Текст книги "Тот, кто меня разрушил"

– Ты чего? – Дима дернул меня за футболку. – Тебе плохо, что ли?

Как объяснить ребенку, что последние восемь лет я была безвольной, дрожащей жертвой, и вот наконец нашла силы сделать шаг. Странный, необъяснимый шаг, но он почему-то мне очень нужен.

А оказалось, что я шагнула в пустоту.

– Все в порядке, я немного перегрелась на солнце.

Дима сунул мне под нос свой стакан с лимонадом, и я послушно сделала глоток.

– У кого они снимают этот дом? – Мой голос прозвучал глухо и потерянно. Детектив подтвердил адрес чудовища, прислал подтверждение прописки и клялся, что видел его в доме.

Дима потянулся и выглянул в окно, пытаясь разглядеть, что именно так впечатлило меня в соседнем доме.

– Дим, скажи, у кого они снимают этот дом?

Но он не успел ответить.

– У меня, – раздалось за моей спиной.

Дима подпрыгнул, толкнув меня под локоть, и стакан упал в раковину. Разбился на десяток изогнутых осколков, в каждом – маленькое лимонадное озеро, в котором отражаются мои расширившиеся глаза.

Поворачиваться не нужно, я и так знаю, кто стоит за моей спиной. Чудовище. Голос, навсегда врезавшийся в память, ползет по спине, пересчитывая позвонки.

– Максик! – завопил Дима, повисая на шее мужчины. По крайней мере так я представила их встречу, прислушиваясь к шуму за спиной. Сама я по-прежнему смотрелась в лимонадные озера.

– Насколько я понимаю, вы Лара.

Мне придется обернуться. Сейчас. Быстро. Нельзя себя выдать. Нужно что-то ответить, хотя бы поздороваться.

– Лара перегрелась на пляже, ей нехорошо. Она туристка.

Спасибо, Дима, помог.

Опускаю дрожащую руку в раковину и собираю осколки. Кровь рисует цветок на белой эмали, но я не чувствую боли, не вижу пореза.

Я должна обернуться и посмотреть чудовищу в глаза, ведь именно для этого я и приехала. Это был запланированный катарсис.

Но легче сказать, чем сделать.

Сильные пальцы смыкаются на моем запястье, усугубляя шок. Я не планировала прикасаться к чудовищу. Телесный контакт – это слишком.

– Вы всегда убираете битое стекло голыми руками?

Он поднимает мою руку и осматривает окровавленные пальцы.

Плечо, бедро и рука. Три горящих участка кожи, где наши тела соприкасаются. Моя кожа зудит, отторгает его близость. Я перестала дышать в тот момент, когда он взял меня за руку, и перед глазами уже плывут черные точки.

– Дыши, Лара! – смеется Дима где-то под рукой. – Только не говори, что боишься крови. Тоже мне, медсестра!

– Не-ет, я не боюсь крови, – произносит кто-то, повелевающий моим телом. Не знаю кто, но это не я.

Мужчина прижимается ближе, тянется вперед, чтобы включить холодную воду.

– Дим, где у вас аптечка? – спрашивает у самого уха.

«…– Ты что, малохольная? – кричит чудовище и тащит меня за волосы…»

Голос из прошлого вонзается в слух, я вздрагиваю всем телом, и тогда чудовище отступает назад, все еще удерживая мою руку.

– Шутишь, что ли! – смеется Дима. – У нас с бабулей не аптечка, а целая аптека!

Он хлопает дверцей, шуршит и приносит комок ваты и два пластыря.

Прикосновение чудовища жжет кожу. Я пытаюсь выдернуть руку, выворачиваю запястье – и тогда мужчина наклоняется вперед, удивленно заглядывая мне в лицо.

Я почти не вижу его, я все еще смотрю внутрь себя, в прошлое.

…Он вытолкнул меня из окна. Мне больно, я лежу на земле, а чудовище держится за раму и что-то кричит. Оглушенная взрывом, я узнаю только мое имя, поддельное. Чудовище размахивает руками, стоит на коленях на подоконнике, а я давлюсь криком. Заставляю себя повернуться и поползти. Он придет за мной, настигнет, я знаю это, поэтому ползу. Из последних сил. Кто-то тянет чудовище назад, в комнату, и я позволяю себе выдохнуть. Сижу в кустах, потому что схожу с ума от боли и от страха. Вспоминаю, с какой стороны калитка, и понимаю, что мне придется ползти под окном. Что это за здание? Склад с жилыми комнатами? Старое общежитие?

