Текст книги "Все наши вчера"

Агенты секретной службы поспешно уводили вице-президента из зала. Они выстроились цепью перед сценой и оттесняли назад людей, которых толпа спасающихся толкала в их сторону. У них за спинами вокруг Ната собрались те, кто уже был на сцене, в том числе мэр Маккриди и сенатор Гейнс – стоя на коленях около Ната, сенатор зажимал ему грудь. Джеймс со всего разбега влетел в строй агентов, как будто даже не видел их. Его поймали за руку и воротник и отправили обратно.

– Это мой брат! – страшным голосом закричал Джеймс. – Это мой брат!

Ко мне вернулся дар речи.

– Это Джеймс Шоу, пропустите его!

Слава богу, мэр обернулся и сказал: «Джентльмены, все в порядке». Иначе, я думаю, Джеймс бы просто порвал их на куски. Объятый ужасом, он сгорал изнутри, и никакая сила в мире не могла бы его остановить. Он прыгнул на сцену, врезался в следующую полосу людей, отделяющих его от брата, и пробил себе дорогу сквозь них. А мне оставалось лишь беспомощно смотреть из-за строя агентов, как он падает на колени рядом с Натом и вцепляется в его руку.

Взгляд Ната пугающе метался, как будто он не мог его сфокусировать, я отвернулась, и меня вырвало на роскошный ковер.

Семь

МАРИНА

Время шло. Не знаю, сколько успело пройти. Агенты спецслужбы выгнали нас из актового зала, он же – место преступления, и в конечном итоге я устроилась на полу в вестибюле, в нескольких футах от входной двери. Она то и дело открывалась и закрывалась, окатывая меня холодным воздухом. Мне было безразлично, сколько многовековой грязи я соберу на свое красивое платье. Я где-то потеряла одну из туфелек Софии, по руке быстро разливался темнотой синяк – я не помнила, где ударилась. Все вокруг сбились в небольшие группки. Кто-то плакал, кто-то отвечал на вопросы агентов, рассредоточившихся по залу и собиравших показания, но я практически не слышала их. Я понимала, что надо отыскать Финна, или позвонить Лус, или вызвать такси, но все, на что меня хватало, – сидеть, смотреть перед собой и вспоминать тот день, когда Джеймс похоронил родителей.

В день похорон Джеймс казался мраморным изваянием. Двенадцатилетний мальчик в новом черном костюме и великоватых для него туфлях, с окаменевшим лицом. Я стояла у церкви между моими родителями, двумя высокими черными колоннами, такими же незыблемыми, как стены моей комнаты, и пыталась разглядеть лицо Джеймса – он стоял в первом ряду рядом с Натом.

Он был безмолвен и неподвижен, и я все ждала, когда же он заплачет. Я бы плакала.

Родители велели мне оставить пока Джеймса в покое, но как только мы очутились в гостиной Шоу, я оставила их у фуршетного стола, где стояли тарелки с закусками из краба, и удрала. Я пробиралась через толпу, как малек через косяк рыбы, болтаясь на уровне пояса взрослых и выискивая темные волосы и бледное лицо Джеймса. Я дважды обошла первый этаж, но его нигде не было. Нат – он тогда служил у судьи Макмиллана и имел жилье на Капитолийском холме, но большую часть выходных проводил дома – пожимал руки и принимал соболезнования. Заметив меня, он кивнул в сторону лестницы и изобразил, будто читает книгу.

В библиотеке наверху я нашла пиджак Джеймса, валяющийся на спинке дивана, и его заброшенные в угол лаковые туфли, но самого Джеймса было не видно. Я позвала его, ответом мне было молчание. Я прошла вглубь и в конце концов нашла его: он свернулся в большом кресле с подголовником, стоявшем спинкой ко входу, так, что его можно было заметить, лишь подойдя вплотную. Я уселась рядом на пол, скрестив ноги, хоть и знала, что мама разозлится, что я помяла мое лучшее темно-синее платье.

– Ты в порядке? – спросила я. Я знала, что он не в порядке, но не знала, что еще можно сказать.

– Почему твои родители назвали тебя Мариной? – спросил Джеймс ровным, совершенно нормальным тоном, как будто сегодня был обычный день.

Его неестественное спокойствие заставляло меня нервничать.

– Бабушка так захотела. Это в честь героини одной пьесы.

