Текст книги "История шпионажа времен второй Мировой войны"

Глава 15

Тот, которого звали «Рамзай»

Весной 1935 года в Нью-Йорк по пути к Берлину из Токио прибыл турист. Он зарегистрировался в отеле «Линкольн» на 44-й Вест-стрит под именем доктора Рихарда Зорге, иностранного корреспондента газеты «Франкфуртер цайтунг», одной из главных в Германии.

Разведслужбы многих стран попытались проникнуть в биографию этого обаятельного человека, но оказалось сложно следовать столь запутанным курсом. Его «карта подозрительного лица» в папках американской контрразведки была датирована 1929 годом и содержала массу не лишенных мелодраматических аффектаций записей. Это обстоятельство превращало Зорге в очень важную персону необозримого аппарата советского шпионажа.

Зорге, родившийся в Баку на юге Российской империи в 1895 году, был интеллектуалом-меланхоликом. Его дедушкой был Фридрих Адольф Зорге, секретарь Карла Маркса периода I Интернационала, отец был немецким инженером, работавшим на нефтяной фирме Нобеля на Кавказе, сведения о матери обрывочны и неясны, единственное, что известно, что она была русской[53]53
  Нина Кобелева, вторая жена Г.В. Зорге, из семьи железнодорожного рабочего.


[Закрыть]. Рихард был чувствительным, добродушным, прилежным мальчиком, слегка подпорченным родителями, звавшими его в семье Ika.

Когда еще ребенком он переехал в 1898 году с семьей в Германию и узнал больше о связях его дедушки с Карлом Марксом, он проявил огромный интерес к социализму. Первая мировая война, в которой он участвовал и сражался под Ипром в районе деревни Лангемарк (в ноябре 1914 года, в 1915 году летом был ранен под Ипром первый раз), послужила подпиткой его идей[54]54
  После лечения в госпитале Зорге был направлен на Восточный фронт, в Галицию, где вскоре был ранен осколком русского снаряда. В 1916 г. был направлен на запад под Верден, где воевал в полку полевой артиллерии. В апреле 1917 г. тяжело ранен разрывом снаряда, в январе 1818 г. комиссован.


[Закрыть], и после ее окончания молодой Рихард проторил путь к большевикам. Одна странная женщина сыграла важную роль в духовном формировании Зорге. Она была женой преподавателя, у которого он учился в Кильском университете, довольно распространенный тип «жены профессора», того, кому мало дела до супруги и которая, как следствие, проявляет повышенный интерес к студентам мужа. Эта женщина была намного старше Рихарда и сумела превратить своего почитателя в фанатичного идеалиста и даже повезла его в Советский Союз[55]55
  Зорге после демобилизации поступил на факультет общественных наук Кильского университета, затем записался на факультет государства и права в университете в Гамбурге, в 1919 г. получил степень по экономике. В 1918 г. участвовал в восстании матросов в Киле, был членом Кильского совета рабочих и матросов. В Гамбурге Зорге пропагандистскую работу совмещал с журналистской. Здесь встретился с Эрнстом Тельманом (лидером КПГ Германии), с 1919 г. член КПГ. Был пропагандистом в Руре, редактировал партийную газету и др. После запрета в 1924 г. КПГ Зорге с одобрения руководства по приглашению Исполкома Коминтерна приехал в Москву. В 1925 г. вступил в ВКП(б), получил гражданство СССР, принят на работу в аппарат Коминтерна.


[Закрыть]. Большевики приняли его с распростертыми объятиями и поручили ему ряд тайных и не совсем обычных поручений в самых разных странах Европы. В конечном счете его взяло к себе 4-е управление штаба Красной армии. Рихард Зорге стал полновесным советским шпионом. В аппарате он был известен под псевдонимом Рамзай.

Он сыграл ключевую роль в «Шанхайском заговоре», основной разведывательной операции конца 1920-х – начала 1930-х годов, когда интересы Советов сосредоточились на Китае. Из Шанхая он возвратился в Москву, но в мае 1933 года отправился в Германию, где вступил в нацистскую партию. Он устанавливал контакты с новыми немецкими спецслужбами, распространявшимися при Гитлере, и вступил в Немецкий институт геополитики Карла Хаусхофера. Зорге поступил на работу в редакционный отдел «Франк-фуртер цайтунг», и осенью 1933 года газета направила его собственным корреспондентом в Японию (одновременно был корреспондентом еще нескольких газет).

