Текст книги "Горец IV"

39

Это действительно выяснилось вскоре. Уже через несколько минут.

Конан и Дункан еще не успели выбраться из дворца – как вдруг слитный топот множества ног, шагающих навстречу, заставил их остановиться.

Повернуть обратно, попытаться найти другой выход? Поздно. Сзади – тоже гул марширующих сапог.

Наверное, вся охрана дворца спешит сейчас к этому выходу. И гарнизон города, должно быть, тоже поднят по тревоге… Плохо дело!

Не потому плохо, что не удастся проложить дорогу к свободе. Это как раз удалось бы… Нет еще такого отряда, который сумел бы надежно преградить путь двум носителям Силы! Однако, чтобы пробиться – надо будет убивать. Людей. Смертных. Виновных лишь в том, что они намереваются выполнить свой долг.

Эта мысль сейчас была ненавистна Дункану. А Конану она всегда была ненавистна.

Они остановились и стали спокойно ждать, когда стража появится из-за поворота.

Трудно сказать, как могло бы все обернуться. Возможно, им бы и удалось обойти эту преграду. Ведь стражники почти наверняка не знали, кого именно им поручено задержать!

Однако случилось так, что впереди того отряда стражников, который вышел на них, шагал недавний противник Дункана.

Мастер Секиры.

Он успел прямо поверх обычной одежды накинуть клановый тартан-плащ и юбку-килт. Тех самых цветов…

И та же секира все еще была в его руках. А по щекам пролегли влажные дорожки.

Воистину: дороже родного отца был ему Учитель. И не был он намерен жить, если Учитель не отомщен.

Страшная это сила – месть… На себе самом испытал Дункан ее коварство.

Дальнейшее произошло мгновенно.

Дункан и Мастер Секиры встали друг против друга. Обменялись взглядами. В одном взгляде была жгучая ненависть, в другом – пустота была…

И, одновременно взметнув оружие, – ударили. Тоже одновременно. Целясь друг другу в узкий промежуток между подбородком и ключицами.

Конан словно только сейчас увидел, что хотя на боку у Дункана уже висит палаш, отстегнутый было перед схваткой в том самом зале, но в руках у него – все еще зажата секира.

Редко приходилось видеть Конану, чтобы два взмаха совпали в такой точностью…

Никто из этих двоих не думал о защите. Думали лишь о том, чтобы поразить противника.

Мастер Секиры – потому, что ненавидел своего противника, считал его даже не противником, а врагом. А как же иначе?

А Дункан – потому, что чувствовал свою вину… И потому, что знал о том, какова бывает боль души. Больше, несравненно больше, чем боль тела при самой лютой пытке!

И не мог он допустить, чтобы кто-то по его вине продолжал влачить жизнь с неисцелимо изувеченной душой…

Одна голова отскочила сразу – и кровь ударила из открывшихся артерий тугой струей, высота которой была не менее полудюжины ярдов.

А вторая, оставшись на перерубленной шее, удержалась там несколько жутких секунд. Лишь когда рухнуло тело, она откатилась в сторону.

…И бежали солдаты в ужасе перед голубым кружащимся вихрем – бежали под треск сыплющихся с железных доспехов искр и грохот самопроизвольно разряжающихся мушкетов…

Ни один из них не был в зале, когда такой же вихрь вырвался из обезглавленного тела Мак-Фуада. А тот, кто был, тот, кто привел их – лежал теперь на земле. И голова его тоже отделилась от туловища.

Говорили в старину: если «кошелек или жизнь» – тогда жизнь. Если «честь или жизнь» – тогда честь.

40

Они бежали. Поэтому и Конан тоже сумел бежать.

Вернее, даже не бежать – уйти… Он не унизил себя бегством.

Та часть мозга Конана, которая еще сохранила способность размышлять, должна была испытать удивление при виде того, что больше никто не встретился ему на пути. Но удивления Конан не испытал – принял все как должное.

Действительно, народ отнюдь не высыпал на улицы. Совсем наоборот!

Город словно обезлюдел. Конан брел, не оглядываясь по сторонам, но даже в таком состоянии он заметил, что не только ворота закрыты, – но и опущены ставни на окнах.

Не более получаса потребовалось ему, чтобы выйти за пределы города – таков был тогда Эдинбург… Еще сколько-то минут – и городская стена с выступами башен тоже скрылась из виду…

Ничего больше не напоминало о столице. Словно и не было ее.

Он шел, тяжело ступая. Не знал, куда идет, не знал, зачем. Шел – и разговаривал на ходу сам с собой.

Или не с собой он говорил?

– Тяжело мне, Учитель…

– Не раз жаловался ты мне на это, когда был учеником. Теперь – ты сам уже стал Учителем. И когда же было тяжелей?

