Текст книги "Тот, кто меня разрушил"

Нет, не простил.

Даже не улыбается, говорит совершенно серьезно.

Пока мы поднимаемся по лестнице, молчим. Я – обиженно, Макс – задумчиво. У меня нет причин для обиды, но меня распирает и корежит. Ведь я не нарочно его обидела! Я доверяю ему, еще как доверяю! Я же хотела как лучше! Пыталась его защитить!

Понимаю, что Макс воспринял мое поведение совсем не так. Он думает, что я не хочу за него держаться и не верю, что он сможет меня защитить. Ведь я так и не призналась, что Олави по-прежнему живет рядом, что он мой муж. А потом я сбежала и рискнула своей жизнью.

– Я не давала согласия на брак. Узнала о нем, только когда увидела новый паспорт. Не удивлюсь, если окажется, что и паспорт, и брак – все это подделка. Чтобы получить гражданство Финляндии, нужно владеть языком, жить и работать в стране несколько лет. Не знаю, где и как Олави доставал паспорта, но их у меня несколько. Только этот отличался от других. Олави хотел, чтобы он стал для меня… для нас настоящим.

Макс молча поднялся на третий этаж, проводил меня до номера и, пропустив внутрь, сказал:

– Когда решишь, что будешь делать, сообщи! Как только перегонят мою машину, я смогу отвезти тебя в полицию или… куда захочешь.

Отвернувшись, он достал свой ключ.

– Макс! Я держалась за тебя, действительно держалась. И хочу держаться и дальше. Но мне нужно, чтобы и ты меня не отпускал.

Он прикрыл за собой дверь. Молча. Не простил.

* * *

Я провела остаток дня в постели. Можно сделать очень многое, не вылезая из-под покрывала. Хотя Макс и обещал привезти мои вещи, я все равно позвонила в банк, заказала новую кредитку и сообщила о потере старой. Рассказав родителям об аресте Олави, я заплакала, услышав их реакцию. Охрану я не уволила, на случай, если у Олави остались связи в России.

Все остальное время я провела со стопкой гостиничной бумаги и ручкой, записывая свои показания. Все подряд, начиная с выпускной дискотеки и не пропуская даже самых мелких деталей. Ныло запястье, закончились чернила, но я позвонила администратору и, получив новую ручку и толстый блокнот, продолжила. Написала о том, каким горьким был пляжный песок, когда я в первый раз попыталась сбежать. Как ломали сознание таблетки. Как жгли кожу прожектора съемочной площадки. Для побоев оставила отдельную главу, не забыла упомянуть все самые любимые приемы Олави: пощечины, костяшки по ребрам, левый хук, удар по губам. О насилии написала мало. Было – и все. Наша связь была насилием от начала и до конца, даже когда он считал ее «нормальными отношениями». Я пыталась вспомнить и описать знакомых Олави, редкие имена, мужские и женские, паспорта, но память смыкалась, не пуская меня в прошлое. В моей истории были я и Олави, больше никого. Мы растворились в море случайных людей, врагов и равнодушных.

Поразмыслив, я написала на первой странице: «Хайге Олави Крофт. Мужчина, который меня разрушил». Было время, когда я пыталась обвинить в этом Макса, а теперь даже и вспомнить не могу, как до такого додумалась. Навряд ли в полиции оценят мой литературный ход, но я всегда была падкой на драму. Может, поэтому мне досталась такая жизнь.

В моих показаниях не фигурировали ни семья Олави, ни мои родители. Их место – в совсем другой истории.

Я не упомянула Макса – мужчину, который меня спас. Да, именно спас: растворил кошмары и впустил в меня жизнь. Настоящую.

Может, именно поэтому инстинкты толкали меня к нему.

Я знала, что Макс волнуется, слышала его шаги за стеной. Он останавливался у смежной двери и слушал тишину. Ждал моего шага, решительного, необратимого, который убедил бы его в том, что я больше никогда не перестану за него держаться.

В вопросах доверия Макс не признает компромиссов, а я… а что я? Меня сломили и сломали.

В одиннадцать вечера я отнесла листы администратору, сложила в большой конверт и попросила доставить в полицию.

– У нас нет курьеров, придется звонить… – попыталась возразить женщина, но потухла под моим колючим взглядом.

– Вы хотите, чтобы я вызвала полицию в гостиницу?

