Текст книги "Традиции & авангард. Выпуск № 2"

– Всю недостачу вычту из вашей зарплаты, – грозился директор.

Но к обеду, когда разыгралась гроза, разрешил включить свет в залах, где не было ни одного окна.

Дверь магазина в начале ноября Саша и Каролина запретили закрывать.

Леся, обутая в валенки, мерзла, стоя за кассой. Охранника Костю под угрозой увольнения сделали зазывалой. Теперь по новым правилам он громко выкрикивал:

– Заходите в магазин «Алая роза!» Покупайте книги!

На Косте была легкая униформа, пригодная для летних месяцев работы, поэтому он сразу простудился и нос у него стал таким же красным, как красный картонный колпак на лысой голове.

– Почему меня не расстреляли на войне? – спросил он мою маму, оглядываясь и шарахаясь от страха, когда рысцой бежал в уборную.

Эверест запрещал своим сотрудникам ходить в туалет, поэтому тот, кто за двенадцать часов работы хоть пару раз отправлялся справить нужду, сильно рисковал.

– И мы задаем себе этот же вопрос, – ответила бывшему военному моя мать, намывая полы до блеска.

Через две минуты Костя, обрадованный облегчением, под строгими взорами старших продавцов покрикивал у распахнутой двери:

– «Алая роза» – лучший книжный магазин! Не проходите мимо! Сюда! Сюда!

– Впору кричать «Помогите! Спасите!» – сказал мне Николя.

Я хихикнула. Даже в детском отделе, самом дальнем от входа, было очень прохладно.

Мне было жаль мать, которой приходилось мыть огромное помещение несколько раз подряд. Едва домыв его, она начинала все с начала, так как посетители уже успевали нанести осеннюю грязь и слякоть. Дома мама могла только лежать и тихо стонать от болей в пояснице.

Чтобы помочь ей, я старалась время от времени подносить чистую воду в ведре, а мне следовало еще расставлять книги и обслуживать в отделе школьников и родителей с малышами.

Несколько раз я отбирала книги, спрятанные под куртки и пальто с целью хищения. Однажды книжным вором оказался мальчик лет десяти. Когда я обнаружила отсутствие книги и бросилась за воришкой, это заметила Саша.

– Ага! – победно крикнула она. – Сейчас вызовем милицию, и тебя заберут в тюрьму! Там тебя съедят крысы!

Саша вырвала у мальчика детскую энциклопедию «Я познаю мир». Ребенок залился слезами оттого, что старший продавец больно сжала ему руку.

– Я мечтал об этой книге, – было слышно сквозь рыдания. – А мама купить не может…

Упитанный кареглазый мальчуган на вид был учеником четвертого класса. За спиной у него висел портфель с изображением Хогвартса. Судя по одежде, ребенок происходил из небогатой семьи: вместо теплой куртки на нем была ветровка.

– Он просто хотел посмотреть книгу, – вмешалась я.

– Захлопни варежку, – оборвала меня Саша. – Ты тут никто. Я старший продавец.

– Сама захлопни. – Я сделала к ней пару шагов. – Иначе на голову что-нибудь упадет. Я заведую детским отделом. Мальчик не разглядел картинки при тусклом свете, поэтому отошел к двери. Вот и все!

Мальчуган, обрадованный таким поворотом дел, перестал рыдать.

– Если бы не я, – проворчала мать, продолжая намывать полы, – уже бы книг сто украли. Каждый день ловлю любителей поживиться и возвращаю вам продукцию. Нука, отпусти мальчишку!

Саша неохотно отпустила ребенка.

– Все доложу директору, – пообещала она.

– Иди докладывай.

Остальные в конфликт не вмешивались.

– А правда, что в тюрьме крысы едят людей? – спросил мальчик.

– Меня на войне не съели, хотя были жутко голодные. Если хочешь посмотреть книгу, скажи мне, но больше не бери без спроса. Ладно?

– Хорошо, – кивнул он. – Спасибо вам, тетя.

Мальчик прошел мимо Кости, который застыл в изумлении.

А я подумала, что уже стала тетей. Моя юность просочилась сквозь ладони и утекла, как песок.

