Текст книги "Образование, воспитание, наука в культуре эпохи Возрождения"

Тема советников короля появляется также в связи с предложенной реформой Королевского совета. В трактате «Об управлении Англией» Фортескью показывает свою неудовлетворенность советом, главным образом из-за того, что в нем заседают крупные лорды. Он считает, что эти люди имеют мало общего с интересами короля и большей частью решают свои проблемы. Новый совет, по его мнению, должен состоять из двенадцати светских и двенадцати духовных лордов, которые, вступая в должность, должны давать клятву. Клятва же служит залогом их порядочности. Кроме этого, советники должны быть людьми молодыми, знающими закон, мудрыми и честными. Этим людям должен быть чужд такой порок, как взяточничество[132]132
  Фортескью Д. Управление. С. 276.


[Закрыть].

В связи с этими воззрениями на образ государя и его советников Фортескью демонстрирует свои взгляды на образование и воспитание не только государя, но и его советников и в целом его подданных. Именно он стал первым в Англии человеком, который подробно описал систему образования в Англии того времени. Благодаря его трактату «О похвале законам Англии» мы имеем представление о процедуре получения такого звания, как сержант права (sergeant-at-law)[133]133
  Fortesque J. De laudibus legume Angliae… P. 119.


[Закрыть]. Звание сержант права, по мнению Фортескью, не менее значимо, чем степень бакалавра и доктора, которые обычно даются в университетах («…степени бакалавра и доктора не присваиваются при изучении английских законов, как это обычно бывает в обоих видах права в университетах. Я хочу, чтобы ты знал, что, хотя степени подобного рода не присваивается во всем в законах Англии, все же они имеют место быть, это не только степень, но и определенное положение, не менее выдающаяся или важная, чем степень доктора, которая именуется степенью сержант права…»)[134]134
  Sed cum tu, princeps, scire desideras cur in legibus Anglie non datur bacalariatur et doctorates gradus, sicut in utroque iure in Universitatibus est dare consuetur, scire te volo quod licet gradus huiusmodi in legibus Anglie minime conferantur, datur tamen in illis nedum gradus sed et status quidam gradu doctorates non minus celebris aut solemnis, qui gradus servientis ad legem appelatur (Ibid. P. 120).


[Закрыть]. Данная степень после прохождения определенной процедуры и уплаты взноса вручается лично королем, что подчеркивает автор трактата. Подробное описание степени сержант права дано Фортескью, вероятно, из-за сравнения двух видов образования: университетского и корпоративного (образование в иннах). Таким образом, он ставит образование, полученное в юридических корпорациях, на один уровень с университетским.

Собственно, одной из особенностей взглядов Фортескью на образование было приобщение ученика к знаниям на практике. Он выводил свои идеи об образовании не столько из книг, сколько из непосредственного контакта с современными институтами и практикой. Его работы изобилуют ссылками на образование в иннах, в судебных школах. Он менее книжный человек, чем те, на кого он ссылается. Это представление об образовании не было новым. В то время, как классическое образование предполагало обучение в стенах университета, в жизни же средневековое обучение большей частью проходило «на месте». Дворянство обучалось главным образом при дворе и на поле боя, а купцы и ремесленники получали образование в конторах и лавках. Это же было характерно и для юристов. Если юристы гражданского права получали образования в университетах (Оксфорд со времен короля Стефана был местом изучения римского права), то юристы общего права – в иннах и в самих судах.

Образование не только должно быть тесно связано с практикой, по мнению Фортескью, но и быть доступным. Этому рассуждению автор посвящает целую главу. Он говорит об организации обучения и сетует на то, что далеко не каждый может позволить себе оплатить образование своего сына (Фортескью приводит сумму, которую требуют за год обучения (£ 13. 6s. 8 d.). Поэтому в учебных заведениях подобного рода, пишет Фортескью, встречаются только дети состоятельных людей, для которых образование сводится лишь к поверхностным знанием и украшению[135]135
  In eis enim maioribus hospiciis, nequaquam studens aliquis sustentari minoribus expensis poterit in anno quam octoginta scutorum, et si servientes sibi ipse ibidem habuerit, ut eorum habet pluralitas, tanto tunc maiores ipse sustinabat expensas. Occasione vero suptuum huiusmodi cum ipsi tanti sint non nisi nobilium filii in hospiciis illis leges addiscunt. Cum pauperes et vulgares pro filiorum suorum exhibicione tantos sumptus nequeunt sufferer (Fortesque J. De laudibus legum Angliae… P. 118).


[Закрыть]. Образование, считает канцлер, должны получать не только богатые, но и все достойные этого, кто имеет определенные способности. Говоря о дороговизне образования, Фортескью упоминает термины pauperes et vulgares[136]136
  Ibid.