Женщина сжала конверт в руках и покачала головой.

Понятия не имею, что она увидела в моих глазах, но мои показания доставили в отделение.

А я поднялась наверх, приняла обезболивающее и вытянулась в горячей ванне посреди июльской жары. Пот выступил на лице крупными бусинами, пока я наслаждалась ощущением невесомости и полной свободы. Боль в ребрах прошла, и тело расслабилось, сдаваясь приятному теплу.

Я совершенно, абсолютно, невероятно свободна. Ослепительно. Страшно. Впервые.

Все, что было раньше, не сравнится с ощущением вседозволенности и силы, которое сладостно урчит в моей душе.

Свободна. Как это замечательно. Как упоительно. Как…

… немыслимо страшно. Я не знаю, что с этим делать.

Могу вернуться в Хельсинки и никогда больше не видеть семью Олави. Могу путешествовать, отправиться с родителями на Сейшельские острова. Всегда хотела там побывать. Могу идти по улице и улыбаться. И дышать, не боясь удара в спину.

Но вместо этого я завернулась в полотенце и отперла смежную дверь. Макс чуть не ввалился в мой номер, в последний момент удержавшись рукой за дверную раму.

– Иди ко мне! – попросила я.

– Лара…

Мы катались по полу. Как звери. Рычали, хватались друг за друга, подминая под себя скомканное полотенце. Я дрожала, умоляя о разрядке, и она пришла с криком, с испариной, с абсолютным высвобождением. Макс не сдерживал себя, он отдавал все, хватаясь за меня и выпуская свою страсть. Он брал все, что я давала, настойчиво и с криком удовольствия.

Он знал, что я свободна. Полностью. От всего, теперь уже и от прошлого.

В ту ночь мы проиграли нашу близость до предела. Отложили все сложности и обиды и забылись друг в друге. Макс не искал мои границы, он ломал их, не спрашивая. Все, что он делал, казалось новым и светлым. Правильным. Он слепил из меня новую женщину, специально для себя, и я полюбила ее в ту ночь. Мы оказались слишком обнажены друг перед другом, чтобы скрывать глубину своей страсти. Слишком порочны, чтобы, добравшись до дна, не попытаться попасть еще глубже. Любить еще сильнее. Хотеть еще острее.

Вот почему он снился мне все эти годы. Моя душа знала, что он станет моим спасением.

* * *

Лучше бы завтра не наступило. Лучше бы мы не позволили себе очнуться и забыли обо всем. Кругом люди, много людей, полиция, психолог, но я вижу только Макса.

Все время, пока я слушаю, отвечаю на вопросы, заполняю бумаги, внутри меня натянута нить, ведущая к Максу. Мне кажется, это длится вечность. Смесь дней и ночей, я теряю ощущение времени.

Но однажды и это заканчивается.

Все эти люди вокруг, они всерьез верят, что я смогу забыть о прошлом. Вернусь в Финляндию и начну новую жизнь. По тому, как Макс сжимает челюсти, как отворачивается, прячась от моего взгляда, понятно, что и он так думает. Он и сам предложил мне оставить нашу связь в прошлом и открыть для себя чистый лист. А теперь убедился, что прав.

Нет, Макс. Я не свободна! Я не хочу новой жизни! Не отпускай меня!

Я удерживаю его взгляд и отрицательно качаю головой, хотя уже тогда знаю, что нашей связи нанесен необратимый ущерб. Хотя… Макс с самого начала собирался оставить выбор за мной.

– Какие у вас планы, Лара? – интересуются чужие мне люди.

Я теряюсь, не знаю, что сказать. Макс хмурится, читая в моей нерешительности свой приговор.

Он не станет меня удерживать, а я не стану навязываться.

Нам предстоит разговор. РАЗГОВОР.

Тот самый, в котором он не попросит меня остаться, потому что хочет предоставить мне полную свободу, необходимую для забвения. А если он не попросит, то я не останусь, иначе всю жизнь буду бояться, что навязалась, что воспользовалась его чувством вины.

Так и случилось. Макс смотрел на меня, долго, внимательно, потом сказал:

– Сделай все, что надо, чтобы отрезать прошлое!

