпалила я.

– Мама! Папа! Кошки! Ура! – закричала девочка.

Мужчина и женщина переглянулись.

– Мы не против кошек!

Я, не видя комнату в их доме, дала согласие и, взяв адрес, сообщила, что мы приедем завтра, а затем расплатимся.

Назад я неслась окрыленная, радостная, тем более что завтра была суббота. Выходной! Захар и Николя сразу согласились помочь погрузить вещи в машину. Оставалось только позвонить Жене.

– Снова переезжаете? – спросил наш постоянный водитель. – Этот город не дает вам покоя! Опять угрожали?

– На этот раз просто выгнали. И не потому что мы чеченцы, а потому что у нас кошки-боевики!

Женя не смог удержаться от смеха.

Переезжали мы весело. Такая компания! Я и мама ехали в кабине, Женя шутил:

– Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет! Представляете, а я пошел в горы и нашел жену! – радовался он. – Венчание было в июне, сразу после знакомства.

Мы его поздравили. Мама от души, а я – стараясь заглушить ревность.

Кошки ехали в кузове. На повороте машину сильно тряхануло, и Карина, наша пестрая хранительница очага, улетела в заросли. Увы, ни на следующий день, ни позже мы не смогли ее найти. Остались у нас только Полосатик и Одуванчик.

Комната в доме Виктора и Дианы понравилась мне сразу. Девятнадцать квадратных метров – целый дворец! На столике стоял цветной телевизор. Старый, ламповый, но передачи показывал. Узкий коридор вел на кухню и в ванную, а за внутренней стеной жили хозяева. У них был свой, отдельный вход. Жилище на вид разменяло сотню лет, однако люди, обитающие в нем, поддерживали чистоту: белили и красили. Кошки обрадовались большому пространству и начали скакать с разломанного кресла на спинку от дивана, которая стала маминой кроватью. Мама поохала, но привыкла.

Я писала в дневник.

В девятнадцатом веке моя прапрабабушка Елена Владимировна прославилась красотой на весь Ставрополь. За необыкновенный сине-зеленый цвет глаз люди прозвали юную девушку Персиянкой. Это не имело никакого отношения к Персии. Просто кожа Елены цветом и бархатистостью была похожа на персик…

Семья Елены считалась зажиточной. Имела прямое родство с купцами Поповыми. Был двухэтажный дом на Ташле, в старом районе города.

Приезжий горец в папахе, впервые увидевший девушку у колодца, не сомневался ни секунды: перебросил ее через коня и увез в свой аул. Среди высоких каменных башен и синих гор родилась Юля-Малика. Она помнила отца, хмурого чеченца с бородой, который владел бесчисленными отарами овец. В справке о рождении девочку записали Малика Мусаевна. Но Елена бежала из аула вместе с шестилетней дочерью, когда супруг привел в дом вторую жену.

Через время Елена вновь вышла замуж. Маленькую Малику крестили по православному обычаю, и она стала Юлией Дмитриевной. Ее удочерил Дмитрий Прокофьев, родственник композитора Сергея Прокофьева. Он же стал отцом ее сводных братьев и сестер.

Крестным отцом всех детей Елены и Дмитрия был гласный городской думы, меценат Г. К. Праве, основатель краеведческого музея города Ставрополя. Он часто навещал семью, а под Рождество всегда отправлял сани с подарками.

Юля-Малика окончила женскую гимназию и вышла замуж за Николая Федорова, человека из благородной образованной семьи из Ростова-на-Дону. В браке родилось двое детей: моя бабушка Галина и ее брат Игорь.

Потом Первая мировая, Февральская революция, Октябрьский переворот, Гражданская война, террор.

Братья Юли-Малики погибли, защищая Родину, родители умерли, а двухэтажный деревянный дом на Ташле сгорел.

П.

Осенними вечерами мы включали хозяйский телевизор. Оказалось, в цветном ящике совершенно нет звука, а наш черно-белый давно барахлил и не показывал изображения. Поэтому пригодились оба телевизора: из одного шел звук, а на другом мы смотрели видео.

Валя прибегала поиграть с Одуванчиком и Полосатиком. Девочка ласково прижимала их к себе и пыталась расчесывать материнской расческой. За дочкой заходили к нам Виктор и Диана.

– Ты людям мешаешь! Они много работают, пусть хоть до утра отдохнут, – говорили они.

Но Валя не желала покидать снятое нами пространство. Она весело плясала посреди комнаты, скакала на ковровых дорожках, пахнущих нафталином, и пыталась втянуть нас в свою игру.

Сентябрь и октябрь промелькнули в суматохе, и мне начало казаться, что я и мама всегда жили в старом уютном доме среди людей, в которых нет зла. Это необычное ощущение появилось оттого, что мы впервые встретили русских, которым было безразлично место нашего рождения, религия и национальность. Виктор и Диана об этом даже не спрашивали.

