Текст книги "Искусство французского убийства"

Глава восьмая

В тот вечер я узнала, что работа в гардеробной предполагает, что ты либо очень занят, либо помираешь от скуки. И никакой середины.

Наплыв посетителей начинался в семь тридцать и продолжался до восьми, когда все приходили одновременно, а в течение следующих двух часов мне было совершенно нечем заняться.

Завсегдатаями театра были в основном американцы; многие из них были эмигрантами. Мне было интересно, встречу ли я кого-нибудь из знакомых, ведь сообщество эмигрантов было довольно узким. У меня как у репетитора были свои клиенты, а еще я через Джулию и Пола познакомилась с несколькими другими американскими парами, также связанными с посольством.

Посмотреть спектакль пришло и множество англичан, а также несколько представителей других европейских национальностей. Однако все они были здесь, чтобы увидеть американскую театральную труппу, ставящую в основном американские пьесы. Все пришли с холода и пахли табаком, духами или одеколоном, а также свежим зимним воздухом. Они были веселы и очень общительны друг с другом, пока стояли в очереди в гардероб.

Я подумала, не является ли причиной такого праздничного настроения то, что здесь они могли погрузиться в атмосферу привычного родного языка.

Я быстро освоилась: здоровалась с посетителями и осторожно принимала их длинные, тяжелые пальто, шляпу и/или шарф через отделявшую меня от них приоткрытую дверцу.

После одной катастрофы, закончившейся пролитой чашкой кофе, которая едва не задела мою юбку, я узнала, что главное в приеме верхней одежды заключается в том, чтобы не опрокинуть стоящий на стойке напиток, банку для чаевых (это был бонус, которого я не ожидала, но оценила), дырокол или стопку квитанций-номерков, которая лежала на узкой столешнице, служившей прилавком.

После того как верхняя одежда была благополучно переправлена через гардеробную стойку, я должна была повесить пальто и сопутствующие предметы одежды на вешалку, пробить квитанцию о получении, чтобы можно было прикрепить ее к вешалке, и оторвать нижнюю часть листочка для посетителя.

Мне удалось сделать это несколько раз без происшествий, пока один джентльмен не улыбнулся мне, протягивая свое пальто и шляпу:

– Вы здесь новенькая, не так ли? Давайте я вам помогу. Мы, завсегдатаи, обычно помогаем, потому что здесь и так много народу. – Он сам пробил свою квитанцию и оторвал нижнюю часть, а мне осталось только прикрепить квитанцию к вешалке после того, как я забрала и повесила его пальто.

Этот прием, похоже, пришелся по душе длинной очереди ожидающих, и не успела я оглянуться, как работа пошла веселее.

Некоторые посетители так торопились, что дважды пробили свой билет, но это было не страшно, потому что мне удалось прикрепить его к вешалке, и они остались довольны, поскольку успели занять свои места до начала спектакля. Несмотря на очередь, все пребывали в хорошем настроении, когда замигал свет, сигнализируя о том, что до начала спектакля осталось пять минут.

Я была удовлетворена своими успехами и найденным ритмом, когда подняла взгляд и увидела знакомое лицо.

– О, здравствуйте, мистер Хейс! – с радостной улыбкой произнесла я. – Как хорошо, что у вас есть возможность провести вечер вне дома. – Он был из Балтимора, а его пятнадцатилетняя дочь Бетти была одной из студенток-француженок, которых я нашла благодаря связям Пола Чайлда. Вешая на вешалку его пальто, я заглянула за его спину. – Миссис Хейс с вами? Я хотела ей сказать, как отлично Бетти справляется со спряжением глаголов на этой неделе.

– О, э-э… нет, миссис Хейс не смогла прийти сегодня вечером, – ответил отец моей ученицы. Он был так поражен, увидев меня, что случайно трижды пробил свой талон.

– Ну что ж, я все равно увижу ее завтра утром на уроке Бетти, – улыбнулась я. – Приятного просмотра!

– Да-да, спасибо, – пробормотал мистер Хейс и ушел. Я заметила, что, в отличие от большинства остальных, он не бросил в банку чаевые.

