Текст книги "Записи Эндрю"

Все думал над тем, как бы пробиться сквозь стену, которую так умело и надежно выстроил Джимми. Кажется, понял причину, докопался до истины. Но для начала необходимо надавить и причинить боль, чтобы затем помочь.

Суббота.

Мы сидели, глядя друг другу в глаза. В этот раз я не был намерен отступать.

– Я долго думал о нашей последней встрече. То, что ты заговорил, вначале показалось мне игрой собственного воображения. Но чем больше проходило времени, тем отчетливее становилась картина у меня перед глазами. Мне не показалось, ты действительно заговорил и хотел меня предупредить. О чем ты хотел меня предупредить, Джимми?

Мой голос был тверд. Со стороны могло казаться, что я хочу напугать мальчика, но это было не так.

– Скажи, Джимми, мне угрожает опасность?

Мальчик не отводил от меня взгляда, немного подождал, а затем слегка кивнул.

– На моей новой работе?

Джимми в очередной раз кивнул.

– Ты ведь знал, что твой отец умрет? Отвечай, Джимми! Знал? – спросил я, повысив голос.

Глаза мальчика расширились не то от ужаса, не то от удивления.

– Да, – ответил он, закрыл руками лицо и заплакал.

Это «да» он еще несколько раз повторил сквозь слезы.

Я подошел, взял его на руки и крепко обнял. Я гладил его по голове и успокаивал, пока мальчик не перестал плакать. Посадив его на стул, я сел на корточки, чтобы быть на его уровне, и продолжил разговор:

– Ты не виноват, Джимми. Твой отец серьезно болел. Жизнь покидала его тело день за днем. То, что ты знал, ничего не могло изменить, понимаешь?

– Еще вечером я знал, что папы завтра не будет. Утром, как проснулся, побежал к нему. Я звал его, держал за руку, но папа не отвечал, он только тяжело дышал.

– Ты это чувствуешь? Видишь?

– Я знаю, что случится что-то плохое, и чем это плохое ближе, тем сильнее я чувствую.

– Ты думаешь, что место, в котором я работаю, плохое?

– Да.

– Но почему?

– Плохое, плохое место! – Джимми вскочил и продолжал выкрикивать. – Плохое! Плохое! Плохое!

Я испугался и подскочил к нему, но он освободился от моих рук. Джимми подошел к окну, встал, положил руки на стекло и прислонился лбом.

– Я не знаю, – тихонько сказал он.

– Прости меня, Джимми. Я причиняю тебе боль своими вопросами. Но ты можешь делиться со мной тем, что чувствуешь, и тем, о чем думаешь. Поверь, тебе станет легче, если ты будешь рассказывать.

Джимми повернулся ко мне.

– А теперь успокойся и пообещай мне, что больше не будешь молчать, не будешь все держать в себе. Обещаешь?

Джимми кивнул.

– И не забывай про свою тетю, она ведь так тебя любит. И будет очень рада, если ты заговоришь с ней.

Минут через десять в дверь заглянула тетя Джимми. Она посмотрела на мальчика и заметила, что он плакал.

– У тебя все хорошо, Джимми?

Мальчик кивнул, а она перевела взгляд на меня и поняла, что что-то случилось, но я не могу рассказать. Она вежливо попрощалась и повела Джимми к выходу, рассказывая, что в машине его ждет Софи и вместе им надо придумать, что приготовить на ужин.

Этим же вечером тетя Джимми позвонила и сказала, что ее племянник после ужина сказал «спасибо». Я спросил, как она отреагировал, она ответила, что постаралась скрыть, насколько сильно эмоции переполняют ее, и ответила лишь: «Пожалуйста, дорогой».

В очередной раз удивился проницательности этой женщины. Очень важно было, чтобы Джимми не испытывал лишнего дискомфорта. Все должно идти своим чередом.

Это была наша маленькая победа, моя и Джимми.

В воскресенье невероятно долго спал. Организм решил таким образом передать мне «привет». А Марсик в свою очередь меня пощадил, благодаря позднему ужину. Наконец-то я почувствовал себя отдохнувшим. После завтрака отправился за покупками, вечером ждал к себе Томаса. Накупил овощей, зелени, выбрал рыбу. Но прежде чем приступить к приготовлению ужина, прибрался в квартире.

