Текст книги "Намек. Архивный шифр"

– Где ты выучился так ловко считать?

– В одноклассном народном училище по ведомству Министерства народного просвещения, – отрапортовал Николай.

– А, в земской школе. Три класса окончил?

– Четыре. Как раз по-новому устроили, когда я учился уже… Я выдержал экзамен успешно и получил свидетельство! – похвалился Николай.

В душе при этом шевельнулась тревога: пять лет прошло с той поры, потрачено напрасно. Сам читал кое-что, старался вникнуть, но это – не то. Вспомнит ли он прежнюю науку, сможет ли когда-нибудь учиться так же успешно?

– А дальше учиться не думал?

Ишь, будто мысли прочитал!

– Очень хочу.

Алексей Кондратьевич собрался было расспрашивать дальше, но передумал: время поджимало. Видно, батюшка его крут, если и взрослого держит в строгости.

– Хорошо. Мы позже поговорим ещё об этом.

Николай промолчал. Что тут разговоры разговаривать?

Поступить хоть в какое училище он по возрасту уже опоздал. В институт не возьмут со свидетельством четырёхлетки, и правильно сделают: что ты поймёшь? На учёбу, если не за казённый счёт, нужны огромные деньги. Надежда – на народный университет, только в прошлом году открытый. Николай было начал ходить, но из-за болезни много пропустил, после с деньгами было туго, а теперь учебный год уже заканчивается…

– Неужели чёрная храмина?! – донеслось от дальней стены бормотание Алексея Кондратьевича, который один отошёл туда и осторожно расковыривал там что-то, подсвечивая себе фонарём.

Николаю стало не по себе. Он, как перебрался в город, почти не соблюдал религиозной обрядности и на церковь, подобно большинству московских рабочих, крестился редко – только если проникновенно звонит или очень уж красивая. Но никакого касательства к сектам или, не дай боже, сатанинским культам, нынче вроде как модным, иметь не желал!

– Иди, посвети мне!

Николай взял у Алексея Кондратьевича фонарик.

– Сюда, на ткань. Не так высоко, сбоку. Давай от меня, как будто я сам держу. Вот так!

К стене был прибит по старинке, обойным гвоздём, маленький клочок тёмной материи. В других местах, где выхватывал свет фонарика, можно было заметить шляпки гвоздей.

– Эх, мало света! Как считаешь, чёрный он? Чёрный шёлковый штоф, а?

Николай и осмотрел, заставив ткань переливаться, и ощупал.

– Похоже на шёлк. Ткань сдёрнули, а гвозди, глядите, остались. Они как будто не старые.

Николай заразился непонятным исследовательским энтузиазмом.

– Ну-ка, где?

Он посветил.

– Вот, вот, ещё вот… Новые: не успели заржаветь.

– Молодец, что заметил, но ты ошибаешься, – мягко возразил Алексей Кондратьевич. – Делаешь из верных наблюдений неправильный вывод.

Алексей Кондратьевич будто хотел, чтобы помощник сам нашёл причину своей ошибки. И у Николая начала формироваться смутная догадка, он почувствовал, что вот-вот ухватит мысль.

– Ты не учёл, что подвал сухой! – поторопился Алексей Кондратьевич с ответом. – На редкость сухой.

Точно! Ни намёка на плесень, воздух – сухой и чистый, пыли и то не много.

– Цокольный этаж ведь каменный, заметил? Жилые помещения – кирпич. А тут в основе – хорошо пригнанный камень; цементный раствор великолепного качества.

У Николая не было возможности заметить всего этого под слоями штукатурки. Только профессиональный строитель знал, где поскоблить и расковырять, чтобы вскрыть основу.

– Строили с таким старанием и тщанием! – произнёс Алексей Кондратьевич восхищённо и мечтательно. – Хорошо, что ты заметил эти гвоздики, что на них нет ржи. Полезный показатель!

И Алексей Кондратьевич сделал запись в тетради.

– Посвети ещё. Попробую вынуть гвоздик и снять этот кусок ткани. Он пригодится мне. Гляди, крепкий! Штоф сняли не оттого, чтобы пришёл в ветхость.

Аккуратно пакуя в саквояж раздобытый обрывок чёрного штофа, Алексей Кондратьевич распорядился:

– А ну, осмотри хорошенько потолок!

– Что искать? – не понял Николай.

– Поищи обойные гвозди. У тебя зрение острое.

Николай полоснул лучом фонаря по стене вверх. Блеснуло стекло.