Закусываю губу и заставляю себя повернуть к дому. Слух возвращается со щелчком, и я слышу смех в окне, за которым исчез мой мучитель.

– Максим Островский! Знал же я, что рано или поздно ты засветишься!

Я повторяю это имя, пока ползу вдоль окон, в каждом видя его отражение. Чудовище – зло, Олави – зло, я боюсь их всех…

Это не сон, а видение посреди дня. Слепящий кошмар.

Я заставляю себя вынырнуть из прошлого и встречаюсь взглядом с чудовищем. Он наклонился над раковиной и гипнотизирует меня темным внимательным взглядом. Сжимает запястье все сильнее, и мне становится больно.

Рядом толкается Димка.

– Я вижу порез! Дай заклею!

Мальчик тянется за моей рукой, но я придавлена к раковине напряженным мужским телом.

– Ты чего? – недоумевает Дима. Снова тянется к моей руке, хватает за мизинец и лепит пластырь на мокрую кожу. – Сделано!

Запястье ноет от захвата мужских пальцев. У Максима Островского тяжелая рука, мне ли об этом не знать!

– Спасибо.

– Тебе лучше? – спрашивает Дима, заглядывая мне в лицо, но я слишком занята. Мои глаза пойманы, зацеплены темным мужским взглядом. Неприязненным и подозрительным. Максим Островский – хищник, и он унюхал страх своей бывшей жертвы.

– Мне намного лучше. Спасибо, Дима! В следующий раз возьмем с собой побольше воды.

Макс отпускает мою руку и отходит назад, и тогда я праздную свободу. Дышу во все легкие. Машинально улыбаюсь, потому что не хочу пугать ребенка. Пусть страх останется моей привилегией. Отмотав бумажные салфетки, я собираю осколки и кладу их в мусорное ведро.

Мобильник взрывается пожарной трелью. Дима хихикает и отводит взгляд, и сразу становится понятно, кто разблокировал мой телефон и сменил мелодию. Я не хочу отвечать на звонок, но разговор с Игорем подарит небольшую отсрочку и позволит собраться с силами, прежде чем повернуться к чудовищу.

– Почему ты все утро не отвечаешь? – злится Игорь. – Я уже невесть что подумал.

– Мы с Димой гуляли, и я забыла телефон.

– Людмилу Михайловну переводят из реанимации. – Я улыбаюсь и повторяю его слова, передавая Диме новость. – А я дозвонился до его дяди.

– Ага.

– Макс должен скоро подъехать, так что ты будешь свободна.

– Полагаю, что он уже здесь. – Картинно разворачиваюсь и смотрю на «дядю». – Вы Макс?

Чудовище сидит за столом, вытянув перед собой ноги. Тяжелый взгляд ощупывает мое лицо, как шершавая ладонь.

– Да-да-да-да-да, – напевает Дима, подпрыгивая, и обнимает мужчину за шею. – Мой дядя Максик.

– Думаю, что ты это слышал, Игорь!

Моя рука опускается, в ней – телефон с журчанием мужского голоса, на который я больше не обращаю внимания. Мы с Максом смотрим друг на друга, и это дуэль.

«Мы встретились впервые. Он не должен заподозрить, что мы знакомы», – твержу себе, призывая хладнокровие. Но разве сдержишь ненависть? Она кипит на языке, переливается через край. Я кривлю и сжимаю губы, глотаю ненависть, удерживаю злобу на кончике языка. Но что делать с ненавистью, которая выливается из моего сердца? Она видна невооруженным глазом.

Стою перед Максом, на лице – вежливая улыбка, а глаза кричат правду. В вытянутой руке – телефон, нетерпеливое «алло!» Игоря, а мы все смотрим друг на друга. Мой взгляд слишком красноречив для первой встречи, и Макс это заметил. Насторожившись, он щурится и косится на Диму, который крутится юлой, празднуя приезд любимого родственника.

– Максик! Максик! Знаешь, что мы с Ларой делали? Я покажу тебе самокат…

– Думаю, что Ларе пора вернуться к своим делам, а нам пора сказать ей спасибо, – сухо замечает Макс.

– Нет-нет-нет, большое, толстое «нет», – напевает Дима. – Лара останется с нами. Мы вместе поедем…

– Не думаю, – прерывает Макс.