В дверь позвонили.

– Входи, Томас, открыто. Я на кухне! – прокричал я.

– Я уже в коридоре почувствовал этот невероятный запах, – сказал Томас, проходя в столовую. – Ты уверен, что занимаешься своим делом? Может, тебе нужно было открыть маленький ресторанчик, а не кабинет для душевнобольных?

– Может, я так и сделаю через десяток лет. А пока я нужен людям в этой роли, как и тебе, – ответил я, улыбнувшись. – Ты совсем зарос, Уэлш, решил отпустить бороду?

Он засмеялся и подошел ко мне.

– Что тут у нас? Запеченная пикша, картофель, миска с порубленной зеленью. Тебе помочь?

– Нет, спасибо. Заканчиваю с сервировкой.

– Очень много работы, следственных мероприятий. Я не всегда успеваю побриться или поесть. Даже о Картлендах забыл, а вспомнил только в пятницу и уже сам собирался тебе звонить, – ответил Томас на мою шутку.

– Да, Томас, моя неделя выдалась не менее напряженной. Предлагаю приступить к ужину. А затем обменяться информацией.

Только мы начали есть, как в дверях появилась рыжая морда. Марсик важно прошел на территорию кухни, а затем, недолго думая, запрыгнул на колени к Томасу.

– Не знал, что у тебя кот. Такой красавец.

Томас не стал сгонять Марсика, почесал ему шейку и погладил.

– Удивительно. Марсик не любит чужих. Он либо вообще их игнорирует, либо начинает шипеть, выказывая свое недовольство. Это пикша сделала его чуточку добрее.

Мне нравилось смотреть, как Уэлш ест, он положил много свежей зелени с томатами и несколько кусков рыбы с картофелем. Тарелка его быстро опустела. Он что-то рассказывал про разбой с убийствами. Но я почти его не слушал, только наблюдал за тем, насколько он увлечен. Счастливый человек, один из тех немногих, кто живет, дыша полной грудью.

Вместо чая или кофе я предложил Томасу выпить по рюмочке бренди, мы пересели за барную стойку, где уже лежали мои записи и ноутбук.

– Клиника очень хорошо охраняется. Сотрудники охраны присутствуют на всех этажах, как и камеры видеонаблюдения. Магнитные ключи и пропуска также выдаются с определенной группой допуска, то есть врачи, которые лечат пациентов на втором и третьем этажах, не имеют доступа к пациентам четвертого этажа. Как ты понял, именно пациенты четвертого этажа нас и интересуют. Шестьдесят три человека. Не знаю, как их ранее наблюдали два специалиста. Кстати, о них: Уильям Бериш и Заккери Уилсон. Две противоположности: Заккери – молод, сосредоточен, не склонен заводить дружбу, но и не отказывает в помощи, весьма сдержан, а Уильям – зрел, приятен в общении, дружелюбен, но расслабляться не стоит, он не так прост. Объединяют их образованность и профессионализм. В течение этой недели преимущественно общался с Заккери, он передал мне десять пациентов. Их лечение не вызывает особых сомнений, но некоторые коррективы я бы внес. Пока не могу тебе ничего сказать про этих специалистов. Сюзанну Картленд наблюдает доктор Бериш. Постараюсь быть внимательным в отношении него на следующей неделе. Что касается самой системы, то все очень строго. У меня есть доступ к историям болезней и данным только моих пациентов. Все записи и изменения фиксируются в базе данных. Конечно, я могу зайти в палату любого пациента четвертого этажа, но это также фиксируется. Есть также бумажный архив, который располагается в помещении, находящемся рядом с кабинетом Стоуна.

– Проще говоря, у любого действия есть имя, – вставил Томас.

– Да, ты абсолютно прав. Это осложняет нашу задачу. Сюзанну удалось увидеть только мельком. Думаю, что на следующей неделе смогу понаблюдать за ней на прогулке. Не знаю, что делать дальше. Что бы могло нам помочь? На что обращать внимание?

– Ты знаешь, торопиться не стоит. Даже если Сюзанна абсолютно здорова, мы не можем просто прийти с обвинениями. Нельзя действовать опрометчиво.