[Закрыть], смысл которых, к сожалению, не до конца понятен. Какие категории населения он подводит под эти понятия, остается лишь гадать. Он упоминает только о купцах и больше не о ком, кто мог бы как-то подойти под эти определения. Можно предположить, что Фортескью предлагает открыть двери академий для бедных и простых людей. На первый взгляд, это кажется необычным, что дает повод считать это всего лишь завесой истинных взглядов автора, а именно его особых симпатий к малосостоятельному дворянству. К. Арровуд считает, что в данном случае речь идет о явно наигранном демократизме. Однако это крайне спорно. Скорее всего, здесь действительно представлен проект новой системы образования. Понимал ли сам автор нереалистичность этого проекта или нет, к сожалению, сказать невозможно. Но стоит отметить, что подобных малореалистичных предложений будет много в трактате «Об управлении Англией».

Доступность образования должна осуществляться не только возможностью большей части населения обучаться, но и возможностью обучаться на родных языках. Фортескью выступает против преподавания исключительно на латыни в университетах, считая, что в Англии право необходимо изучать на французском, английском и латинском. На французском – потому что Вильгельм Завоеватель был французом и приехавшие вмести с ним нормандцы привезли с собой этот язык и обычаи. Второй язык – собственно английский, который в то время уже стал использоваться гораздо больше, чем в предыдущие столетия, и третий – латинский, на котором издаются статуты и другие юридические документы[137]137
  In Universitatibus Anglie non docentur sciencie nisi in Latina lingva; et leges terre illius in triplici lingua addiscuntur, videlicet, Anglica, Gallica, et Latina; Anglica, quiainter Anglos lex illa maxime inolevit; Gallica, quia postquam Galli, Duce Wilhelmo Conquestore Anglie, terram illam optinuerunt, non permiserunt ipsi eorum advocatos placitare causas suas nisi in lingua quam ipsi noverunt, qualiter et faciunt omnes advocate in Francia, eciam in curia parliament ibidem (Fortesque J. De laudibus legum Angliae… P. 114).


[Закрыть]. Университетское образование, по словам Фортескью, неэффективно вследствие того, что преподавание ведется только на латыни. Кроме того, университеты удалены от Лондона и, соответственно, от двора, средоточия общественной жизни[138]138
  Ibid. P. 115.


[Закрыть].

Говоря об образовании подрастающего поколения, короля или дворянина, Фортескью не мог обойти вниманием отношение к детям и их воспитанию. Однако не все из них вызывают у канцлера симпатии. Он явно отрицательно относится к незаконнорожденным детям. Такой ребенок для него – это порождение греха. Он греховен изначально, как и его родители. Следуя средневековой традиции, Фортескью считает, что такие дети, даже при благополучном отношении к ним, имеют дурной характер и при первой же возможности его проявляют: «…один бастард коварнее шестидесяти девяти законных детей»[139]139
  Ibid. P. 101.


[Закрыть].

Фортескью уделяет внимание и свободе ребенка, рожденного несвободными родителями. Он осуждает и римское и английское право, где речь идет о правах, передаваемых ребенку. Если римское право предполагает передачу зависимого положения по наследству не только по отцовской, но и по материнской линии, то английское ограничивается только передачей прав по мужской линии. Несмотря на то что этот пассаж явно имеет политический подтекст, важно то, что Фортескью подчеркивает положение ребенка. Он пишет, что если у ребенка хотя бы один родитель свободный, то и он должен быть свободен.

Достаточно интересна мысль Фортескью о воспитании несовершеннолетних, оставшихся без опеки родителей. В главах 52–53 трактата «О похвале законам Англии», как бы предваряя свой рассказ о воспитании, он подробно описывает то, что человек не может наследовать положение и состояние по женской линии. Явно, что этот пассаж имел некоторые политические цели, однако важно то, что продолжением его стала мысль Фортескью о воспитании сирот. Эту тему он развивает в связи со сравнением двух видов права (английского и французского [цивильного]). Он пишет, что различие между английским правом и французским заключается, в частности, в том, что во Франции не относятся так трепетно к опеке несовершеннолетних. Фортескью называет это «четвертым отличием, в котором два вида права разнятся[140]140
  Quartus casus in quo leges predicte discrepant (Fortesque J. De laudibus legum Angliae… P. 106).