Он ждал моей реакции, моего протеста. Решающего действия. Например, признания в любви – вечной любви, которая склеит нас иллюзорной надежностью обязательств. Он ждал фразы со словом «навсегда». Он уже произнес его, с бесшабашной легкостью уверенного мужчины, а теперь очередь за мной. Как и обещал, Макс сказал и сделал все, чтобы я захотела остаться. Но принуждать меня он не станет. Макс отпустил меня, и следующий, решающий ход – за мной.

Жаль, что я не смогла сделать этот ход. Однажды впустив страх в свое нутро, уже не выселишь его обратно, а Макс ждал от меня чего-то очень значительного. Поступка с большой буквы, который убедит его, что я больше никогда не перестану за него держаться. Который докажет, что я болею им так же сильно, как и он мной. Ему нужно ВСЕ. Со мной. А мне страшно даже начать.

Я не смогла.

Кто знает, откуда берется любовь. Можно ли навсегда полюбить девушку, которую видел всего несколько минут, да еще и при ужасных обстоятельствах? Можно ли ненавидеть мужчину на протяжении восьми лет, а потом полюбить так, что хочется вывернуть себя наизнанку и закричать от счастья?

Мы не стали искать ответа. Не смогли.

Макс поклялся, что даст мне свободу выбора.

Я поклялась, что не воспользуюсь его слабостью.

Мы не сложились, не склеились.

Так бывает.

Он отвез меня в Сочи, проводил до таможни. Купил леденцы в самолет, чтобы при взлете и посадке не болели уши. Попросил не волноваться за Диму, обещал переехать к ним с Людмилой Михайловной насовсем, как только вернется в Анапу.

Слова, слова, слова. Они заполнили пространство между нами, даря иллюзию, что мы говорим друг другу что-то стоящее. Например, правду.

– Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти, – сказал Макс, изображая улыбку.

«Если он мне понадобится». Если.

Он не заставил меня остаться.

Я не стала навязываться.

Он подарил мне свободу, и я ответила тем же.

Так бывает.

Глава 6
Лара

Четыре недели спустя, 6:15 утра

«В газетах написали что тебя зовут лара крофт»

«Спасибо, что разбудил. И что из этого?»

«Так это правда? КЛАСС! Почему ты не сказала, что тебя зовут лара крофт?»

«Не могу поверить»

«??»

«Не могу поверить, что ты используешь знаки препинания!»

«Я случайно. Максик злится что газеты о тебе узнали»

«Скажи ему, чтобы не злился»

«Он все время злится! Лара приезжай а то мне скучно»

«Извини, сейчас не могу»

«А потом приедешь? слушай а ты правда была замужем за убийцей?»

…

«Лара?»

…

«Лара Крофт?»

…

«Лара? Ты ушла?»

«Да, я ушла»

«Мне интересно какой он… ну ты поняла»

Нет, я не поняла. Дети – необычные существа, они видят жизнь в почти нечеловеческом ракурсе. А уж их непосредственность безошибочно бьет в самое больное место. Каждая фраза Димы как укол в душу, особенно его вопросы. Я притворяюсь, что на моем компьютере нет видео, поэтому мы общаемся сообщениями или короткими весточками по скайпу. На самом деле видео у меня есть, но я боюсь увидеть Диму и распасться на части. Я и так склеена липкой лентой, поэтому рисковать не стоит.

Каждое утро начинается с его вопросов, благо разница во времени у нас небольшая. Иногда его вопросы ставят меня в тупик, например:

«куда ты положила отвертку от самоката?»

или

«я не могу найти ключи»

или

«почему у тебя нет детей?»

А иногда заставляют поморщиться, как от зубной боли.

«Максик не хочет ездить на самокате говорит что он твой скажи что ему можно»

Ему можно. Ему все можно.

Мы расстались четыре недели назад. Первые два дня я провела в постели, скучая по Максу, по Диме и по своему быстротечному счастью. Корила себя за трусость, за то, что чувства не сложились в обещания. За то, что я не рискнула.

Потом я собралась с силами и позвонила отцу Олави. Тот знал об аресте сына и встретил меня в большом волнении. Я приехала в его офис, чтобы дать ему возможность прийти в себя, прежде чем рассказывать о случившемся остальным членам семьи.

Господин Крофт, видный банкир, рыдал у меня на плече, считая себя причастным к преступлениям сына. Это было настолько ужасно, что, оставив его на попечение ошеломленной секретарши, я вернулась домой и снова забралась в постель.