– Согласен. Что предлагаешь?

– Просто наблюдай. Работай, как если бы ничего не происходило. Делай свое дело. Если заметишь что-то странное, сразу сообщай мне. Ты, как человек новый, обязательно заметишь, если что-то будет не так. Человек способен более точно подмечать особенности, описывая незнакомца, чем люди, которые имеют к нему какое-либо отношение, которые его знают. К Сюзанне не подходи, не разговаривай с ней, по крайней мере в ближайшую неделю или две. Все должны поверить, что ты действительно захотел от жизни перемен и заинтересован в работе, даже если это не так.

– Ты как никогда прав, Томас, – сказал я с улыбкой. – Из тебя получился бы неплохой психолог.

Он рассмеялся. Мы еще немного поговорили, выпили по рюмочке бренди, после чего Томас отправился домой.

Глава 4. Эрик Ву

Я совсем закрутился и забыл пообедать. В надежде, что хоть что-нибудь осталось от ланча, спустился в столовую на первом этаже. Комната для сотрудников отличалась от столовой для пациентов только размерами, ну и, конечно, меню было чуть более разнообразным. Некоторых пациентов кормили санитары, но в основном все питались самостоятельно в соответствии с четким графиком. Здесь все было по расписанию.

Мой визит пришелся на время между обедом и ужином. От ланча мало что осталось, а ужин еще не был готов. Готовили просто и вкусно. Я взял бифштекс с овощами и направился за стол. Отойдя от раздачи, заметил мужчину за дальним столом. За неделю работы в клинике мне удалось познакомиться почти со всеми специалистами, но этого я видел впервые. Чем ближе подходил к мужчине, тем отчетливее мог разглядеть его необычную внешность. Я уже слышал о некоем докторе Ву, который заведует лабораторией. Мне стало интересно, неудержимо потянуло за его стол.

– Простите, – обратился я, подойдя, к Ву. – Можно мне присесть?

Ву посмотрел на меня, демонстративно оглядел столовую, затем снова вопросительно посмотрел и ничего не ответил.

– Доктор Ву? – спросил я, протягивая руку.

– Эрик Ву, – представился мой визави, пожал руку. – Доктор Саммерс, как понимаю?

– Эндрю Саммерс, – ответил я.

Я присел напротив. Эрик почти закончил обедать, а мне очень хотелось поговорить с ним.

– Ты заведуешь лабораторией на пятом этаже?

– Да. И почти все свое время провожу за работой. Меня редко можно встретить на территории клиники.

– Ты работаешь один? У тебя нет ассистентов?

– Вся моя деятельность организована. И, конечно, никуда без высоких технологий. Готовлю результаты всех анализов, плюс даю рекомендации по назначению и дозировке препаратов. Более того, активно занимаюсь научными разработками.

– Последнее особенно интересно. Какие конкретно научные разработки, если не секрет?

– Основная моя деятельность связана с лекарственными препаратами. Исследую действие, побочные эффекты, дозировки. Вывожу новые формулы, соединения. Наша лаборатория аккредитована, обладает большим ресурсом.

– Ты химик по образованию?

– У меня несколько специальностей, – ухмыльнулся Эрик. – Китайских детей с детства заставляют учиться. И это правильно. Моя мать – американка, отец – китаец, отсюда такая внешность и фамилия. Ответ на твой вопрос: химик, психиатр, фармацевт.

Мне было понятно, передо мной – перфекционист, умный и уверенный, явно чувствующий свое превосходство. Внешность Эрика была не просто экзотичной, он был красив. Худой, высокий, с черными волосами и темно-карими глазами, с тонкими чертами лица.

Эрик уже закончил есть, но не уходил. Мне показалось, что ему тоже был интересен наш диалог.

– Я мог бы не только назначать препараты, а вообще заменить многих из специалистов. Но мне не интересно практиковать, да и нет времени. Образование и опыт позволяют назначать самые эффективные препараты. И при этом имею возможность наблюдать за их действием. Это важно для моей работы.

– Отличная возможность. Настоящий эксперимент, – отметил я.

