Текст книги "Искусство французского убийства"

В хорошую погоду большие окна можно было открывать и впускать свежий воздух, и из них всегда открывался приятный вид на частный двор нашего дома внизу, а также на улицу.

Именно падение в спальне почти два года назад в конечном счете привело к смерти моей бабушки. Я не понаслышке знала, как быстро может ухудшиться состояние пожилого человека после такого несчастного случая, и не хотела, чтобы подобное случилось с кем-то из моих дедушек.

– А теперь, chère[36]36
  Дорогая (фр.).


[Закрыть], расскажи мне, что ты узнала о бедной мадемуазель Терезе, когда работала вчера вечером в театре, – произнес дядя Раф с блеском в глазах, подкручивая свои аккуратные усы и бородку. – А я расскажу, что удалось выведать мне.

– Что ты имеешь в виду? – Мне было интересно, что он мог узнать, но также мне было любопытно, с чего он взял, что я что-то узнала о Терезе Лоньон.

Разумеется, я узнала, но ему-то это откуда известно?

– Не ты одна суешь нос в расследование убийства. – Он подмигнул мне, поднял Оскара Уайльда и усадил его к себе на колени. Песик пришел в восторг, оказавшись в такой непосредственной близости к круассану. Его маленькие глазки-бусинки всеми силами пытались определить, как лучше добраться до лакомых крошек.

– С чего ты взял, что я вмешиваюсь в расследование убийства? – невинно спросила я. Рафа было не провести. Он приподнял черную бровь и изящно глотнул кофе.

– Ну, ладно, – пробормотала я, не в силах скрыть ухмылку. – Вообще-то я не шныряю вокруг и ничего не вынюхиваю, но…

Дверь в гостиную открылась, и на пороге появился дедушка. Он был одет так же, как и Раф: поверх теплой пижамы был накинут тяжелый стеганый халат винно-красного цвета, отделанный черным атласом, на ногах были носки и тяжелые тапочки из шерсти.

– Я вижу, ты начал веселье без меня, – произнес он, бросив на Рафа понимающий взгляд.

– Ты так приятно храпел, – с улыбкой ответил мой почтенный дядюшка. – А еще громко. Я не хотел тебя беспокоить.

Дедушка бросил на него мрачный взгляд, пробормотал что-то, что рассмешило Рафа, и направился к нам. Я встала, чтобы уступить ему свой стул за маленьким столиком. Я испытала небольшое облегчение от того, что он почти не опирался на трость, хотя на ногах держался по-прежнему нетвердо.

– Пытаешься подкупить мою внучку, да? – усмехнулся дедушка.

– О, нет, chère, я думаю, ты делаешь это сам, – хитро посмотрел на него Раф. Я заметила, что он пристально наблюдает за дедушкой.

Видимо, дедушка тоже это заметил, потому что остановился в нескольких шагах от стола и бросил на нас раздраженный взгляд.

– Я не собираюсь по доброй воле падать на задницу! – прорычал он. – А даже если и упаду, я не чертово яйцо Фаберже.

Мы с Рафом переглянулись, но промолчали. Вместо этого я подкатила к столу дедушкин рабочий стул – для себя.

– Итак, что я пропустил? – осведомился дедушка и начал опускаться на освобожденный мною стул. Но на полпути он остановился, пробурчал что-то себе под нос и, покопавшись в кармане халата, достал кофейную чашку и с грохотом поставил ее на стол. – Ну? Вам не надоело на меня пялиться? – Он неуверенно сел на стул, опершись тростью о край стола. – Даже пришлось взять собственную чашку.

У меня защемило сердце при мысли о том, как дедушка спускался на кухню и поднимался обратно по всем этим ступенькам. Почему я не подумала поухаживать сразу за всеми?

Я этого не сделала, потому что они редко вставали так рано, а к тому времени, когда вставали, Бет и Блайт были уже на месте и готовили завтрак. Теперь я решила, что с завтрашнего дня все изменится.

– Merde[37]37
  Черт побери (фр.).


[Закрыть], не смотри так испуганно, Табита, – обратился он ко мне, доставая из другого кармана сигареты. – Я взял чашку из-под вчерашнего кофе в гостиной, а не на кухне. А теперь расскажи, что известно об этой мадемуазель Терезе и о том, кто мог ее убить.

– Хорошо. – Я внезапно ощутила желание поделиться тем, что мне удалось выяснить. Я знала, что сегодня мне придется передать сумочку Терезы инспектору Мервелю, и как только я это сделаю, у меня больше не будет к ней доступа. И это правильно. Я – преподавательница французского, клепальщица по металлу и, возможно, будущий повар (пока только в мечтах), а не детектив.

