Текст книги "Автоквирография"

Пустой лепет на сильном ветру сейчас будет фуражными хлебными палочками. Если уж разговаривать, то прижимаясь к Себастьяну всем телом.

Большинство взбирающихся на эту гору останавливается у огромной крашеной буквы Y, а мы, добравшись до нее минут за тридцать, продолжаем подъем. Город остается далеко внизу, и мы по сузившейся тропе идем дальше на юг, потом сворачиваем на восток в Слайд-каньон. Здесь идти сложнее, и мы внимательно смотрим под ноги, чтобы не залезть в крапиву или в колючки. Наконец добираемся до сосновой рощицы. В ней мы спрячемся не от солнца – на горе холодает, сейчас нет и тридцати градусов[53]53
  30 °F = –1,11 °C.


[Закрыть], но куртки у нас теплые, – а от чужих глаз.

Себастьян сбавляет шаг, потом усаживается под деревьями лицом к горе Каскад и пику Шингл-Милл. Я без сил падаю рядом: мы без остановки шли в гору больше часа. Вопросы о том, задержимся ли мы здесь до вечера, снимаются. Так далеко мы не забредали даже в выходные, не говоря уже о буднях, обратный путь займет еще час как минимум. Солнце спустилось к самому горизонту, окрасив небо синевой дивной сочности.

Пальцы Себастьяна переплетаются с моими, он откидывается назад и прижимает наши ладони к груди. Тепло его тела я чувствую даже через пуховик.

– Боже… Вот так марш-бросок!

Я сижу, опершись на одну руку, и разглядываю каньон. Горы густо-зеленые с островками белого снега. Острые пики и отвесные склоны усеяны деревьями. Ничего похожего на долину внизу: она-то усеяна бургерными «Тиджиай-Фрайдис» и круглосуточными мини-маркетами.

– Танн!

Я поворачиваюсь к Себастьяну. До нестерпимого хочется прильнуть к нему и целовать-целовать-целовать часами, но очень здорово и просто сидеть здесь, держась за руки

со

своим

бойфрендом.

– Что?

Себастьян подносит мою руку к губам и целует пальцы.

– Дашь мне прочитать?

Догадываюсь я моментально. То есть врасплох он меня не застал, но все-таки.

– Не сейчас. Просто я… Я еще не закончил.

Себастьян садится.

– Это понятно. Ты только приступил, да?

От вранья на душе становится мерзко.

– Если честно, заново начинать сложновато, – говорю я. – Хочу написать что-то принципиально другое. Правда, хочу. Но вот я усаживаюсь за ноут и пишу… о нас.

– Это тоже понятно. – Пару секунд Себастьян молчит. – В том письме я говорил серьезно. То, что я читал у тебя, по-настоящему здорово.

– Спасибо.

– Если хочешь, я мог бы отредактировать. Сделать образы менее узнаваемыми.

Уверен, справится он блестяще, только забот ему и так хватает.

– Да не беспокойся ты об этом!

Себастьян неуверенно сжимает мне ладонь.

– Как не беспокоиться? Первый вариант Фуджите сдавать нельзя. А если не сдашь ничего, завалишь семинар.

– Знаю. – От чувства вины я покрываюсь гусиной кожей. Что хуже: попросить у него помощи сейчас или попробовать начать заново?

– Мне тоже нравится думать о нас, – признается Себастьян. – Думаю, что и редактировать твой роман понравится.

– Я мог бы частями отправить тебе готовые главы, но использовать университетскую почту не хочется.

Завести отдельный аккаунт Себастьяну в голову явно не приходило.

– Да, да, точно.

– Заведи себе новый аккаунт на Gmail, и я пришлю тебе главы туда.

Себастьян начинает кивать сразу, потом, полностью оценив мое предложение, кивает интенсивнее. Ясно, о чем он думает: мы сможем переписываться постоянно.

Он такой милый, очень жаль разрушать ему иллюзии.