– А где другая девушка? – спросил следующий человек в очереди. – Та, что была здесь раньше? – Казалось, он очень расстроился из-за того, что его пальто забрала не Тереза.

– Ее сегодня нет, – сказала я, забирая его тяжелое пальто и перетаскивая его через стойку, неуверенная, каким количеством информации поделиться.

– А где она? Она вернется? Уж больно она симпатичная, – добавил он, словно осознав, что это прозвучало невежливо.

Очевидно, меня красавицей не считали.

– Она… э-э… она мертва, – выпалила я. – Так что нет… она не вернется.

Его глаза расширились.

– Она мертва? – Эта информация, казалось, слегка умерила его пыл, но он все равно пробил в своем билете лишнюю дырку. Так поступили уже многие посетители, и я стала сомневаться в своей организованности и аккуратности.

Но посетитель оторвал свою половинку квитанции и ушел молча, а я повернулась к следующему человеку в очереди.

Некоторые люди такие странные!

* * *

Как только суета улеглась и начался спектакль, я опустилась на стул и расслабилась. Я воспользовалась возможностью внимательнее рассмотреть книгу Терезы и обнаружила, что это американский экземпляр романа Агаты Кристи «Десять негритят», постановка которого в настоящее время шла в театре Монсо. Она дочитала роман до половины, и это место было заложено листком бумаги. Я ощутила легкий укол грусти из-за того, что Тереза никогда не узнает, чем все закончилось, и что развязка была дьявольски хитроумной и отличалось от пьесы. Я где-то читала, что миссис Кристи слышала от выжившей узницы концентрационного лагеря Бухенвальд, что во время войны группа заключенных поставила свою версию ее пьесы, чтобы как-то поддержать себя в то страшное время.

Поскольку я эту книгу уже читала, я сунула ее обратно в карман пальто. Вряд ли это была важная улика, но я могла отдать ее инспектору Мервелю вместе с сумочкой Терезы, не сообщая, откуда она у меня взялась.

Сразу после начала спектакля я позвонила домой, чтобы сообщить дедушке и дяде Рафу, что помогаю в театре, они были заняты ужином, который принесла Матильда, горничная Джулии.

Они с жаром говорили о том, как хорошо, что я помогаю, и о том, что надо быть осторожной, возвращаясь домой, но, честно говоря, я не думаю, что они по мне скучали. Им не терпелось вернуться к их блюду – jambon braisé Morvandelle. И я их не винила. Если бы не тот восхитительный омлет от Джулии несколько часов назад, я бы уже умирала с голоду.

– Привет, – произнес чей-то голос.

Я оторвалась от французского журнала, который читала; вероятно, его оставила там Тереза, а не кто-либо из сотрудников, поскольку все они были американцами и, скорее всего, предпочитали английские издания. Из нашего краткого разговора прошлой ночью я поняла, что французским Тереза владела намного лучше, чем английским.

Там стоял Марк, и я улыбнулась.

– Привет.

– Как твой первый вечер? – спросил он, облокачиваясь на стойку.

– Пока все отлично. – Я махнула в сторону банки для чаевых, в которой накопилось приличное количество монет и купюр: – Неожиданный бонус.

– Еще какой! – Он выпрямился. – Полагаю, этих денег тебе хватит, чтобы купить бутылку хорошего вина. В любом случае, это действительно мило с твоей стороны – то, что ты согласилась помочь.

– Ну, кто-то же должен принимать пальто в середине декабря, – улыбнулась я. – Иначе в театре не останется места, если все рассядутся в своих толстых пальто.

– Да, знаю… Я боялся, что они попросят меня. – Он скорчил смешную рожицу и указал на банку с чаевыми: – Сомневаюсь, что она была бы такая полная, если бы посетителям приходилось смотреть на мою уродливую физиономию.

– Так чем ты здесь занимаешься? – спросила я.

Он криво ухмыльнулся.