– Шекспир, да? «Перикл, царь Тирский», – сказал Джеймс. – Марина родилась на корабле во время бури.

– Ага.

– Мама с папой назвали Ната в честь моего дедушки – он был губернатором Коннектикута. Они никогда не думали, что у них появлюсь еще я. Мама говорила, что они несколько месяцев спорили, как меня назвать. Она хотела Джеймса, а папа – Майкла.

– И как получилось, что победила мама?

Он наконец встретился со мной взглядом. Смотреть ему в глаза было все равно что падать, падать, падать и никогда не долететь до дна.

– Я не спрашивал.

Сердце мое разбилось, потому что, думаю, уже тогда, в десять лет, я была немного влюблена в него.

– Джеймс…

Не успела я договорить, как он вскочил, а потом лампа со стола полетела в стену и разбилась вдребезги.

– Этого не должно было случиться! – выкрикнул Джеймс. Рука у него была в крови – он ударился об лампу тыльной стороной кулака. – Как такое могло случиться?! Почему нет никакого способа изменить это?! Одна дурацкая секунда и мокрая дорога – и все разрушено навсегда?

За лампой последовал стол – Джеймс подхватил его за бок и швырнул. Стол с грохотом рухнул на пол. Я поспешно отскочила подальше.

– Мне ужасно жаль, – со слезами сказала я.

Но Джеймс не слышал меня. Это было жутко. Он громил библиотеку и выл, как раненое животное. Я понимала, что мне следовало бы остановить его, но я не могла. Мой самый лучший друг внезапно сделался совершенно чужим, и это меня пугало. Я убежала из библиотеки и вернулась к родителям, а когда крики Джеймса стали слышны внизу, Нат извинился, и слуги вежливо спровадили нас.

Я снова увидела Джеймса только через три недели, и мы никогда не говорили про этот день. Я пыталась вообще выкинуть его из памяти.

Но теперь я не могла думать ни о чем другом.

– Марина!

Я ощутила прикосновение к плечу и смутно осознала, что кто-то присел на корточки рядом со мной. Я повернулась и попыталась сфокусировать затуманенный взгляд.

– Финн?

– Вставай, пожалуйста. – Он помог мне подняться. Я не сопротивлялась. – Господи, ты же окоченела! Где Джеймс?

– Ну… Пришли парамедики, и…

Внезапно мне на плечи лег теплый пиджак Финна.

– Джеймс уехал на скорой в больницу вместе с Натом?

Имя Ната неопровержимо свидетельствовало, что этот мир реален. Я наконец-то действительно увидела Финна и ударила его в грудь.

– Где тебя носило?! – выкрикнула я. Финн отшатнулся и врезался в декоративный столик с пышной цветочной композицией на нем.

– Марина…

Я снова ударила его, но на этот раз он был наготове и перехватил мою руку.

– Ты бросил нас! Мы были нужны Джеймсу!

– Я побежал за стрелявшим! – крикнул Финн, заглушая мой истерический припадок. Он с силой сжал мои руки, и это заставило меня опомниться. – Стреляли откуда-то сзади, и я подумал – ну да, глупо, но я подумал – вдруг я смогу его поймать? Не знаю, чем я думал.

Я разрыдалась, и Финн нерешительно обнял меня. Он поддерживал меня, а я продолжала отталкивать его, я просунула руки между нами и снова ударила его. Я не могла остановиться, а он просто позволял мне это все.

– Я тебя ненавижу! – сказала я.

– Знаю, – сказал Финн. Он держал меня до тех пор, пока ко мне не вернулась способность нормально дышать.

Я отстранилась и вытерла глаза. И пробормотала:

– Извини.

– Ничего страшного. Уверен, что когда-нибудь я обязательно это заслужу.

– Нам надо в больницу. Джеймс будет… – Я задохнулась и не смогла закончить фразу. – Его нельзя сейчас оставлять одного.

– Ты уверена, что это хорошая идея? – спросил Финн. – Вдруг мы будем мешать, или…

– Что, испугался? – рявкнула я. – Мы нужны Джеймсу, и мы едем к нему! Ты из шкуры лез, чтобы попасть к нему в друзья – давай, теперь расплачивайся!

– Ладно, ладно! – Финн поднял руки, показывая, что сдается. – Давай найдем твою туфлю и возьмем такси.