В Токио Зорге жил в большом доме в превосходном жилом районе. Он вступил в члены «Немецкого клуба», стал доверенным лицом германского посла и осведомителем германского военного атташе. Немцы воспринимали Зорге как одного из своих и слепо доверяли ему. Единственное, против чего возражали сотрудники посольства, так это его склонность флиртовать с их женами. Естественно, никто из них и предположить не мог, что нацизм был лишь прикрытием его реальной миссии.

Такова была обстановка в 1935 году, когда Рихард Зорге внезапно обнаружился в Соединенных Штатах. Он путешествовал под своим собственным именем, со своим собственным и подлинным немецким паспортом и другими документами, чтобы лишний раз показать, что собрался во Франкфурт на конференцию и поездка эта была организована газетой, которую он представлял. Никаких компрометирующих документов или моментов. За исключением одного – он странствовал в одиночку, если не считать еще одного человека.

Этот человек был также чужаком среди чужаков, путешествующих по весьма надежной «легенде». Человек этот был капитаном, сотрудником 4-го управления, специально направленным Москвой передать лично в руки Зорге поддельный паспорт для тайного визита в Москву.

И Зорге на несколько недель исчез из поля зрения. Его коллеги из редакции в Германии не сомневались, что он все еще оставался в Нью-Йорке, но письма и открытки, которые они получили от Зорге в тот период, были написаны им заранее и отправлены с надлежащими интервалами курьером.

Зорге незаметно добрался до Москвы и обнаружил, что во главе 4-го управления штаба РККА новый человек, генерал Урицкий[56]56
  Урицкий Семен Петрович (1895–1938), племянник Моисея Урицкого. В 1910–1915 гг. работал на аптекарском складе в Одессе, с 1912 г. большевик. В 1915 г. призван в армию. В 1917 г. один из организаторов Красной гвардии в Одессе, до 1920 г. в Красной армии. С 1920 г. – в разведорганах, в 1922–1924 гг. нелегально работал в Германии, Франции, Чехословакии. В 1929–1930 гг. подавлял антисоветские выступления в Чечне и Ингушетии. В апреле 1935 г. возглавил Разведуправление РККА, в июне 1937 г. – замкомандуюгцего войсками Московского военного округа. Арестован 1 ноября 1937 г. по обвинению в участии в антисоветском военном заговоре и шпионаже. Расстрелян в 1938 г.


[Закрыть]. Также он убедился, что и политическая линия радикально сменилась на основе непонятной оценки ситуации.

Через кремлевские окна Европа в 1935 году представлялась весьма нестабильной. Франция, как обычно, пребывала в муках серьезных внутренних противоречий и споров. Великобритания представлялась более устойчивой, но ее стабильность была иллюзорна. Кремль скорее смотрел сквозь Гитлера, но никак не на него. Германия представляла собой проблему, как заявил Зорге Урицкий, но второстепенную и под надежным контролем. Проблема Третьего рейха разрешится сама собой либо когда Гитлер рухнет под весом собственных грубых ошибок, либо в результате войны.

Советской разведке, как заявил Урицкий, было бы интересно знать, что произойдет после краха Гитлера. Соединенные Штаты, несомненно, приложили бы руку к его уничтожению и поэтому обязательно выдвинутся на первый план в качестве доминирующей мировой державы. Следовательно, продолжал он, советская разведка стремится действовать без промедления, чтобы обогнать Соединенные Штаты.

Она действовала куда быстрее, стремясь обогнать страны, которые, как считал Урицкий, должны были стать ступеньками для грядущего господства Соединенных Штатов. В первую очередь это была Япония, с которой неизбежно нужно было договариваться, причем это должен быть откровенный обмен мнениями. Зорге предстояло изучить признаки этого откровенного обмена мнениями и выяснить, в каком направлении пойдут японцы: то ли против Советского Союза, то ли против Великобритании и Соединенных Штатов. Он должен был вскрыть японские стремления и намерения, ее военный потенциал и тайны ее военной машины и, в особенности, ежемесячно отслеживать отношения Японии с Соединенными Штатами, ни в коем случае не упустить из виду момент, когда обе эти державы будут близки к войне друг с другом.