Это предупреждение, и оно адресовано мне. Максу не нравится мое присутствие в доме, хотя он и не понимает почему. Он не узнал меня, но окунулся в мою ненависть, и его инстинкты тут же встали на дыбы, призывая выбросить меня на улицу.

Достаточно.

Передаю все еще кричащий телефон Максу, подмигиваю Диме и выхожу из кухни на онемевших ногах. Запираюсь в ванной, наклоняюсь над унитазом, но меня не тошнит. Хочу, чтобы меня вывернуло, чтобы расслабилась натянутая до предела струна. Как воспаленный зубной нерв, чувствительная и болезненная. Не получив облегчения, я выхожу в спальню. Если это катарсис, то он мне не нравится.

Чего я ждала от встречи с Максимом Островским? Понятия не имею, но меня тянуло вернуться сюда, всей душой и телом тянуло. Где-то здесь спрятано мое новое начало, шанс на спасение, который я упустила в прошлый раз.

Я ни на секунду не сомневалась, что Островский меня не вспомнит. Я очень изменилась, да и речь идет о получасе его жизни восемь лет назад. О случайной встрече с девчонкой, которая умоляла его о помощи. Одной из скольких? Десятков? Сотен?

Не мне судить ему подобных, я просто хочу выжить.

Я устала бояться, поэтому я здесь. Я всего лишь хотела посмотреть в его глаза и выжить. Потом еще раз, чуть подольше. И еще. И тогда страх уйдет. Говорят, что если делать это постепенно, то проходят даже самые сильные фобии. А значит, Макс перестанет сниться мне по ночам. Его отражение в стекле, его руки на мне, его шрам, его тяжелый взгляд. Каждое жуткое слово. Все это исчезнет из моих снов. Что ж… излечение, ступень первая – перевыполнена.

Я сажусь на кровать, заставляю себя собраться с силами. Святые угодники! Как я умудрилась так влипнуть? Как у такого невероятного ребенка может быть такой дядя? И что мне теперь делать?

Макс стучится в дверь и тут же открывает ее, не дожидаясь разрешения. Димка подпрыгивает за его спиной, пытаясь заглянуть в комнату.

– Я думал, ты уже собралась, – говорит Макс, и мальчик хмурится и задирает голову, ловя его взгляд.

– Ларе некуда идти, – встревает он.

– Мне есть куда идти, – улыбаюсь я, потирая тут же вспотевшие ладони. – Я сняла комнату. Если я больше не нужна, то вернусь к Семеновым.

– Ты больше не нужна, – отвечает Макс грубее, чем следует, и кидает мой телефон на кровать.

Дима обиженно отступает к лестнице и смотрит на меня исподлобья, копируя взгляд своего дяди. Он на меня обижается. На меня!

– Эй, приятель! Ты же знаешь, где я живу! – наигранно хихикаю я, но Макс захлопывает дверь. На цыпочках бегу следом, прикладываю ухо к прохладному дереву и шпионю за ними.

– Не спорь со мной! – ругается Макс. – Кто она такая?

– Она Лара!

– Лара кто? Назови ее фамилию!

– Ммм… Петрова.

– Врешь!

– На фиг тебе ее фамилия?! Она была здесь, когда бабушке стало плохо. Она осталась со мной! Ей не было со мной скучно! Спроси ее, если не веришь! А ты где был? Где? Скажи, где ты был? Ты все время в разъездах, мы никогда тебя не видим! Тебе со мной скучно, а Ларе – нет! – Дима задыхался. Вдавливая ногти в дерево, я прикусила язык, чтобы не закричать, чтобы не выбежать и не врезать Максу. Не впиться ногтями в его лицо. Чудовище!

– Прекрати истерику, Дима! Мне с тобой не скучно! Я работаю!

– Ты все время работаешь! И живешь в гостиницах! И к нам не приезжаешь! – Дима зашелся в кашле, и Макс засуетился рядом.

Я распахнула дверь и, забежав на кухню, вернулась с ингалятором. Упала на ступеньки рядом с Димой, обняла его и сунула в руку лекарство:

– Дыши, Дима!

Мальчик ткнулся вспотевшим лбом в мое плечо, вдохнул лекарство и затих, обиженно моргая.

Макс стоял рядом на коленях и смотрел на меня. Я ответила ему взглядом, прямым и бесстрашным. Я готовилась к этой встрече долгие месяцы и надеялась, что взгляд станет первым шагом к излечению. В нем я выразила все – прошлое и настоящее, за Диму и за себя. Еще немного – и мне станет легче, по-другому и быть не может. Я долго копила чувства, и мне удалось вложить их в выпущенный на свободу взгляд.