Под больницей уже собралась небольшая толпа. Некоторые держали зажженные свечи. Как им это удалось так быстро? Кто-то сбегал в аптеку и выгреб там все подчистую? При виде этой картины у меня на глаза снова навернулись слезы, но я стиснула зубы до боли и сосредоточилась на этом ощущении.

Я направилась к столу за стеклянной раздвижной дверью, Финн шел за мной по пятам. Одна медсестра занималась пациентами приемного отделения – в очереди кто-то кашлял, кто-то зажимал кровоточащую рану, кто-то держал на руках плачущего ребенка, – а другая вносила сведения в компьютер. Я пробралась мимо больных к столу.

– Мне нужна помощь, – сказала я.

– Вам следует встать в очередь, мисс, – сказала медсестра приемного отделения, едва взглянув на меня.

– Прощу прощения! – Я помахала второй медсестре у компьютера. – Это важно. Я ищу Джеймса Шоу, брата конгрессмена. Мне нужно знать, куда его забрали.

– Мы не даем никакой информации о конгрессмене, – сказала медсестра. – А вы должны встать в очередь.

– Послушайте, вы не понимаете! Я знаю Ната Шоу, и его брат хочет…

Финн невежливо отодвинул меня. Словно красная пелена упала мне на глаза, но я не успела оторвать ему голову – он заговорил с медсестрой ровным, спокойным тоном.

– Медсестра Шапиро? Я прошу прощения за мою подругу. Она не хотела грубить. Она просто очень взволнована. Видите ли, мы – друзья Джеймса Шоу, и мы были с ним сегодня вечером в «Мандарине». Он еще подросток, как и мы, и вы, наверное, знаете, что случилось с его родителями. Я понимаю, что вы просто выполняете свою работу, а мы приперлись и мешаем вам, но, может, вы могли бы нам чем-нибудь помочь?

Невероятно, но лицо медсестры смягчилось. Она сняла трубку телефона, стоявшего на столе.

– Подождите минуту.

Финн повернулся ко мне и увидел мою отвисшую челюсть.

– А что? Некоторые считают меня обаятельным.

– Не сомневаюсь.

– Кроме того, скажу тебе по секрету: люди бывают гораздо отзывчивее, если не командовать ими, как будто они на тебя работают.

– Ну, если учесть, сколько денег моя семья пожертвовала больницам этого города, вполне можно считать, что так оно и есть.

Финн закатил глаза и отвернулся от меня, а я стала смотреть, как медсестра Шапиро тихо разговаривает с кем-то на другом конце телефонного провода, и пыталась вычислить, о чем они говорят. Вскоре она прикрыла трубку ладонью.

– Дежурная медсестра наверху сейчас поговорит с мистером Шоу и специальными агентами на том этаже. Вам нужно их разрешение, чтобы пройти туда.

– Вы думаете… – Я повернулась к Финну и замолчала, увидев его лицо. Он смотрел на приемный покой, отделенный от нас стеклянной стеной. Каким-то образом за последние тридцать секунд лицо его из нормального сделалось болезненно-серым. Взгляд его был устремлен на светловолосую женщину в инвалидной коляске, которая играла в карты с сидящей рядом маленькой девочкой. – Что с тобой? – Финн меня не услышал, и я постучала его по руке. – Эй!

Он повернулся и уставился на меня, словно пытаясь вспомнить, кто я такая.

– Что?

– Что с тобой такое?

Финн отвернулся.

– Просто я не выношу больницы.

– Ну извини, что притащила тебя сюда, – сказала я. – В конце концов, в Ната всего лишь стреляли, подумаешь.

– Дело не в…

– Мисс!

Я развернулась к медсестре.

– Да?

– Агент сейчас спустится и проведет вас наверх.

Я облегченно выдохнула.

– Слава богу!

Медсестра указала нам на лифт в конце вестибюля и велела ждать там. Когда двери лифта открылись, внутри обнаружился какой-то агент полиции Капитолия в штатском и мэр Маккриди. Финн посмотрел на них с таким удивленным видом, что это было бы смешно, если бы не нынешняя ужасная ситуация.

– Марина! Слава богу, что вы здесь! Джеймс сам не свой. – Мэр повернулся к стоящему рядом агенту. – Все в порядке, я ее знаю. Это ваш друг?