– Чаще всего я исполняю роль врача-волонтера труппы – и под этим предлогом стараюсь как можно больше ознакомиться с театральной жизнью. Я неплохо играю на сцене, но не умею ни петь, ни танцевать, – продолжал он, пожав плечами. – Что ограничивает мои возможности. Поэтому я пытаюсь хотя бы так чувствовать атмосферу театра, околачиваясь в подсобке, когда есть возможность ежедневной рутинной работы. Я делаю все: от наложения швов – на прошлой неделе мне пришлось зашивать в антракте Джеральда Крэя – и заканчивая лечением ушибов головы, вправлением вывихнутых лодыжек и раздачей аспирина. Мне нравится тусоваться с артистами. У них всегда что-нибудь да происходит.

Его улыбка померкла, как будто он вспомнил, что вчера вечером произошло самое страшное.

– Я думаю, что со стороны Марибель было неправильно не согласиться отменить сегодняшний вечер, – укоризненно произнес он.

– Ну, по крайней мере, они собираются сделать в антракте объявление и посвятить этот спектакль ей, – возразила я. Но я была согласна с Марком: этого было недостаточно.

– Я не знаю, сказала ли тебе Дор, но если захочешь пойти в заднюю часть театра и посмотреть пьесу, никто не станет возражать. Закрой дверь в гардероб и постарайся вернуться до антракта. Это было одной из причин, по которой Тереза устроилась сюда работать, – объяснил Марк. – Ей нравилось бесплатно смотреть спектакли, и это помогло ей с английским.

– О, спасибо, – поблагодарила я. Дор об этом не упоминала, но я ничего не имела против возможности просто сидеть и листать журналы. Но как любительница тайн я была заинтригована этой пьесой, особенно потому, что концовку в ней изменили по сравнению с книгой. – Очень мило с твоей стороны работать здесь волонтером. Тебе нравится быть врачом?

Марк пожал плечами.

– Мой дед был врачом, и отец, и, следовательно, я тоже врач. Я бы предпочел стоять на сцене, но, как я уже сказал, вероятности мало. Я бы весь вечер уворачивался от помидоров и баклажанов, и на сцене царил бы полный хаос!

Я рассмеялась вместе с ним, но заметила, что в его лице веселья мало. Мне стало интересно, чем вызвано это самоуничижение – любовью к театру и отсутствием необходимого таланта или тем, что он пошел по стопам отца. Тут двери зала распахнулись, избавив меня от необходимости придумывать ответ, и зрители стали выходить во время антракта.

– Мне лучше пойти за кулисы и проверить, не нужна ли кому-нибудь моя помощь, – заметил Марк. – Увидимся позже. О, Табита, хочешь, после спектакля я подвезу тебя домой? – На мгновение он стушевался, а затем продолжил: – Учитывая то, что произошло с Терезой прошлой ночью, мне было бы спокойнее, если бы я не позволил женщине идти пешком или возвращаться домой на метро так поздно.

– Со мной все будет в порядке – я поеду на велосипеде, – объяснила я. – В любом случае, спасибо. – Но мне не удалось унять легкую дрожь при мысли, что придется добираться домой ночью – на велосипеде или пешком. На велосипеде это займет минут двадцать-тридцать.

– Можно положить его на заднее сиденье моей машины, – предложил он, снова бросив на меня застенчивый взгляд.

– Я очень ценю твое предложение… но разве это тебя не обременит? – Я не знала, где он живет.

– Даже если и так, я бы не возражал. И это от меня недалеко. Но если ты не хочешь, я пойму… ну, если ты предпочитаешь физическую нагрузку. – Он улыбнулся, но я заметила его смущение. Он застенчиво отсалютовал мне и уже готов был уйти.

– Ну, раз ты предлагаешь, – поспешно произнесла я. Я не горела желанием ехать по холодному и темному городу обратно на Университетскую улицу. – Я буду рада, если ты меня подвезешь. Спасибо, Марк.

– Не за что. И очень рекомендую посмотреть второй акт. Нил в нем великолепен. У него удивительная химия с девушкой, которая играет Веру. – Он скользнул в толпы людей, которые теперь сыпали из всех выходов, а я осталась размышлять о том, что, возможно, только что согласилась прокатиться с убийцей.

Я видела, как из зала вышел мистер Хейс, и вздрогнула, осознав, что женщина с ним – не миссис Хейс. Должно быть, поэтому он выглядел таким смущенным, когда увидел меня в гардеробе и я осведомилась о его жене.