Что есть колдовство? Мама утверждала, что те, кто в него не верит, защищены. На них колдовство не действует. Ей ли не знать! Такие люди, как моя мать, должны бы работать не уборщицами, чтобы выжить, а раскрывать преступления. Едва взглянув на фото, она могла без труда прочитать чужую судьбу, словно перед ней лежал трактат о чьей-то жизни и смерти.

В выходной день, когда я дремала на поломанном старом кресле, служащем мне кроватью, позвонила Диана.

– Ничего не понимаю! Я звоню всем… – в отчаянии причитала она. – Двери в машине захлопнулись. Час пытались открыть. Бесполезно! Вызвали спасателей, и они ничего не могут сделать! Это колдовство!

– Почитайте молитву, – посоветовала я.

Даже в выходной не дали поспать!

– Читала «Отче наш». Может, заговор какой есть? Подскажи! У тебя мать – ведунья.

– Только суры из Корана могу предложить.

– Шутишь, что ли?

Диана положила трубку.

Какие заговоры для дверей в машине? Придумают же с утра! Вспомнились слова из советского фильма: «Опохмеляться надо!»

Котенок Васька, заметив, что я проснулась, начал скрестись, намекая, что ему нужно выйти по важному делу. Я отворила дверь. Дождь Ваське не понравился, он повел усами, напыжился и попятился назад.

– Иди, иди. – Мне пришлось выйти наружу, подталкивая котенка к грядкам.

Я как была в пижаме и домашних тапочках, так и оказалась под дождем. Дверь позади меня скрипнула, и я отчетливо услышала, как защелкнулся замок. Не может быть! Дернула дверную ручку – закрыто. Железная калитка на воротах тоже была заперта. Ключи остались в доме. Я побежала стучать Диане в окно. На их половине проживала дальняя родственница, женщина преклонных лет. Виктор с супругой присматривали за ней. Именно она протянула мне через форточку топор, не в силах сделать что-то еще. Но дверь в нашу комнату оказалась на редкость прочной. Поэтому я провела в пижаме под дождем два часа. Затем я догадалась распахнуть ворота, запертые на тяжелый засов, и выглянула на улицу. Вокруг на многие километры были частные дома.

Сосед из дома напротив выносил мусор. Я попросила о помощи. Мужчина засмеялся:

– Когда-то я домушником был, грабил. В тюрьму за это сажали! А теперь вон оно как – навык-то оказался полезным.

Он сразу придумал, что можно подсадить внука в наше окно. Мальчишка лет пяти понял дедушку с полуслова и ловко забрался внутрь.

Как только я, рассыпаясь в благодарностях, открыла ключами замок, через секунду он снова защелкнулся. Пришлось бывшему домушнику принести проволоку и закрепить ее таким образом, чтобы наша дверь не закрывалась.

Я страшно замерзла и не успела позавтракать. Позвонила мама, велела съездить на рынок и закупить продуктов. С полными сумками я приехала на автобусе, не забыв прихватить гостинцев внуку и дедушке.

Высота ворот у дома Виктора и Дианы составляла три метра. Заточенные острые пики, словно зубы дракона, служили их украшением. Перелезть через такие ворота не представлялось возможным.

Но мои ключи не отпирали калитку. Под проливным дождем я минут тридцать пыталась открыть железную дверь, но сердцевина замка упорно не поддавалась, намертво застряв в одном положении. Меня охватила паника. Мать до позднего вечера на работе, Валя – в школе, а Виктор и Диана уехали на автомобиле, в котором намертво заблокировало двери.

Пришлось постучать к соседям с правой стороны. Вышла женщина, сказала, что от нее пройти нельзя, и закрыла калитку. Моего спасителя и его внука не оказалось дома. Прошло два часа, прежде чем из института приехала студентка, живущая от нас по левую сторону. Она разрешила перелезть в наш дворик через забор-сетку, который был всего полтора метра в высоту. Я лезла с тяжелыми сумками, поэтому ноги покрылись синяками.

К вечеру явились домовладельцы. Виктор одной здоровой рукой никак не мог совладать с калиткой. До полуночи никто не спал. Я держала зонт, Диана – свечку, а ее отец, приехавший к нам из другого района, срезал болгаркой замок.