Урицкий предоставил Зорге щедрый бюджет, значительную самостоятельность и нового радиста, рослого, бесстрастного немца по имени Макс Клаузен, которого Зорге знал еще по работе в Шанхае.

Зорге возвратился в Нью-Йорк, затем направился в Германию и, наконец, назад в Токио. Клаузен следовал за ним окольными путями: в Токио он обнаружил примитивную рацию своего предшественника и изготовил новую с максимальным диапазоном действия до 2500 миль. Он собрался управлять своей «музыкальной шкатулкой» под прикрытием экспортно-импортного бизнеса, продавая немецкую светокопировальную технику – великолепная приманка для таких клиентов, как японская армия и военно-морской флот, крупные банки Токио и промышленные предприятия Японии.

Прибыв в Токио в ноябре 1935 года, Клаузен обнаружил кучу работы для себя. Зорге уже вовсю получал неоценимую информацию о политике и планах японского правительства от некоего Хоцуми Одзаки, доверенного лица премьер-министра принца Коноя, весьма уважаемого публициста, учредителя «Клуба «Брекфест», места сбора политической и дипломатической элиты, где открыто обсуждались весьма конфиденциальные темы, касавшиеся внешнеполитического курса Японии.

Внутри агентурной сети СССР носил кодовое название «Висбаден» – в честь курортного города в Германии. Именно в «Висбаден» Клаузен посылал радиограммы через расположенную под Владивостоком советскую ретрансляционную станцию. Радиообмен осуществлялся в цифровом коде, кодовой книгой служил немецкий статистический ежегодник. Клаузен использовал позывные «АС», к которому добавлялась цифра и еще 2 буквы, которые часто менялись. Позывные «Висбадена» начинались с XU и основывались на том же принципе. Радистам в «Висбадене» Клаузен был известен как Фриц.

В течение шести лет Клаузен работал на своей рации без перерыва, причем практически без пауз. Зорге загружал радиста до предела, постоянно снабжая его невероятным объемом информации. За 1939 год Фриц провел в общей сложности 60 радиосеансов, всего 23 139 слов. Пик был достигнут в 1940 году, когда в эфир было послано около 30 000 слов.

Одзаки оставался основным поставщиком сведений Зорге, но были и другие информаторы. В целом численность лиц, задействованных в его сети, составляла от 36 до 50 человек: от 57-летней портнихи до 21-летнего служащего при «Китайском иследовательском институте», что служило кодовым названием японской спецслужбы. Среди сотрудников Зорге были государственные чиновники, журналисты, художники, студенты, двое брокеров и врач. У некоторых из них был доступ к материалам японской секретной службы. Дополнительная разведка осуществлялась благодаря доступу к материалам германского посольства, к которым у Зорге имелся допуск.

В весь информационный массив включалось огромное количество подлинных документов, многие из которых Одзаки получал от высокопоставленных государственных чиновников, обращавшихся к нему за консультациями. Одзаки передал Зорге даже некоторые совершенно секретные государственные бумаги, полученные от князя Коноэ. Документы фотографировали на микропленку и вывозились из Японии, главным образом курьерами, прибывавшими за ними из Москвы, но иногда самими Клаузеном или Зорге. В течение нескольких месяцев Макс доставил в Шанхай примерно 30 катушек по 1000 микрофильмированных кадров каждый. Позже последовали еще 30 катушек, потом еще не менее внушительное количество. Позже заработали еще несколько каналов передачи: Токио – Гонконг, Токио – Манила и другие каналы. Зорге однажды самостоятельно поехал в Манилу как официальный курьер германского посольства, имея при себе секретную документацию в дипломатической почте. У него на теле были закреплены и микрофильмированные фотокопии тех же документов. Дипломатическую почту передали в Берлин, а вот микропленка предназначалась уже для Москвы.