Пациенты у него как подопытные кролики. Хотя, может, Ву и правда так хорош в том, что делает. А чтобы эффективно лечить людей, нельзя быть отстраненным, участие и небезразличие очень важны.

– А вот какие возможности здесь для врача, имеющего собственную практику, мне не совсем ясно. Кое-что слышал о вас, доктор Саммерс. Многие считают вас отличным специалистом. Возможно, это и так. Трус вы или храбрец? Бросил в молодости работу в клинике, подобной этой, открыл свое дело. Что, надоело возиться с буйными умалишенными? Теперь же решил вернуться. Зачем? Не хватает разнообразия?

Видимо, такой была манера общения Эрика. Некая провокация. Я слегка растерялся от неожиданной нападки, но мне понравилась прямолинейность парня. Он не боялся спрашивать, говорить.

– То, что говорят, – это нормально. О новых людях любят болтать. Но неделя-две, и интерес теряется. Что касается практики, то я действительно закрыл ее на неопределенный срок. Мне представилось, что больше пользы я мог бы приносить в клинике. И это не вопрос какого-то корыстного интереса.

– У нас не так часто появляются новые лица.

– Но в твоих словах есть доля правды, как бы резко они ни звучали. В последнее время я все чаще возвращаюсь к своему прошлому. Тогда я только закончил обучение и поступил на работу в клинику. Бесценный опыт. Мне предложили место, и я согласился. Та клиника мало чем напоминала эту. Она была грязной, пациентов было много, порой их вообще негде было размещать. Я работал почти без выходных, с утра до вечера. Среди помешанных, буйных, среди тех, кто мазал говно на стены, и тех, кто жаждал смерти. В какой-то момент я понял, что долго так продолжаться не может. Да, возможно, это и трусость. Но все чаще стал задумываться о собственной практике. У меня было хорошее образование, опыт и небольшие сбережения. Я арендовал кабинет и ушел из клиники. Трудно сказать, кем я больше работал, психологом или психотерапевтом, но мне нужно было жить, нужны были деньги. По прошествии первого года я сменил свой кабинет, переехал ближе к центру и стал принимать как врач-психиатр. Деятельность моя вполне успешна.

– Пока вы не задумались о своем предназначении.

– Можно и так сказать. На днях я вспомнил свою первую пациентку, вспомнил свою первую работу. Мысли о том, что я нужнее в таком месте, как это, стали все чаще меня посещать.

– Здесь есть возможности для всех, – сказал Эрик и поднялся с места. – Рад знакомству, доктор Саммерс.

– И мне было приятно пообщаться, доктор Ву.

Разговор с Эриком отвлек меня от напряженного утра. К десяти пациентам, которых мне передали ранее, добавились еще десять. На этот раз Уильям передал мне своих подопечных. Среди них были двое, на которых обратил внимание: Дэвид, который хорошо рисовал, и Тамара.

Уильям рассказал, как санитары ежедневно собирают и складывают рисунки Дэвида во время его прогулок. Но, возвращаясь в свою комнату, Дэвид обязательно их раскидывает. Работ было много, и я не успел их хорошо рассмотреть, но они меня заинтересовали.

Что касается Тамары, то был просто сражен.

– Это у нас Тамара, – представил пациентку Уильям. – Знакомься, Тамара, доктор Эндрю Саммерс, он будет тебя наблюдать.

– Здравствуйте, доктор, – сказала Тамара, глядя мне в глаза.

– Здравствуй, Тамара. Не могу не отметить, насколько ты красива.

Девушка смутилась, ничего не ответила. Дело в том, что Тамара – альбинос, очень светлая кожа, серо-голубые глаза, белые волосы, брови и ресницы.

– Тамара – удивительная девушка, – продолжил Уильям. – Но дело не в том, что она альбинос, как ты заметил. Тамара обладает уникальными арифметическими способностями. Тома, продемонстрируешь, как ты умеешь вычислять? – обратился Уильям к Тамаре.

Девушка кивнула и улыбнулась.

– Сколько получится, если триста шестьдесят девять умножить на пятнадцать?

– Пять тысяч пятьсот тридцать пять, – без промедления ответила Тома.

– Эндрю, можешь сам попросить Тамару сосчитать.