– Мало мне, что ноги в осколках, – бурчала я, – еще и лезла через чужие огороды.

– В осколках? – удивился отец Дианы.

– Я из Грозного.

– А я без всякой войны в осколках, – словно шутя, сказала Диана.

Я, конечно, ей не поверила.

На следующее утро, рассеявшее внезапное злое колдовство, Валя пришла поиграть с котенком Васькой, а вместе с ней и мать заглянула в гости.

– Дочка такая непоседа! – всплеснула руками Диана. – Когда муж был в командировке в Чечне, мы с ней вдвоем остались. Решили проведать деда. Вале только четыре года исполнилось. Как она скакала! Ни минуты покоя! На транспортной остановке многолюдно. Автобус раз в два часа, а иногда проедет мимо – и поминай как звали! Толпа пассажиров волнуется, все толкаются, а Валя балуется, прыгает. Скачет со скамейки и обратно. Прыгскок! Ох и вывела она меня! Прошу успокоиться, а в нее словно бесы вселились. Не стерпела я. Схватила дочку, отшлепала и, чтобы она больше не прыгала, обхватила ее за спину. Не знаю, что бы случилось, если бы не это непослушание. Как только я схватила ее, раздался взрыв! Бомба взорвалась в мусорном баке. Несколько человек насмерть, мы в осколках. Всё в тумане, крики, вопли… Не помню, как нас в больницу привезли.

Диана ушла, а я задумалась. Неслучайно мы попали к ним в квартиранты – нас, пусть и по разные стороны баррикад, связывала война. Ее муж Виктор, узнав о дневниках, попросил почитать тетрадки о Второй чеченской.

Правую руку он вытягивал вперед, и нам становилось неловко, когда дети на улице хохотали вслед бывшему наемнику. Ему приходилось нелегко. На руку накладывали гипс, чтобы он случайно не опустил ее – тогда у него могло остановиться сердце.

В «Алой розе» Саша и Каролина обучались мыть полы. Их заставил Эверест. После того как, окончательно распоясавшись, он обозвал мою мать и получил по щеке, мы уволились.

Затем директору позвонили Захар и Николя и сообщили, что тоже больше не выйдут на работу.

– «Алая роза» – отличный магазин! Покупайте книги! – охрипшим голосом орал Костя и смотрел грустным задумчивым взглядом.

– Живи, как хочешь ты, а не так, как ожидают от тебя другие. Неважно, оправдаешь ты их ожидания или нет, умирать ты будешь без них. И свои победы одержишь сам! Так учил Конфуций, – сказал Николя.

– Пожил бы он в наше время… – Костя тер окоченевшие от холода руки.

Ему так и не выдали зимнюю одежду.

– Конфуцию своего времени хватило, – вставила я. – Там тоже несладко было.

– Без разговоров! – Из-за стеллажа с книгами появился директор. – Эй ты! – обратился он к охраннику. – Разве тебе велено что-то говорить?! Чтобы других слов, кроме рекламы, я от тебя не слышал. Иначе получишь пинок под зад!

– Заходите! Покупайте! «Алая роза» – магазин книг! – завелся охранник.

Красный колпак на Костиной голове выглядел на редкость по-дурацки. Хотелось снять его и сказать: ты взрослый мужчина, воевал в Чечне, почему же позволяешь так себя унижать? Но я знала, что в этом городе нет работы и Костя терпит ради своей семьи.

Саша и Каролина пробовали возражать, что такую громадную площадь им и до вечера не вымыть.

– Здесь по закону требуются четыре уборщицы, – стонали они.

– Шевелитесь! Живо пахать, ленивые собаки! – отрывался на них Эверест.

Под этот аккомпанемент мы ушли.

Мела метель, предвестница декабря, а я и Николя выглядели на редкость счастливыми.

– Бери брата и приходи вечером в гости, – пригласила я.

Виктор принес мои тетрадки, а затем попросил разрешения присесть. Он носил потертую крутку не снимая, словно выцветший зеленый камуфляж мог уберечь его от внезапной смерти.

– У меня пули близко к сердцу, – сказал Виктор.