– Будь осторожен, когда работаешь на домашнем компе, – советую я. – Моя мама разработала софт «Разведка предкам». Я лучше многих других знаю, как легко родителям отследить каждый твой шаг.

– Мои папа с мамой скорее ламеры, – смеется Себастьян, – но я учту.

– Ты не представляешь, насколько это легко! – восклицаю я. Не пойму, которое из чувств сильнее: гордость или желание извиниться перед всеми подростками, пострадавшими от первого изобретения моей мамы. – Именно так родители выяснили, что я… что мне нравятся парни. Они поставили софт к нам в облако и видели все мои интернет-запросы, хоть я и чистил историю.

Себастьян бледнеет.

– Родители решили со мной поговорить, тогда я и признался, что предыдущим летом целовался с мальчиком.

Этот случай я упоминал и раньше, но все без утайки еще не рассказывал.

Себастьян ерзает, поворачиваясь ко мне лицом.

– И как они отреагировали?

– Мама не удивилась. – Я подбираю камень и швыряю его вниз со скалы. – Папе пришлось труднее, но он не хотел создавать проблем. Думаю, в своих чувствах он разбирается постепенно. При первом нашем разговоре он спросил, не кажется ли мне, что это временно. Я ответил, что, может, и так. – Я пожимаю плечами. – Я честно не знал. Опыта-то не было. Знал только, что фотки голых парней и голых девушек вызывают у меня примерно одинаковые чувства.

Себастьян заливается густым румянцем. Кажется, я еще не видел, чтобы он так краснел. Он что, обнаженку ни разу не просматривал? Я его смутил? Ничего себе!

– Ты уже занимался сексом? – Вопрос у него звучит немного невнятно.

– С девушками несколько раз было, – признаюсь я. – А парней я только целовал.

Себастьян кивает, словно мой ответ что-то прояснил.

– Ну а ты когда узнал? – спрашиваю я.

Себастьян хмурит лоб.

– О чем? О том, что ты бисексуал?

– Нет! – Я начинаю смеяться, но осекаюсь, чтобы не сойти за насмешника. – О том, что ты гей.

Теперь на лице у него полное замешательство.

– Это не так.

– Что «не так»?

– Ну… это.

Пульс сбивается – точно камешек в колесе застрял, – сердечный ритм нарушен. На мгновение в груди вспыхивает боль.

– Ты не гей?

– Ну, то есть… – Себастьян теряется и пробует начать снова: – Парни мне нравятся, и сейчас я с тобой, но я не гей. Это определенный выбор, и я его не делаю.

Вот что тут скажешь? Ощущение такое, будто я тону.

Я выпускаю его руку.

– Как ты не гей и не натурал… а просто ты, – Себастьян подается вперед, чтоб заглянуть мне в глаза, – так и я не гей и не натурал, а просто я.

Хочу его до боли! Поэтому, когда Себастьян меня целует, посасывая нижнюю губу, я абстрагируюсь от всего остального. Пусть его поцелуй прояснит и убедит, что важен не ярлык – важно это.

Увы, не получается. И пока мы целуемся, и позже, когда встаем и пускаемся в обратный путь, я по-прежнему чувствую себя тонущим. Себастьян хочет прочесть готовые главы романа, написанного о любви к нему. Но как мне ему довериться, если совсем недавно он без обиняков заявил, что не говорит на языке моего сердца?

Глава четырнадцатая

Всубботу под вечер Осень бежит за мной по нашей подъездной аллее. Едва мы оказывается в безопасном отдалении о дома, на меня обрушивается шквал вопросов:

– Ты с ним разговаривал, когда я пришла?

– Угу.

– И ты утверждаешь, что не нравишься ему? Таннер, я же вижу, как он на тебя смотрит!

Я разблокирую дверцы машины и открываю водительскую. На допрос Осени я стопроцентно не настроен. Мы с Себастьяном разговаривали сегодня утром, но в голове у меня до сих пор кружится сказанное им в четверг:

«Это не так».

«Я не гей».