– Окно! – воскликнули оба исследователя одновременно. До сего момента казалось, что комната глухая: лишь свет фонарика озарял её, когда, только войдя, его нарочно выключили, то снаружи не проникало даже слабое свечение. Теперь осмотр показал, что окно существует, но забрано глухими ставнями. Николай подсадил Алексея Кондратьевича, и тот обнаружил, что щеколды подвижны, открываются и рама, и ставни. В стоячую атмосферу полуподземного этажа ворвался холодный и свежий воздух весеннего сада, остро пахнуло талым снегом и сырой землёй. Но Алексей Кондратьевич, жалея своего помощника, захлопнул окно, запер и скорее встал на собственные ноги.

Николай приступил к изучению потолка. Гвоздики нашлись, и обнаружились новые обрывки чёрной ткани. Николай представил, как выглядело помещение, когда не только стены его, но и потолок покрывала чёрная материя. Стало очень не по себе. Пришло на ум неприятное словосочетание, прежде произнесённое Алексеем Кондратьевичем: «чёрная храмина». Хорошо ещё, что прежние хозяева или съёмщики особняка всё пооборвали!

Алексей Кондратьевич, без света лишённый возможности делать записи и осматривавшийся вместе с помощником, пробормотал:

– Так. А вот и вентиляционная шахта.

В стене под потолком чернела прямоугольная дыра, забранная узорчатой решёткой.

– Значит, для проветривания окно не требовалось, верно?

Алексей Кондратьевич вроде как спросил, но ответа он явно не ждал.

– Следовательно, окно – элемент ритуала, – продолжал он беседу с самим собой. – А иначе – зачем? Иначе – сделать ложное – и всё… Требовалось, чтобы в нужный момент обязательно проник свет. А сторона здесь… Ну конечно! Восточная! Закрывали, должно быть, снаружи. Потом поищем, есть ли ставни.

Тут фонарик, который, по наблюдениям Николая, горел уже не так ярко, как вначале, и вовсе стал подслеповато помаргивать.

– Эх, продавец-то меня обманул: ненадолго хватило батареи. Жаль! Нужно было взять с собой ещё и керосиновую лампу. Да неохота: всё керосином провоняет, – сетовал Алексей Кондратьевич. – Жаль, не полностью осмотрели дом. Впрочем, время всё равно позднее.

Тут фонарик погас, а затем свет в нём затеплился вновь, но едва-едва.

– Выключи! – распорядился Алексей Кондратьевич.

Николай на ощупь передвинул рычажок.

– Куплю побольше батарей в запас, – решил Алексей Кондратьевич.

Перспектива возвращаться в полной темноте не слишком радовала, но Николай хорошо запомнил и каждое из обследованных помещений, и маршрут в целом. Впрочем, вышло проще. Алексей Кондратьевич распорядился снова включить фонарик, объяснив, что батарея за время отдыха накопила ещё немного заряда. Перешли в соседнее помещение, где в окно проникал слабый уличный свет. Так и добрались до выхода, то включая фонарик, то давая ему отдых.

На крыльце Николай вдохнул всей грудью воздух старого сада. Тут после тёмного подвала казалось значительно светлее: рассеянный свет газового фонаря на углу переулка проникал сквозь сплетение голых ветвей, а над крышами краешком показался месяц.

Алексей Кондратьевич возился с замком, навешивая на дверь, чтобы создать впечатление, будто тот заперт.

– Повезло нам, что воришки уже вскрыли замок. Иначе пришлось бы сбивать, – сказал он. – Но интересно, что ценного они сумели раздобыть.

Осмотрительно ступая вдоль стены, Алексей Кондратьевич дошёл до того места, где, по его расчётам, находилось окошко «чёрной храмины». Наклонился, вгляделся, пошарил рукой.

– Есть! Ставни, видно, сгнили, или бродяги сорвали их для костра, но петли на месте. Окно закрывалось ставнями снаружи. А другие?

Он медленно двинулся назад, наклоняясь к каждому проёму в цоколе.

– Нету. Нету. А тут? Ага! Стекло разбито и вставлена доска, – бормотал Алексей Кондратьевич. – Так и есть: ставнями закрывалось только одно окно!

Вернувшись на дорожку, он посветил фонариком на свои ботинки – те были густо уляпаны земляной жижей, в которую исследователь провалился не раз: почва около дома оттаяла на пригреве – и стал энергично притопывать на месте, стараясь хотя бы частично сбить грязь. Затем наниматель обернулся к Николаю:

– Сколько ты хочешь за свою помощь?