– Финн Эбботт, – сказала я. Финн протянул документы, агент проверил их. – Он был с нами на благотворительном вечере.

– Идем, идем! – Мэр замахал руками, и мы вошли в лифт. – С ними все в порядке, верно?

Офицер сверил документы Финна со списком имен, который держал в руках, кивнул и нажал кнопку третьего этажа. Лифт поехал вверх. У меня заныло под ложечкой.

– Как там Нат? – спросила я.

– Пока не говорят, – отозвался мэр. – Но я думаю, что неважно.

– Вивианне позвонили? – спросила я. Вивианна была невестой Ната, она уехала в Нью-Йорк по делам.

– Она села в самолет в аэропорте Кеннеди. Скоро будет здесь.

Значит, Джеймс сейчас один. В этом тесном замкнутом пространстве, втиснутую между мэром округа Колумбия, агентом полиции Капитолия и Финном Эбботтом, меня вдруг охватило дикое желание сбежать. Джеймс сейчас кошмарно себя чувствует. Чем я могу ему помочь? О господи, а если Нат умрет? Финн был прав. Мы здесь чужие. Мне сейчас стоило бы находиться дома, лежать под одеялом, и чтобы Лус принесла теплого молока и что-то бормотала мне по-испански. Здесь я задыхалась.

Звякнул сигнал, и лифт остановился. Душащая меня клаустрофобия должна бы была ослабеть, но этого не происходило. Стало только хуже. Мы здесь, и возврата назад нет.

Этаж был почти что пуст. Два медработника – женщина в персиковом медицинском костюме и мужчина в зеленом – сидели на сестринском посту, а представители полиции Капитолия в черной форме, специальные агенты в штатском и несколько человек из секретной службы рассредоточились небольшими группками по коридору, но не было видно ни спешащих врачей, ни больных, ковыляющих вместе с прицепленными капельницами, ни родственников с цветами. Этаж освободили целиком. Здесь все было для одного Ната.

Комната ожидания, тоже отгороженная стеклянной стеной, находилась за сестринским постом, в середине коридора. Там, тихо переговариваясь, сидели несколько человек – я узнала сенатора Гейнса. У двери стоял полицейский. При нашем приближении он кивнул.

Джеймс сидел в углу комнаты на стуле, один, сгорбившись и сцепив руки. На мгновение он снова превратился в того мальчика, прячущегося в кресле библиотеки.

Он поднял голову, и наши взгляды встретились. Я быстро опустилась на колени рядом с ним.

– О господи, Джеймс!..

– Он в о…операционной. Они не знают…

Он рухнул лицом мне в плечо, и я почувствовала кожей горячие слезы. Я подняла голову, и мы с Финном – он осторожно подошел поближе – беспомощно переглянулись. Финн сел рядом с Джеймсом и нерешительно коснулся его плеча.

– Кому и зачем это понадобилось? – проговорил Джеймс между всхлипами. – Почему именно Нат?

– Я не знаю, – беспомощно отозвалась я.

– Нет никаких причин, дружище, – сказал Финн. – Ты не найдешь в этом никакого смысла.

– Если бы папа с мамой были здесь! – сказал Джеймс.

Я погладила его по спине.

– Я понимаю.

Через некоторое время Джеймс отстранился и вытер лицо рукавом. Он откинулся на спинку стула и прислонился головой к стене, и я лишь сейчас увидела, что его белый смокинг в крови. Большое красное пятно на груди – там, где он прижимал к себе брата, – высохло и стало бурым и жестким. Кровь Ната. Засохшая кровь Ната на рубашке Джеймса.

Я не могла на это смотреть.

Внезапно я сделалась по горло сыта всеми своими «не могу». Не могу утешить Джеймса, не могу вылечить Ната, не могу изменить случившегося.

Но черт побери, я могу принести Джеймсу чистую рубашку!

– Я найду тебе что-нибудь переодеться, хорошо? – спросила я дрожащим голосом.

Джеймс посмотрел себе на грудь и нахмурился, как будто лишь сейчас заметил окровавленную рубашку. Он осторожно, почти благоговейно коснулся пятна.

– Как много крови… – прошептал он.

Я сглотнула.

– Я знаю. Мы все отчистим.

– А то! – Финн вскочил. – Давай, Джимбо! Пошли в туалет.