– Ты сам что, не видишь, как он на тебя смотрит?!

– Осси! – Это не отрицание и не подтверждение. Как временная мера должно сработать.

Осень залезает в машину следом за мной, пристегивает ремень и поворачивается ко мне.

– Кто твой лучший друг?

Как правильно ответить на этот вопрос, я знаю.

– Ты! Осень Лето Грин. – Я завожу мотор и смеюсь, хотя на душе скребут кошки. – И имя у тебя лучшее из худших!

– А кому ты доверяешь больше всех на свете? – осведомляется Осень, проигнорировав подкол.

– Папе.

– А после него? – Она поднимает руку. – И после мамы, бабушки, родных и так далее?

– Вот Хейли я совершенно не доверяю. – Я оглядываюсь, чтобы задним ходом выехать с подъездной аллеи. Полагаться только на камеру заднего вида тюнингованной «камри» папа не позволяет.

Осень хлопает по приборной панели.

– Я вопрос задала! Хорош стрелки переводить!

– Ты мой лучший друг. – Я кручу руль и выезжаю из нашего жилого комплекса. – Тебе я доверяю больше всех.

– Тогда почему мне кажется, что ты утаиваешь от меня что-то важное?

Это не девушка, а собака с костью! Сердце снова превращается в отбойный молоток, стук-стук-стук, стучащий в груди.

Когда пришла Осень, я впрямь говорил по телефону с Себастьяном. Мы обсуждали мероприятие для молодежи СПД, на которое он собирался сегодня после обеда.

Его не-гомосексуальность мы не обсуждали.

Мой роман мы не обсуждали.

– Ты с ним двадцать четыре часа в сутки, – подкалывает Осень.

– Во-первых, мы, честное слово, работаем над моим романом, – заявляю я, и в наказание совесть мне колют метафорические ножи. – Ты предпочла работать с Клайвом – и я не против, – но в итоге моим напарником назначили Себастьяна. Вот мы и общаемся. Во-вторых, я не знаю, гей он или нет. – Вот это точно не ложь. – В-третьих, его сексуальная ориентация нас не касается.

Меня она касается, только потому что…

Лишь сейчас я понимаю, что наполнить наши отношения кислородом из-за пределов мирка Себастьян + Таннер было бы здорово. Сама возможность довериться кому-то, помимо папы с мамой, для меня как глоток свежего воздуха, первый за несколько недель. Больше всего мне хочется поговорить с кем-то, особенно с Осси, о случившемся в четверг.

– Если он впрямь гей, – Осси грызет ноготь, – надеюсь, его предки не встанут на уши. Вот даже жаль его. – Она поднимает свободную руку. – Знаю, что ты не гей, но почему сыну епископа не позволено увлекаться парнями?

От ее слов мне чуток не по себе. Почему я до сих пор не открылся Осси? Ну да, напугала мамина паника при переезде, а дружба с Осенью для меня как твердая почва под ногами. Наверное, мне рисковать не хотелось. Тем не менее Осень Лето Грин самая незашоренная из моих знакомых, верно?

– Кому-то нужно получить откровение, – говорю я, глядя на нее. – Вызвать пророка и сказать, что пора возлюбить ЛГБТ-сообщество.

– Так и выйдет, – говорит Осень. – Кто-то получит откровение. В ближайшее время.

Откровения играют важную роль в веровании СПД. Идея вполне прогрессивная: во времена глобальных перемен церкви нужна Божья помощь. В конце концов, они Святые Последних Дней. Они верят, что откровение – то есть послание от самого Бога – может получить любой, если ищет его с благими намерениями. Но лишь живущий ныне пророк – президент СПД – может получать откровения, которые изменят церковные постулаты. Он (всегда он, а не она) с двумя советниками и Кворумом Двенадцати Апостолов (тоже мужчин) «по вдохновению Святого Духа» определяет, какова позиция церкви по тому или иному вопросу и стоит ли ее менять.