– Поскольку жертва зарезана ножом Джулии, есть только четыре человека, которые могли его взять и использовать для убийства…

– Attendez[38]38
  Подождите; одну минутку (фр.).


[Закрыть], пожалуйста, – перебил меня дедушка. – Откуда ты знаешь, что это был нож мадам Чайлд, а не чей-либо еще?

– Потому что это нож из углеродистой стали, очень качественный кухонный нож, и потому что он пропал с ее кухни, – объяснила я. Дедушка кивнул в знак согласия, и я продолжила: – Подозреваемых четверо. Это Марк Джастис, врач из Салема, штат Массачусетс, и у него безответная страсть к театру. Он работает за кулисами и оказывает посильную медицинскую помощь.

Еще есть Нил Регаладо (раньше он был Кингсли), родом из Нью-Йорка. Он играет главную роль в пьесе в театре Монсо. Он смуглый, красивый и хорошо сложен – отличный исполнитель главной роли.

Следующий – Тед, и его фамилии я не помню. Насколько я понимаю, он из Детройта, но у меня не было возможности с ним пообщаться. Он отвечает за освещение и звук в спектакле, так что вчера он был на сцене и чинил освещение. Тед из них самый низкорослый, но он передвигает и поднимает тяжелые колонки и светильники, так что я думаю, у него достаточно сил, чтобы заколоть человека.

И последний – Джонни Кантрелл. Он больше других расстроился из-за смерти Терезы хотя расстроились все, и он особенно переживает из-за того, что должен был подвезти ее вчера вечером домой, но она уехала раньше. Он сказал, что к ней приставал кто-то из мужчин, но имени не назвал, а лишь использовал местоимение «он». Джонни, похоже, думает, что Терезу убил тот, чьи ухаживания она отвергла.

Мои дедушки с серьезным видом слушали, пока я рассказывала им, что обнаружила в сумочке Терезы.

О том, что я наведалась в ее квартиру, я решила им не говорить. Мало того, что это было незаконно, так они еще будут беспокоиться о моей безопасности.

– Самое странное, – продолжала я, – что никто в театре, где она работала, не знал ее верного адреса. Даже Джонни, который должен был подвезти ее домой вчера вечером, думал, что она до сих пор живет на Монпарнасе.

– Загадка, да и только. – Глаза дяди Рафа восторженно заблестели. – Она явно была леди с секретами – секретами, которые, вероятно, и послужили причиной ее жестокой смерти. – Блеск в его глазах сменился печалью.

– Полагаю, ты можешь рассказать нам и о ее квартире, а, ma mie? – спросил дедушка. – Что ты там нашла?

Я удивленно посмотрела на него, а они обменялись снисходительными взглядами.

– Естественно, ты должна была там порыться, – заметил Раф. – Как я уже отмечал, ты – внучка Мориса.

– Надеюсь, ты была осторожна. – Дедушка закурил сигарету. – В конце концов, ты моя внучка – и внучка твоей бабушки.

Они оба расхохотались, и хотя раскатистый смех дедушки закончился хрипом, я тоже усмехнулась и принялась рассказывать о своем приключении на улице де ла Мир.

– И ты не поняла, кто вошел? – Дедушка перегнулся через стол, словно побуждая меня вспомнить больше. – Кто прокрался в квартиру?

– Не знаю. Хотя я почти уверена, что это был мужчина. Потому что женские туфли издают другой звук.

– Oui bien sûr[39]39
  Ну, разумеется (фр.).


[Закрыть] – из-за каблуков, – кивнул Раф. – Отличное наблюдение, ma petite.

– И ты утверждаешь, что этот человек забрал с собой пистолет? – продолжал расспрашивать дедушка. – Тогда мы знаем, что будет дальше, non?

Дядюшка Раф согласно цокнул и кивнул.

– Нет, мы не знаем, что будет дальше, – с легким раздражением возразила я. – А что?

– Кто-то получит пулю в голову, – произнес дедушка так, будто это самая естественная вещь на свете. К его чести, он при этом не улыбался.

– Или в сердце, – так же хладнокровно добавил дядя Раф.

– С чего вы взяли? – Мое сердце внезапно забилось сильнее, когда я поняла, что могла стать тем, кто получил бы пулю в голову, если бы злоумышленник обнаружил меня за шторами.

– C’est logique[40]40
  Это логично (фр.)