Мистер Хейс и его спутница повернули в противоположном от меня направлении и направились по галерее к одному из двух баров. Я вздохнула, сочувствуя миссис Хейс. Меня их жизнь не касалась, но они были моими клиентами, и я была знакома с их семьей, поэтому не могла не испытывать неудобство.

– Здравствуйте! – произнес мужской голос и отвлек мое внимание от удаляющейся спины мистера Хейса и женщины, которую он сопровождал.

Я повернулась и увидела Джонни Кантрелла; он стоял и недоуменно улыбался. Дор рассказала, что он был художником-постановщиком и одним из немногих штатных сотрудников театра. Я прикинула его возможности как убийцы и решила, что нанести женщине несколько ножевых ранений для него – раз плюнуть. Ростом он был около ста семидесяти сантиметров, зато коренастый и мускулистый и примерно того же возраста, что и другие молодые люди, присутствовавшие на вечеринке Дор. У Джонни была короткая вьющаяся борода и усы того же светло-каштанового оттенка, что и его кудрявая шевелюра, и он был одет в брюки и рубашку с расстегнутым воротом.

– Вижу, Дор завербовала тебя на сегодняшний вечер, – произнес он. – Большое тебе спасибо… гм… Тамара, верно? – Он поморщился. – Нет… Табита. Извини. Прошлая ночь слегка расплывается в памяти, но тебя я помню.

«Меня, но не мое имя», – с легкой улыбкой подумала я.

– Да, я согласилась помочь Дор. Это наименьшее, что я могу сделать после всего, что случилось. – Я была рада возможности поговорить с третьим из четырех подозреваемых, поэтому искала способ поддержать разговор.

– В голове не укладывается. Просто ужас. – Я пыталась придумать, как задать несколько вопросов и не показаться при этом чрезмерно любопытной. По сравнению с двумя другими мужчинами, с которыми я разговаривала, Нилом и Марком, Джонни казался более отстраненным и почти задумчивым.

– Я на минуту забыл, что ее, Терезы, больше нет, – признался он, глядя мимо меня куда-то в гардеробную. – Я подошел поздороваться, как делаю это каждый вечер в антракте… а вместо нее здесь ты, – с грустью добавил он. – Говорят, это ты ее обнаружила?

Я отрицательно покачала головой.

– Не я, а горничная Дор, но я ее… видела. Как думаешь, кто мог совершить такое?

– Какой-то злодей, – уверенно заявил он. – Кто-то, кто… – Он замолчал. От яда в его голосе у меня по спине побежали мурашки.

– Я должен был отвезти ее домой, – сдавленным голосом продолжал Джонни. – Если бы я это сделал, ничего бы не случилось.

– Где она жила? – спросила я как можно более непринужденно.

Он, кажется, не понял, что я проявляю любопытство.

– Монпарнас, недалеко от дома Дор. – Он энергично потер бороду. – Я сказал ей, что ей следует переехать после того, что случилось.

– А что случилось?

– Убили мужчину. Его нашли на боковой лестнице ее дома. На него мог наткнуться кто угодно – он просто лежал. Застрелен. Кровь повсюду. – Он передернулся от отвращения. – Вот почему я хотел отвезти ее домой. Я думал, что смогу ее убедить… – Его голос затих, он взглянул на меня, а потом отвернулся. – Не ходи домой одна.

Я кивнула. Дор не замечала никаких отношений или любовных проблем у Терезы Лоньон с кем-либо из сотрудников театра, но даже из этого короткого разговора я поняла, что Джонни Кантрелл определенно питал к Терезе симпатию. Взаимно или нет – другой вопрос. Но поскольку он считал, что она живет на Левом берегу, а я знала, что она жила за рекой на улице де ла Мир – более чем в пяти милях от того места, то, вероятно, следовало ответить: нет. Любовь Джонни к Терезе взаимной не была.

– Я думаю, она боялась, – сказал он больше себе, чем мне.

– Боялась, потому что в ее доме убили мужчину? Или по другой причине? – полюбопытствовала я.