[Закрыть]». Он пишет: «Гражданские законы вверяют опеку над несовершеннолетними следующему по крови, независимо от того, агнат он или когнат. Так что каждый согласно его степени и порядку в последовательности может получить право на опеку. И мысль этих законов сводится к тому, что ни один из родственников не будет более заботливым и благосклонным для несовершеннолетнего, чем другой»[141]141
  Leges civiles impuberum tutelas proximis de eorum sanguine committunt, agnati fuerint seu cognati, unicuique videlicet secundum gradum et ordinem quo in hereditate pupilli successurus est. Et racio legis huius est qua nullus tenerius favorabiliusve infantem alere sataget, quam proximus de sanguine eius (Ibid. P. 106).


[Закрыть]. В отличие от французских законов, считает Фортескью, английские решают этот вопрос совершенно по-иному. Если несовершеннолетний сирота наследует собственность со стороны отца, то он должен быть под опекой родственников по материнской линии. Если же он наследует собственность по материнской линии, то сирота вместе со своим наследством должен перейти под опеку ближайшего родственника по отцовской линии[142]142
  Nam ibidem, si hereditas que tenetur in socagio, descendat impuberi ab aliquot agnatorum suorum, non erit impubus ille sub custodia alicuius agnatorum eius, sed per ipsius cognates, videlicet, cogsanguineos ex parte matris ipse regetur. Et si ex parte cognatorum hereditas sibi descenderit, pupillus ille cum hereditate sua per proximum agnatum et non cognatum eius custodientur, quousque ipse fuerit adultus (Ibid. P. 108).


[Закрыть]. Причина, по которой вопрос об опеке решается с явным приоритетом для родственников по материнской линии, заключается в том, как считает Фортескью, что родственники по женской линии могут воспользоваться собственностью несовершеннолетнего сироты (дословно: Nam leges ille dicunt quod committere tutelam infantis illi qui est ei proxime successurus est quasi agnum committere lupo ad devorandum)[143]143
  Ibid.


[Закрыть]. Все, что было сказано выше, касается наследования собственности. Для Фортескью эта тема не так важна, его главная цель – показать то, как правильно, по его мнению, должен быть воспитан будущий подданный государя. Поэтому он больше внимания уделяет наследованию военной службы (servicium militare). В том случае, если наследство представляет собой не собственность, а службу, то по английским законам, пишет автор, опека (до исполнения 21 года) должна перейти лорду[144]144
  Sed si hereditas illa non in socagio sed teneatur per servicium millitare tunc per leges terre illius, infans ipse et hereditas eius non per agnatos neque cognates, sed per dominum feodi illius custodientur, quousque ipse fuerit etatis viginti et unius annorum (Ibid. P. 108).


[Закрыть]. Он считает, что никто лучше лорда не подготовит будущего воина и подданного, готового честно и самоотвержено служить своему сюзерену[145]145
  Ipse namque ut sibi ab eodem tenente melius serviatur diligentem curam adhibebit, et melius in his eum erudere expertus esse censetur, quam reliqui amici iuvenis, rudes forsan et armorum inexperti, maxime si non magnum fuerit patrimonium eius. Et quid est utilius infanti qui vitam et omnia sua periculis bellicis exponet in servicio domini sui racione tenure sue, quam in milicia actibusque bellicis imbui dum minor est, cum actus huiusmodi in etate matura ipse declinare non poterit? (Fortesque J. De laudibus legum Angliae… P. 108).


[Закрыть]. Такими законами, которые не только защищают собственность сироты, но и помогают воспитать достойного гражданина, Фортескью явно восхищается (это видно как из контекста главы 54, так и из главы 55, где устами принца выражено восхищение по поводу совершенных английских законов). Однако еще у исследователей XIX в. этот пассаж вызывал вопросы. Краймс, ссылаясь на Ф. Мейтланда и Ф. Поллока, в комментариях пишет о том, что в римском праве существовала развитая система защиты сирот, а в самой Англии XV в. опека над наследником как собственности, так и службы вверялась ближнему родственнику, который не мог рассчитывать на присвоение земельного наследства (…the guardianship of both the land and the child should go the nearest of those relations who cold have no hope of inheriting the land)[146]146
  Ibid. P. 193.


[Закрыть]. Здесь мы, вероятно, видим все же не описание действительности, а завуалированные мысли автора, которые хорошо вписываются в его главную задачу показать превосходство английского права.