[Закрыть], – пожал плечами дядя. – Зачем еще красть оружие, как не для того, чтобы его использовать? Особенно такое, которое нельзя отследить.

– Может быть, он взял его для защиты, – предположила я.

– Peut-être[41]41
  Возможно (фр.)


[Закрыть], – кивнул он.

– Но чего я не понимаю – зачем кто-то убил Терезу, вломился в ее квартиру и… и вообще это все! И почему у Терезы в кармане были мои имя и адрес! – Этот факт по-прежнему не давал мне покоя, хотя я уже стала считать его совпадением.

– Да, ma chère. Важно именно «зачем». – Внимание Рафа переключилось на меня. – Зачем ее убили? Это вопрос мотива! Тот милый инспектор, похоже, не жалует мотивы, раз подозревает тебя и мадам Чайлд. – Он усмехнулся.

– Это все проклятые шпионы! – прорычал дедушка. – Помяни мое слово – они шныряют по всему городу!

– Шпионы? – усмехнулась я. – Но война закончилась, немцев больше нет. Кому за кем шпионить?

– Не немцы, – более серьезным тоном промолвил Раф. – Русские. Теперь нам всем стоит опасаться русских.

Я замолчала. Он был прав. Я слышала, как Пол Чайлд упомянул, хоть и вскользь, как наше правительство очень обеспокоено, как бы русские не получили ядерную бомбу. Я слышала, как один политик в своей речи произнес, что у нас с Россией «холодная война».

Пол, должно быть, много чего слышал в посольстве, хотя он и не работал в сфере шпионажа. По крайней мере, насколько мне было известно.

По спине пробежала легкая дрожь. Ведь не могло быть и речи о том, чтобы Пол оказался шпионом, не так ли? О его работе я знала лишь то, что он здесь, в Париже, помогает знакомить французов с американской культурой в рамках финансирования плана Маршалла.

В рамках плана Маршалла правительство США выделило миллионы долларов, чтобы помочь Европе восстановиться после войны, и частью замысла было сближение западных европейцев, в частности французов, со своими американскими союзниками путем ознакомления их с нашей культурой. Это была попытка улучшить дипломатические отношения между нашими странами. Пол занимался такими приятными проектами, как организация выставок американского искусства, ярмарок и концертов с участием наших музыкантов.

По правде говоря, мне казалось странным тратить на это деньги, но правительство США делало много того, чего я не понимала и с чем не могла согласиться. Наверное, цель заключалась в том, чтобы помочь европейским странам (во многих из которых, включая Францию, были сильные коммунистические движения) увидеть, что капитализм является лучшим вариантом, чем коммунистическое общество, которое пропагандировала Россия.

Некоторым парижанам не нравилась концепция и реализация плана Маршалла. Коммунистическая партия Франции утверждала, что интеграция американской поп-культуры и продуктов питания – даже таких обыденных, как кока-кола, – свидетельствует о попытках Соединенных Штатов колонизировать Францию и остальную Европу.

В стране развернулось активное движение против строительства заводов по розливу кока-колы, а для обозначения предполагаемой стратегии компании и ее попытки обогнать французские напитки на рынке был придуман термин «кока-колонизация». Даже виноделы видели в газировке прямого конкурента своим винам и коньякам.

– Есть ли в Париже русские шпионы или нет, – сказала я, – я не понимаю, как они связаны с убийством Терезы. Единственные люди, которые могли ее убить, – это американцы. Ни одного русского среди них нет.

– Насколько тебе известно, – заметил дедушка, – эти русские – хитрые лисы. – Его глаза горели, и я подавила смешок, наблюдая за его бурными эмоциями.

– Кроме того, – добавила я, – даже если в Америке и России существуют шпионские сети, то мы-то в Париже. – По моему мнению, если бы были шпионы, то они бы сосредоточились в местах, где могли бы собирать информацию, например рядом с государственными служащими в Вашингтоне или Москве. Или в посольствах по всей Европе.

Дядя Раф и дедушка кивнули.

– Вот видишь? Шпионы всюду, – проговорил Раф. – Американцы шпионят за русскими, русские шпионят за американцами, американцы шпионят за американцами для России, русские шпионят за русскими для американцев…

– Русские шпионят за американцами, которые шпионят за французами, – подхватил дедушка, – или французы шпионят за русскими для американцев… это настоящая клоака! Все шпионят за всеми!

Я покачала головой, забавляясь их пылкостью, в то же время шокированная, что шпионаж опутал весь мир. Как в таких условиях кому-то доверять?