– Потому что убили человека, – несколько резковато ответил Джонни. – А ты как думаешь? – Он вздохнул. – Вряд ли то, что произошло прошлой ночью, как-то связано с мужчиной, которого нашли в ее доме. Но все равно это какая-то чертовщина.

– Тереза знала убитого? – Я думала, сколько еще вопросов мне удастся задать, прежде чем он догадается. Или он был настолько поглощен своим горем – горем, которое казалось искренним, что ничего не замечал.

Иногда убийцы горевали о своих жертвах, особенно если их любили, напомнила я себе.

– Я не знаю. Но она была из-за этого расстроена. – Он глубоко вдохнул, словно собираясь что-то добавить, но резко выдохнул. – Прошлой ночью… это наверняка был бродяга или кто-то, кто зашел с улицы…

– Полиция так не считает, – заметила я.

– Что?! – Внимание Джонни переключилось на меня. – Что ты имеешь в виду?

– Нож взяли из квартиры Дор, – сказала я. – Значит, это не был человек с улицы.

Выражение его лица менялось медленно, как будто он тщательно обдумывал то, что я только что произнесла.

– Кто-то из прошлой ночи. Кто-то, кого она знала. Один из них.

Я кивнула, внимательно наблюдая за его реакцией. В нем была ярость. Ярость, ужас и печаль были в его глазах.

Я воспользовалась его состоянием и продолжила:

– Кто мог совершить подобное? Вы ведь все дружите, не так ли?

– Любой из них. Они все хотели ее. Наверное, она его оттолкнула, а он разозлился и пошел за ней. – Он поднес ко лбу дрожащую ладонь.

– Кто? – настаивала я. – Кто это сделал?

Но он отвернулся и пробормотал:

– Я должен вернуться. Мне пора идти.

Он слился с толпой. Я подумала, что если Джонни Кантрелл убил Терезу, то он гораздо более талантливый актер, чем Кларк Гейбл. И если он ее убил, то его беспокоил ход расследования. Очень беспокоил.

Я также задавалась вопросом, кем был тот «он», о котором говорил Джонни. Неужели Нил, Тед или Марк преследовали Терезу? По общему мнению, Нил не испытывал интереса к женщинам, но кто знал?

– Как дела? – Дор протискивалась сквозь толпу, ее голова была на десяток сантиметров выше всех посетителей, будь то мужчины или женщины. Ее зычный голос донесся до меня сквозь шум в вестибюле.

– У меня все хорошо, – ответила я, продолжая думать о Джонни.

– Молодец. Можешь посидеть в театре и отдохнуть, когда спектакль продолжится. – Дор подошел ко мне и остановилась у разделявшей нас стойки. – Просто вернись сюда минут на десять-пятнадцать раньше, чтобы обслужить тех, кто решит уйти до окончания спектакля.

– Думаю, я так и сделаю. Спасибо.

– Я бы предложила отвезти тебя домой сегодня вечером, но слышала, что такая честь уже выпала Марку. – Дор искоса взглянула на меня.

– Повезло ему, – усмехнулась я. – Кстати, послушай… Я только что разговаривала с Джонни, и он вчера вечером собирался отвезти Терезу домой, но по тому адресу, который у тебя в документах, а не по адресу на улице де ла Мир. Как ты думаешь, могла она жить сразу в двух местах?

– Понятия не имею, – ответила Дор. – Как ты узнала о том месте?

– В ее сумочке было адресованное ей письмо. По крайней мере, ее мать знала, что она там живет. – Я покачала головой, и вспыхнули огни, предупреждая всех, что пора занимать свои места. – Видимо, у Терезы было много секретов.

Вероятно, из-за одного из них она и погибла.

Глава девятая

На следующее утро, в пятницу, я встала с легким трепетом. Мне предстояла наша еженедельная встреча с Бетти Хейс, и впервые после моего первого разговора с ее родителями я нервничала и чувствовала себя неуверенно.

Я знала, что у ее отца, по всей вероятности, интрижка, но должна вести себя так, будто ничего не произошло, или, по крайней мере, вести себя как обычно. А это была та еще задачка.