– В Чечне поймал? – спросила мама.

Ее прямолинейность была оправданна: десять лет нас самих убивали чуть ли не каждый день. Разве такое можно забыть?

– Смерть стала моей неразлучной спутницей, – несколько возвышенно ответил хозяин дома.

– Бутерброд с абрикосовым вареньем будете? – спросила я.

– Со сгущенкой, – попросил Виктор. И пояснил: – Сладенькое люблю.

– Надо было раньше любить! – ласково пожурила его мама. – Сладкое полезно для мозга. Соображал бы, в Чечню не сунулся.

Коренастый плотный мужчина сглотнул, похлопал глазами, но спорить с моей мамой не стал. Вместо этого он заговорщицким шепотом предложил:

– Можно я расскажу вам свою историю?

Я сразу оживилась, взяла в руки дневник, а мама ответила вопросом на вопрос:

– Что, больше некому?

Лицо Виктора порозовело, и он признался:

– Некому! Свои могут убить, чужие – тоже. Неудобная правда никому не нужна. Когда требовал пенсию по инвалидности, вызвали куда следует и приказали заткнуться, а в медицинской карте врачи написали ерундистику. Но, может быть, она, – Виктор благожелательно кивнул на меня, – однажды напишет обо всем.

Шариковая ручка бегала по страницам дневника, и я старалась записать дословно.

Шел 2000 год. С отрядами наемников Виктор ушел из родного Ставрополя на чеченскую войну. Он рассуждал так: черных надо бить, вокруг одни террористы, а его родной город – фильтр, пограничная зона на Северном Кавказе, созданная, чтобы защитить Россию от потомков диких абреков.

Виктор записался добровольцем и ушел на фронт, оставив молодую жену и маленькую дочку под защитой родных стен. В нем жила искренняя вера, что он совершает праведное, богоугодное дело. Из дома доброволец захватил нательный крест, что дается православным при крещении, и ладанку со святой землей с горы Голгофы, где распяли Христа.

Военные будни шли своим чередом. Обстрелы. Затишья. Раненых отправляли в госпиталь, убитых временно хоронили в чужой земле, а когда удавалось, передавали своим. Безобразные, разорванные на части мертвые тела отправлялись в гробах, чтобы кто-то на мирной земле опознал в них сына или мужа.

Находясь в горах с подразделением, в которое его определили, Виктор понял, что свои, русские, сотрудничают с чеченскими боевиками, продают за валюту оружие и обмундирование, лишают солдат нормальной еды, чтобы получить легкие деньги. Получалось, что добровольцев гнали воевать за идеи, напичкав пропагандой из телевизионного ящика, а на деле оказывалось, что это очередная грязная война.

Виктору было не восемнадцать. Он быстро раскусил, что происходит, и решил вернуться в Ставрополь, не участвуя ни в каких преступлениях. О своем решении он объявил командиру, который вместо зимнего камуфляжа выдал всем летний, тонкий, да еще и зеленого цвета: такой снайпер видит за версту.

– Больно ты умный, – ответил на это командир. – Отправишься обратно первым спецрейсом.

Виктор посчитал, что договорился.

Утром командир по прозвищу Казак вызвал его к себе в палатку.

Военные всегда вначале выполняют волю своего командира и только потом задумываются, что происходит на самом деле, зачастую когда время безвозвратно упущено.

В палатке командира происходил расчет. Бородачи в новеньких зимних куртках, треща по-чеченски и по-русски, отсчитывали доллары.

– Что это такое?! – не сдержался Виктор. – Пока наши солдаты погибают, ты опять им продаешь оружие! Гнида!

– Где ты видишь оружие? – заорал на него один из приближенных Казака. Он присутствовал при сделке помимо пятерых бородатых представителей Ичкерии.

Виктор оглянулся и обнаружил, что оружия в ящиках, как в прошлый раз, нет.

– Что же вы на этот раз им продаете? – с удивлением спросил он.

В этот момент в палатку втолкнули еще двух добровольцев: Тимофея из Рязанской области и Семена из Ростова.

– Забирайте, – сказал командир чеченцам. – Они ваши!