В редкие выходные к нам приходили друзья. Мама подшучивала над моей влюбленностью в Николя, а я старалась не обращать на это внимания. Николя был обходителен и не позволял себе ничего лишнего.

Захар шутил, рассказывал байки из жизни альпинистов, а мы с мамой делились информацией, как выжить на войне.

– Листья свеклы – съедобны, крапива – съедобна, дикий чеснок, похожий на траву, можно есть! Эти знания еще пригодятся! – Мама сидела с важным видом во главе стола, а я разливала чай.

– Ой, тетя Лена, не дай бог! – качал головой Захар.

– Елена Анатольевна, – попросил Николя, – расскажите, как готовить еду, если война.

– В обычном понимании еды нет, – встряла я.

– Осенью в огородах есть листья свеклы, капуста, – объяснила мама. – Можно лепить вареники. Летом фрукты и ягоды, весной лук и петрушка. Хуже всего зимой. Нужны консервы. Снег можно пить, растапливая его на печке. Не забудьте процедить через марлю или другой материал.

– Печку с дровами следует топить на рассвете, в туман, иначе по дыму будут вести огонь. Многие погибали, кто плохо соображал, – напомнила я.

– А хорошее на войне было? – спросил Захар.

– Как-то во Вторую чеченскую русские солдаты принесли нам консервы – две банки. Сказали, что их начальство за доллары продает чеченским боевикам еду, а солдатам остается половина пайка. И что они посовещались и решили принести нам поесть, потому что мы от голода падаем. Нас было одиннадцать человек, мы на эти консервы набросились. Я до сих пор благодарна тем ребятам, которые нас пожалели. А чеченские боевики в свое время приехали к нам во двор под обстрелом, взяли наших раненых соседей, отвезли в больницу. Спасли. Потом они где-то нашли молоко, разлили его в пластиковые бутылки и под обстрелом бегали, спрашивали, в каких подвалах есть дети. Ставили бутылку молока и убегали…

– До сих пор помню этих людей, – подтвердила мама.

Под окнами крутилась Валя.

– Заходи! – позвала я ее.

– У вас гости? – спросила девочка.

– Это наши друзья – Захар и Николя.

Валя, забежав к нам, принялась баюкать Одуванчика и Полосатика.

– Карину не нашли? – поинтересовался Николя.

– Увы. Ее новорожденные котята погибли. Мы не смогли их выкормить. Малыши умерли от голода. Я кормила их молоком из пипетки вечером, утром и ночью, а затем убегала на работу. Двенадцать-тринадцать часов без еды они не выдержали.

– Грустно.

– Да. Если бы Эверест разрешил их оставить в подсобке…

– Помнится, он вас выгнал на улицу ночевать.

– Жестокие сердца, – сказала девочка Валя, слушая нашу беседу.

Дочка хозяев целый день находилась в школе, и оставить котят ее семье мы тоже не могли.

Угостив Валю печеньем, мы с Николя вышли за калитку.

– После войны я действительно думаю о людях плохо.

– Нет. – Николя щелкал зажигалкой, чтобы закурить. – Ты слишком добра, а вокруг одни черти.

Он был одет в поношенную куртку цвета весенней листвы, которая очень шла к его зеленым глазам.

– Я боюсь ошибиться.

– Разве прорицатели ошибаются? – Сигарета в его губах ожила, огонек в темноте походил на звездочку.

– Еще как! – Мне хотелось дотронуться до Николя, но я сдержалась. – Однажды я шла по бульварной аллее, которая разделяет проспект Карла Маркса. Там весной в фонтанах плещется вода, вырываясь из пасти гигантских позолоченных рыб…

– Это аллея дельфинов. Рядом есть чудесный фонтан «Купающиеся дети». В Ставрополе проспект Карла Маркса – самая старая улица.

– Я шла зимой, когда наледь покрыла кованые фонари и скамьи с чугунными опорами. Мне хотелось как можно быстрей спуститься к Нижнему рынку в домик-конюшню. Щеки покраснели от кусачего ветра, руки мерзли в теплых перчатках. Я человек юга, мне трудно привыкнуть к местной погоде. Заснеженная аллея уводила меня вниз по склону. Примерно в середине пути я увидела старика. Он лежал лицом вниз, а мимо по трассе проезжали машины.

– Что ты сделала? – спросил Николя.

Его сигарета погасла, и он закурил вторую.

– Я решила, что старик русский и, вероятней всего, он пьян. Нам в школе, куда я бегала под бомбежками, говорили, что все русские – горькие алкаши. Внушали, что трезвый и разумный русский – это сказка. Ненависть и стыд заполняли детские сердца. Мне хотелось доказать, что я чеченка. Каждый год, хороня погибших соседей, я слышала призывы убивать всех, кто говорит по-русски. Кутаясь в длинные юбки и платки, я все больше привязывалась к чеченскому миру.