Несмотря на то что в английских законах, по мнению Фортескью, достаточно хорошо прописана защита наследства несовершеннолетних и их воспитания, тем не менее автора не устраивает такое положение дел. Лучшим местом для воспитания он считает не дом родственника (а если речь идет о детях, чьи родители живы, то родительский дом), а специальные королевские дома. Что подразумевает автор трактата под выражением «королевские дома» (domus regie) не совсем понятно. Это могут быть как резиденции короля, при которых воспитывались дети знатных фамилий, либо специальные государственные учреждения. Тем не менее только такие заведения могут, по мнению Фортескью, воспитать верных сынов отечества, настоящих граждан страны, чего нельзя сделать в домашних условиях, где изначально воспитывают нелюбовь к королевской службе: «…Ибо как результат этого [воспитания. – С. З.] сыновья знатных лиц в Англии не выродятся, а наоборот, превзойдут их предков в честности, силе, и благородстве манер, поскольку они будут воспитаны при [более] высоком и благородном дворе, чем дом их родителей, хотя, возможно, сами родители воспитывались в таком же доме. Несмотря на это, родительский дом не будет похож на дом лорда, в котором оба родителя и дети служат. Принцы королевства и другие лорды, держащие непосредственно подле короля, управляемые этим законом, не смогут так легко впасть в похоть или грубость, если в то время как они были молодыми сиротами, они получили заботу в королевских домах. Поэтому я очень хвалю величие и знатность королевских домов, ибо в них высшая академия для знати королевства и школа силы, честности и манер, благодаря которым королевство будут уважать и оно будет процветать, и будет защищено от захватчиков, и станет грозным для врагов и друзей королевства»[147]147
  Nam ab ea est quod in Anglia nobilium progenies de facili degenerare non potest, sed probitate pocius strenuitate et morum honestate antecessors suos ipsa transcendet, dum in alciori nobiliorique curia quam in domo parentum illa sit inbuta, licet in domo consimili fotsan parentes eius educati errant. Quia consimilis ad huc non erat domus parentum illorum domui dominorum quibus ipsi parentes et ipsi infantes servierunt. Principes quoque regni sub hac lege regulate, similiter et domini alii a rege immediate tenentes non possunt de levi in lasciviam ruditatemve labi, cum in puericia dum orphani fuerint ipsi in domo regia nutriuntur. Quare non infime domus regie opulenciam magnitudinemque collaudo, dum in ea gignasium supremum sit nobilitatis regni, scola quoque strenuitatis probitatis et morum quibus regnum honoratur et florebit, ac contra irruentes securatur, eciam formido ipsius inde erit inimicis et amicis regni (Fortesque J. De laudibus legum Angliae… P. 110).


[Закрыть].

Подводя итог, стоит сказать о том, что взгляды Фортескью на образование и воспитание тесно связаны с его взглядами на государство и государя. Его работы, написанные на рубеже эпох, несут в себе как средневековые, так и ренессанские черты. Одним из показателей влияния на него эпохи Возрождения являются не только взгляды на образованного монарха, но и на формирование личности гражданина. Если соотнести взгляды Фортескью на государственное устройство с его взглядами на образование становится понятно, что для Фортескью важным является не только образование короля, но и образование дворянства, которое тоже участвует в управлении Англией, так как король, по мнению Фортескью, не может издавать законы самостоятельно, а только вместе с парламентом. Поэтому от личности парламентариев и советников во многом зависит будущее королевства.

М. В. Пророкова
Роль книгопечатания в женском гуманистическом воспитании в Италии XVI в.

Участие женщин в культуре Италии в качестве ее активных творцов имеет длительную историю, однако на протяжении многих веков лишь единицы добивались известности, оставаясь исключением из правил. Их вклад, пусть порой яркий и заметный, не менял облика культурной жизни в целом. Пожалуй, лишь начиная с эпохи Возрождения и в особенности XV в. можно говорить об участии женщин в культуре как о явлении, приобретающем все большее значение, масштаб и влияние.

Джоан Келли, пытаясь дать оценку положению женщины перио– да Ренессанса, пришла к выводу, что оно, вопреки распространенным представлениям, продолжало лишь непрерывно ухудшаться по мере усиления патриархальных традиций в обществе. Женщина позднего Возрождения, а затем и Нового времени была, таким образом, куда более ограничена различными социальными рамками, чем ее предшественницы в Средние века. А гуманизм, отдавший образование женщин и формирование их взглядов на мир в руки мужчин-гуманистов, сыграл в этом, по мнению Келли, не последнюю роль, лишив женщин возможности формировать хотя бы культуру, отвечавшую их интересам[148]148
  Kelly-Gadol J. Did Women Have a Renaissance? // Becoming Visible: Women in European History / Ed. R. Bridenthal and C. Koonz. Boston, 1977. P. 148.


[Закрыть]. Однако, как полагают многие исследователи, относительно и Возрождения в целом и XVI столетия, когда произошел, по сути, наивысший взлет гуманистической культуры, а затем начался закат Возрождения и наступление католической реакции, невозможно говорить об однонаправленном, непротиворечивом развитии как взглядов на женщин, так и их реального положения в итальянском обществе. Если в каких-то областях (как, например, в политике и юридических правах) для женщин «очень мало, что изменилось, или изменилось к лучшему»[149]149
  King M. L. Women of the Renaissance. Chicago; L., 1991. P. 238.