– Сейчас…

– Что ж, растет тяжесть – растет и сила, чтобы нести ее!

– Зачем – нести?

– Недавно тебе задавал этот же вопрос твой ученик. Вспомни, что ты ответил ему!

– Да, я нашел ответ… И вот – нет больше моего ученика!

– Я понимаю – это нелегко…

– Как ты можешь понять это, Рамирес… Разве тебе приходилось терять учеников?!

– Мне – многое что приходилось… – Рамирес усмехнулся в усы. Усмешка эта была горькой.

И Конан вспомнил Священный отряд, оставленный без помощи. А потом он вспомнил еще один Священный отряд, – брошенный под дула бомбард, на убой…

– Ты прав. Прости меня, Учитель…

– Видишь – ноша Учителя уж никак не легче ноши ученика…

– Вижу. И все-таки совесть моя неспокойна. Ведь я сам выбрал его себе в спутники…

Слышно было, как Рамирес рассмеялся в своем далеке:

– Ты? Ты выбрал его?!

– А разве нет?

– Нет! Не ты выбрал его, и не я выбрал его, и не он выбрал для себя эту участь. Вспомни…

И Конан снова вспомнил.

Вспомнил, как разговаривали они в космическом Нигде. Вспомнил он и древнюю притчу о том, какого рода сопровождающий нужен сильному путнику.

Вспомнив все это, он в ярости ударил кулаком по эфесу меча.

– Я знаю, что ты скажешь, Рамирес! Ты скажешь: «Имя того, кто выбирает – Судьба!» Так?

– Ну… Пожалуй, так… – казалось, что голос Рамиреса звучит неуверенно.

– Значит – мы в ответе за Судьбу!

– За Судьбу нельзя быть в ответе… – с прежней неуверенностью возразил Рамирес.

– Значит – можно! Можно все, кроме одного! Нельзя – делать человека целью!

– Смотря какова эта цель…

– Да какова бы она ни была! Кстати, какова она в моем случае – помнишь?

– Помню. Найти ключевой момент…

– Да. И что же – нашел ли я этот момент? И вообще – искал ли я его?! Нет. Я Дункану помогал в его поисках. А Дункан – совсем другое искал…

– И теперь я сам найду себе цель… – продолжал Конан. – Дункан просил дать цель ему – и я дал… Месть! И теперь я вижу, к чему это привело…

Шаг за шагом Конан все больше удалялся от города. Он знал, откуда он идет. А куда идет – не заботило его.

– Я – не буду ни у кого просить указаний! Приведет мой Путь к какому-нибудь «переломному моменту» – хорошо. Нет – значит, нет…

Долго молчал Рамирес, прежде чем ответить. Но наконец нашел нужные слова:

– Ну что ж… Если так – то я, видимо, не могу больше считаться твоим Учителем. Но все-таки одно указание я тебе еще дать могу… Посмотри вокруг! Тебе кажется, что ты идешь, куда глаза глядят? И куда же они глядят у тебя, а?

Конан посмотрел вокруг.

Все-таки Рамирес был прав. И значит, он не перестал быть его Учителем.

Конан мог бы дать любую клятву: он не выбирал дорогу. Значит, дорога выбрала его?

Не дорога – Путь…

Он стоял на том самом тракте, который вел к Катрин и ее Школе.

И из того же далека, откуда только что слышалась речь Рамиреса, долетел теперь женский голос:

– Да, любимый… Иди туда, иди!

– Как могу я… – попытался возразить Конан. И осекся на полуслове.

Словно серебряный колокольчик вывел далекую трель… Это рассмеялась женщина.

– Конечно, не можешь, любимый! Конечно, не можешь ты забыть меня… Но если Герда не ревновала тебя к Бренде, а Бренда – к Луизе, то неужели мы трое приревнуем тебя к Катрин, четвертой из нас?

И снова пропел серебряный колокольчик, но уже тише, уже в большем отдалении:

– Пора, наконец, найти тебе женщину, которая не будет стариться, как не будешь стареть и ты…

Конан ждал, вслушиваясь в тишину. И когда он уже не надеялся услышать продолжение, – вот тут-то оно и последовало.

– Помни: ты нужен там… – чуть слышно донеслось до него порывом ветра.

И больше – ни слова…

Говорили в старину: если ты уже готов уйти в иной мир – вспомни, все ли ты сделал в этом…

41

Конан почти дошел до того места, куда лежал его Путь. Он знал теперь, что надлежит ему делать.

Цель его – множить число знаний о Силе. И помогать множить число тех, кто обладает Силой. До тех пор, пока весь род человеческий не приобщится к ней…

Это работа – не на десятилетия. Пожалуй, даже и не на века.