– Ты пялишься, как инопланетянка, – прошептал Дима мне в шею.

– Сам такой!

– Дима! – Макс подцепил пальцем его подбородок и повернул к себе. – Ты моя кровь, моя семья, это никогда не изменится. Скажи, я когда-нибудь притворялся? Обещал, что буду образцовым дядей?

– Нет, – неохотно согласился Дима, отстраняясь от меня и устраиваясь на ступеньке.

– Тебе плохо – и я здесь, с тобой. Да?

– Да.

– Иди приляг! Я поднимусь к тебе, и мы нормально поговорим.

Согласно кивнув, Дима поднялся наверх.

Узы крови. Ничто не греет и не ранит сильнее.

Дождавшись, когда хлопнула дверь детской, Макс повернулся ко мне. Я распласталась по стене, гипнотизируя его взглядом из прошлого. Я не боялась, совершенно. Он не знает, кто я, но чувствует исходящую из меня ненависть, поэтому и пытается от меня избавиться. Он меня боится.

Чудовище боится оставлять меня в своем доме.

Темные эмоции, суровый взгляд, плотно сжатые губы. Подхватив меня за талию, Макс пнул дверь в спальню и швырнул меня на кровать. Я вскочила, не желая снова сдаваться его грубости.

– У тебя десять минут, чтобы исчезнуть. Вон! – гаркнул он и захлопнул дверь.

Я не успела даже дернуться, не сказала ни слова в свою защиту, не возмутилась. Я растворилась в прошлом.

Глава 3
Макс

Через шесть минут сорок секунд я уже сидела на продавленном диване виноградного домика. Я засекла время, потому что каждая секунда тикала во мне сердцем, и, убегая от чудовища, я считала их, одну за другой. Знаю, что Макс следил за мной из окна. Я чувствовала на себе его взгляд, липкий, как смола. Запыхавшись, влетела в пристройку и упала на диван, пытаясь отдышаться.

Я выжила. Встретилась с Максимом Островским, посмотрела ему в глаза и не сошла с ума. Я молодец, мне есть чем гордиться. Я разомкнула порочный круг прошлого, надеясь, что после этой маленькой победы бешеный взгляд чудовища уйдет из моих кошмаров. От пережитого дрожат колени, а в крови беснуется адреналин. Я – никто, ничто – заставила чудовище испугаться и выгнать меня из дома. Он обжегся моей ненавистью. Сколько же людей он обидел на своем пути, если не удивляется презрению незнакомки?

Возможно, что в глубине души я мечтала именно о конфронтации, о том, чтобы выплюнуть яд прошлого до последней капли, прямо на Островского.

Моя возродившаяся сила тает на языке терпкой сладостью, и я пьянею. Встаю, обхожу пристройку в поисках дела, в которое можно вложить неуемную энергию. Мо́ю окна и пол, чищу раковину, разбираю инструменты. Хозяйка заглянула, последила за мной пару минут, потом ушла, утомленная моим неистовым энтузиазмом.

Потом я приняла душ, чтобы смыть с себя пыль и липкий мужской взгляд.

Вроде все хорошо, но этого мало.

Мне хочется сделать ему больно.

Нет-нет-нет, это не было частью плана! Об этом даже думать опасно.

Как же я боялась, что тайная жажда мести выползет наружу, что именно она толкнула меня на эту поездку! Ведь я не смогу причинить чудовищу боль, никак, и погибну в тщетных попытках. Кто он – и кто я. Он вышвырнул меня из дома, не прилагая усилий. Он бессердечный преступник, а я – слабая тень. Даже если я просто напомню ему о прошлом, выскажу мою ненависть, он без зазрения совести скинет меня с лестницы.

Какой же наивной я была, когда придумала себе иерархию страха! Сначала просто думать о Максе, представлять нашу встречу и научиться сдерживать ужас. Следующим этапом должна была стать встреча издалека. Я бы следила за его домом, чтобы увидеть, как он садится в машину, или поливает цветы, или выносит мусор. Что-то безобидное и далекое. Пережив это, я бы заставила себя посмотреть на него вблизи, может, даже сказать соседское «здравствуйте» и поговорить о погоде. Крохотные, тщательно запланированные шаги привели бы меня к излечению и подарили спасение от кошмаров и бессонницы.

