Текст книги "Тот, кто меня разрушил"

– Стоя есть неприлично, – заявляет Дима, но я не двигаюсь. Отсюда мне видно беседку, тарелки с остатками пиццы, пустые бутылки на столе и Макса, который не сводит глаз с кухонного окна. Ему так же тяжело, как и мне, и это доставляет мне извращенную радость.

Дима отправляется спать, а я стою на кухне, выключив свет. Теперь я могу смотреть на Макса, не боясь быть замеченной. Разглядывать, выискивая в нашей встрече мое спасение. За эти дни я настолько к нему привыкла, что его присутствие не пугает.

Подхожу к раковине, чтобы вымыть бокал, и слышу глухой голос за спиной:

– Любуешься на него? Мне шанс не дала, а ему – да?

Я не успеваю обернуться, как Игорь подходит вплотную и придавливает меня к раковине. От него разит спиртным, смесью пива и водки, а бугор в штанах заявляет о намерениях, которые вызывают во мне ужас. Он трется о мое бедро, потом пристраивается сзади, пока я тщетно пытаюсь сделать вдох. Сжимает мои плечи, сопит, задирает платье.

– Он тебя трахает, да? Прямо в этом доме? Что он дает тебе такого, чего я не мог дать? Сука…

Я ошиблась, решив, что он хороший парень. Я ошиблась в очередной раз. Доверять нельзя никому.

В голове белый шум, слова Игоря растворяются в нем, и я немею. С огромным усилием выталкиваю из себя панику, разбиваю бокал о раковину и тыкаю осколком в его руку. Изо всех сил.

Самое удивительное, что Игорь не кричит, а просто исчезает. Дергается от чужого удара и оседает на пол с глухим стуком, как мешок картошки, оставляя меня окутанной запахом теплой крови.

– Тебя нельзя ни на минуту оставлять без присмотра!

Макс протягивает руку, чтобы одернуть задранное платье, но, передумав, отступает. И вот тогда на меня наваливается паника. Жесткая, нещадная, искры-в-глазах, лед-на-коже паника. Не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Оседаю, хватаюсь за кран, хриплю, и тогда Макс подхватывает меня на руки, бормоча:

– Да что ж ты, право слово!

Прижимает меня к себе, принюхивается.

– Пахнет кровью. Ты ранена?

Я не могу ответить.

Макс включает свет и вскрикивает от ужаса. Зрелище еще то: я вся в крови, хотя и не своей. Силюсь сделать вдох и тру шею и грудь окровавленными руками. Не удивлюсь, если эта сцена будет ему сниться. Что ж, как говорится, 1:1.

Макс сажает меня на стол у раковины, удерживает одной рукой, а другой включает теплую воду. Проверяет ее температуру, как будто я маленький ребенок.

– Опять ты бьешь в раковине стекло! У тебя что, хобби такое? – мягко усмехается он, оправившись от шока. Я не отвечаю, а смотрю в его глаза, потому что в этот момент они – якорь. Без его взгляда меня совсем снесет паникой. Макс чувствует мой ужас и легко поглаживает запястье большим пальцем.

– Шшш, – в полуулыбке прикрывает глаза, успокаивает, выжимает полотенце и стирает кровь с шеи и рук. Проверяет каждый пальчик, находит порезы, осторожно прислоняет меня к окну и достает пластыри. Я слежу за ним так внимательно, что глазам становится больно. Все смешалось в моей голове, я больше не знаю, чего и кого бояться.

Закончив, Макс поворачивается и отталкивает неподвижное тело Игоря ногой.

Вот такой он: нежность и убийственная холодность в одном человеке, и теперь мне знаком весь его спектр.

– Вроде заклеил все царапины, – говорит Макс и смотрит на меня оценивающе и сурово. Видит распахнутые глаза с остатками паники, искусанные губы и растрепанные мысли. Мне хочется что-то предпринять, очень решительное, но я не знаю что. Поблагодарить его за спасение? Убить за прошлое?

– Он жив? – умудряюсь спросить я, кивая в сторону Игоря. Все-таки я – медработник.

– К сожалению, жив. Он оклемается через пару минут, так что пойдем.