– Тем не менее я не понимаю, как это связано с убийством Терезы. Это театральная труппа. Скорее всего это связано с историей любви. Джонни казался влюбленным в Терезу или, по крайней мере, она была ему очень дорога.

– Этот мотив кажется самым логичным. – Раф понимающе кивнул. – Любовь толкает на многое и порой неожиданное – иногда это хорошие, благородные поступки, а иногда – ужасные и отвратительные.

– Так и есть, – пробормотал дедушка.

Наступила тишина, и мне казалось – что-то осталось недосказанным. А потом мой почетный дядюшка хитро улыбнулся:

– А теперь, ma chére, соизволь нам рассказать, что ты узнала об этой истории.

Я прищурилась.

– Как вам удалось шпионить за мной? Вы ведь не выходили прошлым вечером, не так ли?

Мои дедушки громко расхохотались.

– Думаешь, мы рискнули бы пропустить ужин мадам Чайлд? Когда его доставили прямо в наш дом, с пылу с жару? – воскликнул дедушка и махнул рукой, разгоняя дым от сигареты. – Естественно, мы не выходили. Мы открыли очень старую, превосходную бутылку бордо, которую нам удалось уберечь от жадных лап немецких ублюдков, и великолепно поужинали.

От этого мне стало лучше, хотя тот факт, что я пропустила восхитительную жареную свинину, по-прежнему меня мучил. Вернувшись домой вечером, я съела кусок сыра и холодную колбасу, которая осталась от обеда.

Тем не менее их ликование по поводу ужина Джулии меня ничуть не оскорбило. И тут мне пришло в голову, что если сегодня вечером я буду работать в театре в гардеробе, то опять не смогу поджарить для них мадам Пуле. Проклятие.

– Но, поверь, мы скучали по тебе за ужином, ma chère, – поспешно добавил Раф.

Я бросила на него испепеляющий взгляд.

– Очень в этом сомневаюсь. Без меня вам досталось больше jambon braisé.

Это вызвало новый приступ хохота, на этот раз вперемешку с энергичными возражениями. Я поддержала их веселье, когда вдруг зазвонил телефон.

Все еще улыбаясь моим соседям по дому, я сняла трубку.

– Табита! – В трубке прогрохотал бодрый голос Джулии. – Ты проснулась? Я должна знать все! Дор пришла вчера поздно вечером и сказала, что ты проводила какое-то расследование, но она сразу завалилась спать, ничего мне не объяснив!

– У меня и, по-видимому, у дедушки и дяди Рафа есть кое-какая информация, – призналась я.

– Я сейчас приду!

Не успела я ответить, как она повесила трубку.

Я заглянула в гостиную, чтобы предупредить дедушек о приходе Джулии.

– Так что сможете ей во всех красках описать, как вы вчера великолепно поужинали. – Я изобразила досаду. – Я спущусь и сварю еще кофе. И принесу еще чашек. – Я бросила на дедушку многозначительный взгляд. Я говорила горничным, чтобы они каждый день перед уходом оставляли в гостиной лишний набор чашек и столовых приборов. – Вместе с круассанами и тостами.

– Bonne fille[42]42
  Хорошая девочка (фр.).


[Закрыть], – похвалил меня дедушка. – А я пока оденусь, чтобы не соблазнять мадам Чайлд. – Он улыбнулся, и его красивое лицо стало почти юношеским.

Раф поднялся, но не стал помогать дедушке, хотя, как я подозревала, ему этого хотелось. Убедившись, что им обоим понадобится не менее пятнадцати минут, чтобы одеться, я направилась на первый этаж приготовить кофе.

Я как раз ставила чайник, когда услышала стук дверного молотка, извещавшего о прибытии Джулии.

Едва я открыла дверь, как она ворвалась внутрь, требуя информации, на ходу избавляясь от шарфа и пальто.

– Я варю кофе, – объяснила я и жестом пригласила ее следовать за мной на кухню.

– О боги! Будь у меня такая огромная кухня, сколько всего я могла бы в ней натворить! – воскликнула Джулия, обводя взглядом пространство.

Кухня была в два раза больше, чем La Maison Scheeld, с гораздо более высокими потолками, и водопровод здесь работал не только зимой, но и летом. Был даже кран для горячей воды, которая была действительно горячей, на что я ей и указала.

– Холодильник?! – воскликнула она, открыла дверцу одной из последних прихотей дедушки и стала рыться внутри.