Джеймс не сопротивлялся, когда Финн заставил его встать и потащил в дальний конец коридора, в сторону мужского туалета. Казалось, что он вообще слабо осознает происходящее. Я направилась к сестринскому посту.

– Мне нужен какой-нибудь костюм для моего друга, – сказала я.

Медработники посмотрели на меня с оторопью. Ну ты молодец, Марина.

– Извините, – сказала я. – Нет ли у вас какой-нибудь сменной одежды для него? Его одежда…

Я не договорила.

– У меня были в шкафу запасные костюмы, – сказал медбрат, вставая. – Сейчас я принесу.

Он вернулся с парой аккуратно сложенных голубых костюмов. И, приняв их у него из рук, я целых полсекунды не чувствовала себя бесполезной.

Я раздобыла Джеймсу чистую рубашку. Какое достижение!

Я постучала в дверь туалета.

– Ребята, я принесла чистую одежду!

– Входи! – отозвался Финн.

Я никогда раньше не бывала в мужском туалете, и после того, что уже успело произойти, это не должно было казаться мне таким уж неестественным, но я все равно приоткрыла дверь медленно, словно боялась, что меня застукают. В туалете Джеймс стоял, привалившись к раковине, а Финн влажным бумажным полотенцем стирал брызги крови у него с шеи. Пропитавшиеся кровью рубашка и пиджак Джеймса висели на дверце кабинки, а его грудь и живот были влажными после мытья. Я старалась не смотреть на голый торс Джеймса, но заметила, что кожа у него по-зимнему бледная, а живот подтянутый от регулярного плавания, а потом закрыла глаза. Я не доверяла себе. Я могла подумать ужасные вещи.

– Марина! – позвал Финн. – Можешь передать мне это?

Я открыла глаза и обнаружила, что Финн смотрит на меня с раздражением. Рука с бумажным полотенцем замерла у шеи Джеймса, а вторую он протянул ко мне.

– Извини, – пробормотала я и отдала ему медицинские костюмы. Джеймс посмотрел на меня застывшим взглядом, и теперь, обнаженный до пояса, он вдруг показался ужасно уязвимым. Как будто я могла прикончить его одной рукой.

– Руки вверх, – скомандовал Финн. Он присобрал чистую рубашку, и как только Джеймс поднял руки, умело накинул рубашку ему на голову, словно родитель, одевающий ребенка. Смотрелось это странно. Джеймс вынырнул из рубашки с растрепанными волосами, и это действительно придало ему сходство с ребенком.

– Штаны, – сказал Финн, и Джеймс послушно потянулся к молнии брюк от смокинга.

Я ойкнула и отвернулась.

– Я, пожалуй, пойду.

– Я же тебе говорил, бро, – услышала я у себя за спиной голос Финна. – Снять штаны – негодный способ заполучить девушку. Так ты ее только напугаешь.

И прежде чем закрыть за собой дверь туалета, я услышала позади смех Джеймса.

Несколько минут спустя вымытый и переодетый Джеймс вернулся вместе с Финном в комнату ожидания. Он сел, посидел секунд десять – а потом вскочил и принялся расхаживать по маленькой комнате, бормоча себе под нос.

– Как они это сделали? – негромко сказал он. – Как они пробрались внутрь?

Мэр Маккриди подумал, что Джеймс обращается к нему, и ответил:

– Вскорости кто-нибудь придет и объяснит нам…

– Это как с Бобби Кеннеди, да? – продолжал Джеймс, словно не слыша мэра. – Все точно так же, только…

Мэр Маккриди, сенатор Гейнс и остальные официальные лица с благотворительного вечера попытались скрыть озадаченные взгляды. Получалось у них не очень, но Джеймс ничего не заметил. В таком состоянии он никогда ничего не замечал. Иногда, когда у Джеймса были проблемы – например, как решить задачу для доктора Фейнберга, или даже несложный вопрос – что из еды заказать домой, – он уходил в себя, чтобы решить все без помех. В отличие от остальных людей в комнате, мы с Финном достаточно часто сталкивались с этим, чтобы нас это обескуражило.

Мэр шагнул к Джеймсу.

– Сынок, ты?..

Я схватила его за рукав.

– Пожалуйста, не трогайте его. Он просто так размышляет. Ему лучше не мешать.