Что ж, времени ему – не занимать. Да и не одинок он будет на этом Пути…

Пожалуй, это новый выбор для бессмертного – творить Жизнь. А если так…

Если так – зачем ему носить с собой Смерть?

Смерть мерно покачивалась при каждом его шаге, прикрепленная к поясу. Мощная, стремительная и безжалостная смерть – в лакированных ножнах с костяной рукоятью…

Меч-катана.

Много веков прошел с ним вместе этот меч, и жизней он унес не меньше, чем иная война. Не пришла ли пора им расстаться?

Конан бережно обнажил древний клинок и долго смотрел на него. А потом вложил обратно в ножны.

Потому что не было злобы в оскале дракона, голова которого красовалась на рукояти.

Потому что не меч есть все, а все есть меч.

Потому, что высшая цель меча – не приносить смерть, а дарить жизнь…

Тропа огибала холм. Сразу же за поворотом она раздвоится: основная дорога уйдет к горам, на север, а маленькая, скрытая умной травой тропинка, отклонится влево.

К Школе…

Конан сделал шаг за поворот – и замер. Всего несколько минут прошло. А Судьба уже подтверждает, что прав он был, не расставшись с мечом.

Видно, именно сейчас пришло для меча время дарить жизнь, принося смерть…

Уже не скрывала трава тропинку. Она была безжалостно измята, вытоптана четырьмя парами ног.

Четверо шли к увитому плющом дому, безошибочно выбирая путь.

Первого невозможно было спутать ни с кем. А даже если его самого не узнать, – то меч его ни с каким другим не перепутаешь.

Это – огромный меч-эспадон. Он лежит у идущего на плече, уже заранее извлеченный из ножен.

Меч второго – почти столь же велик. Сам второй из идущих к дому тоже ростом почти не уступает первому.

Лица его не видно, оно полускрыто странной маской, напоминающей забрало шлема. Впрочем, эту маску вполне можно считать его лицом…

Третий – худощав, быстр в движениях. Вместо меча у него на поясе – слабо изогнутая сабля европейского образца.

Четвертый…

Четвертый держится чуть позади, особняком. Кожа его черна и покрыта многоцветьем боевой раскраски. Под плащом не разобрать, какой у него клинок, но в руках – африканский ассегай: копье с мечевидным наконечником.

Похоже, африканец здесь на положении если не раба, то слуги. Он – единственный из всех – нагружен котомками.

Троих первых узнал Конан. Даже третьего узнал, которого видел впервые.

Это – Уолтер Райнхардт.

Прямо перед ним идет Слэн Квинс, «Красавчик Слэн». Он так бережет свое лицо, что всегда прикрывает его кованым забралом.

А тот, кто идет впереди, тот, кого нельзя не узнать, – конечно же, Черный Воин…

Все они в ТОЙ его жизни уже приняли смерть. В ТОЙ – но не в ЭТОЙ…

Четвертого Конан узнать не сумел. Возможно, мешала боевая раскраска лица.

А может быть, потому не узнал, что не привык видеть его в обществе этих троих?

Но это теперь уже не важно.

Как он почувствовал их ауру?

Это тоже сейчас не важно. Потом! (Если будет оно – «потом»…)

Как они не почувствовали его ауру?

Это тем более не важно. Не почувствовали – тем хуже для них!

Как нашли этот дом?

Это – важно, но не в первую очередь. На то он и Черный Воин, чтобы найти…

Важно другое. Что сейчас делать? Справится ли он со всеми четырьмя сразу?

Последний вопрос не имел ответа.

Конан знал, что среди смертных один боец наивысшего уровня может одолеть четверых – уровня высокого. Но это – среди смертных…

Те, кто обладает Силой, слишком редко собирались вместе в числе, превышающем два. Да и то из этих двоих, как правило, кто-то оставался один…

Все схватки – были поединками. Никогда еще не приходилось проверять, каково это – драться одному против нескольких.

А вот на вопрос, «что делать?» – ответ напрашивался сразу. Надо, использовав внезапность, подкрасться сзади – и напасть без предупреждения.

Тогда удастся снять двоих, прежде чем остальные опомнятся. Если очень повезет, – то даже троих.

Единоборства с Крагером всех Крагеров Конан не боялся: тот ведь уже дважды терпел поражение от его меча. Да и если Слэн тоже уцелеет, – двое все-таки меньше, чем четверо…

Но в этом случае под первый удар должен был попасть чернокожий…

Что-то мешало Конану принять это решение.

– Я могу вам чем-то помочь, джентльмены? – громко произнес он.

Четверо обернулись.

Говорили в старину: нельзя поступать с врагом так же, как он желал бы поступить с тобой. Иначе – чем ты лучше своего врага?