Судьба разрушила мою иерархию страха, столкнув нас с Максом лицом к лицу. А ведь я знала, что конфронтаций следует избегать, последствия могут быть весьма неприятными.

Интересно, что считается неприятным последствием встречи с чудовищем? Смерть?

Однако все это время я втайне мечтала причинить ему боль, остальное было предлогом.

Расслабившись под обжигающими струями душа, я приняла решение. Два дня. Дам себе два дня на размышления. Вдруг конфронтация мне поможет? Я пережила встречу с Максом и теперь постараюсь закрыть книгу прошлого и решить, что делать дальше. Макса накажет судьба, а моя задача – не мстить, а научиться жить.

Хорошее, трезвое решение.

Однако судьба предложила альтернативу. Вернее, не предложила, а втолкнула ее в мое незамысловатое убежище. Вечером в виноградном домике появился Макс. Постучался, сразу же открыл дверь и уставился на мой купальник. Я только что вернулась с пляжа, досидела аж до самой темноты. Шла обратно на ощупь, оглядываясь по сторонам и позволяя адреналину щекотать нервы. Я выгуляла страх, чтобы он выпорхнул из меня, не возвращаясь во сне. Чтобы не кричать в чужом доме.

– Дима не может принять лекарства, – сухо произнес Макс и скрестил руки на груди, оценивая мое неподдельное удивление. Как это – не может? С утра мог, днем мог, а теперь – нет?

– Ему плохо?

– Нет, Дима в порядке, но ему нужна твоя помощь. Он забыл, как делать ингаляции.

Вот же хитрый поросенок!

– Так помоги ему сам!

Макс даже не пытается извиниться. Вышвырнул меня из дома, а теперь пришел за помощью. Сажусь на кровать и натягиваю на себя простыню. Мне неприятен его взгляд. Слишком осязаемый, он ощущается как касание.

– Зачем ты сняла этот хлев?

– Спокойной ночи!

– Дима не доверяет мне с лекарствами.

– Он тебе не доверяет или ты сам себе не доверяешь?

– Помоги ему! Всего двухминутное дело, а потом я провожу тебя домой. Не заставляй меня тащить ребенка в пижаме по ночной улице.

– Не стоит меня провожать.

Надеваю платье и путаюсь дрожащими пальцами в шнуровке. Включив фонарик на телефоне, спешу к Диме. Макса оставляю далеко позади. Не хочу идти с ним рядом, боюсь сдаться потребности наброситься на него и кричать, кричать. кричать. Внутри разгорается желание причинить боль, выкрикнуть мою ненависть, расцарапать его грудь ногтями и зубами.

Он превратил меня в животное, подобное ему самому.

Дима сидит на кухне, довольный, как будто выиграл в лотерею. Он наверняка разыграл драматическую сцену, чтобы заставить Макса за мной сходить. Когда я подхожу ближе, Дима подмигивает, намекая, что я должна ему подыграть.

– Пожалуйста, помоги мне разобраться с ингаляциями! – говорит голосом прилежного ребенка, коим не является.

– Конечно, я помогу. – Видя, что я улыбаюсь, Дима чуть слышно выдыхает. Внезапно Макс хмурится и выхватывает инструкцию из пакета.

– Что тут такого непонятного? Если бы ты сказал, что в пакете есть инструкция, я бы сам тебе помог. Ты ведь делаешь это каждый день.

Распахнутые детские глаза смотрят на меня с мольбой.

– Важно соблюдать последовательность действий… – встреваю я, подмигивая Диме. Не могу не встать на его защиту. – Людмила Михайловна оставила инструкции, но Диме нужны еще и специальные упражнения, и массаж.

Макс пристально следит за моими действиями, потом проводит рукой по лбу, ерошит волосы. Он мне не доверяет, но пока что не может обличить во лжи.

– Пронесло, – одними губами говорит Дима, и я корчу смешную рожицу. – Лара, ты придешь с утра кататься? – спрашивает нарочито громко и с вызовом смотрит на дядю. Тот заметно напрягается.

– Кататься? – не понимает Макс.

– На самокате. Мы сегодня до бухты доехали, а завтра хотели в другой конец.

Макс поднимается на ноги, опрокидывая табуретку, и смотрит на меня из-под сдвинутых бровей. На то он и чудовище, чтобы никому не доверять. По себе знает, на что способны люди.