Материалы Зорге имели чрезвычайно важное значение для формирования советской политики. Несмотря на то что Япония рассматривалась как постоянный соперник Советского Союза на Дальнем Востоке и его наиболее вероятный противник в будущей войне, Зорге настойчиво убеждал Москву, что Япония не нападет на СССР, но зато вполне может объявить войну США.

Эти попытки убедить советское руководство достигли кульминации в сообщении, которое Зорге поручил передать Клаузену в середине сентября 1941 года. К тому времени Советский Союз содрогался под страшными ударами нацистов. В 1941 году, за первые несколько месяцев германо-советской войны, Красная армия потеряла миллионы солдат и офицеров; армия отчаянно нуждалась в пополнении, чтобы избежать тотального разгрома. Если бы только дислоцированные на Дальнем Востоке части и подразделения Красной армии можно было перебросить на запад СССР!

В одной из последних радиограмм Зорге прямо заявил Разведывательному управлению, что правительство Японии и ее верховное командование твердо решили не перебрасывать войска к советской границе, а нанести удар в южном направлении по владениям Великобритании и по принадлежавшей Нидерландам Ост-Индии и Филиппинам, а затем через Тихий океан и по Соединенным Штатам. В этом последнем сообщении Зорге убеждал Москву, что Япония определенно нападет на США, «вероятно, в декабре [1941 года], но точно не позже января 1942 года».

В Кремле эти сведения восприняли с облегчением, и огромный по численности контингент из состава Дальневосточной армии был переброшен на запад Советского Союза, чтобы остановить натиск немцев. Разведка Зорге, разумеется, в первую очередь помогла устоять Москве. Немцы подошли к пригородам советской столицы. Немецкие солдаты невооруженным глазом видели шпили московских зданий и луковицы церквей. Красная армия понесла огромные потери, но каким-то чудом удержалась. Более того, она получила солидное подкрепление – свежие дивизии. Гитлер поинтересовался у генерала Франца Гальдера, начальника штаба ОКБ, как и откуда у русских появилось столько дивизий, но так и не получил от Гальдера вразумительного ответа.

Завеса спала. «Агентурная сеть Зорге в Токио, – писали Диксон и доктор Хейльбрунн, – помогла России в 1941 году, сообщив, что Япония не намерена нападать на СССР, и эти разведданные позволили русским перебросить имевшиеся на Дальнем Востоке резервы на Европейский театр военных действий, куда они прибыли как раз в канун Битвы за Москву. Россия была тогда уверена, что будет вести войну на один фронт, в то время как Германия вынуждена была оставить значительную часть сил на Западе на случай внезапного открытия второго фронта. Германия с тех пор сражалась одной рукой, вторая была связана у нее за спиной, а Россия действовала обоими кулаками».

Зорге не было дано вкусить плоды триумфа. 18 октября 1941 года он был арестован у себя дома сотрудниками «Токкока». Свой провал Зорге, должно быть, воспринял как ироническое подтверждение своим мыслям. Дело в том, что за 3 дня до ареста он велел Клаузену передать в Москву сообщение, в котором высказал мысль Центру о том, что, мол, не видит больше оснований продолжать работать в Японии. И предложил снабдить его новыми инструкциями.

Клаузен считал это мнение преждевременным. Он промолчал, но сообщение в Москву не отправил.

Зорге содержался в камере в здании Совета столичной полиции Токио, более или менее в безопасности – его оставили вариться в собственном соку, пока сотрудники собирали на него веские доказательства у его соучастников, причем прибегая при этом к зверским методам. Зорге и Одзаки были повешены 7 ноября 1944 года. Клаузен был приговорен к пожизненному заключению, но был освобожден американскими оккупационными властями в 1945 году.