Николай пожал плечами и опустил глаза: славно срабатывает этот нехитрый трюк, но только когда нанимаешься не к ушлому подрядчику, а к кому-нибудь по частной надобности, как нынче.

– Не знаю. Вы уж сами решите!

Алексей Кондратьевич, достав несколько бумажек, выбрал два рубля и протянул помощнику. Ого!

– Достаточно? Не обидишься?

– Многовато, – честно сознался Николай.

Не мог он побороть в себе глупой гордости. Молчал с лёгкостью, лишнего не сболтнёт, но если напрямую задавали вопрос, то соврать ему претило.

– Ничего, бери, – распорядился Алексей Кондратьевич. – В другой раз пойдёшь со мной?

– Пойду! – выпалил Николай.

Он уверился, что Алексей Кондратьевич не имеет отношения к вероотступникам, а интересуется следами их занятий из научных соображений. При этом не похоже было, чтобы Алексей Кондратьевич с одинаковым энтузиазмом взялся изучать любой старинный дом – лишь ради нежных чувств к памяти прошлых поколений. Нет, «чёрная храмина» привлекла его внимание, а искал он нечто ещё более потаённое. Разумнее всего было предположить, что Алексей Кондратьевич, вопреки видимой своей подкупающей искренности, не так прост, а подлинной целью его изысканий является клад, который непонятная секта замуровала там же, где проводила свои обряды.

В результате подобных размышлений покинутый хозяевами дом, в подвале которого провёл он долгий мартовский вечер, должен был бы представиться Николаю мрачным и зловещим. Но ни мрачности, ни зла не ощущалось в старом московском особняке. Добротный, крепкий, он будто хранил ещё уют некогда наполнявшей его жизни.

Николай не отдавал себе ясного отчёта, но ему очень хотелось снова войти в старый фруктовый сад, проникнуть в дом, сухой воздух которого создавал ощущение, что дом был совсем недавно как следует протоплен, и заняться вместе с Алексеем Кондратьевичем сложными измерениями и загадочными поисками. Вот только не пристукнул бы его щедрый господин, когда вычислит, наконец, свой клад…

Но об опасности предприятия Николай напомнил себе скорее для порядка. Зловещего в Алексее Кондратьевиче было ещё меньше, чем в обречённом на снос пустом особняке.

Алексей Кондратьевич назначил Николаю явиться на следующий же день к воротам Александровского сада и ждать там: он, мол, будет неподалёку по делам службы и придёт тотчас, как освободится. Действительно, пришёл он сразу после того, как куранты пробили четыре. Николай удивлялся, чем же они станут заниматься несколько часов – до того, как стемнеет и народ разойдётся по домам. Он с любопытством ждал, что скажет наниматель.

– Мне вчера ещё пришла мысль: для чего нам впредь хорониться в ночи? Дом вскрыт давно, и не нами. У нас и инструментов таких нету, чтобы отомкнуть замок без ключа. В темноте мы светим фонариком и рискуем выдать себя одним неосторожным лучом. Сразу у каждого родится мысль: кто это там крадётся, что за тёмное дело творит. Так? Согласен?

– Милое дело – кликнуть городового, – согласился Николай, но счёл нужным уточнить: – Если другого занятия нет. Или сам заметит.

– То-то и оно. А если пришли люди днём и не прятались? Значит, не боятся закона. Так?

– Вроде так. – Николай без особой уверенности дёрнул плечом.

– Ну, идём, я по дороге доскажу, а то не успеем дотемна!

Они зашагали мимо Манежа в сторону Воздвиженки.

– Гляди, – продолжал Алексей Кондратьевич свои разъяснения. – Нам бы только войти незамеченными. Но войти надо эдак с уверенностью. Сегодня будем обследовать мезонин. Перед его окнами густые ветви, наших эволюций… действий наших никто не увидит. Потом заглянем в подвал, но уж ненадолго…

Алексей Кондратьевич будто искал у Николая одобрения своим рассуждениям. Тот решил: уж коли обсуждать, так обсуждать как следует, и поинтересовался:

– А ну как всё-таки городовой?