– На самокате, который валяется в прихожей? А шлем где? – угрожающе спрашивает Макс, пытаясь найти в моих действиях оплошность.

– В шкафу, – беззаботно отвечает Дима. – И наколенники, и все остальное. У Лары шлема нет, она безбашенная.

На секунду взгляд Макса становится почти человеческим, но потом он снова хмурится:

– А тебе можно кататься?

– С Ларой – можно, – вдохновенно врет Дима. – Бабушка ей доверяет.

Это веский аргумент. Взгляд Макса смягчается, всего на секунду, но этого хватает, чтобы мой маленький друг радостно захихикал. Подобрав табуретку, Макс следит, как я похлопываю Диму по спине. Смотрит так пристально, словно пытается разглядеть на моей ладони яд.

– Можно мне мороженого? И себе тоже сделай! – просит Дима, и я повинуюсь. Мы пьем теплую вкуснятину, вылавливаем ягоды и считаем, у кого больше. Макс демонстративно отворачивается к окну, не участвуя в наших играх. Он чувствует подвох, но не может его найти. Пользуясь тем, что Макс отвлекся и не следит за нами, я беззвучно прощаюсь с Димой и выскальзываю из дома. Бегу, размахивая телефоном с включенным фонариком, рисую зигзаги света на темной улице. Запрыгиваю на диван и лежу, распятая событиями дня.

Вот она, моя месть! Прямо передо мной. Шанс, блестящий, как новогодняя игрушка. Я могу рассказать Диме правду, настроить против Макса, разрушить их отношения. Ребенок проклянет чудовище. Всего несколько слов – и узы крови будут рассечены.

Эта месть сделает меня сильной и безумно несчастной.

Я на такое не способна.

* * *

…Чудовище смотрит на меня из окна, а я ползу, рыдая от отчаяния. Мне нет спасения. Как наивно было надеяться, что чудовище мне поможет! Олави найдет меня, везде, всегда, будет преследовать, и я вою в голос, оплакивая мое будущее…

Просыпаюсь в пятый раз за ночь. Где он, долгожданный катарсис? Когда же я почувствую облегчение? Сверчки замеряют мои кошмары ночной песней. Открываю крохотное окно, высовываюсь по пояс и принюхиваюсь к морю. Соль, рыба, теплая земля и никакой мести. Может, в этом и состоит мое излечение? Почувствовать силу, подержать в руках возможность мести – и отпустить. Оставить Макса наедине с судьбой, пусть та разбирается.

Я задремала на подоконнике. Летом светает рано, утреннее солнце щадит, гладит, не жжет. Вроде кажется, что все хорошо, что я парю, растворенная в летнем воздухе. Нежусь на солнышке, словно кошка.

Дима и Макс пришли вместе, в полседьмого. Подошли снаружи к окну, и мой мелкий приятель не придумал ничего лучше, чем заорать: «Подъем!» Обычный человек – и то напугался бы до смерти, а я и подавно. С визгом слетела с подоконника, увлекая за собой стол со всеми инструментами.

– Олух! – гаркнул Макс, забегая в пристройку и выгребая меня из-под хлама. Я, полусонная, в трусиках и майке, билась в его руках, пытаясь оттолкнуть и отцепить от себя сильные пальцы.

– Не смей меня трогать! Вон! Вон! – визжала я, напрочь разрушая мою и так сомнительную репутацию в округе. Крикливая девица, к которой круглосуточно ходят мужики.

Макс отступил, позволяя мне выбраться самой.

– Не прикасайся ко мне! Никогда, слышишь? – Давлюсь, будто кто-то сидит на моей груди. Душит. Ломает ребра. Знаю, что этого не может быть, ведь я стою на коленях и царапаю грудь. Но я все равно раздавлена. Испарина выступает на лбу, на плечах, на шее. Вдавливаю ногти в кожу, чтобы очнуться и сбросить панику.

«Это всего лишь паника, – твержу себе, – долго она не продлится. Скоро станет лучше, намного лучше. Дойду до пика страха и успокоюсь».

– Дыши, Лара! – виновато повторяет Дима.

Дышу.

Не дышу.

– Лара, я могу что-нибудь сделать?

Машу рукой, отсылая Макса подальше, и он слушается.

– Пойдем, Дима! Лара скоро придет. – Макс хлопает дверью пристройки, и мне сразу становится легче дышать.