– Тамара, перемножь шестьдесят девять и тридцать восемь.

– Две тысячи шестьсот двадцать два, – ответила Тома не задумываясь.

Я мысленно прикинул, что если семьдесят умножить на сорок, то получится две тысячи восемьсот. В ответе Тамары не сомневался.

– В чем секрет, Тамара? – искренне спросил я. Хотя и не надеялся, что она даст мне математическую выкладку.

– Не знаю. Ответ просто появляется у меня в голове, – ответила она.

Мы попрощались с Тамарой и обошли оставшихся пациентов. После чего я совершил обход тех пациентов, которых мне передал Заккери на прошлой неделе.

Ответ Тамары не выходил у меня из головы. Она просто знала ответ на мой вопрос, как и Джимми за несколько дней знал, что его отец умрет. Я никогда не верил в сверхспособности людей, я верю в способности, обусловленные знаниями, практикой и навыками.

Как и следовало ожидать, среди десяти моих новых пациентов Сюзанны Картленд не оказалось. Это было бы сказочной удачей. Мне не был понятен принцип, по которому передавались пациенты. Да и имело ли все это значение. Мне вверили двадцать человек, которым я действительно мог помочь.

Что касается Сюзанны Картленд, то я имел возможность наблюдать за ней во время прогулок. Она была красива в этой своей печали. Простое черное платье и черные мокасины, белые волосы заплетены в простую косу. Ее лицо было бледным и ничего не выражало. Очень хотелось подойти, взять за плечи и сказать: «Сюзанна, что бы с тобой ни случилось, нужно жить дальше! Наша жизнь полна радостей и разочарований, но в этом ее суть. Нужно бороться за себя, за свое будущее».

Несмотря на свои душевные порывы, я четко осознавал, что жизнь многих находившихся на этой площадке людей предопределена. Этот психоз уже никогда не вывести из крови, несмотря на периоды ремиссии, с такими людьми расслабляться не стоит.

Среди моей новой десятки появился Большой Томас, так я его назвал. Томас наблюдался в «Мизери Эсайлам» с момента ее основания. Томасу – пятьдесят два года, он редко прибывает в сознательном состоянии. Болезнь настигла его в зрелом возрасте. Судя по информации из истории болезни, он практически никого не узнавал, потерял счет времени и жизни, страдал галлюцинациями и приступами паники. Во вторник я обходил своих пациентов без участия Уильяма, был и у Томаса. Мужчина лежал на кровати, он был очень худой и изможденный. На мое присутствие не реагировал, не двигался, но не спал. Я спросил, знает ли он, где находится, когда ел в последний раз, какое сейчас время суток. Ни на один вопрос ответа не получил. Это была последняя стадия – стадия деградации.

День за днем, возвращаясь к своему рыжему коту, я не мог избавиться от «привкуса горечи», от груза. Пока одни на втором этаже лечились от зависимостей от игр, гаджетов, такие, как Томас, день за днем умирали.

Гладя рыжего кота, старался отвлечься, закрывал глаза и вспоминал что-нибудь приятное.

В пятницу пропустил привычное время обеда и пришел позже. Только один стол был занят, и нисколько не удивился, что занимал его доктор Ву.

– Опять ты, Саммерс, – сказал Эрик вместо приветствия, оторвавшись от обеда.

– Не против, если подсяду? – спросил я, ставя свой поднос.

– Присаживайся, Эндрю. Как твои успехи?

– Об успехах говорить рано. Но я уже привык и начинаю понимать, что к чему.

Эрик внимательно посмотрел на меня и чуть улыбнулся.

– Забавный ты, Эндрю. Понимать, «что к чему», важно. Это ты правильно подметил. Важно понять, как процесс или организм устроен, прежде чем вмешиваться. В этом и есть наша с тобой зона ответственности: в понимании и принятии правильных решений о воздействии.

– А ты, Эрик, всегда уверен в своих решениях и назначениях?

Эрик дожевал, а потом совершенно спокойно ответил:

– Я уверен, Эндрю. Если ты переживаешь за своих пациентов, то напрасно. Но при желании мы можем обсудить мои назначения. Я ищу лучшие варианты, совершенствую показатели.