[Закрыть], то в других, напротив, они добивались независимости и демонстрировали способность контролировать ситуацию даже в обстоятельствах, показавшихся бы непреодолимыми нашим современницам[150]150
  Rogers M., Tinagli P. Women in Italy 1350–1650. Manchester, 2005. P. 7–8.


[Закрыть]. И, несомненно, права Маргарет Кинг, утверждающая, что в эпоху Возрождения что-то изменилось в женском восприятии самих себя[151]151
  King M. L. Women of the Renaissance. P. 238.


[Закрыть]. Именно это заставило французскую писательницу Кристину Пизанскую, столкнувшуюся с традиционно негативной оценкой ее пола мужчинами, в начале XV в. выступить в его защиту, как позднее это стали делать и многие другие женщины. Именно это вместе с изменившимися традициями в сфере образования, породило женский интерес к книжной учености. Женское образование, постепенно распространявшееся начиная с XV в. все глубже от высших слоев общества к нижестоящим, привело к появлению в культуре уже второй половины этого столетия, а особенно в XVI в. множества известных женских имен: создательниц философских трактатов и поэтесс, певиц и музыкантов, художниц, ораторов.

Однако даже в XV в., когда счет таким дамам идет на десятки и не менее дюжины из них получают большую известность и признание в кругу мужчин-гуманистов, они по-прежнему наделены ореолом исключительности, а взгляды на женщин, их роль, предназначение и возможности меняются очень медленно и трудно даже среди гуманистов. При этом, даже невзирая на сложности в отходе от старых представлений, к XVI в. женщины заявляют о себе как о специфической группе, способной формировать облик современной им литературы и искусства, развивать и обогащать их традиционные жанры и создавать свои, на равных с мужчинами участвовать в дискуссиях на самые значимые темы, определять как в качестве патронов, так и в качестве заинтересованной публики направления дальнейшего развития итальянской культуры.

Немалое влияние на взаимоотношения женщин и гуманистической культуры, их становление как гуманисток оказал взлет книгопечатания, пришедшийся в Италии как раз на XVI столетие и, прямо и косвенно, вызвавший перемену тенденций в литературе.

В XVI в. своего пика достигло развитие принадлежащей авторству мужчин литературы «спора о женщинах», подвергшей переоценке прежние взгляды на «слабый пол». Но Чинквеченто становится беспрецедентным и по числу произведений, создаваемых самими женщинами. При этом важнейшим оказывается, на наш взгляд, даже не число женских работ, впервые позволяющее рассматривать писательниц как отдельную заметную группу в литературном мире, а известность, публичность женщин, посвящающих себя литературному труду, превращение его в предмет гордости. В 1538 г. изданный в Парме сборник стихов Виттории Колонны[152]152
  Colonna V. Rime de la divina Vittoria Colonna marchesa di Pescara. Parma, 1538.


[Закрыть] становится первой работой подобного рода, принадлежащей женщине и опубликованной под ее собственным именем. Это, по сути, кладет начало новой эпохе в литературе. По словам Карло Дионисотти, книга Колонны оказывается подобной горячему углю, упавшему на солому[153]153
  Dionisotti C. D. La letteratura italiana nell’età del Concilio di Trento // Geografia e storia della letteratura italiana. Torino, 1967. P. 191–192.


[Закрыть], – к концу XVI в. число женщин, публикующих свои произведения, превышает две сотни[154]154
  Erdmann A. My Gracious Silence: Women in the Mirror of Sixteenth-Century Printing in Western Europe. Luzern, 1999. P. 201.


[Закрыть]. Лишь немногие из них добиваются широкой известности и издают свои произведения как отдельные книги со своим именем на обложке. К таковым относятся, например, Виттория Колонна, Лаура Террачина, Туллия Арагонская, Лаура Баттиферра Амманнати, Кьяра Матраини, Гаспара Стампа, Вероника Гамбара, Вероника Франко. Стихи Колонны в XVI в. выходили отдельными изданиями минимум 10 раз[155]155
  Robin D. Publishing Women: Salons, the Presses, and the Counter-Reformation in Sixteenth-Century Italy. Chacago; L., 2007. P. 200, 260–261.


[Закрыть], произведения Террачины – 20 раз (13 изданий различных сборников стихов, 7 изданий Discorsi, представляющих собой ответ на «Неистового Роланда» Ариосто)[156]156
  Ibid. P. 200, 267.