Зорге до самого конца оставался своенравным интеллектуалом, фанатиком и идеалистом с поэтическим складом ума. Если случалось, что двойная жизнь, которую он вел, погружала его в сомнения, он уходил в мир поэзии, времяпрепровождение, которое он скрывал даже от своих немногих друзей. Известны лишь очень немногие стихотворения этого незаурядного человека, однако они помогают нам проникнуть в глубины его души. Одно из них начиналось такими словами: «…вечный чужак, себя осуждающий, – никогда так и не познавший реальный мир…»

Глава 16

Цель: Соединенные Штаты

За предшествовавшее Пёрл-Харбору десятилетие мир шпионажа обрел новую фигуру, которой просто суждено было стать заметной. Это был тайный агент Японии, достигший довольно курьезного престижа со странно зловещим подтекстом. «Шпион Страны восходящего солнца» стал любимым персонажем мультфильмов, всем известным человеком, низко кланявшимся и шипевшим: «Так Солли, пожалуйста», с зубастой улыбкой, деловито возящимися в чьем-либо кармане руками.

Сами японцы ничего забавного в своих шпионах не видели. Они рассматривали шпионаж как смертельно опасное и весьма серьезное занятие, важный инструмент национальной политики. Подчеркнуто восточный по характеру, японский шпионаж был отчетливо шизофреничен. В Азии он действовал с необузданной дикостью, но в Соединенных Штатах, например, шпион мог быть и обаятельным, и учтивым. В Азии японские агенты для достижения целей не гнушались ни наркотиками, ни проституцией, ни порнографией, ни азартными играми. Основной целью агента было добиться своего любым, пусть даже самым непотребным методом. Насилуйте, убивайте, похищайте, поджигайте и подделывайте документы – таковы были методы и средства в арсенале японских тайных агентов. Их жертвы подвергались воистину средневековой жестокости, даже собственные японские агенты, если они, как выяснялось, были китайцами или белыми, считались людьми второсортными.

Эта система прочно внедрилась в Маньчжурии, завоевание которой было делом рук агентов спецслужб, однако подобный подход с треском провалился в Китае. В конце концов властителям в Токио пришлось вводить войска[57]57
  Маньчжурия была оккупирована японскими войсками в 1932 г.


[Закрыть], ибо никакое вдохновляемое японцами беззаконие так и не смогло привести Китай к краху.

Шпионские усилия японцев, направленные против западного мира, выглядели куда приличнее. Это было крупномасштабное и льстиво-вкрадчивое маневрирование, когда шпионы не выходили за дозволенные пределы и, сплетая сети шпионажа в странах Запада, следовали принятым и установившимся там образцам.

Японцем, достигшим истинного мастерства и наибольшей известности по части шпионажа, был генерал Кендзи Доихара, которого иногда называли Лоуренсом Маньчжурским. Подобное прозвище обеспечивало ему чуть ли не неограниченный кредит на легкое завоевание Маньчжурии, которую он захватил, согласно легенде, имея в распоряжении полный карман шпионских уловок и горстку агентов.

На самом деле Доихара не был мастером шпионажа. Своей репутацией он был обязан в основном тому, что, будучи братом любовницы имперского принца, он мог приписывать себе достижения других. Разумеется, завоеванию, например, Маньчжурии всегда способствовал и некий шпионский заговор, в описываемое время фантастические тайные усилия предпринимались Китаем и другими странами Азии, но все это продумывалось и направлялось безликими и безымянными спецами, ненавидевшими Доихару за то, что он сумел оттеснить их на третий план.

Японская система шпионажа была лишена зрелищности, присущей, к примеру «Логову лиса» Канариса в Берлине или 4-му разведуправлению в Москве. Они были бюрократическими и сколоченными по псевдопрусским образцам в своей флегматичности и занудной эффективности.

Структуру японской секретной службы трудно скопировать из-за ее размытости и широчайшей рассредоточености. Она состояла из 4 крупнейших агентств, работавших на равных, несмотря на то что в министерстве иностранных дел существовало подобие Центрального разведывательного управления.

Это отделение секретной службы работало под номинальным руководством министра иностранных дел. Инструкции, даваемые агентуре, нередко подписывались лично министрами. МИД поставляло резидентов сетей за рубежом. Оно обеспечивало в посольствах и дипломатических представительствах функционирование соответствующих резидентур. Оно отвечало и за технические службы, предоставляло документы, удостоверяющие личность (включая поддельные), производило необходимые выплаты и обслуживало линии связи.