– Возможно, многие не помогли бы старику даже без этих сложностей, – попытался утешить меня Николя.

– Но я все время анализирую то, что происходит. Каждая ситуация создается не просто так. Это тест, урок, и если не заметить его, то придется сдавать «экзамены» снова и снова.

– Что ты вынесла из того урока? – Николя заметил, что я дрожу от холода, снял с себя куртку и набросил мне на плечи.

– Идя мимо памятника Пушкину, расположенного на южном склоне Крепостной горы, я рассуждала о том, что русский старик – алкоголик и мне, праведной девушке из Чечни, не пристало помогать такому человеку.

Если он замерзнет под февральской метелью, значит, таков удел от Аллаха. Может быть, джинны закружили его, ведь он не мусульманин и позволяет себе пить спиртное. Но на повороте к домику-конюшне в душе что-то дрогнуло. Я развернулась и побежала обратно. Мне стало все равно, пьян ли этот мужчина. Русский он или немец, чеченец или араб.

Пришлось бежать вверх по холму. Я опять посмотрела на памятник Пушкину, засыпанный снегом, и вспомнила, что великий поэт был в Ставрополе дважды. Как же я могла пройти мимо и не помочь старику, будто не читала стихи о пустомелях, которые кичатся своей благопристойностью, вместо того чтобы быть порядочными людьми. Я испугалась, когда не увидела старика. Оказалось, что он прополз несколько метров и лежит за кустами. На нем было светлое пальто с каракулевым воротником. Нитевидный пульс едва прощупывался.

К моему несказанному удивлению, спиртным от него совершенно не пахло. Если человеку плохо с сердцем, его нельзя тревожить, перемещать, поэтому я начала звонить в скорую помощь. Гудки шли, но ответа не было. Старик открыл ясные голубые глаза и сказал: «Скорую помощь вызывать не надо, помогите мне подняться». Он напомнил мне моего дедушку Анатолия, погибшего в больнице под обстрелом.

Бросив телефон, я начала поднимать старика и сумела посадить его на скамейку. «Нет ли у вас воды?» – спросил он. Я уговаривала его поехать в больницу, потому что он пролежал на мерзлой земле слишком долго…

«Три часа лежал», – сказал старик.

В моей сумке нашлась вода и кусочек плитки шоколада. Старик подкрепился. Оказалось, он вышел на прогулку и у него закружилась голова. Низкое артериальное давление. Он просто не мог встать, хотя был в сознании. Мне стало так стыдно! Я поклялась, что больше никогда не пройду мимо того, кому нужна помощь. Мы поговорили о войнах. Ему было восемьдесят четыре года. Заслуженный житель города Ставрополя, фронтовик. Награжден орденами за участие во Второй мировой. От госпитализации он категорически отказался и попросил позвонить его жене. Симпатичная пожилая женщина прибежала быстро и долго меня благодарила. На прощание старик захотел узнать, почему я вернулась. Я призналась, что вначале приняла его за алкоголика. «Надо мной подшучивают фронтовые друзья, я заядлый трезвенник, – сказал он. – Совсем не пью спиртного». Этот случай заставил меня пересмотреть свои взгляды. Нет плохого народа. Есть запутавшиеся, озлобленные элементы.

– Вы где?! – Захар выглядывал в окно. – Мы уже решили, что вас похитили инопланетяне! Возвращайтесь!

Мы вернулись вместе с новым котенком по имени Васька, прибившимся к нам. Он заменил пятнистую кошку Карину. Васька пел песни и терся о ноги, как пушистая полосатая собачка.

Виктор пришел и увел Валю, а мы отправились провожать Захара и Николя до остановки. Мама подшучивала, что у них нет девушек. Ребята отнекивались, а Захар обронил, что недавно расстался со своей любимой.

– У тебя есть шанс, – объявила мама на обратном пути.

– На что?

– Встречаться с Захаром.

– Он мусульманин?!

– При чем здесь это? – Мама недовольно отпирала калитку. – Ты уже не в Чечне!

– Захар – мой друг. Не говори глупости.

– Не дерзи, а то отлуплю веником, – пригрозила мать.

– Правду говорю.

– А может, ты полюбила Николя?

На это я предпочла ничего не отвечать, отправившись мыть посуду. Завтра предстоял еще один нелегкий день.

В магазине отношения строились по-прежнему на основе шаткой пирамиды, готовой в любой момент рухнуть. Эверест безумствовал. Ему неожиданно показалось, что можно работать, не включая электричество. В темноте мы натыкались на покупателей, наступали им на ноги, а часть книг утащили воришки.