[Закрыть], и эти женщины добились настоящей славы в литературном мире. Но, кроме этого, огромное количество женских произведений, главным образом стихов, публикуется в многочисленных антологиях, издаваемых прежде всего в Венеции, рядом с авторами-мужчинами. Пиком такого рода публикаций становится выход в свет в 1559 г. в Лукке «женской» антологии[157]157
  Rime diverse d'alcune nobilissime, et virtuosissime donne, raccolte per M. Lodovico Domenichi, e intitolate al Signor Giannoto Castiglione gentil’huomo milanese. Lucca: Vincenzo Busdragho, 1559.


[Закрыть], включающей работы 53 современных итальянских писательниц и продолжающей, по существу, знаменитую серию антологий венецианского издательства Габриэля Джолито, к тому времени уже открывшему для широкой публики имена многих выдающихся поэтесс.

Если обратиться к факторам, определившим такой подъем женской литературы в этот период, конечно, в первую очередь можно назвать все более широкое распространение женского образования, становившегося доступным не только дочерям аристократических семейств, но и представительницам среднего сословия. Уже в XV в. принадлежавшие к социальной элите женщины могли получать образование, фактически не уступавшее мужскому. Выдающиеся мыслители и деятели искусства, приглашавшиеся ко дворам итальянских правителей, давали уроки не только их сыновьям, но и дочерям. Причем, несмотря на высказывания многих гуманистов в пользу сужения рамок женского образования, ориентированности его на нужды «истинно женских» занятий и способность девушек становиться достойной парой своему образованному мужу, в XVI в. жизнь зачастую требовала от аристократок очень широкого круга знаний и способностей. Как это видно на примере судеб Виттории Колонны, Джулии Гонзага и других женщин высшего сословия, в раздираемой военными конфликтами и политической нестабильностью Италии того периода такие дамы нередко принимали на себя огромную ответственность и властные полномочия, но вместе с тем получали и значительную свободу в выборе занятий и образа жизни. История XVI в. полна примеров женщин, получивших образование и обладавших возможностями, которые определяли их роль в качестве важнейших патронов и меценаток литературы и искусства.

Большинство женщин, внесших свой вклад в культуру XVI в., принадлежало, безусловно, к высшему сословию. Как свидетельствуют списки выдающихся женщин, неоднократно публиковавшиеся в это время (причем включенными в произведения писателей-мужчин), практически все называвшиеся ими дамы были аристократками. Одна из основных ролей женщины в культуре Чинквеченто – роль меценатки – никак не могла исполняться обладательницами другого происхождения. Однако в этот период немало представительниц среднего класса, получивших хорошее образование благодаря гуманистически образованным отцам, также играло заметную роль в культурной жизни. Поэтесса Кьяра Матраини происходила из купеческой семьи, Гаспара Стампа – из семьи обнищавшего дворянина, ставшего ювелиром. Знаменитые Лаура Террачина и Лаура Баттиферри происходили из мелкого дворянства, а Баттиферри к тому же была незаконнорожденной и признана отцом, апостолическим протонотариусом Джованни Антонио Баттиферри, лишь в возрасте двадцати лет. Родившаяся в небогатой венецианской семье Изабелла Канали Андреини не только прославилась как поэтесса и писательница, но и стала первой знаменитой профессиональной актрисой. Можно отметить, что именно их творчество, не будучи столь же рафинированным, как поэзия придворных дам, и ограниченным канонами петраркистской лирики, представляется наиболее интересным, ярким и своеобразным, как с сегодняшней точки зрения, так и, вероятно, с точки зрения читателей XVI в. Книги Террачины, Стампы, куртизанки Туллии Арагонской принадлежали к числу немногих женских произведений, которые многократно переиздавались в тот период и позднее не в составе сборников, а как отдельные книги.

Еще одним существенным фактором в продвижении женщин на литературную арену стало, пожалуй, все большее распространение в XVI в. народного вольгаре как литературного языка. Вытесняя латынь, он в значительной степени снимал барьер, препятствовавший участию в литературной жизни менее образованных представительниц женского пола, в первую очередь в качестве читательской аудитории. В силу этого, а также распространения печатной литературы в Чинквеченто, такая аудитория возросла многократно, оказывая заметное влияние на развитие издательского дела.

Кроме того, по мнению исследовательницы Летиции Паниццы, именно сложность ознакомления с античными произведениями, исчезнувшая с переводом их на вольгаре, и недостаточное знакомство женщин с риторикой и диалектикой чаще всего препятствовали написанию ими трактатов и диалогов по важнейшим гуманистическим проблемам, вплоть до XVI в. делая уделом женщин лишь поэзию, эпистолярный жанр и религиозную литературу – все то, что считалось для них традиционным[158]158
  Panizza L. Polemical Prose Writing 1500–1650 // A History of Women’s Writing in Italy. Cambridge, 2000. P. 65.