– Ну правильно! – воскликнул Алексей Кондратьевич с непонятным воодушевлением. – Молодец, правильный вопрос задаёшь! Теперь гляди. Есть два способа. Я ведь живу неподалёку. Многих знаю, и меня знают. Так всегда можно сослаться, что собака забежала в сад, а дом был открыт. Мой отец держит сеттера, хоть давно уже не ходит на охоту. Или кот. У нас в доме живёт огромный рыжий котище. Вечно геройствует по весне. Отец строг с ним, а я люблю его и считаю домочадцем не менее, чем собаку. Видишь, как просто!

Николай счёл простой план Алексея Кондратьевича вполне убедительным.

– А второй способ каков?

– Второй пока недоступен. А когда пойдём изучать следующее здание, что в другой части, у меня на руках уже будет отношение от Московского археологического общества – прямо от комиссии «Старая Москва». Я просил уже, и мне обещали сделать. С такой бумагой любой хозяин, любой арендатор впустит с дорогой душой!

Вот это новость! Намечено к обследованию и второе здание, и, пожалуй, не последнее! Губы Николая сами собой расплылись в широкой улыбке. Значит, Алексей Кондратьевич не намерен устранить свидетеля, едва добравшись до клада. Да и сама идея клада теперь под большим сомнением. А вот выгодная и неутомительная работа сама плывёт в руки.

– Алексей Кондратьевич, кот – ладно, но как же вы меня-то объясните городовому? Я тут зачем?

Они уже сворачивали в переулок. До давешнего особняка два шага.

– Мы знакомы. Случайно встретились в переулке. Я попросил тебя помочь поймать упрямое животное.

Николай промолчал. «Знакомы!» Ни фамилии, ни места службы, ни домашнего адреса этого господина. Только имя и отчество. А коли спросят, и не соврёшь, будто помогал по хозяйству – не зная адреса-то!

Видимо, Алексею Кондратьевичу в голову пришла та же самая мысль, поскольку он вдруг сказал:

– Моя фамилия Извольский. Я живу в Сивцевом Вражке. Между тем в переулке было безлюдно, и в ограду старого сада молодые люди вошли не потревоженные.

Брошенный особняк встретил двоих исследователей как добрых знакомых. Без усилий открыли высокую и тяжёлую дверь, без труда нашли лестницу, ведущую на мансарду. Алексей Кондратьевич держался уверенно.

– Вы тут, Алексей Кондратьевич, как в родном доме, – заметил Николай.

– Не совсем, – ответил тот. – Мой родной дом выстроен в те же годы, после московского пожара, но по другому плану. Однако существовало всего несколько образцовых проектов, по которым строились особняки. Я все их изучил. Да они и схожи между собой.

Прежде чем подняться наверх, они прошлись по парадным и жилым помещениям дома. Алексей Кондратьевич ничего не искал тут, не измерял. Осматривал интерьеры. Мебели почти не осталось, на стенах чередовались тёмные и светлые пятна от стоявших некогда шкафов и этажерок, диванов и столиков. Стены кое-где были оклеены бумагой и покрашены, а кое-где сохранился старинный штоф. Предсказанные Алексеем Кондратьевичем лепнина и росписи сохранились на потолке, но имели одинаково желтоватый, тусклый оттенок – выцвели. Тут, как и на фасадах старых домов, были изображены сборища разных людей в длинных, струящихся одеждах, а также вазы с цветами и фруктами.

– Тебе доводилось прежде бывать в старинном особняке? – поинтересовался Алексей Кондратьевич.

– Нет.

Не считая публичной библиотеки. Кроме того, надо учесть, что далеко не все зашторивают окна по вечерам, потому и через окно можно составить определённое представление. Но Николай не стал вдаваться в эти подробности. Теперь господин Извольский, наверное, спросит, как ему тут нравится. Что ответить?

Хотел бы он жить в таком? Ну а кем? Слугой? Никогда не хотелось Николаю быть слугой, даже у самых добрых и зажиточных хозяев. Обычная крестьянская доля и то лучше: свой дом, свой надел, сам решаешь свою жизнь. Хозяином? Смешно. С чего бы? Хозяином такого дома замучаешься. Разоришься на одном зимнем отоплении. А уборка и поддержание порядка чего стоят?!

Однако поделился Николай приятным впечатлением:

– Тихо тут. Спокойно.

– Как будто время остановилось, – сказал Алексей Кондратьевич. – Или не так. Как будто оно мимо идёт, снаружи, да?

Николай не совсем так чувствовал. Ему почудилось: как будто, входя в этот тихий дом, можно оставить снаружи все беды и заботы, и, пока ты находишься внутри, они тебя не коснутся. Алексей Кондратьевич, возможно, то же самое имел в виду, только по-другому выразил. Николай кивнул.