Я не сомневался в профессионализме Эрика. С его назначениями также в целом был согласен. Но эта его лабораторная деятельность меня волновала и интересовала. Слишком таинственно.

– О чем задумался, Саммерс. Что тебя беспокоит?

Эрик доел свой ленч, но не торопился уходить.

– А ты, я смотрю, хочешь побыть моим психологом, – ответил я с улыбкой. – Ничего не беспокоит. Подумал о Тамаре.

– О нашей альбиноске? Чем она тебя заинтересовала больше, чем остальные?

Я задумался, неоднократно вспоминал утренний обход в среду.

– На утреннем обходе в среду Тамара была явно расстроена. Спросил, что случилось. Она внимательно посмотрела на меня и ответила, что погода меняется, что завтра целый день будет лить дождь, и прогулки отменят. Вчера целый день лил дождь, прогулки отменили. До этого я спрашивал у нее, как она перемножает в уме большие числа, трехзначные, четырехзначные. Она ответила, что я же знаю, что если два умножить на два, то получится четыре, так и она знает, что должно получиться. Задал наводящий вопрос: может быть, кто-то подсказывает ответ. Она сказала, что не слышит голосов, и добавила, что не шизофреничка.

Эрик рассмеялся.

– Насколько знаю, Тамару поместили в клинику из-за многократных попыток суицида.

– Знаю. Я видел безобразные шрамы на ее руках. Пила таблетки. Что она только не делала. После очередной попытки суицида родители поместили ее в клинику.

– Так что тебя заинтересовало? Ее ответы?

– Именно. Она знала наперед и нисколько не сомневалась в своих ответах. Я наблюдал маленького мальчика, так он тоже знал, что его отца скоро не будет. Тот умер от рака.

– Только не говори мне, что веришь в сверхъестественное и сверхспособности. А то нам и тебя придется лечить.

Я улыбнулся.

– Нет. Конечно, нет. Но согласись, странные совпадения.

– Пошли работать, Саммерс. Ты лучше подумай над тем, почему человек так неистово не хочет жить.

Это волновало меня не меньше. Но выяснить подобное можно только постепенно. Пока со стороны Тамары я видел только интерес, а мне нужно было ее доверие.

Несмотря на то что рабочий день был окончен, я вернулся в свой кабинет.

Марта и Тамара – обе странные. Мне до сих пор не удалось увидеть отклонений в их поведении, чему я был рад. Но вызывала сомнение необходимость их содержания в психлечебнице. Вспоминая слова Заккери о небезвозмездности содержания больных, еще раз решил для себя как можно более внимательно относиться к пациентам и всему, что происходит. Тем более у меня есть маленькое преимущество: могу обратиться за помощью к Томасу, чтобы узнать больше о пациенте и его семье, о мотивах содержания родственника в «Мизери Эсайлам».

Большой Томас и Томми – оба больны, неизвестно, сколько им осталось жить. А вот с Дэвидом все не так просто. Он пытался задушить свою жену. Голоса ему нашептали, что его жена порочна и непорядочна, что пока он, Дэвид, продает в салоне автомобили, придумывает, уговаривает, убеждает людей, она, его жена, крутит роман за его спиной. Да, голоса все ему рассказали. Мне не удалось разговорить Дэвида. Единственное, что он был готов комментировать, так это свои рисунки. Выяснил, что ранее Дэвид не рисовал, не обучался художественному искусству. Он ответил, что ему захотелось рисовать, когда он начал жить здесь. Сказал, что образы сами появляются у него в голове и картины просятся, чтобы их нарисовали. Завидно, зачастую художники, мастера-создатели ломают головы над идеями, а тут образы с завидной частотой появляются в голове. Дэвид рисовал на белых листах формата А3, на каждую работу уходило не меньше одного дня. Я попросил у Дэвида несколько работ, сказал, что они интересны, что мне хочется над ними поразмыслить. Мой пациент согласился отдать мне их на время, при условии что я непременно верну их обратно.