[Закрыть]. В XVI в., особенно ближе к его концу, женщины стали все чаще заявлять о своем интересе к серьезным гуманистическим темам (например, диалоги Туллии Арагонской и Модераты Фонте). В конце XVI–XVII в. можно говорить и об активном их включении в создание дискурса querelle des femmes.

Наконец, решающее значение для беспрецедентного подъема женской литературы имело, по всей видимости, распространение книгопечатания и быстрое развитие издательского дела. Печатные книги, их количество и доступность[159]159
  Крупные издательства, в особенности Джолито в Венеции, предлагали книги в разном ценовом диапазоне, и многие из них были вполне доступны среднему классу (подробнее см.: Dialeti A. The Publisher Gabriel Giolito de’ Ferrari, Female Readers, and the Debate about Women in Sixteenth-Century Italy // Renaissance and Reformation. 2004. Vol. 28. № 4. P. 5–32).


[Закрыть] способствовали росту читательской аудитории, разнообразию тем и жанров, стремлению большого числа писателей получить известность и увековечить себя с помощью издания своих работ. Кроме того, в большинстве итальянских городов и в особенности в Венеции, главном центре книгопечатания, издательское дело долгое время пользовалось значительной свободой и независимостью, подчиняясь прежде всего законам рынка и интересам получения прибыли. Как отмечает американская исследовательница Диана Робин, в отличие от Англии или Франции, где литературное творчество женщин в тот период было ограничено, например, морально-нравственными канонами, не разрешавшими публичного появления женских имен и заставлявшими их писать анонимно, коммерциализованное издательское дело в Италии таких ограничений не имело[160]160
  Robin D. Publishing Women… P. XVIII.


[Закрыть]. Напротив, издатели стремились как к увеличению прибылей за счет привлечения читательниц (и издавая интересную именно им литературу, написанную женщинами или о женщинах), так и старались представить себя сторонниками и защитниками «слабого пола» (в соответствии с традицией «спора о женщинах») с целью чаще всего завоевания расположения могущественных меценаток.

Примечательно, каким было отношение самих итальянских писательниц к своему литературному творчеству в этот период. Они видели в нем свою миссию и способ достижения бессмертия, о чем упоминается, например, во множестве стихотворений того времени (у Камиллы Скарампы, Олимпии Малипьеры, Гаспары Стампы, Лауры Террачины, Лауры Баттиферри Амманнати и др.)[161]161
  Выборку подобных упоминаний в женских стихах приводит Лаура Стортони (Stortoni L. The Early Sixteenth Century: The Great Blossoming // Women Poets of the Italian Renaissance: Courtly Ladies & Courtesans. N. Y., 1997. P. XVI).


[Закрыть]. Кроме того, существовало среди них и ясное ощущение связывающих их уз, родства. Многие антологии, включавшие женскую поэзию, демонстрировали цепочки стихов, адресованных женщинами друг другу. Таким образом, женщины в итальянской литературе Чинквеченто не только абстрактно, но и в действительности нередко выступали как единая группа, связанная общими проблемами и интересами, хотя, конечно, почти всегда сохранялся разрыв, обусловленный социальным происхождением.

Помимо возможностей, которые само книгопечатание открывает женщинам в образовании и самореализации, следует, конечно же, говорить и о такой стороне этого взаимодействия, как поддержка женского гуманистического творчества и его популяризация через публикацию многими мужчинами из литературных и издательских кругов.

В период подъема женской литературы в Италии в процесс ее развития были постоянно вовлечены мужчины: поэты, писатели, видные мыслители, издатели и редакторы. Причем это участие было зачастую сопряжено с большим риском и трудностями, требовало противодействия закону, традициям, общественному мнению.

Греческая исследовательница Андроники Диалети пишет о складывании вокруг издательств в середине XVI в. кружков так называемых poligrafi, писателей, происходивших зачастую из низших и средних слоев общества, создававших в числе прочего множество проженских произведений[162]162
  Dialeti A. The Publisher Gabriel Giolito de’ Ferrari, Female Readers… P. 5–32.


[Закрыть]. В отличие от придворной литературы, к которой принадлежало большинство произведений гуманистов, творчество poligrafi не зависело от вкусов дворов и их правителей. Зато, как и в современной книготорговле, оно зависело от покупательского спроса на их книги, и издатели, такие, как уже упоминавшийся Джолито из Венеции, старались привлечь всю возможную публику, в том числе и женщин.