За окнами серело.

– Ладно, идём наверх, – распорядился господин Извольский, – сумерки скоро.

Тем не менее он ещё ненадолго задержался в просторной зале, которая была украшена пышнее других помещений: огромный камин с изразцами, на стенах вылеплены колонны.

Алексей Кондратьевич задумчиво огляделся. Подошёл к колонне из зелёного камня с разводами. Погладил. Быстро шагнул к другой, третьей, погладил и постучал по ним. Воскликнул:

– Поверить не могу! Это настоящий мрамор! Иди сюда, пощупай!

Николай провёл ладонью по холодному гладкому камню.

– А теперь сюда иди!

На вид то же самое, те же разводы, но поверхность была теплее и немного шершавилась под пальцами.

– Тут четыре колонны облицованы настоящим мрамором, остальные искусно покрашены, имитация, – пояснил господин Извольский для своего терпеливого спутника, а затем пробормотал себе под нос: – Теперь ясно, отчего отделка по смете была такой дорогой!.. Ну, идём в мансарду!

Мансарда разделялась на несколько помещений. Кое-что измерили и записали. Особенно привлекла господина Извольского небольшая – всего в три десятка квадратных аршин – комнатка со слуховым окном. Её и измерили тщательно, и поскоблили стены, даже потолок в поисках следов старых обоев. Посередине потолка нашли под слоем белил остатки узора, нанесённого золотой и серебряной красками. Но полностью открыть его не удалось: сыпался вместе с позднейшими наслоениями.

После мансарды Алексей Кондратьевич решил вернуться в залу с мраморными колоннами. Здесь он пропел нечто нечленораздельно-торжественное и послушал, как отдаётся звук. Подошёл к окнам, чтобы внимательно осмотреть рамы. Пробормотал:

– Нет, звука не задержат. Будет снаружи слышно. Но сад… До запрета не имели нужды скрываться…

Снова Алексей Кондратьевич пел и заставил Николая слушать, звонок или глух выходит звук. Стал простукивать стены и отмечать карандашом, где стук получался звонок. Для ускорения работы выдал Николаю второй карандаш и велел делать то же самое у другой стены. Затем Николай его подсаживал, а он простукивал, куда мог дотянуться.

– Устал? – спросил Алексей Кондратьевич, заметив, что помощник дышит тяжело и прерывисто.

– Ничего, – с натугой ответил Николай, думая только о том, как бы не грохнуться и не уронить нанимателя.

– Давай поменяемся, – внезапно предложил господин Извольский. – Теперь я подсажу тебя.

Он сейчас стоял прямо напротив своего помощника и сверху вниз спокойно смотрел тому в лицо.

– Держи. – Он протянул Николаю карандаш.

От удивления Николай не сразу нашёлся как реагировать.

– Думаешь, не удержу? – спросил Алексей Кондратьевич, и в его собственном голосе прозвучало сомнение. – Ладно. Передохни пока, а я зарисую, что есть.

Николай отошёл к наружной стене и сел под окном прямо на пол – отдышаться: слабость накатила. После долгой зимней хвори каждый раз у него теперь такая ерунда при тяжёлой работе. Хоть не берись. А как не браться? Скорее бы прошло!

– Всё, Николай, больше не надо простукивать. И так ясно! – воскликнул господин Извольский.

Уже хорошо. Но до чего любопытно, что ему ясно-то.

– Поди сюда! Смотри!

Алексей Кондратьевич развернул свою тетрадь так, чтобы Николаю было удобно заглянуть в неё.

– Видишь, полости расположены в определённом порядке. Это резонаторы. Их встраивают в стену специально, для усиления звуков. Вот мы и тихо разговариваем, а звучит гулко, да?

– Как в театре, – согласился Николай.

Он гордился тем, что бывал в театре: стоял на галёрке от начала до конца спектакля, хотя не всё понимал, что происходит на сцене, особенно когда там беспрерывно пели и ни слова было не разобрать. Для себя он пришёл к выводу, что в театре скучно.

– Именно! – с энтузиазмом подхватил Алексей Кондратьевич. – Либо этот зал выстроили так, чтобы он служил домашним театром, чтобы давать концерты, спектакли, либо… Сейчас мы ещё кое-что проверим!