К примеру, горячая тема – разрешенная в прошлом полигамия. Мать Осени как-то объяснила мне, что в первых мормонских поселениях было слишком много женщин и слишком мало мужчин-защитников. То есть, взяв по несколько жен, мужчины могли лучше заботиться о женщинах. Однако сам я копнул чуть глубже и вычитал, что правительство США многоженство не одобряло и не давало Юте статус штата. В 1890 году президент СПД Уилфорд Вудрафф (очевидно, получив соответствующее вдохновение) объявил, что Бог больше не приемлет многоженство. По счастливому совпадению именно это хотели услышать в правительстве США, и Юта стала штатом.

Откровение о принятии открытых членов ЛГБТ-сообщества в лоно церкви – единственная ниточка надежды, за которую я цепляюсь, когда позволяю себе мечтать о будущем с Себастьяном. Сам Бригам Янг говорил: мормонам нужно не просто принимать на веру то, что лидеры церкви называют правдой Божией, а молиться и искать эту правду в себе.

Разумеется, Папаша Янг имел в виду не гомосексуальность, но в современном мире живут и немормоны, надеющиеся, что откровение о негреховности гомосексуальности – всего лишь вопрос времени.

Но вот уже легализованы однополые браки, а такого откровения пока не случилось. Осень барабанит пальцами по бедрам в такт музыке. Предыдущие песни я не слушал, а эта мне очень нравится – и медленный, нарастающий ритм, и хриплый голос исполнителя. Слова поначалу кажутся невинными, но песня явно о сексе, как почти все по радио.

Исподволь я начинаю думать о сексе. Что почувствовал бы я с Себастьяном? Как бы все произошло? Как бы мы… любили друг друга? Столько неизвестного, волнующего и одновременно пугающего.

– Ты говорил с Сашей? – нежданно-негаданно спрашивает Осень.

– О чем?

– О выпускном, – отвечает она, смерив меня недоуменным взглядом.

– В самом деле, Осси! Ты что на этом зациклилась?!

– Ты сам сказал, что пригласишь ее.

– Ну а тебе-то что?

– Хочу, чтобы ты пошел на выпускной бал. – Осень обворожительно улыбается. – Еще не хочу идти с Эриком одна.

Упс, а это звоночек!

– Погоди, почему это?

– Просто не хочу торопить наши с ним отношения. Эрик мне нравится, только… – Осень смотрит в окно и поникает, увидев, что мы уже на озере.

– Только что? – уточняю я, зарулив на парковку.

– Нет, ничего такого. Эрик хороший. Мне только хочется, чтобы ты пошел на выпускной. – Осень удерживает мой взгляд секунду… две… три. – Ты точно не хочешь пойти со мной?

– Так ты хочешь пойти со мной? Блин, Осси, если нужно, я с тобой пойду!

– Поздно. Я не могу кинуть Эрика, – говорит она, ссутулившись.

По венам растекается облегчение. Себастьян понял бы, но танцевать с Осенью, когда хочется быть с Себастьяном, кажется несправедливым по отношению к ним обоим.

Я глушу мотор, откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза. Не хочу торчать здесь с Мэнни и с другими ребятами из школы, которые катают по парковке радиоуправляемые машины. Хочу домой, за ноутбук, чтобы выплеснуть огненную лаву, бурлящую у меня в голове. Себастьян расстроил меня и, как назло, уехал на целый день, когда в моей душе полный раздрай.

– Сколько девушек у тебя было?

– Что? – Я перевожу взгляд на Осень, ошарашенный ее внезапным вопросом.

Странные угрызения совести накатывают даже задним числом: я подло изменял Себастьяну, я спал с другими.

Осень заливается краской. Похоже, ей очень неловко.

– Мне просто любопытно. Порой чувствую себя последней девственницей на свете.

Я качаю головой.

– Это неправда, зуб даю.

– Ага. Типа у тебя однозначно за поясом целый воз романов, про которые я знать не знаю.

Господи, а она меня пугает!