Я не могла не задуматься о прошлом. Что бы сделал отец Олави, если бы я попросила его о помощи несколько лет назад? Есть шанс, что я спаслась бы намного раньше. Но есть и другой вариант, царапающий нутро острием паники. Олави способен на все, в это я верю до сих пор.

Нет смысла гадать о прошлом. Мой пляжный спаситель прав: у нас есть только одна обязанность – жить.

В тот вечер ко мне пришла сестра Олави. Долго стояла в прихожей, истекая слезами, потом обняла меня и замерла на целую вечность. Так и не сказала ни слова. Ушла, унося с собой запах беспомощного горя.

А после этого началась рутина. Я отдалась работе, предпочитая ночные дежурства, чтобы днем не оставалось времени думать. Как сказал бы Дима, я не могла помочь себе, поэтому спасала других.

Через неделю после возвращения я подала на развод. Получить его несложно, согласия Олави не требуется, однако заявление надо подать дважды. После первого тебе дается время на обдумывание. Просмотрев заполненную форму, администратор глотнула воды и сказала, что, возможно, мне не потребуется делать второе заявление.

В графе «причина развода» я написала правду.

«Муж удерживал меня пленницей несколько лет, а в данный момент обвиняется в убийстве и похищениях женщин».

Уже к концу первой недели я приняла решение вернуться домой к родителям в тот самый город, где все начиналось. Перечеркнуть последние восемь лет и попытаться начать сначала. Диме я об этом не сказала, пока. Перееду, устроюсь, сниму жилье, а уж потом начну сообщать друзьям. Вернее, другу, он у меня всего один, да и тот – ребенок.

Я ни разу не спросила Диму о Максе, хотя и хотела. Очень. Втайне надеялась, что он приедет за мной и все решит за нас обоих. Смотрела в окно в надежде увидеть, как он стоит перед домом. Но я знала, что он не приедет. Макс подарил мне свободу, чтобы я отбросила его вместе с остальным прошлым. Следующий ход был за мной, но я опустила карты. Сплошные козыри – а я все равно струсила.

Макс предложил решить все мои проблемы. Он помирил меня с родителями, подарил счастье и свободу, а потом отступил, позволяя мне сделать выбор. Надеялся, что я выберу его. Навсегда.

Казалось бы, что может быть проще? Как выяснилось, многое.

Макс хотел всего и сразу. Чтобы если доверие, то полное и во всем. Если любовь, то навсегда. Если шагаешь в будущее, то прошлого больше нет. Чертов максималист!

Мы разные.

Его слова – сразу, полностью, навсегда.

Мои слова – понемногу, осторожно, медленно.

Я рисковала потерять его навсегда, болела им во сне и наяву, но не могла решиться. Шаг к нему равносилен обещанию, рисующему новую жизнь. Макс сказал, что даст мне все, что я соглашусь взять, но и от меня он требовал очень многого. Всю меня, сразу и навсегда.

Я мучилась, боялась, но шаг за шагом двигалась вперед. Собрала любимые вещи, остальное отдала в благотворительный магазин. Уволилась с работы и купила билет в Москву. Пока что не стала сообщать родителям о возвращении, на случай, если что-то пойдет не так. Оставила себе свободу со всех сторон, чтобы не останавливаться, не паниковать. Чтобы дышать. Погуляла по Москве, потом купила билет до Ростова. Уже тогда знала, что еду в Анапу, но притворялась, что это не так. Искала съемное жилье недалеко от родителей, пролистывала вакансии в местной больнице. Всю дорогу ловила интернет в телефоне, чтобы отвлечь себя от нарастающего страха. Не позволяла себе думать о том, как войду в дом Макса, что скажу ему и Диме. Стоит ли приезжать, не предупредив?

Как и ожидалось, до родителей я не доехала. Прибыла в Анапу, села на чемодан и задумалась. Семь утра. Вторник. Что я скажу Максу? Не знаю.

Как и в прошлый раз, вокзал остался равнодушен к моему страху. Солнце расправило лучи и приготовилось к еще одному жаркому дню. Мужчина с тремя чемоданами забрал последнее такси. А что, если я не смогу дать Максу то, что ему нужно? А что, если он меня не ждет? Жирный голубь подпрыгнул около чемодана в поисках крошек, и я притопнула ногой, отгоняя его в сторону урны. На перроне только я и старушка лет восьмидесяти. Либо отдыхает, либо тоже боится сделать следующий шаг.