Виктор открыл рот, не до конца понимая, что происходит, и получил прикладом в висок. Так он оказался в рабстве, о котором знал только по книгам, прочитанным в юности. Бежать из горного села, находящегося под охраной чеченских боевиков, не представлялось возможным. Его несколько раз избили – для профилактики. Виктор от работы не отказывался, поняв, что главное – выжить, иначе он не увидит родных.

Вместе с Тимофеем и Семеном он жил в яме, вырытой прямо за скотным двором. Похлебку давали раз в сутки. Из сильного здорового мужчины Виктор на глазах превращался в изможденного невротика. Передать весточку своим было нельзя. Вокруг – враги, за слово на русском языке могли ударить. Здесь он был чужим, пришлым, рабской силой, которую купили на невольничьем рынке. Что больше всего подорвало веру в справедливость, так это то, что чеченцам на явную смерть их продали свои, русские. Деньги заменили совесть и офицерскую честь. «Хотя какие из них офицеры? – думал Виктор. – Темные души бывших уголовников и воротил, вот кому выгодна эта война».

Время шло. Чеченцам поступил приказ отходить в Панкисское ущелье на территории Грузии.

Для рабовладельцев Виктор, Семен и Тимофей были Васями. Наверное, чеченцам казалось, что это сильнее подавляет волю человека и унижает его.

– Вы не люди, вы хуже, чем тузики, – говорили пленникам чеченцы, которые презирают собак. – Вас дешево продали, вы ненужный материал.

Виктор готовил боевикам еду на костре, стирал вещи. На его глазах перерезали горло двум русским солдатам, захваченным в бою, а он хотел жить.

– Ты нам денег стоил, работать будешь, – обещали Виктору.

Несколько раз он пытался подбить Семена и Тимофея на побег, но не сумел. Тимофею сломали ребро, Семен хромал после избиения. Далеко в таком состоянии не убежать. Лучшее, что может случиться, – быстрая пуля в спину, худшее – пытки, а потом смерть.

Ночами, в холод, Виктора согревали молитвы и радость, что крест с ладанкой не отобрали, побрезговали.

Их вывели из ямы под утро, после того как прозвучал призыв на молитву и правоверные совершили намаз.

– Мы уходим, – сказал один из чеченцев. – Вас в расход.

– Почему не отпустите? Что мы вам сделали? Работали днем и ночью! У нас семья, дети! – вскричал Виктор.

Он посмотрел на товарищей. С длинными бородами и отросшими волосами они и сами напоминали боевиков. У Семена дома осталась больная мать, у Тимофея – четверо детей.

– Пришли на нашу землю – сами виноваты, – объяснил чеченец, обмотанный патронташем.

Их вывезли на уазике за село, и в белом тумане, повисшем как пена на кружке пива, раздались короткие выстрелы. Жалости в диких ущельях нет. Перед смертью Виктор взывал к Христу, а затем почувствовал, словно на него сыпется горячий уголь, погребающий его под собой. Очнулся он на мерзлой земле и понял, что наступил вечер, накрыл его тучным небом, а рядом лежат два мертвеца. Виктору пришла в голову мысль, что смерть вот-вот завершит свой обряд. Но тощая старуха с косой прошла мимо. Где война, там всегда хороший улов – у нее оказались более важные дела.

Виктор полз по горной дороге и то терял сознание, то приходил в себя и снова полз, стирая ладони в кровь. «Ни у кого из нас не будет могилы, – думал он. – Мертвые тела Семена и Тимофея растерзают звери, а моя участь еще под вопросом».

В какой-то момент он оказался на краю оврага и скатился кубарем вниз. В долине раздавался волчий вой. Достаться волку – небольшая радость. Это подталкивало раненого человека передвигаться на четвереньках, превозмогая боль и усталость. По приблизительным расчетам, Виктор прополз несколько километров и забылся. Он очнулся от того, что кто-то бил его по щекам.

Незнакомый и непонятный говор проник в сознание. Чужой язык не прочитаешь по губам. Мужик средних лет восседал на арбе, в которую был запряжен неказистый конь, а две грузные женщины в халатах, калошах и тулупах крутились возле Виктора и верещали, как белки.