Передо мной лежали три работы. Если бы я показал их человеку, разбирающемуся в искусстве, то тот бы ответил, что это хорошие работы в стиле сюрреализма. Все рисунки выполнены акварельными цветными карандашами. На первом – изображено лицо, из одного уха высовывалось тощее тело со страшной головой и большими ушами, вместо одного глаза изображено лицо с закрытыми глазами, профиль женской головы изображен вместо рта. На втором рисунке – изображены мужчина и женщина с общим телом, причем, под мужским лицом изображена женская грудь, а под женским – мужские мускулистые руки, у тела четыре ноги и четыре руки, которые держат большую чашу над головами, что находится в чаше – не совсем понятно. На третьем рисунке изображен мужчина, его лицо хмуро и несчастно, на голове растрепались жиденькие волосы, вместо ладоней и ступней птичьи лапы. В палате было несколько работ с лицами, половина лица изображалась совершенно нормальной, а вторая половина была похожа на маску, с черными дырами вместо рта, глаза и носа.

Многие рисунки показались мне интересными, красивые и отвратительные одновременно. Я снял с них копии, сделал кое-какие пометки. Позвонил Марку, договорился о встрече на завтра и отправился домой.

Утро субботы пролетело быстро. После работы заехал в магазин, прикупил продуктов. Перед встречей с Марком прогулялся до книжного магазина. Люблю Лондон, люблю Чаринг-Кросс-Роуд. Язык не поворачивается называть его магазином, в «Фойлис» продают не только книги, но и пластинки, играет джаз, атмосферное место.

«Рояль Джордж» располагается рядом, на той же улице. Пришел за пару минут до назначенного времени. Марк Уэлберг уже сидел за столиком и читал газету.

– Марк, приветствую, – поздоровался я с Марком, мы дружески обнялись и присели за столик изучать меню.

– В странное место ты меня позвал, Эндрю, – сказал Марк. – И выглядишь ты потрепанным. Не спишь по ночам?

– Долго рассказывать. Давай сначала закажем еду. Мне нравятся салаты, блюда из курицы, ростбифы. Закажу себе суперсалат, пожалуй.

Мы заказали по салату и бутылку сицилианского Неро д’Авола.

В отличие от меня, Марк был, как всегда, бодр. Джинсы, пиджак и тонкий свитер – одет просто и стильно.

– Вроде мы не так давно виделись. А за это время много что изменилось, – начал я. – Временно прикрыл свою практику и устроился на работу в «Мизери Эсайлам».

– Подожди, с нашей встречи прошел месяц, может, чуть больше, – вставил Марк. – Ты тогда ни словом не обмолвился ни о закрытии практики, ни о «Мизери Эсайлам».

– Эта идея появилась в моей голове спонтанно. Но перед ее реализацией я все обдумал и распланировал, – пояснил я. – Ты знаешь, может, и не хорошо так говорить, но у меня такое ощущение, что я долгое время просидел в запасниках, а теперь меня выпустили играть в основном составе.

– Почему выбрал эту клинику?

– Новая, современная, с хорошей репутацией, – ответил я, посвящать Марка в истинные причины выбора у меня не было возможности. Ответ был по-своему честным.

– Да, я слышал, о клинике хорошо отзываются. Как Генри Стоун, давно его не видел.

– Работает с утра до вечера.

– Ну а ты? Как тебе новая работа? – спросил Марк.

– В целом мне нравится. Нравится, как все организовано. У клиники большие возможности. Мне передали двадцать пациентов, я знаю, кто они, истории болезней, как и чем их лечили. Начинаю разбираться в каждом отдельном случае.

Мы отвлеклись на еду, после чего продолжили.

– Пока я вел собственную практику, то часто просил своих пациентов что-то нарисовать. Сам знаешь, по рисунку можно много что сказать о том, как человек относится к себе, окружающим и так далее. Очень редко какие пациенты просят, чтобы им дали порисовать. И в данном случае не каждому пациенту можно дать кисти или карандаши. Среди моих пациентов есть Дэвид, я принес тебе пару копий его работ. Посмотришь?

– Да, конечно.

Марк взял первый согнутый лист, развернул. Он положил его на стол, разгладил, затем достал из внутреннего кармана пиджака футляр и надел другие очки.

На рисунке было изображено мужское лицо, только в отдалении, на первом плане были кисти рук, сжатые в кулаки.