Достаю телефон и пишу Диме сообщение.

«Что делаешь»

«СПЛЮ!» – отвечает он через пару минут.

«Уже семь утра!»

«Смотрели с Максиком фильм до двух часов ночи»

«Ладно, спи»

Заказываю такси и стою у вокзала, покачивая чемодан на ноге. Может, остановиться в гостинице, все обдумать, а уж потом нагрянуть к ним? Или лучше сначала позвонить и сообщить, что я приехала? Да, точно, так и сделаю. Остановлюсь в гостинице и сообщу Максу, что я в Анапе. Проездом. И посмотрю, что он скажет.

Забираюсь в такси и вымученным голосом называю адрес Людмилы Михайловны.

Не позволяю себе струсить.

– Вам плохо? – спрашивает таксист, заметив страдальческое выражение моего лица.

– Нет. Наоборот, мне хорошо. Но бывает так, что «хорошо» пугает тебя намного больше, чем «плохо».

– Эээ… – Таксист непонимающе хмурится и включает радио погромче, чтобы я не стала развивать излишне философскую тему.

Останавливаю такси посередине их улицы, не доезжая до нужного мне дома, расплачиваюсь и сажусь на чемодан в ожидании вдохновения. Нужно собраться с силами и просто войти в их дом. Постучаться, поздороваться – и все.

Сказать: «Макс, я приехала к тебе. Если я все еще тебе нужна, то хочу, чтобы ты знал, что…»

Нет, это слишком витиевато и многословно. Слишком много воды – если, все еще, то, чтобы, что… плохо.

«Макс, я хочу за тебя держаться».

Нет, этого мало, он захочет большего.

«Можно, я останусь у тебя?»

Слишком завуалированно.

Не говорить же что-то примитивное и книжно-романтичное типа «Я не могу без тебя» или «Я люблю тебя больше жизни»?

Взвыв от отчаяния, я вцепилась в волосы, и тут завибрировал мой телефон.

«Я проснулся тебе что скучно чтоли»

«Ага»

«Купи игровую приставку»

«Ты позавтракал?»

«Бабушка заставила»

Как я умудрилась забыть про Людмилу Михайловну?! Думала, что меня встретят Дима с Максом, а ведь это дом чужой мне женщины!

Встаю, судорожно хватаю чемодан и волоку его за собой прочь от их дома. С какой стати я заявлюсь к ним без приглашения, да еще и не предупредив Макса?

Захотелось обернуться невидимкой или хотя бы спрятаться в кустах в ожидании такси. Надо было поехать в гостиницу, так нет же, я решила испытать себя, чтобы доказать, что могу решиться. Хватаю телефон, чтобы снова вызвать такси, и вижу еще с десяток сообщений от Димы. Что-то про хлопья и кефир, а потом неожиданное:

«Чай будешь?»

Смотрю на телефон, и мне кажется, что из него исходит детская улыбка.

Колеблюсь ровно три секунды.

«Буду»

«Тогда хватит бегать по улице нафиг заходи на кухню я на улицу не понесу»

«Откуда ты знаешь что я здесь»

От смущения я и сама забыла про пунктуацию.

«Соседка бабушке позвонила ты перед ее домом бегаешь с чемоданом и она тебя узнала»

Открываю калитку и иду к дому. Тело как сжатая пружина – того и гляди выстрелит. Вот-вот сорвусь и сбегу неизвестно куда. Боюсь счастья. Нормальным людям этого не понять, но поверьте на слово.

Если Макс дома, я не знаю, что сказать. Если его нет, это еще хуже. Если Дима с бабушкой начнут расспрашивать меня, что и как, и звонить Максу на работу, я не выдержу. Сбегу.

Получается, что я сбегу в любом случае, так, может, лучше сразу?..

Запретив себе паниковать, я подняла чемодан и встала на первую ступеньку.

Людмила Михайловна открыла дверь и, улыбнувшись, пригласила меня в дом.

– Вы уж простите, Лара, что Дима вас не встречает, но я запретила ему выходить из-за стола, пока он не допьет кефир. Он при вас что пил?

– Эээ… – мысли не успевали перестроиться с паники на бытовую тему, – молоко, воду и лимонад.

– То был июль, а теперь скоро осень, и нужно пить кефир. Лара, вы пьете кефир?

– Ммм… иногда.

Заходим на кухню, и я вижу обиженное лицо Димы с кефирными усами.

– Кефир – это гадостная гадость, – говорит он. – Привет, Лара!

– Вы завтракали? – интересуется Людмила Михайловна, заваривает чай и ставит передо мной кружку. Я замечаю, что она выбрала именно ту, которой я пользовалась, пока жила в их доме. Предчувствую панику, но меня захлестывает неожиданное тепло.

– Да. Нет. Немного.

– Заставь ее пить кефир! – коварно хихикает Дима, и я смотрю на него, не скрывая удивления. Я ожидала, что он завизжит и повиснет на моей шее, а он ведет себя так, словно мы видимся каждый день. – На самокате поедем? – спрашивает, болтая ногами. Будто мы расстались вчера вечером.

– Никуда вы не поедете! – Людмила Михайловна ставит передо мной тарелку со свежими рогаликами. – Ларе нужно отдохнуть с дороги, а ты так и будешь нянчиться с кефиром до полудня.

Димка залпом допивает кефир и, вытерев ладонью губы, выдает капризное «бееееееее».

– Молодец! – говорит Людмила Михайловна голосом опытной учительницы. – А вы, Лара, кушайте скорее, не давайте рогаликам остыть!

Я послушно откусываю хрустящую булочку, от волнения не ощущая вкуса. Дима радостно хихикает и хлопает меня по плечу.

– Тебе хана, бабуля занялась твоим воспитанием!

– Следи за своей речью, Дмитрий! – Строгий взгляд поверх очков – и Дима прижимается ко мне боком и закатывает глаза.

– Как вы себя чувствуете, Людмила Михайловна? – Этот вопрос – мой первый весомый вклад в нашу беседу.

– Отменно! Честное слово, отменно. Этот инфаркт прошел намного легче прошлых. Сплошное везение. Чувствую себя бодрее, чем в пятьдесят лет. Но не станем больше говорить о здоровье, Лара, эту тему в нашем доме не любят. Ваша комната убрана, так что можете отдохнуть после завтрака. Не позволяйте этому хулигану вытащить вас на улицу.

– Позволяйте-позволяйте-позволяйте! – тараторит Дима.

– В одиннадцать утра мне нужно к врачу, и я собиралась оставить Диму одного. Если вы за ним присмотрите, мне будет намного спокойнее. – Взгляд поверх очков, теперь уже на меня – и я поневоле вытягиваюсь по струнке.

– Я… да, конечно, я останусь с Димой.

– Самокат-самокат-самокат! – тараторит тот, весело барабаня ногами по ножке стола.

– Вы не возражаете, если мы с Димой покатаемся на самокате? – на всякий случай проверила я.

– Как вам будет угодно, Лара. Чувствуйте себя как дома.

Дима шикнул на бабушку и замолчал, бросив на меня затравленный взгляд.

Людмила Михайловна обернулась, комкая в руках клетчатое синее полотенце. Очки сползли на кончик носа, и, казалось, расфокусированный взгляд испытывал меня. Знать бы, что здесь происходит.

– Не мучай Лару, Дмитрий! Она только что приехала, ей нужно отдохнуть.

– Извини, Лара! – сказал мой приятель, хмуро царапая ногтем стол. – Не буду тебе надоедать.

Я не стала распаковывать вещи. Приняла душ и села на кровать, пытаясь переварить происходящее. Макса дома нет, и никто его даже не упомянул. Меня приняли обратно, как будто я не уезжала, как будто Людмила Михайловна знает меня уже много лет. Дима, который до этого ни разу не извинялся, нервничает, словно боится наказания. И шикает на бабушку, предложившую мне чувствовать себя как дома.

В дверь поскреблись. Прислонившись к косяку, Дима посмотрел на меня исподлобья. Семейный взгляд Островских, не иначе.

– Ты не обиделась, что я заставляю тебя кататься на самокате?

– Нет, конечно. Сейчас найду кеды, и поедем.

– А отдохнуть не хочешь?

– Я уже отдохнула. Дима, что происходит? С чего ты вдруг такой вежливый?

Отступив в коридор, он поскреб ногтем зажившую ссадину на коленке.

– Никакой я не вежливый! Если ты готова, то поехали.

– Слушай, а где Макс?

– На работе.

Хочу спросить многое, но не знаю как. Не станешь ведь допытываться у ребенка, помнит ли меня его дядя и будет ли рад моему приезду.

Мы сделали пару кругов по парку, перекусили, потом сели в тени, глядя на море. За прошедшие недели оно потемнело, волны отяжелели, как будто носили в себе память оживленного лета.

– Бабушка зря сказала, чтобы ты чувствовала себя как дома, – сказал Дима, избегая моего взгляда.

Эти слова ошпарили.

– Если хочешь, я перееду в гостиницу. – Онемевшие губы растянулись в улыбку, не выдавая истинных эмоций.

Дима дернул головой, удивленно хлопая глазами.

– Ты что, нет, зачем тебе в гостиницу? Просто я не хочу, чтобы ты… ну, сама знаешь… испугалась.

– Чего испугалась?

Что бы ни происходило в этой семье, я совершенно ничего не понимаю.

– Не знаю чего. Всего, – вздохнул Дима. – Ты трусиха. Максик сказал, чтобы мы тебя не спугнули, а бабушка сразу ляпнула, чтобы ты чувствовала себя как дома. Да еще и я к тебе приставал.

Так. Минуточку. Макс сказал ЧТО?

– Мы не хотим тебя спугнуть, Лара.

– Спугнуть?? Я что, бабочка?

Дима фыркнул в ладошку и прикрыл глаза.

– Твой дядя знал, что я приеду?

Дима кивнул и уткнулся взглядом в землю, ковыряясь в ней пальцем.

– Да. Максик сказал, что ты к нам вернешься, но тебе будет непросто, и чтобы мы постарались тебя не спугнуть. А теперь мне влетит за то, что я проболтался.

– Не влетит, я тебя не выдам. – Осторожно прикоснувшись к его плечу, я подвигала кончиками пальцев, предлагая крохотную ласку. Дима подался ближе, усиливая контакт, но все еще глядя в землю. – С чего Макс решил, что меня можно спугнуть?

Дима пожал плечами и шмыгнул носом.

– Счастье легко спугнуть, – пробормотал он себе под нос.

Откуда ребенку известны такие откровения?

– Нет, Дима, это не так. Счастье спугнуть нельзя. Если оно твое, то обязательно вернется.

– Это не мои слова, а Макса. Он имел в виду тебя.

Макс назвал меня счастьем.

Меня. Счастьем.

Он знал, что я вернусь.

Он все обо мне знает, он чувствует меня издалека.

– Дыши, Лара! – засмеялся Дима, бросив в меня комочком земли.

– Макс меня ждал? – не выдержала я.

– А ты как думаешь? – Повернувшись ко мне, Дима убрал челку со лба, оставляя над бровью грязный след. – Лар, ты ведь не обидишь его, а? Максу было очень плохо, когда ты уехала. Раз уж вернулась, то останешься?

Я боялась, что разговор с Максом покажется мне сложным. Забыла, что объясняться с Димой в сотни раз труднее.

– Это зависит от твоего дяди. – Я морщусь, так как понимаю, что этим ответом задала мальчику очередной вопрос. Надеюсь, что Дима не подумает, что я пытаюсь выпытать у него информацию о планах Макса.

Но он волновался о другом.

– Я видел твой чемодан, ты привезла очень мало вещей. – Дима обиженно отвернулся, заподозрив, что я его обманываю.

– Остальное я выбросила или отдала в благотворительный магазин.

Ответила – и сразу пожалела о сказанном. Лицо Димы тут же просветлело, и он вскочил на ноги, словно собираясь бежать домой и сообщить Максу радостную новость.

– Совсем все выбросила?! А квартира как?

– Я ее снимала.

– А работа?

– Уволилась.

Морщусь все сильнее, ибо, сама того не желая, раздаю обещания, даже не поговорив с Максом.

– Не бойся, я Максу не скажу. Клянусь! – торжественно восклицает Дима, приложив ладошку к груди. – Пусть помучается, а то он заставляет меня готовиться к школе. Как придет домой, увидит твой чемодан и пусть гадает, надолго ли ты приехала.

Довольно потирая руки, Дима подмигнул, и я постаралась улыбнуться в ответ, хотя настроение было отнюдь не светлое.

Мы вернулись домой в час дня, и к тому времени Макс уже сидел на кухне и выслушивал нотацию Людмилы Михайловны. О кефире, конечно, о чем же еще! Когда мы зашли на кухню, разговор затих, оборвался на полуслове. Макс смотрел на меня, сжимая в руке стакан.

– А я уж было начала гадать, куда вы заехали! – жизнерадостно сообщила Людмила Михайловна. – Дмитрий, тебе следует привести себя в порядок. Пойдем!

– Но я…

– Ты похож на поросенка!

На разделочной доске осталась нарезанная морковка, а значит, нам с Максом предоставили возможность поговорить наедине.

Иногда мне по привычке хочется его ненавидеть. Например, сейчас, когда он молчит и сосредоточенно смотрит в окно, ожидая от меня слов. СЛОВ. Больших, значительных, которые все объяснят. Которые пообещают будущее, которое ему нужно.

Если он действительно меня любит, то не должен ожидать от меня невозможного. Чтобы вернуться в его дом, мне пришлось…

Я не успела накрутить эмоции на пружину моего страха. Макс распустил их одной фразой:

– Ты и сама похожа на поросенка.

Похожа, соглашусь. Взмокшая, с грязными коленями и ладонями.

– Мы с Димой заигрались на детской площадке.

Мазнув по мне взглядом, Макс поднялся и стянул с доски пару кружочков морковки.

Почему он избегает моего взгляда?

У меня невероятный талант – бояться всего и сразу. Того, что Макс потребует от меня слишком многого, и того, что не захочет ничего вообще.

Закинув морковку в рот, Макс повернулся ко мне и улыбнулся. Легко, мягко, почти весело, но улыбка контрастировала с тяжестью его взгляда.

– Лимонад будешь? Или сразу в душ?

– Лимонад, пожалуйста.

Делаю жадный глоток и задерживаю дыхание, готовясь сказать то, к чему не готова. Увы, слова не складываются. Я не способна на щедрость, с которой Макс предложил мне себя. Я бы отдала ему все, но у меня пока что ничего нет. Только новообретенная свобода, потерявшая вкус после нашего с Максом расставания.

– Извини, что я нагрянула без предупреждения!

Он удивленно моргнул, потом кивнул и протянул мне морковку.

– Людмила Михайловна рада твоему приезду. Дима ей все уши прожужжал рассказами о ваших приключениях.

Жар защипал лицо, предвещая слезы. Дима ошибся, Макс меня не ждал. Узнал о моем прошлом, одумался, и теперь нас не связывает ничего, кроме неловкости. Нужно срочно сказать ему, что я здесь проездом, что собираюсь в родной город, и тогда это удушающее напряжение между нами рассеется.

Хлопаю губами, как рыба, но слова не приходят. Показываю пальцем на дверь, чтобы хоть как-то оповестить Макса о моем уходе, и иду в ванную.

– Если хочешь, можешь принять душ у нас дома!

Слова нагоняют меня в дверях, и я останавливаюсь, пытаясь расшифровать их смысл. «У нас дома».

– У нас?

– У нас. У нас с тобой.

На меня смотрит совсем другой Макс – слишком серьезный, настороженный. Но я узнаю тьму его глаз, родную, любимую. Она не пугает, не угрожает. В ней страх, знакомое черное месиво. Макс боится услышать мой ответ.

А я боюсь, что захлебнусь радостью. Макс все упростил, он догадался, что слова парализуют меня хуже паники. Он перескочил через объяснения и обещания и взял меня себе. Принял мою тьму, как и я его, и распустил страх, нить за нитью. Не колеблясь, я протягиваю руку, и его лицо расслабляется.

– Ты вернулась, Лара. Сама. Больше я тебя не отпущу.

– Пообещай! – требую я. Если Макс поможет, я научусь не бояться слов.

– Обещаю!

Часть забора снята, кусты срезаны, поэтому мы проходим прямо к дому номер шестьдесят три. Поднимаясь на крыльцо, я ловлю себя на совершенно дикой мысли: «На Новый год поставим здесь маленькие елочки в горшках и украсим их игрушками. Фиолетовая и серебряная гамма. Да, точно, именно эти цвета».

Останавливаюсь, изумляясь такому повороту мыслей, но Макс тянет меня вперед. Волнуется, что я передумаю. И тогда я озвучиваю свои фантазии, чтобы он не сомневался в моей решимости следовать за ним. Всегда.