Я прихожу через двадцать минут, после душа, завтрака и самотерапии. В темных очках и огромной шляпе я похожа на кинозвезду, пытающуюся остаться инкогнито. Дима уже готов, и мы вывозим самокат и катимся по улице, провожаемые тяжелым взглядом Макса.

Я хочу уехать отсюда, чтобы не болтаться на краю невозможной мести, но что-то меня не отпускает. Не могу уехать – и все. Нескольких минут противостояния оказалось для меня слишком мало, а вот месть – это слишком много. Поэтому я жду, когда подсознание предложит другой способ найти вожделенный катарсис.

– Зря ты на него злишься! – сказал Дима, когда мы расположились на теплом песке. – Макс хороший.

В ответ на это я смеюсь почти до слез. Макс хороший. Я зря на него злюсь. Прямо сейчас, несколькими предложениями я могу низвергнуть идола и испортить ребенку жизнь…

– Не смейся, Лара! Он действительно хороший. Просто он зол на мою маму, вот и перестал к нам приезжать. Когда родители погибли, я подслушал, как Макс ругался с бабушкой. Он сказал, что родители в горах травку курили и что мама вообще всегда ходила обкуренная, и из-за этого они и погибли.

Бросив на меня обиженный взгляд, Дима стрельнул ракушкой в мое колено. Я не отреагировала, слишком шокированная услышанным. Даже не знаю, нормально ли для ребенка его возраста знать и говорить о таких вещах.

– Макс с папой братья, вот он и скучает. Ему непросто со мной. Мы раньше дружили, а теперь он приезжает редко. Говорит, работы много, но я думаю, что дело не в этом. Просто я очень похож на отца. – Не застревая на печальных мыслях, Дима повернулся ко мне, и его лицо засветилось гордостью. – Знаешь, какой Макс крутой? У него бизнес по всему побережью! Бабушка ругается, что он нам дает столько денег, что хоть закапывай. Он таких, как ты, водит в самые классные рестораны!

«Таких, как я»? Не думаю.

Отвернувшись от Димы, я погрузила руку в песок. Лучше бы здесь была галька. Если сжать гальку в кулаке, станет больно, но душа перестанет ныть. Однако по гальке не поездишь, вот мы и сидим на песке. Я пла́чу, но под очками не видно. Всего в нескольких предложениях Дима развернул передо мной невероятную трагедию своей жизни. Просто, без пафоса. При этом он оправдывает поведение Макса с щемящей добротой и щедростью, которых тот недостоин.

Макс. Чудовище.

Макс водит «таких, как я» в классные рестораны.

Нет, Дима, это не так. Таких, как я, он тащит за волосы и выбрасывает из окна.

Мальчик боготворит этого… этого человека, а я сижу рядом и беззвучно плачу. Хорошо, что за очками не видно.

– Теперь Макс вернулся, и все будет в порядке. Мы с ним снова станем друзьями. Лар, ты хорошая, но он для меня главный, – сострадательно поясняет Дима, не желая ранить мои чувства, и я вдруг ощущаю себя жалкой. Прибилась к ребенку, как водоросль к берегу, в поисках спасения расшатанной души. Дима позвал меня погулять для того, чтобы попрощаться, а я, наивная, решила, что мы подружились.

Мы молчим, засыпая песок в шлем, потом я решаюсь:

– Дим, я скоро уеду.

– Знаю. Мы с тобой не друзья. – Он отметает все возможности, смело, с готовностью, словно и не ждал ничего другого. Да и бывает ли, чтобы вот так сразу, с чужим человеком – и упасть в дружбу? – Самокат с собой возьми!

– Не смогу взять. Позаботишься о нем?

– Ладно.

Сделав гимнастику, мы возвращаемся обратно. Дом пуст, и я снова могу дышать. Наливаю Диме лимонад и делаю бутерброд. Между нами все, как было до приезда Макса, и мне это нравится. Я наслаждаюсь тишиной. Знаю, что Дима не маленький, но не доверяю соседке и не хочу оставлять его одного, поэтому жду возвращения Макса. Чувствую себя странно: хозяйка попросила меня о помощи, а ее племянник выгнал меня из дома. Уйти или нет?

– У нас есть душ прямо в саду, – заявляет Дима, глядя на сыплющийся с наших коленей и одежды песок. – В нем морская вода, очень здорово.

Я вспоминаю подобие душа в виноградном домике и морщу нос. Но не здесь же… нет.

– Нет, спасибо.