Постановка на якорь секретной службы в дипломатическом механизме Японии тяжело сказалась даже в мирное время и возымела катастрофические последствия во время войны. Разрыв дипломатических отношений не мог не разрушить шпионскую систему Японии, причем именно там и тогда, когда и где это было наиболее срочно необходимо. Это произошло в Соединенных Штатах 7 декабря 1941 года, когда японское посольство закрылось. С отъездом его сотрудников был демонтирован весь аппарат японского шпионажа в Соединенных Штатах. Вся шпионская деятельность переместилась в посольство Японии в Рио-де-Жанейро в Бразилии, затем в Аргентину и Чили, а это было слишком далеко от США, чтобы оставаться эффективной.

Отдел военно-морской разведки был другим главным отделением службы, и это, естественно, играло весьма важную роль в ходе приготовлений к удару по Пёрл-Харбору. Было несколько странным совпадением, что Китисабуро Номура, посол Японии в Вашингтоне как раз в период нападения на Пёрл-Харбор, в свое время стоял во главе военно-морской разведки. Она функционировала более-менее в рамках традиций при этом адмирале имперского военно-морского флота.

Военная разведка управлялась 3-м отделом имперского Генерального штаба. Его важность подчеркивалась тем, что его начальник обычно был в звании генерал-лейтенанта или по крайней мере генерал-майора. Служба была децентрализована, и различные армии, дислоцированные за рубежом, как Квантунская армия в Маньчжурии, имели собственные, автономные разведслужбы.

Четвертый эшелон, контрразведка, был поделен надвое: он состоял из «кемпетаи» (Kempetai), выполнявшего функции тайной полиции армии, и «токкока» (Tokkoka), столичной полиции Токио, особое (политическое) отделение которого в основном отвечало за контрразведку. Тот самый «токкока» осенью 1941 года и разгромил сеть Зорге. До этого этот контрразведывательный отдел расправился с британской сетью, предположительно возглавляемой корреспондентом агентства Рейтер в Токио Джеймсом М. Коксом.

Эти две организации тайной полиции разделяют вину за сомнительную репутацию Японии. Их методы допроса были безжалостны и жестоки. Пытки, которым они подвергли Кокса, привели его к самоубийству. Японцы были изобретательны по части жестокостей и противозаконных методов ведения расследований и ни для кого из подозреваемых в шпионаже исключений не делали. Одним из них был и Отто Толишус, токийский корреспондент «Нью-Йорк тайме» в период атаки на Пёрл-Харбор. В книге, которую он написал после освобождения и возвращения в Соединенные Штаты, он представил шокирующую картину японских «следователей», куда больше напоминавших объездчиков лошадей.

Шпионаж Японии против США имел место еще в 1920-е годы; всеми операциями заправлял военно-морской атташе Японии в Вашингтоне. Он работал в окружении пестрой толпы не очень перегружавших себя службой агентов как в форме, так и в штатском, которые действовали под разного рода тщательно продуманными прикрытиями. Возможно, некоторые и отнюдь не худшие агенты шпионы Японии действовали в США как раз в этот полусонный период мира, но скорее всего их было не так уж и много. До нападения на Пёрл-Харбор японский шпионаж в США переживал безмятежные денечки. Тогда в середине 1930-х годов военно-морским атташе в Вашингтоне был некий капитан Тэмон Ямагучи. Это был единственный период, когда японцам удавалось завербовать коренных американцев (включая и бывших служащих американских военно-морских сил). Заместитель Ямагучи, Тосио Миядзаки, убедил уволенного из ВМС США Уильяма Томпсона стащить для него несколько секретных наставлений и снабдить его кое-какими сведениями тактического характера. Ямагучи искал подходы к бывшему командиру Джону С. Фарнсуорту, пытаясь получить подобную информацию и от него. Но обоих бывших служащих американского флота арестовали до того, как они нанесли серьезный ущерб флоту.

Третье лицо, которое Ямагучи пытался включить в список своей агентуры, был человеком сугубо штатским, работавшим на военно-морском оружейном производственном предприятии в Вашингтоне. Этот человек сообщил о контакте с японцем в военно-морскую разведку, ему дали указания продолжать знакомство и снабдили фальшивыми чертежами якобы нового восьмидюймового снаряда. Ямагучи был в восторге и за это отвалил «агенту» 500 долларов в новых, хрустящих американских банкнотах. Американские власти, не желая терпеть у себя под боком японского шпиона, выслали его из страны, и Ямагучи вынужден был покинуть Вашингтон. Эту пробоину Япония заделала нескоро.