Я не сомневалась, что дедушка купил этот прибор в надежде иметь больше места для остатков вкусной еды с кухни Джулии или еще откуда-то, поскольку на его собственной кухне было шаром покати.

– Сделаем омлет, – вдруг решила Джулия, доставая из холодильника кусок сыра и миску с яйцами. – А ты пока расскажи мне все о квартире Терезы. А вообще-то нет! Ты приготовишь омлет для твоих дедушек, а я буду слушать твой рассказ и одним глазом следить за твоими действиями.

Я уже упоминала, что Джулия умела быть властной и импульсивной?

Единственная причина, по которой я не стала спорить, заключалась в том, что я знала: дедушка и дядя Раф будут в восторге от тостов и омлета с ароматом эстрагона, а пока они одевались, у меня было время готовить. А возможно, к этому примешивалось немного уязвленной гордости.

Я хотела готовить так, чтобы у моих дедушек блестели глаза и текли слюнки. Я хотела, чтобы они были в восторге от моих блюд, а не размазывали их по тарелке, прежде чем тайком передать Оскару Уайльду или мадам Икс.

Дело не в том, что я ревновала их к блюдам Джулии; я лишь хотела внести свой вклад в домашнее хозяйство, где я проживала бесплатно, а также продемонстрировать свою любовь. Экономия во время оккупации, не говоря уже о строгом нормировании продуктов, которое должно было вскоре завершиться, были еще слишком свежи в памяти каждого, и мне хотелось побаловать любимых людей.

Я приступила к приготовлению омлета.

– Да, – командовала Джулия, нарезая эстрагон, когда я встала у плиты, – тебе нужна целая столовая ложка сливочного масла. Прямо на сковородку. – Я была благодарна, что она не предлагала мне отмерить продукты в граммах – это было бы слишком сложно.

У меня была маленькая сковорода для омлета, и Джулия ворчала:

– Лучше всего медная, но в крайнем случае чугунная тоже подойдет. Покрути ее, чтобы масло покрыло дно и стенки. Тогда яйца будут скользить по сковороде!

Я зачерпнула столовую ложку масла, выложила ее на сковороду и поставила на пламя газовой горелки.

– Не больше трех яиц, – подсказала Джулия. – Теперь добавь соль, перец и этот эстрагон и взбивай все, пока они не смешаются, двадцать, тридцать раз. Только не переусердствуй, иначе ты все испортишь. Я натру сыр, но в следующий раз приготовь его заранее. Как только ты выльешь яйца в сковородку, у тебя ни на что времени не останется.

Она была права. Как только масло растопилось и начало пениться – Джулия следила за мной орлиным взором, я вылила на сковороду взбитые яйца с травами. От аромата эстрагона во мне проснулся голод, и я решила приготовить три омлета вместо двух.

– Всё, а теперь… оставь в покое сковородку и посчитай до двадцати или типа того. А потом начинай ее двигать, – инструктировала меня Джулия.

Нервничая, я наблюдала, как ярко-желтые яйца начинают поджариваться, превращаясь в густую массу.

– Сейчас! – воскликнула Джулия с таким чувством, словно от этого зависела моя жизнь. – Двигай сковороду!

Поначалу мои движения были неловкими, но через некоторое время с помощью Джулии я освоилась. Насколько я поняла, идея заключалась в том, чтобы дернуть сковороду к себе под небольшим углом, чтобы яйца как бы скользили и перекатывались. Это постоянное движение не позволяло им слипнуться или пережариться.

– Теперь сыр. – Джулия посыпала немного твердого белого сыра на яйца, которые все еще были мягкими и рыхлыми, но на глазах загустевали. – Продолжай дергать сковородку; видишь, как омлет переворачивается и скручивается? В Америке мы всегда пережариваем яйца. А французы готовят правильно – яйца остаются мягкими, даже слегка влажными – ну вот! Готово! А теперь дерни в последний раз, чтобы омлет немного свернулся, а потом вывали его на тарелку.

К счастью, она поставила тарелку передо мной, иначе я потратила бы несколько драгоценных секунд на ее поиски.

Я смотрела на омлет, аккуратно перекатывающийся на тарелку. Он выглядел восхитительно. И его приготовила я!

– Тебе следует преподавать кулинарию, Джулия! – выразила свое восхищение я, с любовью глядя на свой яичный шедевр.

– Сначала я должна окончить «Лё Кордон Блё», – сказала она, уже нарезая эстрагон. – Мне еще столькому предстоит научиться! Не могу дождаться января, когда возобновятся занятия. Ты будешь приходить на дневные показы. Это все равно что сидеть в операционной и наблюдать за операцией.