– Мой дядя ушел. – Дима недовольно поджимает губы, догадываясь о причине моего отказа. – Я помогал папе строить душевую кабинку, сам сделал скамейку. Могу показать, если хочешь! – смотрит на меня исподлобья.

После еды он показывает мне серую кабинку между деревьями, деловито заходит туда с полотенцем и машет мне рукой. На всякий случай снова проверяю дом, но Макса нигде нет. После его приезда даже эхо в доме стало совсем другим.

Беру полотенце из своей бывшей комнаты и, дождавшись возвращения Димы, тоже иду в душ. Встаю на скользкий деревянный помост, включаю воду и наслаждаюсь. Хоть и в закрытой кабинке, но я – голая под идеально синим небом и взглядом ветвей, свисающих через край. Слизывая с губ морскую соль, я улыбаюсь, смущаюсь, отдаю дань нудизму. Знаю, что потом придется смывать соль, что кожу стянет и высушит, но наслаждаюсь, как будто никогда раньше не знала соленой воды. Встаю под струи с головой, полностью отсекаю звуки и теряюсь. Вода то теплая, то холодная, наверное, заело клапан в бачке. Только привыкнешь к мягкому теплу – обожжет холодом и собьет дыхание. Как и в жизни: никогда не знаешь, что будет дальше.

Шум воды заглушает мысли, и это настолько приятно, что не хочется выходить из-под соленых струй.

Закончив, я отступаю в сторону, вытираю ладонью лицо и замираю. Кто-то приближается. Ветвь хлещет о кабинку, шаги затихают совсем рядом, у стены. Поскользнувшись на мокрых досках, я хватаюсь за скамейку, прикрываюсь полотенцем и слушаю. Ничего. Выключаю воду и в ужасе замечаю, что кабинка накренилась, как будто на нее надавили с другой стороны.

– Дима, это ты? Дима? – голос выстреливает нотой паники. Натягиваю купальник, смотрю вверх, сразу во все стороны, боясь, что над кабинкой вот-вот появится ненавистное лицо. Как в фильме ужасов.

Слышу дыхание с другой стороны.

– Кто здесь?

Ветвь хлестнула по кабинке со звуком выстрела, и я вскрикнула, пытаясь поднять скамейку в поисках хоть какой-нибудь защиты.

Невдалеке слышу голоса. Дима приближается, напевая мелодию популярной рекламы.

– Лар, как тебе? Понравилось?

– Да, – хриплю.

Опускаюсь на скамью, дышу. Просто дышу.

– Ладно, я пошел. Максик вернулся, к нему сегодня друзья придут.

Макс вернулся. А то я не догадалась! Хорошо хоть сдержался, не снес меня вместе с кабинкой. В спешке одеваюсь, вешаю полотенце на веревку и спешу к себе, ловя брошенную вдогонку просьбу Димы:

– Поможешь мне вечером с ингаляциями?

Очень хочется усмехнуться, но в этот момент я чувствую на себе взгляд Макса, поэтому просто киваю. Диму так же сложно понять, как и меня саму. То он равнодушно прощается со мной, то снова просит о встрече. А ведь он сам прекрасно справляется с лекарствами. Дима манипулирует мной, а я с радостью соглашаюсь. Не могу отказаться. Меня привязало к нему, целиком и полностью, и пока он просит, пока я рядом, не могу не согласиться. Знать бы почему.

* * *

Вечером к Максу пришли друзья, они разместились в беседке, не заходя в дом. Обычные посиделки нормальных людей – смех, разговоры, подколки. Я пробежала мимо, не поднимая взгляда, и спиной почувствовала их внимание. Стряхнула его в прихожей, как ненужный плед, и прошла на кухню.

Не включая свет, я выглянула в окно. Что, если я узнаю друзей Макса? Что, если они были на встрече с Олави восемь лет назад? Готова ли я к очередной конфронтации?

Нет, не готова, хотя оправилась после столкновения с Максом очень быстро. Но между нами Дима, как буфер, как моя защита, а его друзья – другое дело. Смогу ли я посмотреть им в глаза, выплюнуть ненависть и принять любые последствия, только бы освободиться от яда прошлого?

Мы с Димой делаем гимнастику и массаж, пьем коктейль из мороженого, и он тихо хихикает, напоминая о том, как мы перехитрили Макса. Нет, Дима, ты сам перехитрил своего дядю. Ты, а не мы. Я на такое не способна.