Помимо того, что писатели, посвящая свои работы могущественным женщинам, благодарили своих покровительниц в обширных вступлениях, многие произведения в 40–50‑е гг. снабжались уже упоминавшимися подробными списками значимых для литературы женщин и городов, где они жили. Число женщин, участвовавших в жизни литературных салонов, публиковавших свои произведения или выступавших в качестве меценаток, представлялось, по всей видимости, предметом гордости и достояния тех или иных городов. В «Толковании Джироламо Ручелли сонета глубокоуважаемого синьора маркиза делла Терца к божественной синьоре маркизе дель Васто» (Lettura di Girolamo Ruscelli sopra un sonetto dell’illustriss. signor Marchese della Terza alla divina signora Marchesa del Vasto), изданном в Венеции в 1552 г., Ручелли опубликовал список 259 женщин из 35 итальянских городов. Лодовико Доменики, издавший в 1549 г. свой трактат «Благородство женщин» (La nobiltà delle donne), назвал в нем 195 меценаток из различных областей Италии[163]163
  Robin D. Publishing Women… Р. XVIII–XIX.


[Закрыть]. Наибольший же интерес в этом контексте представляет диалог Джузеппе Бетусси «Образы храма синьоры Джованны Арагонской» (Le Imagini del tempio…), где наглядно отразилось сотрудничество мужчин и женщин на литературной арене этого периода.

В диалоге одна из его героинь, Истина, предлагает создание храма, где образы (imagini) различных добродетелей (что важно подчеркнуть, традиционно женских) представлялись бы в виде скульптурных изображений самых выдающихся патронесс и поэтесс из разных городов. Рядом с ними должны были помещаться изображения мужчин, выступающих в качестве защитников и помощников этих дам – так называемые conservatori. Приложение к своему диалогу Бетусси снабдил списком из 24 женщин-литераторов и 24 мужчин-conservatori с указанием места их происхождения. Важно отметить, что этот список отражал не виртуальную, а, вероятнее всего, реальную взаимопомощь и общение, связывавшие этих людей. Примерно половина названных Бетусси женщин на момент появления диалога публиковалась или в скором времени должна была быть опубликована в поэтических антологиях Джолито или других издателей: Альда Торелла Луната, Ливия Торниэлла Бонромеа, Оттавия Байярда Беккария, Лаудомия Фортегуэрри Петруччи, Франческа де Бальди, Вирджиния Сальви, Лучия Бертана и др. По предположению Дианы Робин, остальные женщины, чьи имена менее известны, тоже были писательницами или литературными патронами[164]164
  Robin D. Publishing Women… Р. 302.


[Закрыть]. Все перечисленные мужчины были заметными фигурами в культурной жизни: влиятельные редакторы, как, например, Доменики и Ручелли, публиковавшиеся в антологиях поэты, многие из которых были теснейшим образом связаны с Джолито, представлявшимся одним из главных сторонников женщин в издательском деле (Томазо Поркакки, Эрколе Бентиволио, Альберто Лоллио, Джироламо Муцио и многие другие). Бенедетто Варки, Джироламо Муцио, Алессандро Пикколомини были особенно известны как покровители и помощники многих женщин-писательниц того времени. Подавляющее большинство названных Бетусси мужчин принадлежало к литературным академиям, причем наибольшее число было связано с миланской академией Феничи, пользовавшейся поддержкой Марии д’Арагона, сестры Джованны, в честь которой и был написан диалог.

Надо заметить, что само издательское дело в Италии переживает во второй половине XVI в. непростые времена. Ответом на Реформацию стала деятельность Тридентского церковного собора 1545–1563 гг., давшего начало Контрреформации, и новый подъем инквизиции с 1542 г. Католическая церковь санкционирует издание Индексов запрещенных книг, что наносит особенно тяжелый удар по литературно-издательским кругам в период понтификата Джан Пьетро Карафы, папы Павла IV (1555–1559). Он становится первым, кто ведет борьбу уже не только с «еретической» религиозной, но и вполне светской литературой. Многие поэтические произведения, диалоги, новеллы запрещаются при нем по причине их «непристойности», а не потому, что содержат что-либо, враждебное церкви. Новый Индекс, изданный в 1559 г., в тот же год, что и упомянутая «женская» антология, запрещал к публикации все произведения 550 авторов и еще сотни отдельных работ. В число запрещенных попадали книги Данте, Валлы, Поджо, Макиавелли, Рабле и многих поэтов, к тому моменту регулярно публиковавшихся, например, в антологиях Джолито: Пьетро Аретино, Николо Франко, Бернардино Томитано, Джованни делла Каза[165]165
  Grendler P. F. The Roman Inquisition and the Venetian Press, 1540–1605. Princeton, 1977. P. 116–117, 125.


[Закрыть].