Что бы там ни творилось у Джеймса в голове, ему нужно было это проработать. Если помешать ему или отвлечь его, он может пойти вразнос. Джеймс нечасто выходил из себя, но если такое все же случалось, зрелище бывало незабываемым.

Мэр погладил меня по руке.

– Я рад, что ты здесь, Марина, – сказал он и оставил Джеймса в покое.

– Нат работал на разведку, так что, возможно, он… – пробормотал Джеймс. – Но там был вице-президент! Этого не должно было случиться. Не должно!..

Джеймс все еще продолжал расхаживать и разговаривать сам с собой, когда в комнату влетела Вивианна, в криво застегнутом пальто, и, несмотря на загар, бледная как мел. Я оказалась ближе всех к ней, и она вцепилась в меня, словно утопающая.

– Марина! – воскликнула она дрожащим голосом. Потом посмотрела поверх моего плеча, увидела Джеймса и отшатнулась. – О, нет! Давно он так?

– Не очень. Минут двадцать.

– Прекрасно. – Ее ногти впились мне в плечи. – Марина, что мне делать?

Я не знала, что ей сказать. Нечего было ей сказать.

– Вив, вам что-нибудь принести? – спросил Финн. – Воды или кофе?

– Если можно – травяного чаю. Спасибо.

Финн отправился к торговому автомату, а Вивианна, не отпуская меня, опустилась в кресло и меня потащила за собой. Они с Натом должны были пожениться этим летом. Они встречались урывками еще со времен их учебы на юридическом факультете – две родственные души, которым никак не удавалось совместить свои расписания. Вивианна работала в Нью-Йорке в одной солидной юридической фирме, пытаясь выплатить свой кредит на образование, а Нат был здесь, растил младшего брата. Ему понадобилось несколько лет, чтобы убедить ее оставить фирму, переехать в округ Колумбия и заняться одной из общественных организаций, которые ей нравились, – но там платили копейки, а Вивианна не хотела, чтобы Нат ее содержал. Но в конце концов Нат взял ее измором и уговорил выйти за него замуж.

А теперь, возможно, этого так и не случится.

– Они что-нибудь уже сказали? – спросила Вивианна.

Я покачала головой.

– Только что он в операционной.

– Вив?

Мы с ней подняли головы. Джеймс перестал расхаживать и наконец заметил Вивианну. Она встала и крепко обняла его.

Про следующие несколько часов я ничего толком не помню. Ната оперировали, а нам оставалось лишь ждать. Мэра Маккриди куда-то вызвали, и стоило ему уйти, как сенатор Гейнс и остальные начали утекать, бормоча извинения. Спустя немного времени остались лишь мы четверо да агент полиции Капитолия в дверях.

Вивианна говорила, почти не умолкая.

– Я позвонила твоей кузине Алисе, она вылетела из Вестчестера. Она сказала, что Нэнси ищет кого-нибудь, чтобы присмотреть за детьми – ты же знаешь, у Бенджамина недавно родился второй, а их няня, похоже, в отпуске, – но они с Джоном уже должны быть в пути. Вильям в Шанхае, но я уверена, что он прилетит, как только сможет…

Джеймс ничего не говорил – только смотрел в пол и хмурился, как будто этот темно-бордовый ковер оскорблял его.

Извинившись, я вышла из комнаты ожидания и достала мобильник из клатча, который София стащила из маминого шкафа. Когда мы добрались до больницы, я написала Лус, сообщила, где мы – я не хотела слышать ее голос, потому что знала, что разревусь, как маленькая – но потом выключила телефон из-за непрерывного потока СМС от друзей и людей, которых я почти не знала. Теперь я включила телефон и посмотрела, есть ли голосовые сообщения. Всего два, оба от Тамсин. Я повертела телефон в руках. Я думала об этом звонке уже несколько часов, но даже сейчас, глядя на номер, я колебалась. Почему они не звонили мне? Они уже должны были услышать. Если я не могу позвонить, они не могут не ответить. Если не хочу – я не столкнусь с разочарованием.

Я выбрала в списке «папа», нажала, и телефон начал звонить. Я закрыла глаза и попыталась сообразить, что же я скажу, когда он возьмет трубку. «Папа, мир рушится, пожалуйста, сделай так, чтобы это прекратилось».