Марк внимательно рассмотрел рисунок. Сложил его. Поменял очки, убрал ненужные в футляр. Посмотрел на меня, улыбнулся.

– Ты помнишь Карла Ясперса, его труды? – спросил он.

– Конечно, не раз изучал его психопатологию и работы по философии.

– Ясперс говорил, что человек всегда больше того, что он о себе знает. Это относится к твоему Дэвиду. Он ведь раньше не рисовал?

– Нет.

– Что такое патологическое творчество – это некий механизм общения сознательного и подсознательного. Руки далеко от тела. Что это означает?

– Мы обычно что-то делаем руками. Когда руки далеко от тела – это означает, что человек теряет над ними контроль. Теряет контроль над своими действиями и поступками.

– Все верно. Молодец, Саммерс, – ответил Марк с улыбкой.

– Выражение лица свидетельствует о том, что человек несчастен и недоволен собой. Но это все общие моменты. Конечно, есть узкие специалисты, которые подробно изучают подобные работы.

– Да. У него много интересных работ. Можно устроить выставку: «Сюрреализм глазами Дэвида».

– Шизофрения?

– Да. Он пытался убить жену.

– Давай лучше выпьем по бокалу, и я расскажу тебе о своих студентах.

Я вернулся домой поздно, но чувствовал себя хорошо. Полезно иногда встретиться с другом, с которым много общего.

Воскресное утро началось с пробежки, белкового завтрака.

Уэлша ждал ближе к вечеру, а потому оставалось немного времени на личные дела: проверил почту, ответил на письма, заполнил планер на следующую неделю и взял в руки книгу. И нет, это не книга по психиатрии, психотерапии, в моих руках книга «Люди как боги» Герберта Уэллса.

Чтение затянуло, и я не успел приготовить еду, пришлось выбирать из еды на заказ.

Томас оказался точным как часики и ровно в семь часов вечера стоял на пороге моей квартиры.

Он уже вполне освоился, что было приятно. Мы присели за барную стойку.

– Ты теперь каждое воскресенье будешь кормить меня ужином? – спросил Томас.

– Может быть. Мне нужно делиться с кем-то своими мыслями и соображениями. Ты же сам меня в это втянул, – ответил я. – Прости, в этот раз еда на заказ.

– Фастфуд в коробочках. Не похоже на тебя. И вообще хреново выглядишь, Саммерс.

– Устал. Не представляю, как они раньше работали вдвоем. Завтра нужно возвращаться к работе, а состояние такое, как будто сегодня пятница или суббота и выходные впереди.

Я подцепил из коробки кусок курицы и отправил в рот.

Томас сел напротив, внимательно на меня посмотрел.

– Выкладывай, Саммерс, что творится в этой твоей психушке.

– Ничего особенного. Двадцать новых пациентов за две недели, двадцать историй болезней, двадцать людей, нуждающихся в помощи. Представляешь, среди двадцати человек есть два Томаса. Один совсем юный, другой зрелого возраста. И оба долго не протянут. Особенно старший Томас. Практически в бессознательном состоянии, не ест и не встает. Полная деградация.

– Так все плохо? Я вижу, что ты нервничаешь.

– Слишком быстро все изменилось, Томас. Дело не в оценке: плохо/хорошо. Спустя неделю-две мне станет немного легче. Но пока это стрессовая ситуация. Помимо всего прочего, я пытаюсь разобраться, что к чему.

– Так, и что к чему, Эндрю? – спросил с улыбкой Томас.

Ему, видимо, ситуация казалось забавной.

– Ты второй человек, который меня об этом спрашивает. Каждый из двадцати страдает психическими расстройствами. У кого-то заболевание не ярко выражено, и на первый взгляд не скажешь, что человек ненормален, у таких, как Томас, диагноз на лицо. Есть интересная пациентка – Тамара. Девушка-альбинос, которая в уме перемножает большие числа. Она правильно рассуждает, мыслит, но не стоит забываться. Я не помню, чтобы какой-то пациент совершал столько попыток суицида. Сегодня она думает, что ей не место в этом мире, а завтра начнет думать, что не место мне или кому-то еще. Ты понимаешь, о чем я?