– Осси, тебе известно, сколько девушек у меня было. Три. Джесса, Кейли и Трин. – Я тянусь к ее руке. Мне нужно на воздух. – Пошли!

Когда-то озеро Юта было прекрасно – большое, полноводное, идеальное для всех экологически небезопасных видов водного спорта, которые сразу после нашего переезда жутко пугали моих родителей. Папу послушать, так аквабайки – сущая дьявольщина.

Сейчас уровень воды понизился, а цветет она так, что даже в годный для купания день мы не полезли бы в озеро. Вместо этого мы просто устраиваемся на берегу прямо за парковкой, жуем пиццу, которую принес Мэнни, и швыряем камни подальше к горизонту.

Я мечтаю о колледже, о жизни в большом городе, где можно провести день хоть в музее, хоть в баре за просмотром футбольного матча – найти кучу классных занятий, помимо просиживания штанов и пустой болтовни, которыми мы вечно развлекаемся в школе. Я мечтаю убедить Себастьяна уехать со мной и доказать ему, что геем быть не стыдно.

Коул привел несколько друзей по колледжу, которых я не знаю, и вместе с ними запускает у парковки квадрокоптеры. Таких здоровенных, шумных, не гнушающихся ругани качков я побаиваюсь. Я, конечно, не Мэнни, но и ни разу не хлюпик, а мое ледяное спокойствие многие почему-то расценивают как угрозу. Один из качков, Илай, на меня смотрит хмуро и оценивающе, а на Осень так, словно хочет завернуть ее в пиццу и съесть. Он подозрительно мускулистый, с бычьей шеей и неровной, усеянной постакне кожей.

Осси жмется ко мне: якобы она моя девушка, ну а я мигом вживаюсь в роль бойфренда – обнимаю ее и перехватываю взгляд Илая. Тот отводит глаза.

– Нет желания попробовать? – шучу я.

– Нет, – бурчит Осень.

После того как Осень прервала наш утренний разговор, Себастьян уехал на мероприятие в каком-то парке Саут-Джордана. Домой он вернется лишь после шести, но это не удерживает меня от поминутной проверки сообщений: не появились ли эмодзи с тайным смыслом?

Нет, не появились.

Мне не нравится, что разговор мы прервали небрежным «Созвонимся позже», а еще меньше – что Себастьяну невдомек, как сильно меня задело сказанное в четверг. Я читал о таком в брошюрах, которые принесла мама, – у детей-квиров обостренная неуверенность в себе, страх, что нас отвергнут не из-за личных качеств, а из-за нашей глубинной сущности, – но сам подобного прежде не испытывал. Если Себастьян не считает себя геем, какого черта он ко мне липнет?!

Я плотнее прижимаю Осси к себе: тяжесть ее тела успокаивает.

Мэнни зовет нескольких парней помочь ему собрать большой радиоуправляемый «Хамви»[54]54
  «Хамви» – американский военный внедорожник. Обладает высокой проходимостью, пригоден к транспортировке по воздуху и десантированию парашютным способом.


[Закрыть], потом они по очереди катают его по неровной земле, по тропке к озеру, по некрупным камням вокруг парковки.

Отвлекает нас шум драки, завязавшейся поодаль, возле моей машины. Приятели Коула хохочут и тузят друг друга. На наших глазах крепыш, которого, кажется, зовут Мика, сбивает Илая с ног. Илай брыкается, толкается, пинается, а встать не может. Не представляю, за что его повалили наземь. Потасовка явно дружеская, но мне в кайф видеть его уложенным на лопатки. С Илаем мы и парой слов не перекинулись, но у него на лбу написано: «Придурок».

– А ну слезь с меня, педик! – вопит Илай.

Внутри меня абсолютный ноль – все замирает. Энергия, до самой последней капли, расходуется на то, чтобы сохранить лицо.

Осси тоже замирает в моих объятиях. Слово «педик» эхом летит над озером, но за живое оно задело только нас двоих.

Мика смеется еще громче и помогает Илаю встать.