Джулия была права – вообще-то я неплохо разбиралась в людях. Но и меня было легко считать. Я была задумчивой и гораздо более сдержанной, чем моя яркая и энергичная подруга, и не всегда умела скрыть свои эмоции.

Я успокаивала себя тем, что вряд ли пересекусь с мистером Хейсом. Скорее всего, он на работе в посольстве, и мне будет не так неловко.

Было уже около семи, когда я спустилась в гостиную и обнаружила, что там нет ни людей, ни домашних животных, за исключением сидящей на подоконнике мадам Икс. Она высокомерно посмотрела на меня, подняла заднюю ногу и принялась мыться, пока я пыталась угадать, какое смутное кошачье ожидание мне не удалось исполнить – возможно, я не поднесла ей блюдце со сливками.

Тот факт, что я спустилась с верхнего этажа, а не пришла из кухни, мадам в качестве оправдания не принимала.

Дедушка и дядя Раф еще не встали, и как бы я их ни любила, мне нравилось, когда утром в доме было тихо. Поскольку обычно они вставали не раньше девяти, у меня вошло в привычку спускаться на кухню и варить себе кофе. Затем я с чашкой кофе и круассаном перебиралась в маленькую оранжерею и таким образом начинала свой день.

Так я поступила и сегодня утром, принеся туда свой завтрак вместе с блюдцем для кошечки.

Маленькая дедушкина оранжерея с куполом была построена на плоской крыше портика. Чудо, что она, такая хрупкая, уцелела во время оккупации. Но в отличие от Лондона Париж не подвергался бомбардировкам, и почти все здания и мосты остались невредимы, если не считать пробоин от пулеметных снарядов и немногочисленных следов от взрывов «коктейля Молотова» во время борьбы за освобождение.

Однако немцы оставили свой след в другом отношении. Помимо того, что между парижанами, помогавшими оккупантам или сотрудничавшими с ними (иногда с целью просто остаться в живых), и теми, кто сопротивлялся немцам, были разногласия, город и страну в целом постигли и другие беды.

Было украдено бесчисленное количество произведений искусства и драгоценностей, многие из которых до сих пор не найдены, а также редкие дорогие вина и коньяки. Дядюшка Раф, семья которого состояла из знаменитых виноделов Фотрие, рассказал мне о немецких вайнфюрерах, которые командовали солдатами, врывавшимися в частные погреба, рестораны и кладовые, чтобы украсть самое ценное, что было у Франции: ее вина. Самое печальное, что Гитлер ненавидел вино и не признавал его. Он просто не хотел, чтобы оно было у французов, и хранил украденное в тайнике.

Поэтому моя благодарность за то, что теплица деда уцелела в те четыре страшных года, усилилась, когда я открыла плотно прилегающую деревянную дверь, ведущую из гостиной в помещение со стеклянными стенами.

Несмотря на суровую декабрьскую зиму, оранжерею заполнял солнечный свет, а со стен стекал конденсат. Камин и радиатор, которые согревали гостиную, примыкали к той же стене, что и оранжерея, добавляя в залитое солнцем пространство дополнительное тепло.

В оранжерее стояли ряды кашпо – длинные, похожие на траншеи сосуды на ножках до пояса для удобства ухода за растениями. В них росли такие травы, как эстрагон, кервель, розмарин, тимьян, базилик и, конечно же, кошачья мята. Дедушка приходил сюда каждое утро после кофе и возился со своими délicieux bébés[33]33
  Очаровательные детки (фр.).


[Закрыть], как он их называл. Он садился на табуретку с колесиками и двигалась вдоль всей линии саженцев, подрезая, поливая и опрыскивая душистые травы. Однажды я даже услышала, как он говорит с растениями; эта сцена заставила меня улыбнуться, как он уговаривал их расти, несмотря на «сопливую» зиму.

Однажды дядюшка Раф признался мне, что именно забота о растениях помогла дедушке выжить в условиях оккупации.

Помимо заполненных травами кашпо здесь имелись несколько кустиков клубники в высоких терракотовых горшках с небольшими отверстиями по бокам, похожими на кармашки, чтобы растения оставались вместе с побегами, из которых рождались детки. Рядом с небольшим кованым столиком с двумя стульями было несколько больших цитрусовых деревьев в горшках – один лимон и один апельсин размером со сливу.