Главное, что успел усвоить Виктор, – на чеченской земле важно, чтобы не решили, что ты здесь чужой. Поэтому ни на какие речи он не отвечал, мотал головой, мычал и закрывал глаза. Местные не прошли мимо, приняли горемыку за своего. Куртка на нем была военная, такие куртки в Чечне у каждого есть.

Несколько недель Виктор лежал в чужой времянке. Семья чеченцев оказалась простой, небогатой. Они совершенно не знали, что делать с незнакомцем, который не может говорить. Глава семьи вызвал сельского лекаря. Тот поцокал языком, но пули не вытащил, только раны перевязал.

Женщины приносили Виктору бульон и домашний сыр. Из Грозного привезли другого врача. Тот в полевых условиях сделал Виктору операцию.

С каждым днем здоровье раненого восстанавливалось, и, как только потеплело, он решил незаметно покинуть гостеприимный приют. Тем более что хозяин начал приводить к постели больного односельчан и рассуждать, кто его гость и как найти родных.

Уйти удалось в мае, когда чеченская семья отправилась в город, оставив заботы по дому на старших детей. Детям бородатый незнакомец был неинтересен.

Виктор брел, думая о том, как выйти к русским. Пугало, что опять могут продать в рабство или обвинить в шпионаже. Но узнай чеченцы, кто он на самом деле, тоже бы убили. Доля наемника неприглядна.

Впереди показался русский блокпост. Солдаты наставили автоматы на бородатого мужика, обругали матом и едва не пристрелили. Виктор долго объяснял, кто он такой, получил несколько раз прикладом в бок и до выяснения обстоятельств отправился в тюрьму, откуда его, как ни странно, вызволил знакомый из Ставрополя. Знакомый занимал высокую должность, поэтому Виктора предупредили, что о чеченских приключениях он должен молчать, и обещали сохранить жизнь.

В начале осени с одной из воинских частей Виктор должен был уйти из Чечни. Но колонна танков и бронетранспортеров попала под шквальный огонь. Это показалось Виктору особым цинизмом. Надеяться на встречу с семьей и опять предстать перед черным подолом смерти с мольбой о пощаде. Танк в середине колонны подбили, и Виктор поцеловал крест, радуясь, что находится в другой бронемашине. Но им тоже досталось. Раненых подобрали вертолеты.

В госпитале на территории Моздока, где лечили русских солдат, врачи сказали:

– Ты в любой момент умрешь.

– Почему? – удивился Виктор, лежа с перебинтованной правой рукой, которая словно отталкивала от себя пространство.

Он чувствовал себя неплохо, рвался скорей увидеть жену и дочку и не понимал беспокойства врачей.

– Помимо пуль, которые чудом не задели важные органы, в тебя попал крошечный осколок. Он находится у самого сердца. Его не достать. Правую руку опускать нельзя.

– Что?! А жить я как буду?! – Виктор не поверил своим ушам.

– Хочешь жить – тяни руку к небу, – посоветовали люди в белых халатах.

Смерть опять посмеялась над ним.

Вернувшись в Ставрополь, Виктор узнал, что жена и дочка были ранены при теракте в то же самое время, когда бородачи вели его на расстрел. Теперь он думал о том, что, сложись все иначе, они бы увиделись в другом мире. Жена плакала.

Спецслужбы запретили заикаться о плене и расстреле. Небольшая пенсия и в любой момент «переход на другие частоты» – это все, что заработал Виктор на чеченской войне.

Проводив его, мы с мамой задумались о том, что иногда все бывает совсем не так, как кажется.

Мама нашла работу в «Пружинке». Это был небольшой магазинчик, где продавались телефоны. Уборщицу там официально не оформляли. Все документы были на родственников начальника. Но мама была согласна мыть полы и так.

В «Пружинке» трудился менеджером молодой парень, который, вдохновившись идеей опубликовать мои дневники, дал объявление в интернете: «Мы ищем издателей» – и получил одно-единственное сообщение: «Заткнись, если хочешь жить!»

Заполнив несколько анкет, я устроилась в отдел мягких игрушек в магазине у Верхнего рынка. Я предлагала покупателям плюшевых мишек, ежей и крокодилов, конструкторы и машинки. Заворачивала их в подарочную бумагу и украшала цветными ленточками.