42

Обернулись четверо – и вот уже в грудь Конану смотрят три клинка. Да еще и острие ассегая, не уступающее любому клинку ни остротой, ни размерами. Но, словно не довольствуясь этим, – негр, распахнув плащ, левой рукой нащупывает за поясом свой клинок.

И уже видно: это – серповидный ятаган.

Меч сопровождает человека сквозь всю его жизнь, как бы срастается с ним. Поэтому не удивительно, что Конан сперва узнал клинок, а потом только

– его владельца.

– Датворт! – отчаянно выкрикнул он.

Черное лицо под слоем краски озадаченно вытянулось. Ах, вот в чем дело…

Здешний Датворт – незнаком с Конаном. Пути их должны были пересечься еще нескоро и не на этом континенте.

И тогда единым мысленным посылом (мозг его едва выдержал это напряжение) – Конан послал Датворту видение его прошлой жизни. Так, как делал он это с Дунканом…

Датворт вздрогнул всем телом. За какое-то мгновение на плечи ему обрушился груз нескольких сотен лет.

Он и Конан в снегу, на горном перевале… Их встреча сто лет спустя, в огромном и шумном городе, столь не похожем на здешние города…

И – чуть позже: его собственная гибель от меча Черного Воина…

Столь же мгновенно, как осознал он все это, – Датворт принял решение. Теперь он понимал, на чьей стороне ему следует быть…

К сожалению, это понял не он один…

Слэн вскинул свой меч: как будто рубящим движением, но на самом деле

– эфесом вперед.

Конан знал, что это значит. И в тот миг, когда сработал укрытый в эфесе пружинный самострел – он был готов отбить летящий дротик. И отбил бы, будь направлен удар в него.

Но зазубренная стрела вонзилась в Датворта…

Негр покачнулся, хватаясь за грудь. А Квинс шагнул к нему с занесенным мечом.

Но в тот же миг в воздухе просвистел ассегай. И тут уже зашатался человек в стальной маске, пронзенный насквозь.

Так и стояли они друг напротив друга – едва удерживаясь на ногах, пытаясь одной рукой вытащить из груди глубоко впившееся железо, а другой уже изготовив клинки.

Кто из них первым придет в себя?

Остальные трое не стали этого дожидаться…

Все-таки бой получился не «один против четырех», а «двое на одного».

Странным был этот бой…

Знал Конан, тысячи раз ведь проверял он на себе: серьезную схватку мозг в памяти не сохраняет. Лишь со стороны глядя, можно кое-что запомнить.

Но – некому глядеть со стороны…

Тем не менее, про эту схватку он твердо знал одно: была она короткой.

Много короче всех остальных его схваток с Крагерами…

Все же, сколь ни скоротечен был бой, вспышка высвободившейся Силы, придя откуда-то со стороны, опалила его участников, заставила их замереть на мгновение.

Датворт это? Или Слэн Квинс?

Потом, потом, не до того…

И схватка разгорелась снова – но недолгим был ее жар…

Странно…

Это безусловно был «ключевой момент». Причем – из важнейших. И все свершилось столь быстро и просто, как никогда до того не бывало.

Даже слова ни единого не было произнесено.

Упал Райнхардт. Мгновение спустя, следом за ним тяжело ударилось о землю тело того, который только что звался Черным Воином.

И две вспышки слились в одну…

Видно, так и проявилось отличие наивысшего уровня от просто очень высокого…

Говорили в старину: настоящего воина непросто вовлечь в схватку. Но уж если будет он вовлечен…

ЭПИЛОГ

Датворт сидел на земле. Торс его был разрублен от плеча почти до пояса, но страшная рана затягивалась прямо на глазах.

А Квинсу удар ятагана пришелся не по туловищу, а поперек шеи. И теперь лицо в полумаске смотрело в осеннее небо – между тем, как тело «Красавчика Слэна» распласталось спиной вверх.

Это из него тогда истекали остатки Силы…

– Так как же будет с пророчеством? – спросил чернокожий, как только вновь смог говорить.

Конан улыбнулся:

– С каким пророчеством, брат?

– Ну… будто не знаешь… О том, что должен остаться только один!

И снова улыбнулся Конан Мак-Лауд:

– Это – старое пророчество. Забудь о нем, брат! А новое пророчество гласит: никогда больше ты не будешь один…

Конан легко поднялся, помог встать и Датворту.

– А теперь – пошли!

Негр посмотрел на него с непонятной робостью:

– Иду, Учитель…

И они оба направились к дому, крыша которого была увита плющом.

И каждый раз, когда ноги идущих отрывались от земли, – на этом месте распрямлялись травяные стебли, скрывая их след…