– Алло. Вы позвонили Даниэлю Марчетти. Я сейчас не могу ответить на ваш…

Я прервала звонок. Набрала маму. У нее сразу включился автоответчик. Я готова была поспорить на миллион долларов, что она сейчас в спа. Папа отправлялся в Вейл кататься на лыжах, а она почти все время посвящала массажам, эпиляциям и обертываниям.

Ну, насколько я могла судить по рассказам, меня они никогда с собой не брали.

Я сунула телефон обратно в сумку и сжала кулаки, смяв ткань. Ниточки с крохотными кристаллами Сваровски, которыми была отделана внешняя сторона, натянулись. Я вцепилась в них одной рукой, содрав полдюжины блестяшек. Мама меня убьет. И плевать.

Я пошла в уборную и умылась холодной водой. К своему отражению я старалась не присматриваться. Прическа и макияж были в плачевном состоянии, и я вдруг не узнала девушку, глядящую на меня из зеркала. Она была похожа на фотографию какой-нибудь дальней родственницы. Смутно знакомая, но чужая. Не я.

– Ты в порядке? – тихо спросил Финн, когда я плюхнулась обратно в больничное кресло.

– Угу, – сказала я. – Ты позвонил родителям?

– Написал. Не хотел будить маму. – Он чуть склонил голову набок и взглянул на меня. – Что сказали твои родители?

Я отвернулась.

– Ничего.

Я отыскала взглядом Джеймса. Он сидел в углу комнаты, там же, где и в момент моего ухода, только теперь он склонился над желтым блокнотом и что-то лихорадочно писал в нем. Бледность ушла с его лица, и взгляд, прежде устремленный в никуда, теперь был прикован к странице.

– Что он делает? – шепотом спросила я.

– Точно не знаю, – отозвался Финн. – Когда ты ушла, он пошел к медсестре и попросил ручку и бумагу и с тех пор так и сидит. Как ты думаешь, с ним все нормально?

– Не знаю. – Глаза Джеймса горели таким огнем, что я испугалась, как бы он не поджег бумагу. Это немного пугало, но все же меньше, чем его прежний отсутствующий вид. – По крайней мере, он что-то делает.

– Ну да. Знать бы еще, что именно.

Я посмотрела на Финна и попыталась истолковать его хмурый вид – и тут услышала, как позади блокнот со стуком упал на пол. Джеймс вскочил, и я, проследив за его взглядом, увидела в дверях врача в хирургическом халате.

О господи! Ну вот и все.

Вивианна встала с одной стороны от Джеймса, а я с другой. Врач снял маску. Я впилась взглядом в его лицо, пытаясь отыскать хоть намек на то, какие новости он принес, но оно было совершенно непроницаемым, словно вторая маска. Сперва я почувствовала облегчение. Если бы Нат умер, врач был бы расстроен, ведь правда же? Но если все в порядке, это жестоко с его стороны – даже не улыбнуться.

Мы вчетвером смотрели на врача так, словно мы были пленниками, а он – расстрельной командой.

– Что с ним? – спросил Джеймс.

– Конгрессмен Шоу получил очень серьезное ранение, – сказал врач, и я еле удержалась, чтобы не встряхнуть его. Мы знаем, что он серьезно ранен! Мы там были! – Мы все еще работаем над устранением последствий пулевого ранения, но самая сложная часть уже позади.

Джеймс обмяк, и я обняла его за талию, чтобы поддержать. Слава богу! Я уткнулась лицом Джеймсу в плечо.

– Но он все еще в тяжелом состоянии. Следующие двое-трое суток будут решающими.

Джеймс выпрямился, и я ощутила, как его мышцы окаменели под моей рукой.

– Что это значит?

– Давайте сядем, и я все вам объясню. – Врач посмотрел на нас с Финном. – Извините, но подробности о состоянии конгрессмена конфиденциальны, и потому я прошу вас двоих подождать в коридоре.

Финн сжал плечо Джеймса и вышел. Я встала на цыпочки, чтобы поцеловать Джеймса в лоб, а он в этот момент поймал мою руку и на миг сжал ее. Такая малость – но от этого прикосновения меня бросило в дрожь. Я ненавидела себя за то, что испытываю подобные чувства в то время, когда Нат борется за жизнь, но на секунду я почти поверила, что нужна Джеймсу здесь.