Моя напарница Фаина – крупная девица двадцати семи лет – родилась и выросла на ставропольском хуторе Осинка. Работы там не было, население хлебало горькую, кругом, куда ни посмотри, царила нищета. До того как попасть в магазин игрушек, Фаина снимала комнатку. Затем познакомилась с мужчиной-строителем и ушла к нему, на чердак заброшенного дома. Мужчина был тоже из забытой богом деревни. О своем жилье они даже не мечтали, радовались, что нашли друг друга.

– В Осинке все спились, посмотреть не на кого, и я была старой девой, – пожаловалась Фаина, увидев меня в первый раз. – Приехала в Ставрополь и хоть здесь узнала, что такое мужик!

Я, смутившись такой откровенности, уткнулась в коробку с плюшевыми котятами.

Работодатель Влад приказал на каждую игрушку повязать бантик, чтобы создать праздничное настроение к Новому году.

– Работать будешь шесть дней в неделю, тринадцать часов в сутки, – объяснил он.

Моя зарплата при этом составляла только половину от суммы, которую следовало платить за постой, поэтому в свой единственный выходной я мыла подъезды жилых домов.

На новой работе первое время нас с Фаиной не пускали в туалет. Дело в том, что магазин, где находился отдел игрушек, был поделен между разными владельцами, которые враждовали между собой. Поскольку мы не могли тринадцать часов подряд терпеть, то бегали за четыре квартала в супермаркет «Мухомор».

– Не позволим сесть на наш унитаз! – кричали мне и напарнице продавцы из соседнего, парфюмерного отдела.

Война не прекращалась. Директор Арарат, заведовавший другой частью магазина, приказал не пускать нас и в бытовку. Его продавцы в обед разогревали себе еду в микроволновой печи. Наш обед представлял собой быстрый перекус на коленях прямо за витриной. В отделе парфюмерии сильно пахло духами, поэтому, не испытывая к нам никакой жалости, продавцы Арарата держали двери нараспашку, и мы, сметая снег, летевший на игрушки, очень мерзли.

Полная, рыхлая, бросившая школу в пятом классе Фаина – подруга по горькой участи – плакала. Она приехала в город за счастьем, а ей пришлось спать на чердаке. Когда в отделе не было покупателей, мы гадали на картах и звонили по телефону.

Стационарный телефон красного цвета с черными кнопками стоял на полке рядом с пупсиками. По нему можно было разговаривать бесплатно. Пока Фаина была на посту, я смеялась над приключениями Николя. Он рассказывал, как ходил с братом устраиваться на работу. В объявлении было указано, что эта работа для перспективных молодых людей Ставрополя. Но на деле оказалось, что это секс по телефону. Николя хотел уйти с собеседования, но постеснялся. Им выдали анкеты.

Комиссия внимательно изучила заполненные бланки и вынесла вердикт:

– Вы подходите для порнофильма.

– В этот момент мы подхватили куртки, надели штаны… – продолжил Николя.

– Что?! Штаны?!

– Ты не поняла… просто одежду, – быстро поправился Николя и замолчал, а через минуту добавил: – Вот так мы и побежали с улицы Гражданской.

– Они наверняка что-нибудь скоммуниздили, вот и бежали, – вставила свои десять копеек Фаина.

Работа в магазине мотивировала делать записи в дневник.

Привет!

Сегодня, едва я пришла в магазин, на меня и Фаину опять набросились женщины из соседнего отдела:

– Не смейте пользоваться нашей уборной!

– Мы там наводим чистоту!

– Это только для нас!

Фаина побрела мыть полы и стены, чтобы доказать: мы тоже готовы раз в неделю делать уборку. Но над ней стояли продавцы и, выслуживаясь перед своим директором, командовали:

– Это не так! То не так! Ты не умеешь! Делай так!

В итоге Фаину вытолкали из уборной и заявили, чтобы наши работодатели сами мыли унитаз.

Когда явились жена и мать Влада проверить, как обстоят дела в отделе игрушек, я прочитала им стихи, а затем перевела разговор на утренний скандал.