– Да у тебя хренов стояк, ты, педрила гребаный! – Илай отряхивает джинсы. Он раскраснелся пуще прежнего.

Я отворачиваюсь, якобы решив просто полюбоваться горами на горизонте, но, когда бросаю взгляд на Осень, вид у нее такой, словно она готова оторвать Илаю яйца голыми руками. И не упрекнешь ее: я в шоке от того, что кто-то до сих пор так говорит.

Мика отходит в сторону как ни в чем не бывало и поднимает свою упавшую радиоигрушку. Остальные направляются к нему. Все, инцидент словно волной смыло…

– Мудак! – шипит Осси, смотрит на меня, а я пытаюсь сдержать гнев и улыбнуться. Еще я мысленно зову Себастьяна и наконец понимаю, откуда его фальшивая улыбка. От большого опыта.

Осень встает и стряхивает с джинсов сухие травинки.

– По-моему, нам пора.

Я следую ее примеру.

– С тобой все в порядке?

– Да, – отвечает она. – Просто компания не нравится. Зачем Коул общается с этими отморозками?

Мне компания тоже не нравится, и я вздыхаю с облегчением.

– Понятия не имею.

– Ребята, вы же только что приехали! – протестует Мэнни. – Вы что, не хотите эти тачки погонять?

– Я сказала Таннеру, что утром чувствовала себя неважно, – врет Осси. – Сейчас еще хуже стало.

– Я ее личный таксист. – Я пожимаю плечами, словно Осень утаскивает меня против моего желания. Наверное, коктейль из радиоуправляемых машинок и гомофобии мне не в кайф.

Мэнни провожает нас к машине и вдруг останавливает меня у водительской двери.

– Таннер, Илай там такую пургу нес…

У меня аж затылок потеет.

– А что он нес?

– Да ладно тебе! – смеется Мэнни и многозначительно смотрит в сторону: не заставляй, мол, меня говорить об этом вслух. – Короче, Илай – идиот.

Я тянусь к двери, собираясь ее открыть.

Странно-то как…

Плохо-то как…

Похоже, Мэнни знает мой секрет. Откуда он знает?

Только Мэнни с толку не собьешь – он поднимает солнечные очки на лоб и озадаченно прищуривается.

– Погоди, Танн! Чтобы ты знал: у нас все ровно. Так ведь? Я никому не позволил бы лить на тебя дерьмо.

Когда Мэнни сжимает меня в объятиях, я не сопротивляюсь, но рядом с ним чувствую себя крохой. Перед мысленным взором прокручивается пленка воспоминаний, и бедный, низкооплачиваемый кинофрик выискивает футаж, где Мэнни догадывается, что мне нравятся парни. Конкретные кадры не находятся, шансов было хоть отбавляй.

– Мэнни, братан, ну конечно же, у нас все ровно! Я вообще не понял, в чем проблема.

Мэнни отстраняется, смотрит на Осень, которая стоит не шевелясь, потом снова на меня.

– Нет-нет, прости, братан, я был не в теме. – Мэнни пятится от меня, разворачивается и уходит, оставив нас с Осенью в облаке ветреной тишины.

– Что это было? – спрашивает Осси, глядя ему вслед.

– Почем мне знать? – Я смотрю на нее, подбирая простое объяснение. Это же моя фишка: соображаю я быстро, на ходу. Обычно даже на лету. А сегодня… Не знаю, может, я устал. Может, выбит из колеи отрицанием Себастьяна. Может, надоело обороняться. Может, ураган чувств, лжи и полуправды сорвал ставни с окон, и Осси смотрит мне прямо в душу.

– Таннер, в чем дело?

Таким же тоном Себастьян на горе сказал: «Не понимаю, почему ты так расстроен». Все она понимает, как и Себастьян. Осси просто хочет услышать это от меня.

– Кажется… – Я поднимаю глаза к небу. Над нами летит самолет, и я гадаю, куда он направляется. – Кажется, я влюблен в Себастьяна.