После Ямагучи в США прибыла целая свора японской агентуры. На улице Калле, 10а в Колоне в Панаме существовала галантерейная лавка, принадлежавшая привлекательной, всегда изящно и со вкусом одетой женщине бальзаковского возраста, некой Лоле Осава. Разумеется, это был ее псевдоним и ее магазин существовал лишь для маскировки. Женщина эта в действительности была Чийо Морасава, супруга японского военно-морского офицера, вместе с которым она создала шпионский дуэт, специализировавшийся на секретах Панамского канала. Ее магазин играл роль местной штаб-квартиры для одной из нескольких японских агентурных сетей, рассеянных повсюду в Панаме с 55 филиалами, в том числе и мужскими парикмахерскими.

Карибское море было наводнено японскими рыболовными судами, занимавшимися сбором информации под бдительным взором некоего Кетарино Кабаямы, обходительного мужчины с тихим, мягким выговором, который и на самом деле носил фамилию Кабаяма и служил капитаном на имперском военно-морском флоте Японии. Улов Кабаямы отправлялся в Японию неким Шоичи Йокои, якобы бизнесменом-экспортером, на самом деле командором Масаказу Йокои. Целая огромная флотилия подобных рыболовецких шхун бороздила воды Тихого океана вдоль западного побережья США от Аляски до Мексики, и на борту каждой находился соответствующим образом обученный и проинструктированный сотрудник японской секретной службы. В Ванкувере, Британская Колумбия, Канада, группа японцев (все до одного родственники) с головой ушли в скупку и эксплуатацию бензозаправочных станций и топливных фирм. Все эти люди были японскими агентами, получающими якобы законным способом доступ к горюче-смазочным материалам, которые тайно закачивали и тайно хранили в надежно замаскированных резервуарах, располагавшихся, как правило, в труднодоступных местах на скалистых берегах.

Очень немного оставалось мест вдоль такого доступного Западного (и не только Западного) побережья Соединенных Штатов, где бы не действовал хотя бы один представитель японской секретной службы.

У себя дома в Японии были сотни сотрудников разведслужб, занимавших как весьма важные, так и крайне малозначительные должности. Японские спецслужбы держали под контролем и банки, и закупочные фирмы. Существовали так называемые армейские и морские отделы контроля, «Шелковое бюро разведки», бюро путешествий, «Хлопковое бюро разведки» и масса других квазикоммерческих организаций. Самым заметным из оплотов шпионажа был загадочный «Клуб Токио», сеть поставщиков наркотиков и организаторов подпольных игровых притонов. Этот «клуб» имел филиалы во многих городах Западного побережья США. Клубы не только занимались сбором информации, но и обеспечивали агентуру необходимыми для работы денежными средствами и нанимали случайных людей для исполнения всякого рода разовых поручений.

Информационное агентство «Домен» представляло собой еще один фронт. Консульские бюро являлись региональными штаб-квартирами сети. Накануне нападения на Пёрл-Харбор Япония имела консульства в Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, Сиэтле, Нью-Йорке, Филадельфии, Хьюстоне, Чикаго, Гонолулу и Маниле. Этот солидный аппарат управлялся одним холостяком, Нобутака Терасаки, занимавшим кабинет в роскошном белом здании посольства Японии на Массачусетс-авеню в Вашингтоне, округ Колумбия. Господин Терасаки держался незаметно, вообще производил впечатление мелкого порученца, занимая при этом должность второго секретаря. Это был тихий, пунктуальный, малообщительный человечек, тип прилежного интеллектуала, обязательного, скромного, с едва ли не гипертрофированной страстью к анонимности. Он предпочитал ничем и никогда не выделяться из толпы служащих посольства. У него не было друзей. Тем не менее этот низкорослый скромняга был главным руководителем целой японской сети не только в США, но во всем Западном полушарии. Этот тихий и не повышавший голоса второй секретарь диктовал распоряжения адвокату в Буэнос-Айресе, генеральному консулу Японии в Нью-Йорке и даже послу Японии в США в Вашингтоне. У него в распоряжении была довольно малочисленная армия помощников, включая великолепного специалиста по контролю и обслуживанию сетей связи Косака, работавшего на его рации. Косака направили в США в конце лета 1941 года в связи с интенсификацией радиообмена, и он прибыл туда с новым набором кодексов и шифров.