Мы с Финном уселись на стулья у стены и стали ждать. Мы не разговаривали. За последние несколько часов Финн не раз удивил меня: он был таким терпеливым и добрым и вовсе не походил на придурка. Я не узнавала его.

Врач вскоре вышел, кивнул нам и зашагал обратно в операционную, а я кинулась к Джеймсу.

– Плохо, – сказала Вивианна. – Он жив, но не может дышать самостоятельно. Врач сказал, что неизвестно, протянет ли он больше нескольких дней. Шансы пятьдесят на пятьдесят.

– О Господи, – прошептал Финн.

– Боже мой!.. – Мне хотелось прикоснуться к Джеймсу, но я боялась, и мои руки лишь беспомощно трепыхнулись.

Бледное лицо Джеймса сделалось отрешенным.

– Он сказал, что мы сможем его повидать через несколько часов, но… – Он внезапно забыл, что собирался сказать, и уткнулся лицом в ладони. Мне вспомнилось, каким был Джеймс в день похорон его родителей – как он расшвыривал мебель в библиотеке и не чувствовал, что из порезанной руки течет кровь. Я буквально видела, как нити, связывающие его воедино, начинают истираться. Если ничего не изменится, то, боюсь, они лопнут.

Я нерешительно коснулась его спины.

– Может, поехали пока ко мне домой, поспишь немного? А утром, когда Нат готов будет встретиться с тобой, сразу вернемся.

– По-моему, неплохая идея, – сказала Вивианна.

Джеймс покачал головой. Голос из-под ладоней звучал приглушенно:

– Нет. Вы можете идти, ребята, но я останусь. Я никогда себе не прощу, если…

«Если я уйду, а Нат умрет». Я услышала эти слова даже непроизнесенными.

– Ладно. – Я посмотрела на Финна и пожала плечами. – Тогда мы тоже остаемся.

Я достала телефон и набрала номер Лус. Если мы остаемся, мне нужно переодеться во что-нибудь менее нелепое.

Конечно же, на самом деле я позвонила Лус потому, что больше ни секунды не могла притворяться сильной. Я и так слишком долго держалась. А теперь мне нужно было, чтобы меня кто-нибудь обнял и сказал, что все будет хорошо.

Лус понадобилось больше часа, чтобы пройти досмотр – в немалой степени потому, что она притащила с собой две огромные сумки. Едва лишь получив разрешение войти, она промчалась мимо агента, дежурящего у двери комнаты ожидания, кинулась к нам с Джеймсом, обняла нас и поцеловала в макушки.

– О, Диос мио! – пробормотала она. – Деточки мои! Господи, помилуй!

Хоть это было и унизительно – сидеть приплюснутой лицом к груди Лус, я еле сдержала улыбку. Но у Джеймса вид был все такой же отсутствующий, словно какая-то его часть отлетела, оставив тело позади.

Лус распаковала сумки. В одной оказалась сменная одежда для нас всех, а в другой – столько еды, что можно было бы неделю кормить всю больницу, от бутербродов и фруктов до кастрюльки блинчиков с острой мясной начинкой и свежеиспеченного печенья. Когда Лус волновалась, она принималась готовить, и судя по содержимому сумки, она была просто в панике.

После лосося за восемьсот долларов нам нечем было перекусить, кроме товаров из торгового автомата, и потому Финн тут же погрузился в еду. Вивианна взяла персик, и даже Джеймс откусил кусочек от бутерброда с арахисовым маслом. Финн протянул мне тарелку печенья с шоколадной крошкой, но я покачала головой и вместо этого взяла принесенную Лус одежду. Я извинилась и пошла в туалет, переодеться. Не понимаю, почему мне когда-то так нравилось это платье. Вернусь домой и сожгу его.

Я вышла из туалетной кабинки уже в джинсах и свитере и обнаружила, что Лус стоит у раковины, скрестив руки на груди.

– Солнышко, с тобой все в порядке?

Я разрыдалась.

Лус обняла меня и стала гладить по спине, словно в детстве. Я ревела и всхлипывала, и наверняка у меня текло из носа Лус на кофту, но она не давала мне отодвинуться. И хорошо.

– Извини, пожалуйста, за вчерашнее, – сказала я. – Иногда я очень гадко обращаюсь с тобой.