Под ее пристальным взглядом я приготовила еще два омлета, и когда взбивала яйца для третьего, почувствовала себя достаточно уверенно, чтобы рассказать о том, что я обнаружила в квартире Терезы, а также о злоумышленнике.

– Так у того, кто прокрался внутрь, есть пистолет? А ты не видела, кто это был? Ты ничего не заметила? – засыпала она меня вопросами, пока мы расставляли на подносы три тарелки, покрытые серебряными куполами, а также тосты, варенье и кофейный сервиз.

– Я не увидела ничего. – Я пожала плечами и взяла один из подносов, – зато почувствовала стойкий запах, но я смогу его определить. Это был не одеколон и не духи, но что именно, я пока не понимаю.

Мы как раз выходили из кухни, когда послышался стук в заднюю дверь. То ли Бет, то ли Блайт – мне еще предстояло научиться их различать – вошла в дверь, следом за ней ее сестра. Я остановилась и извинилась за беспорядок на кухне, но горничные лишь улыбнулись и отмахнулись, покачав головой.

Возможно, они были даже рады, что я приготовила на кухне что-то съедобное.

– Mon Dieu![43]43
  Бог мой! (фр.).


[Закрыть] – воскликнул дедушка, когда мы с Джулией церемонно сняли крышки с двух тарелок. – В жизни не видел более красивого омлета. Merci, merci, мадам Чайлд.

– Нет-нет– нет, это все Табита! – возразила своим мелодичным голосом Джулия. – И еще ваш свежий эстрагон, месье Сен-Леже.

– Mes délicieux bébés[44]44
  Моих восхитительных деток (фр.).


[Закрыть] вы можете отведать в любой момент, мадам Чайлд, – галантно предложил дедушка. – Табита, это magnifique[45]45
  Великолепно.


[Закрыть].

– Oui, ma chère[46]46
  Да, моя дорогая (фр.).


[Закрыть], вкус просто восхитительный, – подхватил дядя Раф и ласково похлопал меня по руке, когда дедушка еще раз меня поблагодарил.

Я была рада, что мужчины не выразили шока или удивления по поводу того, что я приготовила съедобное блюдо. Это было прекрасным свидетельством их доверия мне, и я это оценила.

Пока дедушки уплетали омлеты, я рассказала Джулии о своем разговоре с Джонни о Терезе.

– Значит, никто не знал, что она переехала, – подытожила Джулия. Она потягивала кофе, в то время как остальные поглощали нежный, сливочный омлет и тосты.

– Если только она не жила в двух местах одновременно, – возразила я. Эта идея осенила меня только что. – Если убитый в ее доме человек ее пугал, возможно, она не подавала виду, чтобы никто не знал, что она переехала. Вдруг она боялась, что станет следующей?

К несчастью, она и впрямь стала следующей.

Дядя Раф деликатно вытер бороду и усы, которые успел расчесать и натереть воском во время моего пребывания на кухне, и кивнул.

– Это вполне возможно, chère. А теперь… могу я, наконец, поделиться тем, что мне удалось узнать?

– Да! – воскликнула я. – Разве ты не понял? Я подкупила тебя завтраком, чтобы вытянуть все подробности!

Он усмехнулся и поднял Оскара Уайльда к себе на колени, усадив собаку подальше от маленького столика, вокруг которого мы собрались.

– Ты можешь подкупить меня в любое время, Табита, и я выложу все подробности, которые знаю, и даже те, что выдумал.

– Полагаю, ты позвонил кому-то из своих знакомых в дом номер тридцать шесть, – со смехом произнесла я. – Раз уж ты утверждаешь, что из дома не выходил.

– Он также утверждает, что никого не «знает». – Дедушка хрипло рассмеялся, предложив крошечный кусочек омлета Оскару Уайльду, – но это совершеннейшая ложь.

– Ну-ну, – улыбнулся Раф, и его темные глаза задорно блеснули. – Да, я случайно позвонил своему старому другу…

– Ты не смеешь говорить «коллеге», non? – со смешком вставил дедушка.

Раф искоса взглянул на него и усмехнулся.

– Определенно не коллеге, но точно другу. У бывшего инспектора Гийома Девре из Ла-Сюрете – это старое название la police judiciaire – есть внучатый племянник, который работает сыщиком в доме номер тридцать шесть. Наверное, ты о нем слышала, ma chère. Это Этьен Мервель.