Господин Извольский отправил Николая в сад с указанием: прислушиваться из глубины сада и дать знать, когда услышит и когда сумеет разобрать фразы, доносящиеся из зала сквозь закрытые окна. Алексей Кондратьевич будет произносить что-нибудь всё громче, пока Николай не махнёт ему рукой.

Сумерки сгустились. В вечернем саду остро пахло прошлогодней сопревшей листвой и оттаивающей сырой землёй. Корявые, покрытые лишайником ветви деревьев тоже оттаивали, с них капала влага. Несколько грязноватых капель увязло в волосах: Николай вышел, не надев кепки. Носить картуз ему ужасно не нравилось: каждый первый в картузе. Едва начав зарабатывать в Москве, он купил подержанную, но вполне ещё ладную кепку, которая так полюбилась, что лишь в сильные морозы менял её на свою старую тёплую шапку.

После того как Николай выполнил поставленную задачу, Алексей Кондратьевич распахнул окно и позвал его обратно в дом.

– Не очень слышно было, да?

Они поменялись. Теперь Николай декламировал и пел в зале, а господин Извольский прислушивался в саду.

– Изумительная акустика! – объявил он по завершении исследования. – Звук концентрируется в зале, наружу идёт минимально. Представь, какое мастерство требуется, чтобы организовать систему столь затейливо!

Давешняя убеждённость Николая в том, что новый дом на этом месте выстроят краше прежнего, претерпела колебание. Может, и краше прежнего станет новый доходный тучерез, но будет лишён загадочности, таинственного ореола. Однако Николай старался судить о серьёзных вещах взвешенно, а не по настроению.

– Нынче, поди, и посложнее умеют, – предположил он вслух.

– Не скажи, – живо возразил Алексей Кондратьевич. – Есть же секреты мастерства. Не сумел или не захотел мастер передать своего секрета – и, глядишь, последующим за ним приходится заново изобретать то, что ранее уже было продумано, наработано. Вместо прогрессивного движения получается топтание на месте или, хуже того, регресс, шаг назад.

– Но в нынешнее время всё делается не как бог на душу положит, а по науке, – озвучил Николай суждение, усвоенное ещё в школе и многажды читанное в журналах и книгах.

Господин Извольский прямо отвечать не стал – счёл, видно, неинтересным вступать в спор с невежественным собеседником по вопросу, для себя очевидному. А сказал следующее:

– Тут штучное строительство. За основу владелец был обязан взять образцовый проект – и взял, но внутри – уникальные решения. Эх! Исследовать бы! Коли уж сносить, так по кирпичику разобрать. Но как устроить это?

Счастье, что учредили Комиссию по изучению старой Москвы! Однако она только-только приступила к работе, пока раскачаются, пока заработает в полную силу… Я выступлю с сообщением, как только представится возможность… А пока одно утешительно: мы делаем то, что под силу нам самим… Стемнело. Тут не надо светить фонарём. Идём вниз: будем искать тайник.

После всех отвлечённых рассуждений прозвучало очень неожиданно про клад. Снова вся картина происходящего перевернулась для Николая вверх тормашками. К чему тогда возились со звуковыми… как их? Резонаторами?

В цокольном этаже рядом с «чёрной храминой» Алексей Кондратьевич стал с фонариком придирчиво изучать простенок.

– Я произвёл вычисления. Вот эта стена имеет ненормальную толщину. В углу она оправдана вентиляционным коробом, но остальное…

Даже выстукивать не потребовалось. Лишь слегка оштукатуренная, чтобы сливалась со стеной, обнаружилась узкая дверца, а за нею – что-то вроде кладовки. Там валялась метла из орешины и пучка перевязанных верёвкой прутьев. Исследовали тщательно, с азартом. Больше ничего.

Николай огорчился неуспехом поисков. А господин Извольский остался, как ни странно, очень доволен. Даже приподнятое настроение овладело им.

– Ты утверждал, что веришь в науку, – заметил он своему помощнику. – Правильно делаешь! Расчёты верны! Должны оправдаться и другие. На сегодня мы закончили работу.

Алексей Кондратьевич снова рассчитался двумя билетиками, и Николай не стал возражать, припомнив, как через силу вздымал костистого и высокого господина Извольского в зале. Если так пойдёт дальше, то заработок у господина Извольского будет получше, чем зарплата чернорабочего. А по утрам ещё разгружать вагоны. Жалко, зыбкие эти занятия, ненадёжные.

– Теперь сравним с другим особняком из подборки.