Возле стола стояла большая ванна, наполненная бурлящей водой, и в ней несколько больших золотых рыбок, которые, как я узнала, назывались карпы кои. Вода помогала поддерживать в теплице необходимую влажность воздуха, а ее тихое журчание меня успокаивало.

Заметив, что мадам Икс последовала за мной в оранжерею, я налила сливки в ее блюдце и поставила его на пол. Ей разрешалось греться в оранжерее или валяться среди кошачьей мяты. Подразумевалось, что карпов кои она при этом беспокоить не будет.

Мадам не удосужилась меня поблагодарить или хотя бы отметить мои старания; она неторопливо прогуливалась и нюхала кусты клубники; ее усыпанный драгоценностями воротник сверкал на солнце. Затем ее бархатисто-черное тело покружило вокруг горшка с лимонным деревом, после чего, не торопясь и притворяясь незаинтересованной, она соизволила приблизиться к своему угощению.

Я наслаждалась круассаном и café, когда с досадой вспомнила, что так и не занесла сумочку Терезы Лоньон в кабинет инспектора Мервеля. Я заработалась в гардеробе и напрочь об этом забыла, а к тому времени, когда спектакль закончился и мы с Марком собрались уходить, было уже слишком поздно.

Я была рассеянной и нервничала из-за предстоящей поездки в машине с Марком, но путешествие получилось коротким и прошло без происшествий. Он, как и обещал, положил мой велосипед на заднее сиденье и спокойно довез меня до Университетской улицы. Движения на улице почти не было – ни машин, ни пешеходов, поэтому мы добрались быстро и успели поговорить лишь о том, как прошел вечер на сцене и за кулисами.

– Если не считать возможного перелома пальца ноги, когда Тед проехался одной из декораций по ноге реквизитора, вечер обошелся без травм, – произнес он. – А у тебя? Все забрали свои пальто и шляпы?

– Почти все. Осталось несколько штук, которые никто не забрал. – Я не понимала, как можно забыть пальто в холодную декабрьскую ночь, но, похоже, такое случалось. А может, их оставили в другой день или они принадлежали сотрудникам театра.

Марк спросил, не хочу ли я зайти в кафе или ресторан, чтобы перекусить или выпить бокал вина, но я отказалась, а он не настаивал.

– Это был долгий и ужасный день. – Он подавил зевок тыльной стороной ладони. – Мне не стыдно признаться, что я готов лечь спать.

– Так и есть. К тому же, мы вчера все не выспались, – напомнила я.

– Надеюсь, ты позволишь мне заехать за тобой завтра вечером и отвезти в театр. Дор уже будет там. – Он остановился перед домом Джулии и посмотрел на меня. – Как здорово, что ты нам помогаешь.

– Это было бы чудесно. Спасибо, – ответила я и пожелала ему спокойной ночи прежде, чем он попытался меня поцеловать (я еще не была к этому готова) и поспешила через улицу к дедушкиному особняку.

Сейчас, потягивая кофе, я слегка улыбнулась. Марк был вежлив и, похоже, обладал чувством юмора. Возможно, теперь я считала его более интересным, чем вначале, и, наверное, поцеловала бы его, представься мне опять такая возможность.

Мне было любопытно, почему он стал врачом, если его так интересует театр. Тратить столько времени на учебу, когда хочется заняться чем-то другим, казалось мне слишком большой жертвой. И пустой тратой времени, не говоря уже о деньгах.

Зазвонил телефон и отвлек меня от размышлений. К счастью, в гостиной, как и на первом этаже, была трубка, так что я добралась до аппарата, пропустив всего три звонка.

– Резиденция Сен-Леже, – представилась я.

– Мисс Найт? Это вы?

– Да, – ответила я. Женский голос говорил по-английски и был мне знаком, но я не сразу его узнала.

– Это Ребекка Хейс. Простите, что звоню так рано и по такому поводу, но, к сожалению, сегодня нам придется отменить урок французского для Бетти.

У меня неприятно засосало под ложечкой.