Жена Влада Соня пришла в ярость. Позвонив мужу и вызвав его в магазин, она направилась в отдел парфюмерии, а за ней – свекровь. Директор Арарат и его помощники выскочили навстречу. Присутствие покупателей никого не смутило. Началась рукопашная схватка.

Покупатели, чтобы не огрести по шее, сматывались через открытую дверь.

Старуха свекровь дралась сразу с двумя продавщицами, таскала их за волосы.

– Говняшки! Букашки! Козявки! – то и дело выкрикивала она.

Поднялся страшный вой и визг, направо и налево сыпались удары и оплеухи. Примчавшийся Влад колотил Арарата и его продавцов веником, намоченным в унитазе. Соня отвешивала им пинки. Наконец раздались просьбы о пощаде.

Парень Фаины, строитель, зашел как раз вовремя. Схватив Арарата за грудки, он пообещал:

– Я принесу гвоздодер, дверь в туалете вышибу и повешу шторку. Понятно?!

Директор Арарат закивал, что ему все понятно.

Так мы отстояли право раз в день посещать уборную.

После случившегося продавцы и директор в соседнем отделе ведут себя тише воды, ниже травы.

П.

Николя позвонил и пропел испанскую колыбельную по телефону. Наверное, я ему нравлюсь. Почему мы не вместе?

На сотовый телефон пришло сообщение: «Я тебя люблю». Отправитель остался неизвестным. Я спросила Николя, не он ли отправил послание.

Николя отшутился:

– Ты что?! Это не я. Я тебя терпеть не могу.

И так и не сознался. Кто же это?

История о драке в магазине ему понравилась.

– Браво! – кричал он в трубку и смеялся.

Ночью мне приснился сон. В доме было две комнаты. Мы с мамой находились в той, что выходила окнами на север, а в южной комнате стояло зеркало в человеческий рост. Я рассматривала деревянное сплошное покрытие, потому что посеребренное стекло было отвернуто к распахнутому окну.

Подойдя ближе, я увидела, как изнутри показалась женщина. Ее изящная ножка в туфельке из черного бархата перешагнула через деревянную раму в нашу реальность. Хихикая, незнакомка подобрала края юбки с оборками и, заметив, что я испугалась, спряталась обратно.

Я проснулась и пожаловалась маме, что опять снится бред. Мы вместе подошли к зеркалу. Из него выглянула та самая женщина и сказала мне:

– Что же ты от своей бабушки убегаешь?

Я ответила:

– Моя бабушка умерла.

Женщина с обидой заметила:

– Я тоже давно мертва! Нехорошо быть такой невежливой!

Бабушка Галина шагнула из зазеркалья.

– Давно я тебя не видела! – сказала она.

– Твоя бабушка у нас на кладбище как королева! – сообщила женщина в юбке с оборками. – Все просят ее совета.

За ними из мира духов пришла прабабушка Юля-Малика, и мы проговорили до рассвета.

В шесть утра я уже спешила на работу. Плющевые щенки и пластмассовые куклы, яркие машинки и заводные поезда успокаивали меня, создавая ощущение радости, несмотря на распахнутую дверь, откуда веяло холодом. Единственное, что тяготило, это отсутствие возможности писать. Поэтому я брала дневник с собой и, положив его у телефонного аппарата, делала записи.

О том, как лежала с температурой из-за болей в желудке, оттого что ребенком вместо воды пила черный от пожаров снег и ела соленые помидоры. Потому что другой пищи не было. Как не было ни лечения, ни реабилитации, ни компенсации. Никогда ни единой капли алкоголя, невозможность вдоволь поесть любимой жареной картошки, ничего… Боль от овсяной каши! Это было обидно.

Иногда в магазин приходил Николя. Он помогал упаковывать игрушки и делал это намного аккуратней и красивей, чем я.

– У меня бывают приступы паники, несколько раз я хотел покончить с собой, – признался Николя.

– Если тебе нужна моя помощь, только скажи.

Он взял меня за руку.

– Я просто побуду рядом. Ладно?

– Ладно!

Покупатели покрутились и ушли, видимо надеясь, что в наших отношениях что-то прояснится. Я тоже этого ждала. Но Николя вздохнул и сообщил: