Текст книги "Тот, кто меня разрушил"

– Плакать – это хорошо, – пьяно объясняю. – Это катарсис. Я охочусь за этим долбаным катарсисом уже восемь долбаных лет. Пропустите меня в клуб, там мой катарсис!

Не допивая, бросаю бутылку в урну и смотрю на парня печальными глазами. Он младше меня лет на пять, кровь с молоком, мысли прямые, как линейки.

Он не спорит со мной, пропускает внутрь. Жалость в его взгляде прибивает меня к земле. Я не люблю жалость, презираю ее. Она пустая и мерзкая, а также очень, очень несвоевременная. Ведь когда мне было нужно, меня никто не пожалел.

Макс. Макс меня не пожалел. Максик.

Юнец разговаривает с кем-то по телефону и следит, как я удаляюсь по коридору. Наверное, он вышибала. И сейчас меня вышибут, потому что таким, как я, не место в клубе.

Я буравлю взглядом танцующую толпу и не могу сориентироваться. Клуб изменился до неузнаваемости. Раньше был небольшой зал с зеркальным шаром под потолком, а теперь чего только нет: бар, сцена, разноцветные огни. Ко мне подходит мужчина постарше, тоже весь в черном, как и юнец у входа, и предлагает помощь. Не договорив, он щурится и выводит меня на свет.

– Быть не может, ей-богу, инопланетянка! Точно, это ты!

Понятия не имею, кто это, но он мне не нравится. Совсем. Вырываюсь и иду к выходу. Все равно мне здесь нечего делать. Раз уж клуб настолько изменился, катарсис здесь не найти.

Парень не отпускает меня, пристально смотрит и хмыкает:

– А ты выглядишь очень даже средненько, я ожидал большего. Поизносилась, да? – мерзко смеется. – Каждый раз, когда смотрю порнуху, думаю о тебе. В смысле, вдруг ты в фильме будешь!

Я выбегаю наружу, спотыкаюсь о порог и падаю на колени, удерживаемая юнцом. Вот тебе и катарсис! Мало того, что меня узнали, так еще и оказалось, что всем известно, куда и зачем меня увезли. Ведь именно порнография оказалась главным бизнесом Олави.

– Я вызову вам такси, – предлагает юнец.

– Вы знакомы с Екклесиастом? – отвечаю я невпопад и по его лицу вижу, что не знаком. – «Всему свое время». Это из Ветхого завета. Есть «время плакать» и «время смеяться».

Он набирает номер.

– Не стоит беспокоиться, она со мной!

Меня шатает, как на палубе во время шторма. Вроде узнаю голос, но знаю, что Макса здесь быть не может.

– Пойдем, Лара!

Надо же, это действительно он. Осматриваюсь по сторонам, подозревая, что перенеслась через пространство и время. В моей жизни все возможно.

Макс ведет меня под руку мимо обнимающихся пар, вдоль забора. Один взгляд на него – и люди расступаются.

– Я не допила вино, – жалуюсь, оглядываясь на урну.

– Это радует.

Он скуп на слова и старается не прикасаться ко мне, только держит под руку. Я болтаюсь на нем, спотыкаюсь, теряю равновесие, но Макс упорно тащит меня вперед. Мы заходим в забегаловку, и его вопрос ставит меня в тупик:

– Когда ты в последний раз ела?

Мысли плывут, и я пожимаю плечами. Помню, что покупала пиццу, но когда? И съела ли? Макс заказывает еду и несколько бутылок воды, а я лежу на прилавке и смотрю на потрескавшиеся стены.

– А ты знаешь Екклесиаста? – спрашиваю то ли Макса, то ли продавщицу.

– Нет, – отвечает она, а Макс подхватывает меня с прилавка и сует в руки бутылку воды:

– Пей!

У воды привкус вина, но Макс не отступает, взглядом заставляя меня допить.

– Мне надо в туалет. – Пританцовываю.

– До гостиницы дойти сможешь?

– Наверное.

– Наверное! – вдруг смеется он. – Скажешь тоже! – И мы бежим по улице в направлении гостиницы. Провожаемые неодобрительным взглядом ночного портье, взбегаем на второй этаж, вернее, Макс взбегает и тащит меня за собой.

Когда я умылась и почистила зубы, на меня снизошло озарение. Я так и выскочила из ванны с зубной щеткой в руках.

– Что ты здесь делаешь? Где Дима?

– С Димой осталась жена моего друга, она тоже медсестра. Он в полном порядке.

– Ты не должен его оставлять!

– Он сказал, что тебе я нужнее, чем ему.

– Глупости! Что ты здесь делаешь?

– Я забыл тебя предупредить: в прошлом году у твоего отца были проблемы со здоровьем. Не знаю, что ты собираешься рассказать родителям, но учти это!

Я охнула и проглотила зубную пасту. Макс, мой ночной кошмар, знает о моей семье больше, чем я сама. Выполоскала рот, плеснула в лицо холодной водой, пытаясь протрезветь и проиграть в голове десятки вопросов.

– Сядь! – прикрикнула на него. Макс не ожидал приглашения, поэтому помедлил, прежде чем опуститься в низкое кресло. – А теперь скажи правду. Что тебе от меня нужно? Признайся, Макс, не тяни. Давай покончим с нашим неловким знакомством раз и навсегда. Если ты разыскиваешь Олави, если наши общие знакомые задолжали тебе денег, если тебе нужна информация, просто признайся и задай мне вопросы, так будет лучше. Скорее всего я тебя разочарую, так как не ввязывалась в их махинации, но уж лучше спросить, чем следовать за мной по всей стране. Если ты собираешься угрожать и выбивать из меня информацию, то сделай это сейчас, до того, как я встречусь с родителями, чтобы им не пришлось хоронить меня дважды.

– Мне ничего от тебя не нужно. Если бы я собирался причинить тебе вред, то сделал бы это, когда увидел тебя наедине с моим племянником.

Далеко не исчерпывающий ответ, но большего я от него не добилась, как ни старалась.

– Я уже объяснил, зачем приехал, и повторять не буду! – отрезал он.

– Чтобы предупредить о болезни отца? Ты мог позвонить.

– Мог.

Дверь пошатнулась под серией неровных ударов, то ли кулаком, то ли ногой. Но грохот напугал меня намного меньше, чем реакция Макса. Он скользнул за дверь и прижался к стене, будто готовясь к нападению.

– Не подходи к двери, – одними губами прошептал он. – Спроси, кто это.

– Кто? – послушно повторила я, в ужасе глядя на Макса. Во что он играет?

– Олененок! Это я!

Олег. Тот самый парень, который подтолкнул меня к Олави и так и не получил мою девственность.

Дождавшись медленного кивка Макса, я открыла дверь.

– Сколько лет, сколько зим! Рад видеть, Олененок!

Давно я не слышала этого прозвища. Олененок. От фамилии Оленьева. Вкус первой детской привязанности, переросшей в нечто большее. Почти большее.

– Ровно восемь лет и восемь зим.

Не верилось, что стоящий в дверях помятый и далеко не трезвый мужик – мой ровесник. Олег, мой бывший парень, которого я бросила в погоне за мечтой. От него воняет алкоголем, табаком и немытым телом.

Быстро же расходятся слухи по нашему чудному городку! Похоже, в гостинице кроме меня никого нет, раз уж Олег так быстро меня нашел.

– Пашка сказал, что ты приходила в клуб, а я не поверил. Надо же, это действительно ты. А у предков почему не была?

– Ты сказал родителям, что я здесь? – Мгновенно протрезвев, я вытянулась в струнку и приготовилась к панике.

– Не-а, не сказал. Алевтина Сергевна звонила сегодня утром, но ничего про тебя не сказала, вот я и удивился.

Я осела на постель, с облегчением прикрыв глаза.

– Да ладно тебе пугаться, я им не скажу! – усмехнулся Олег, подходя ближе, но все еще не замечая Макса за спиной. – Все равно ты для них как отрезанный кусок, у них дома только Машкины фотки висят, твоих нет. А у меня своя мастерская, представляешь? А ты все такая же глазастая и ногастая.

– Слова «ногастая» не существует, – машинально ответила я, отмечая, что он навис надо мной, чуть пошатываясь.

– Если я сказал, значит, существует. – Пьяный незнакомый голос и тошнотный запах надавили со всех сторон.

– Отойди! – Я толкнула Олега в грудь и заметила шевеление за его спиной.

– Ишь ты, отойди, говорит! Как там дела в мире порнушки? Или ты теперь просто шлюха? Небось много чему научилась, показать не хочешь?

Если в момент его появления я собиралась извиниться за бесстыжее исчезновение восемь лет назад, то теперь я не испытывала ничего, кроме омерзения.

– Убирайся! – вывернулась из цепких рук, брезгливо отталкивая Олега к двери.

– Не смей, сука! – зашипел он. – Ты всего лишь…

– Лара попросила тебя уйти.

Вот так режут голосом воздух. Я бы не поверила, что такой эффект возможен, но Максу это удалось. Олега снесло порывом животного страха, и через пару секунд он уже дрожал в руках моего непрошеного защитника.

– Мужика привезла, сука! – плюнул Олег в мою сторону. – Побоялась приехать одна, да? Стыдно показать свою продажную рожу! А как родителям будешь в глаза смотреть, а?

Я не заметила удара, но подробно рассмотрела его последствия: Олег изогнулся дугой и заорал, зависнув над полом. Макс держал его на весу. Одной рукой.

– Приблизишься к Ларе – удавлю!

Снабдив недобрым напутствием, Макс выбросил Олега в коридор, как щенка, и захлопнул дверь.

– Я правильно сделал, что сдал тебя тому уроду! А я-то, дурак, все эти годы совестью мучился! – раздалось из коридора.

Что?!

Макс недовольно поджал губы и загородил собой дверь.

– Пусти! – приказала я, отталкивая его. – Что ты сказал? – крикнула лежащему на потертом ковре бывшему парню.

Он сдал меня Олави? Этого не может быть.

– То и сказал! Тот француз заплатил большие деньги, чтобы я подобрал ему пару девушек. Домашних, наивных, покрасивее и почище. Вот ты и попалась, дура! Поделом тебе, а то мотала меня полгода со своей девственностью. То дам, то не дам, а теперь порнухой зарабатываешь!

Не знаю как, но Макс почувствовал, что я сейчас грохнусь на пол, и обнял меня, прижимая к груди.

– Вон с какими мудаками теперь обжимаешься! – мстительно пробормотал Олег и бросился вниз по лестнице, справедливо опасаясь быть выброшенным из окна.

– Ты обо всем знал! – обвинила я, отводя руку Макса и поворачиваясь, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Да, знал.

Кусочки прошлого сложились в неприглядную картину.

– Олег продал меня Олави, рассказал о моих интересах и слабостях, посоветовал, как меня зацепить, и помог сделать так, чтобы мы уехали без помех. Я так и не смогла найти подруг, да и Олег не отвечал на звонки. Он мог обратиться в полицию, предупредить меня или родителей, но он взял деньги и отомстил. Он разрушил мою жизнь за то, что я отказалась с ним спать.

– Да.

Твердое, хирургическое «да».

– Психотерапевт из тебя никакой! – горько усмехнулась я, отходя к окну. – Мог бы посочувствовать, позлословить.

– Не вижу смысла. Отпускать прошлое надо целиком, по кусочкам не получится. Либо жить с ним всегда, как с букетом больных шрамов, либо отпустить – и все. Не гадать, почему и за что. Не пытаться раскрыть все прошлые секреты. Просто отпустить.

Отпустить. В исполнении Макса это прозвучало очень легко, как будто речь шла о воздушном змее, а не о предательстве человека, которому я доверяла. Восемь лет презирала себя за то, как поступила с Олегом, и надеялась однажды извиниться. А теперь оказывается, что он нарочно подтолкнул меня к Олави.

– Все не так, как кажется, – сказала я, думая одновременно и об Олеге, и о Максе, и об Олави.

– Так всегда, Лара, так всегда. Тебе стоит перекусить.

Макс деловито разложил еду, пододвинул к столику кресло и отошел к окну. Я послушно села, наблюдая за ним, пока он разглядывал звездное небо.

– Не сегодня, так завтра кто-нибудь скажет твоим родителям, что ты в городе, поэтому я бы позвонил им как можно скорее.

Я и сама думала о том же.

– Утром позвоню маме и напрошусь на ужин.

– Я пойду с тобой. – Не дожидаясь моих возражений, Макс добавил: – Подожду на детской площадке перед домом.

Мне стоит испугаться. Всерьез, до дрожащих коленей и беспомощного крика. Макс выследил меня, нашел моих родителей и Олега. Он знает о том, что случилось восемь лет назад, или по крайней мере о первой части моей саги. Откуда? Зачем ему это?

Как далеко может завести человека удушающее чувство вины?

Лучше бы оно его действительно задушило.

Вздохнув, я попробовала безвкусную еду.

– Поешь как следует, выпей воды и ложись спать! – Взяв ключ от моего номера, Макс положил его в карман и направился к двери. – Я занял соседний номер. Запри дверь на замок и цепочку. Если что – кричи или стучи, и я сразу приду, поэтому и забрал твой ключ. Цепочку сорву. Не думаю, что Олег посмеет снова к тебе приблизиться, но осторожность не помешает.

– Макс!

Он остановился в дверях, предчувствуя неприятный вопрос.

Есть что-то пугающее и ненормальное в том, как глубоко он проник в мою жизнь. Чувства перемешались, и, хотя тревожные сигналы звучали со всех сторон, я не могла нащупать старую ненависть. Сказывалась общая передозировка страха. Теперь я смотрела на Макса как на стабильное явление, константу, которая присутствует в каждом уравнении текущих событий. Он просто мужчина, который рядом, а опасным кажется все остальное.

– Пожалуйста, помоги мне тебя понять! После нашей короткой встречи восемь лет назад ты разыскал мой дом и моих друзей. Более того, ты следил за ними, раз знаешь о здоровье отца. Ты и за мной следишь, иначе не нашел бы меня так быстро. Прошу тебя, скажи мне, зачем ты это делаешь. Скажи правду.

– Я уже ответил и не люблю повторять. Мне ничего от тебя не нужно. Я нанял детективов, потому что хотел узнать, что с тобой случилось.

– Ты узнал мой адрес, связался с родителями и друзьями.

– Не я, а мои люди.

– Хорошо, твои люди. Что дальше? Тебе удалось меня выследить?

Подняв голову, Макс провел пальцем по дверному косяку.

– Нет. След Олави оборвался в Варшаве. Я использовал три разных агентства, но они не смогли тебя найти.

– И что теперь? Я вернулась сама, живая, здоровая. Что дальше?

– А дальше ты выспишься, позвонишь свой матери и решишь, что именно рассказать родителям во время ужина.

– А дальше?

Макс поджал губы и шагнул в коридор.

– А что делать дальше, решать тебе.

* * *

Мне почти никогда не снится насилие, и я благодарна судьбе за это, как ни за что другое. Но сегодняшняя ночь стала исключением, напоминая о том, на что Олег обрек меня своим предательством. Во сне я снова осталась наедине с Олави, вернее, с тем монстром, в которого он превратился, когда я проснулась в поезде после побега. Он бил меня за каждый звук, за попытки вырваться, за слезы. Угрожал ножом, клялся убить и меня, и мою семью и «обучал ремеслу». Именно так он называл насилие. Олави оказался челноком подпольного порнобизнеса. Путешествуя по разным странам, он подбирал так называемый «товар». То есть меня.

– Если будешь послушной и быстро научишься, то сможешь отлично заработать. А если нет, то тобою будут пользоваться все без разбора. В мире нет ничего невозможного, Лара, – сказал Олави и споткнулся о мое имя. – Мы назовем тебя Анджелиной, я люблю давать девочкам красивые, сочные имена. Если ты меня не разочаруешь, то, кто знает, может, и станешь звездой. Не совсем такой, как надеялась, но поверь, спрос будет. А жаловаться не смей! Убью! И тебя, и твоих родных.

Я видела правду в его обезумевшем взгляде. Действительно убьет.

Мы пересаживались на другие поезда, останавливались в небольших городках, ждали в машинах. Из окна я видела, как к нам присоединялись другие девушки, такие же наивные, как и я. Хотя были среди них и те, кто пошел на это сознательно. Ума не приложу почему. Олави тыкал в них пальцем и говорил:

– Вот, учись у них, Лара! Они на все готовы, чтобы получить свою мечту. Ты должна беспрекословно подчиняться. Прикажу соблазнить клиента, так и сделаешь. Прикажу отдаться ему при всех – улыбнешься и бросишься перед ним на колени. Иначе убью. Всех.

Очень скоро я перестала надеяться на спасение. Меня постоянно окружали вооруженные мужчины. Улыбчивые и симпатичные снаружи, безумные звери в душе. Хотя какая тут может быть душа… Мимо проходили люди, некоторые заглядывали в окна машин, но встречали только мой пустой взгляд.

Сначала Олави притворялся, что не насилует меня, а учит ремеслу, но постепенно он перестал объяснять свои поступки. Личина смазливого красавчика спала, и наружу выбрался зверь. Набрасывался и брал то, что считал своим по праву. Днем, ночью, когда угодно. Иногда в купе заходили другие мужчины, кивали на меня и спрашивали: «Меняемся?», но Олави отказывался, огрызался и захлопывал дверь. А потом бил меня за то, что не захотел делиться. Его настроение ухудшалось с каждым днем.

– Завтра отдам тебя другим! – обещал он. – Знаешь, что они с тобой сделают? Все, что захотят! Давай, умоляй меня, чтобы я тебя не отдавал!

Я умоляла. До боли в горле, до разбитых коленей умоляла.

– Все равно отдам! – злорадно обещал он.

Но не отдавал.

А потом мы приехали в Анапу. Взбудораженный Олави расхаживал по купе в ожидании остановки.

– Это очень важная встреча. Если провалишь ее, убью. Слышишь? Убью! Всех! Теперь это и твой бизнес, так что помоги мне произвести впечатление. Нам удалось собрать шесть крупных дельцов, завязанных в туристическом бизнесе. Не случайные люди, а очень, очень влиятельные. Если они войдут в дело, мы покроем все побережье. Знаешь, сколько молодых туристок приезжают на берег в поисках романтики? Уйма! Дьявольская уйма! Эти парни должны увидеть, что мы собираем качественный товар, а не битых кукол! – Презрительно пнув меня, Олави скривился. – Приведи себя в порядок! Девочки помогут с одеждой и косметикой. Веди себя как профессионалка. Поняла? Чтобы у всех мужиков встал, ясно? Сделаешь это, и я постараюсь тебя не бить.

Я хотела быть одной из тех героических женщин, которые жертвуют собой, чтобы спасти десятки незнакомок. Хотела задушить Олави куском простыни или придумать что-то более извращенное.

Я хотела быть сильной, смелой, решительной и рискнуть всем, чтобы вырваться из этого ужаса. Чтобы сбежать и найти способ защитить себя и родных.

Но больше всего я хотела, чтобы меня не били.

Поэтому я молча дрожала, пока незнакомки замазывали синяки и наряжали меня в одежду, которая казалась кукольной.

Олави выбил из меня силу воли.

А потом нас привезли в город, и я увидела Макса. Человека, которого я посмела умолять о спасении. Напрасно…

Ночной кошмар вернул меня в купе, к Олави. Я закрашивала распухшие синяки, прятала слезы и обещала быть послушной и соблазнительной. Клялась, что не разочарую его.

Я не кричала во сне, скорее, попискивала, как котенок, но не могла вырваться из видений. Окутанная кошмаром, я пыталась разорвать его нити, но они липли к лицу, к шее и душили.

Макс вырвал меня наружу, вытащил на поверхность. Завернул в покрывало и усадил к себе на колени в кресле у окна.

– Перестань ходить туда во сне, останься здесь! Со мной.

Я осталась.

Не задавала вопросов о его намерениях, не искала подоплеки. Слушала его сердцебиение и дремала в сильных, неподвижных руках мужчины, которого ненавидела. Когда-то.

Проснулась на его груди. Рука обвита вокруг шеи, щетина у моего виска. Не удержалась и потерлась о нее, убеждая себя в безопасности. Парадокс. Кто бы подумал, что я буду искать спасения в руках чудовища.

Макс напрягся, но не отстранился. Его подбородок дрогнул, и я почувствовала неровную поверхность шрама.

– Спасибо!

– Не за что.

Он перенес меня на кровать, починил дверную цепочку и вышел, бесшумно прикрыв дверь. А я задумалась о том, как начать разговор с мамой после восьми лет молчания. Восемь долбаных лет с того момента, как, выкрикивая проклятия, я сбежала из дома навстречу мировой славе.

Я бы раздумывала до самого вечера, но Макс все упростил. Вернулся с завтраком и чаем, протянул мне телефон и сказал:

– Звони!

– Что я ей скажу? – малодушно сжалась я.

– Что вернулась и хочешь зайти к ним сегодня вечером.

– Зачем? – Я сжалась еще больше, предчувствуя его презрение. Вполне обоснованное.

– Чтобы рассказать им ту ложь, которая тебя устраивает.

Я чуть не подавилась чаем.

– Как ты смеешь? С чего ты решил, что я собираюсь им лгать?

Он молча поднял бровь, и я отвернулась, признав поражение.

– Лара, послушай меня! Сейчас от тебя не требуется ничего сверхъестественного. Просто набери номер и попроси разрешения прийти. Все. Больше ни о чем не думай и не бойся. Если позволишь, то об остальном позабочусь я.

Я взяла телефон и набрала номер, который никогда не забывала.

– Мама, это Лара.

Макс застыл с бутербродом в руке. Он не думал, что я послушаюсь его и тут же позвоню домой. Ожидал кривляния, истерик и скандалов.

А я слушала тишину на другом конце связи.

– Я в городе на пару дней и хотела бы вас увидеть. Только повидаться, больше ничего. Нам не нужно говорить о прошлом, я просто хочу увидеть ваши лица.

– Папа вернется к половине седьмого, и я приготовлю ужин, – прошептала мама после рваного вздоха.

– Спасибо, мама! Мы придем… я приду в семь.

Сбросив звонок, я сделала обжигающий глоток чая.

– Кто знает, может, мне повезет и мы действительно не станем говорить о прошлом, – хмыкнув, я покачала головой.

– Нет, не повезет.

– Мог бы и соврать.

– Нет, не мог.

– Знаю.

Полагаю, что весь город знает, с кем я сбежала восемь лет назад и зачем. Олег позаботился о том, чтобы распустить слухи, если не сразу, то теперь уж точно. Встреча с родителями может стать очередным кошмаром, но она мне необходима. Так же, как мне необходимо знать, что Макс будет рядом. Не спрашивайте почему.

Просто рядом с домом, не ближе того. По крайней мере так я думала, когда попрощалась с Максом на детской площадке. Прямо под окнами, за которыми родители готовились к встрече с блудной дочерью, опозорившей семью.

– Только скажи – и я зайду вместе с тобой и обо всем позабочусь.

– Спасибо, но я должна поговорить с ними наедине.

– Я буду здесь.

Макс опустился на скамейку и скрестил ноги. Я сделала шаг в сторону и тут же почувствовала, что замерзаю, как будто его тепло поддерживало температуру моего тела. Может, разрешить ему пойти со мной? Пусть примет на себя эту невыносимую ношу.

Отворачиваюсь и заставляю себя сделать шаг к дому. Знаю, что должна идти одна. Нельзя переложить разговор с родителями на незнакомого мужчину, по непонятной причине следующего за мной по пятам.

Мама открывает дверь, и я падаю в прошлое. Бледная, с красными пятнами на скулах, мама оглядывается в сторону спальни и порывисто прижимает меня к себе, тут же отпуская и оглаживая руками передник.

– Доченька, – шепчет одними губами, почти белыми, – как ты?

Мама проводит ладонями по моим плечам, как будто проверяя на целостность. Заправив волосы за ухо, прижимается сухими губами к щеке, и в этих жестах – столько любви, что я тону. Падаю в целую жизнь, не прожитую вместе.

– Я приготовила твои любимые котлетки…

Мама замолкает, задавленная громогласным зовом отца:

– Алевтина, кто там?

Как будто он не знает! В нашем доме редко появлялись гости. Папа не любил, не хотел, чтобы чужие люди разглядывали наш быт.

«Ты сама рисуешь свою жизнь. Люди должны видеть только твое полотно, твой рисунок, ничего другого. Не позволяй им оборачиваться и смотреть в твои глаза! – учил он меня. – Сделай так, чтобы твое полотно было самым красивым».

Я обещала отцу, что никогда его не разочарую.

Восемь лет назад весь город обернулся и увидел мой позор.

Мама отступила в сторону, нервно теребя передник. Домохозяйка, женщина с мягкой, любящей душой, она всю жизнь старалась соответствовать высокому стандарту, установленному мужем.

Отец вышел в прихожую в домашних брюках и синей рубашке с галстуком.

– Что у нас сегодня на обед? – вопросил он, не глядя на меня, и направился на кухню. Только бегающий взгляд выдавал его волнение.

Мы сели за стол. Все как раньше: низкий абажур подрагивает розовым светом, в центре стола на плетеной салфетке банка соленых огурцов и тарелка с хлебом.

– Свекольник! – объявляет мама. – Ларочка, я помню, что ты любишь побольше сметанки.

Отец с силой сжимает зубы, но молчит.

Глотаю холодную свекольную жижу, говорю маме комплименты и ощущаю, как уверенность вытекает из меня, капля за каплей. Я снова маленькая девочка, подавленная властной аурой отца. Он везде: дома, в школе, в разговорах друзей. Директор нашей школы, известный человек в городе.

Опускаю ложку и стараюсь прийти в себя. Знаю, что мне нужно, вернее, кто. Оборачиваюсь к окну, но темень уже давно поглотила Макса. Вспоминаю слова Димы: «Дыши, Лара!»

Дышу.

– Прошу прощения…

Встаю, подхожу вплотную к окну и смотрю наружу. Мне необходимо знать, что Макс все еще там. Вижу, как по детской площадке движется черная фигура. Взад-вперед, взад-вперед.

Он там, он ждет меня. Если я попрошу, он войдет и обо всем позаботится. Не знаю как, не знаю почему, но мне от этого легче.

– Тебя кто-то ждет? – догадывается мама.

– Да. Вернее, нет. Прости!

Сажусь обратно за стол. Отец размеренно поглощает суп, черпая ложкой от себя, как положено. В знак протеста я хлюпаю, втягиваю жидкость между зубами и тут же злюсь на себя.

– Сегодня в комитете обсуждали программу на следующий учебный год, – заговорил отец. – Собираются провести региональную проверку в середине сентября. Отнюдь не самое удачное время.

– Во время летних каникул Володенька работает в областном комитете, – торопливо поясняет мама. – Его избрали два года назад.

Собираюсь поздравить отца и сказать, что это большая ответственность, но не могу издать ни звука. Молчу.

– Что можно проверять в сентябре? Никто еще толком не очухается после лета, ни дети, ни учителя, – продолжает отец.

Я отодвигаю тарелку.

– Спасибо, очень вкусно!

– У нас собака, лохматенькая, зовут Ульрик, – дрожащим голосом говорит мама. Она волнуется, что я собираюсь сбежать. Снова. – Хочешь, я его выпущу?

Мама не съела ни ложки, даже не налила себе суп.

– Собаке не место у стола! – отрезает отец.

– Мне нравится имя Ульрик, – говорю тихо.

– А у тебя есть… животные? – спрашивает мама, в ее глазах панический испуг. Она боится невыплаканных слез, которые просятся наружу.

На самом деле она хочет спросить, есть ли у меня дети. Муж. Нормальная жизнь.

– У меня нет… животных.

У меня нет никого и ничего, но я не могу сказать это вслух. Не при родителях.

Мама ставит на стол миску с котлетами и кастрюлю пюре.

– Берите, кто сколько хочет! Всем хватит, – слишком жизнерадостно говорит она.

А вдруг Макс ушел? Вдруг он меня оставил?

Оборачиваюсь, выискиваю черную тень в темноте, но никого не вижу. Сглатываю панику.

– Если тебя ждут, то иди! – сурово говорит отец, впервые обращаясь ко мне.

– Меня не… – до меня доходит, что отец со мной заговорил. – Все в порядке.

– А ты Машеньку видела? – спохватывается мама, и я отрицательно качаю головой. – Она с отличием окончила педагогический, работает учительницей литературы. Встречается с отличным парнем, Сергеем, у него серьезные намерения.

Приятно знать, что сестра не разочаровала родителей. Пошла по правильному пути.

На моей тарелке остатки котлеты, но я не помню ее вкуса. Облизываюсь, посасываю язык, чтобы вспомнить, но память не пробуждается. Я хочу увидеть Макса. Он поможет. Скажет, как себя вести, что сказать, как перейти через бездну.

Раньше мне никто не помогал. Восемь лет я пыталась выкарабкаться из этого кошмара без чьей-либо помощи. А теперь в моей жизни появился Макс и сломал мою независимость. Сломал меня.

Я не должна просить его о помощи.

Сама. Я все сделаю сама.

– Я работаю медсестрой.

Как говорится, попытка не пытка.

Коллективный вздох облегчения ясно продемонстрировал, что думали обо мне родители. Без участия Олега здесь не обошлось. Полагаю, что он в красках обрисовал мое будущее с Олави и карьеру в порнобизнесе, поэтому родители и не стали меня искать. Поверили, что я сознательно на это согласилась.

Мне больно. Очень.

Потому что не остановили, не спасли и не искали, а главное – потому что ни на секунду не усомнились. Приняли версию Олега и отрезали меня.

– Хорошая профессия! – Мама всхлипнула и поднесла к глазам салфетку. Приятно узнать, что твоя дочь не проститутка и не звезда порнофильмов.

Мама собралась было задать вопрос, но поймала взгляд отца и сомкнула губы.

– Я работаю в травмпункте, – невозмутимо продолжила я. По крайней мере я надеюсь, что выглядела именно так – невозмутимо. Но изнутри меня разрывало глубинное возмущение всех, даже самых немыслимых, чувств сразу.

Тишина.

Отец отодвинул тарелку и поднялся.

– Алевтина, я сыт, не буду ждать десерта. Спасибо, все было очень вкусно!

– Володенька! – взмолилась мама.

– Алевтина! – грозно.

Я увидела родителей, и это хорошо. Теперь можно уходить, все равно больше ничего не выйдет.

Они стоят в дверях кухни и гипнотизируют друг друга. Мама – умоляюще, отец – сердито.

Больше сказать нечего.

Я отхожу к окну, прижимаюсь к стеклу и смотрю на детскую площадку. Макса не видно. Стою, трусь щекой о прохладное стекло и не оборачиваюсь на родителей. Не хочу видеть, как мама проиграет очередной бессловесный спор с отцом.

Машу рукой в надежде, что Макс ответит и я смогу разглядеть его движение в темноте. Ничего.

– Алевтина, дай мне пройти! – гремит отец.

– Не лишай меня дочери! Не делай этого снова! – кричит мама. Жалобно.

– Прекрати! Не при чужих!

Я чужая. Это слово резануло по горлу, хотя удивляться нечему.

– Спасибо, мама, все было очень вкусно!

Обнимаю ее и выхожу в прихожую. Снимаю пушистые тапочки, беру босоножки в руку и выхожу на лестницу босая. Навстречу мне поднимается Макс.

– Ты позвала.

Наверное. Да, я позвала.

Мама смотрит на него широко распахнутыми глазами, но не с испугом, нет. С надеждой. Думает, что его появление повлияет на папу.

– Что же вы стоите у двери, проходите в дом! – суетится она. – Заходите скорее! Котлеты-то, наверное, остыли. И суп тоже. Что же вы так поздно!

– Свекольник и должен быть холодным, – на автомате поправляю я, и мама растерянно оглядывается, не понимая.

– Что? Суп? Свекольник? – Она в шоке, поэтому почти не понимает моих слов.

Дело не в Максе, а в том, что мама пытается меня вернуть. Задержать. Любой ценой, даже если ей придется впервые не подчиниться отцу.

– Владимир! У нас важные гости! – говорит она совсем другим, звенящим от счастья голосом, и тут я с опозданием вижу то, что она заметила сразу: Макс держит меня за руку. Он осторожно вынимает босоножки из моих судорожно сомкнутых пальцев и показывает на тапочки. Я послушно обуваюсь, а Макс снимает ботинки и идет на кухню в носках.

Мама суетится у плиты, и тогда Макс проводит пальцем по моим ребрам и шепчет:

– Дыши, Лара!

И я улыбаюсь. Реально, глупо, искренне, и эта улыбка расползается по всему телу радостным теплом.

– Мама, познакомься, это Макс!

– Ох, Макс, неужели Ларочка заставила вас ждать на улице? В такую-то темень!

– Я сам виноват. – Он смотрит на меня, и я хочу плакать. Вгрызаюсь в костяшки пальцев и молчу.

– Садитесь скорее, сейчас я подогрею котлеты. Вы любите свекольник?

Макс ест все, что ему дают, не торопится. Благодарит, улыбается, а я смотрю на него сквозь слезы. Вот он, мой катарсис. Как, почему – не знаю.

Отец заходит на кухню, когда Макс уже почти доел горячее.

– Что за представление вы здесь устроили? – грохочет он, удерживая очки на переносице.

Мама всхлипывает, но Макс невозмутимо пожимает ее руку, и она замолкает, глядя на него с мольбой.