Наиболее важную роль за пределами Американского континента играли Гавайские острова, где на японскую секретную службу трудились в поте лица около 400 секретных агентов. Работа направлялась генеральным консулом Нагао Кита, следующим по важности после Терасаки руководителем японской разведки в Соединенных Штатах.

Его первым замом был консул Атожиро Окуда. Связь с агентами региона была сосредоточена в руках секретаря консульства Тадаси Моримура. Он также занимался и вопросами выплат агентам, а иногда исполнял роль курьера.

На самом деле Моримура был энсином[58]58
  Примерно соответствует званию прапорщик.


[Закрыть] имперского военно-морского флота Такео Йосикава. Его перевели из разведывательного отдела, где он специализировался на американском Тихоокеанском флоте и его основных военно-морских базах, включая и самую крупную, намеченную для первой атаки.

Именно зимой 1940 года всерьез началась его подготовка к этой секретной миссии. Моримура получил приказ при министерстве иностранных дел овладеть английским языком и сдать соответствующий экзамен, после чего был назначен вице-консулом. В качестве прикрытия он получил и новое имя, и все остальные идентификационные данные. В августе начальник военно-морской разведки предупредил его: «Йосикава, вы едете в Гонолулу как вице-консул. Напряженность на Гавайях растет, как вы знаете, и коротковолновые передатчики легко засечь радиопеленгаторами. Так что вы отправитесь туда в качестве дипломата и будете ежедневно предоставлять отчет о боевой готовности американского флота и его баз, используя дипломатический шифр. Это – единственный безопасный канал связи, и вы будете нашим единственным агентом. Думаю, нет необходимости разъяснять важность порученной вам миссии». «Есть!» – ответил Йосикава.

«Значит, мы договорились, – продолжал начальник разведки. – Вашим руководителем будет новый генеральный консул Нагао Кита, он – дипломат, в настоящее время находится в Кантоне, в свое время тесно сотрудничал с имперским военно-морским флотом в области разведки и по другим вопросам, в частности, касательно нашей оккупации Китая. Ему можно доверять полностью. Сначала в Гонолулу прибудет Кита, затем вы. Можете приступать к подготовке».

Энсин Йосикава прибыл в Гонолулу в апреле 1941 года и сразу же приступил к выполнению порученной миссии. Его весьма удивила предоставленная ему американцами свобода передвижения. «Например, – как он позже вспоминал, – я обычно без труда арендовал самолет в аэропорту Джона Роджерса в Гонолулу для проведения контроля американских военных аэродромов и почти каждый день проходил через городок Перл-Сити до самого конца полуострова, откуда спокойно мог разглядывать взлетно-посадочную полосу на острове Форд-Айленд в центре бухты Пёрл-Харбор и выстроившиеся в ряд линкоры в Пёрл-Харборе».

Йосикава во время частых купаний в гавани изучал все: подводные преграды, течения, склоны берега. Он часто отправлялся на прогулки по холмам, откуда открывался вид на Гонолулу. «Великолепные наблюдательные пункты, – оценил он, – я регулярно наблюдал, как корабли выходили в море». Его любимым наблюдательным пунктом стал уютный японский ресторанчик «Шаньчу-го», расположенный чуть ниже Аиеа. Сидя на соломенной циновке и потягивая саке, он развлекался в обществе гейши, а сам тайком наблюдал за действиями флота через высокое окно, выходившее прямо на гавань. «Я узнал много полезного, – вспоминал Йосикава, – очень много полезной информации о новых кораблях и способах боевого перестроения. В том числе и от развлекавшей меня гейши, которая развлекала не только меня, японца, но и личный состав американской базы по вечерам. Так я по крупицам собирал нужные сведения».