– Мне жаль это слышать. Надеюсь, все в порядке.

– О, ну да, это так… но… что ж, мне очень жаль говорить вам об этом, но мистер Хейс решил, что Бетти больше не нужны уроки французского. Так что в ваших услугах мы больше не нуждаемся.

Я чувствовала, какого труда миссис Хейс стоило произнести эту фразу.

– Хорошо, – медленно произнесла я, пытаясь скрыть свое потрясение. – Спасибо, что позвонили и предупредили.

– Мисс Найт, – поспешно пробормотала она, словно хотела удержать меня до того, как я положу трубку, – если вы придете сегодня утром, я буду счастлива заплатить вам за сегодняшний урок. Поскольку мы отменяем мероприятие в столь сжатые сроки, я думаю, так будет справедливо.

Я поймала себя на том, что киваю в знак согласия, хотя она не могла меня видеть. Я находилась под таким впечатлением, что не осознавала, что делаю, пока она снова не произнесла мое имя.

– О, да, спасибо вам, миссис Хейс. Я к вам зайду.

– Мне действительно очень жаль, мисс Найт, – повторила она. – Я оставлю конверт у горничной на случай, если меня не окажется дома. Приходите в любое время до часа дня. – Она попрощалась и отключилась.

Я мягко опустила трубку на рычаг и слепо уставилась на нее.

Было очевидно, что мистер Хейс нервничал из-за того, что я бываю у него дома и могу проболтаться о том, что видела его вчера вечером. Похоже, его действия подтверждали мои подозрения: у него affaire de coeur[34]34
  Любовная связь, роман на стороне (фр.).


[Закрыть]. Жаль, что он вымещал это на Бетти, ведь у нее именно сейчас наметился прогресс во французском. А миссис Хейс явно хотела скрыть от мужа, что я приду за деньгами, поскольку пригласила меня к себе до часа дня, то есть до того времени, когда он, возможно, придет домой обедать.

Я была благодарна ей за то, что она хотела мне заплатить – не то чтобы я так уж отчаянно нуждалась в деньгах, но еще больше я злилась на мистера Хейса за то, что он был таким мелочным.

Я продолжала злиться и все еще продолжала возмущаться, когда дверь из гостиной открылась.

– Доброе утро, ma chérie[35]35
  Моя дорогая (фр.).


[Закрыть], – поприветствовал меня дядя Раф. Он был одет в стеганый халат цвета баклажана с широкими манжетами поверх черной фланелевой пижамы, на нем были тапочки на толстой подошве. Вязаной шапочки на нем не было, и его лысая голова блестела в теплых лучах солнца, а борода выглядела взъерошенной – вероятно, он только что встал с постели и еще ее не расчесал и не натер воском. Мне это показалось очаровательным.

Следом за ним вбежал Оскар Уайльд. Сегодня на маленькой собачке с ушками-бабочками был только большой красный галстук-бабочка, зато с блестками, что придавало ему нарядный вид. Он сразу же подошел понюхать блюдце мадам, но там было пусто. Мадам пристроилась среди кустов лука и смотрела на своего заклятого врага холодными зелеными глазами.

Убедившись, что блюдце пусто, мистер Уайльд поспешил ко мне. Он начал легонько стучать передними лапками по моей одетой в чулок ноге и смотрел на меня снизу вверх карими глазками. Я знала, что он надеялся заполучить кусочек круассана; не в силах удержаться, отломила кусочек размером с ноготь и угостила его. Он взял его крошечными зубками, но проглотил, не прожевав.

– Кто-то нашел легкую добычу, – со снисходительной улыбкой заметил дядя Раф, усаживаясь за стол рядом со мной. Он принес свой кофе, и я пожалела, что не догадалась принести кофейник, чтобы ему не пришлось спускаться на кухню самому.

Он был крепче и проворнее дедушки, но мне все равно не хотелось бы, чтобы они пользовались лестницей без лишней необходимости. В большинстве случаев им незачем было покидать первый этаж: гостиная, спальни, оранжерея и ванная комната располагались на этом уровне. В гостиной находились их домашние животные и бар, а Бет или Блайт всегда приносили обед и послеобеденный чай.