Макс бросает неуверенный взгляд в сторону моей комнаты, потом кивает своим мыслям и несет меня наверх, в детскую. Усаживает в кресло рядом с Диминой кроватью, закрывает пледом, несмотря на жару, и наклоняется к самому уху, чтобы не разбудить племянника:

– Я попрощаюсь с ребятами и вернусь. Пока ты здесь, я буду прямо за дверью, так что спи и ничего не бойся!

Ничего не бойся.

От моей жизни можно сойти с ума.

Я раздумываю о его словах, когда слышу рядом возню и шорох простыней. Дима сонно потягивается и дергает меня за руку.

– Он тебя спас?

– Что? – не понимаю я.

– Я слышал крики и шум на кухне. Максик тебя спас, да?

– Да.

Да, он меня спас.

– Вот видишь! – Дима удовлетворенно сопит и снова засыпает.

Нет. Нет. Нет. Это не считается.

Я дремлю в кресле, поджав ноги, и размышляю о том, что мне совсем не страшно. Меня не волнует, что случилось с Игорем, несмотря на то что Макс его ударил, причем очень сильно. Судя по крикам, которые долетают до детской, Игорь жив и очень зол, но эта мысль не задерживается в моем сознании.

Я больше не боюсь черного взгляда Макса, его давящего присутствия и даже того, что ждет меня дальше. Я больше не боюсь. Может, это и есть катарсис?

Когда я отправилась в свою комнату, было уже за полночь. Как и обещал, Макс сидел в кресле в комнате напротив и читал газету. Кивнув ему, я прошла мимо, не спрашивая об Игоре. Мой сосед по вагону остался в прошлом, как и все остальное.

* * *

…– Двигайся! Слышишь, что говорю? А ну быстро пошла, а то убью! – Взбешенный шепот, тычок под ребра. Олави тащит меня за волосы.

Ноги не слушаются, я все еще чувствую на себе взгляд чудовища. Кажется, он до сих пор следит за мной из окна. Незнакомое зло хуже знакомого.

– Я его боюсь! – шепчу в ответ, и Олави больно дергает меня за волосы и волочит по низкому кустарнику.

– Меня надо бояться, а не его! Поднимайся!

Карабкаюсь на ноги, хватаюсь за его брюки и тут же получаю весомый удар в лицо.

– Совсем дура, что ли, ты чего встала в полный рост? Молчи и быстро двигайся за мной. Если нас остановят, скажешь, что мы просто гуляем. Поняла?

Да.

Просто гуляем. Я полураздета, вымазана в земле, вся в занозах, с разводами косметики на лице.

Мы бежим вдоль заборов на полусогнутых ногах. Ремешок босоножки цепляется за куст и лопается, но у нас нет времени на остановку. Я хромаю, но стараюсь не отставать. Олави заталкивает меня в машину и бьет наотмашь. Я покорно принимаю наказание, потому что за эти дни привыкла к тому, что он винит меня во всем. Сжимаюсь в комок, надеясь стать невидимой.

Олави поворачивается к водителю и кратко объясняет:

– Нас подставили. Ребята меня прикрыли, но их взяли.

Машина срывается с места. Убедившись, что за нами нет погони, Олави снова занялся мной:

– Дура! Ты зачем орала? – Когда он входит в раж, то становится невменяемым. Разительный контраст с холеной внешностью успешного мужчины. – Совсем свихнулась? Только пискни, и я тебя… – Перед глазами блестит нож. Олави нравится угрожать мне ножом. Он наклоняется ближе, усмехается, впитывая мой страх. Задирает юбку, смотрит на трусики и довольно улыбается: – Он не успел тебя трахнуть, да? Вот же мудак…

Снова бьет, но уже не так больно.

– Приведи себя в порядок, и чтобы ни звука, пока не окажемся в поезде. Поняла?

Кто-то оборачивается с переднего сиденья и протягивает Олави таблетку. Он пытается впихнуть ее между моих сжатых губ, потом нажимает на щеки, и я открываю рот, невольно заглатывая горечь. Олави смеется, и тогда я изо всех сил кусаю его за палец. Вкладываю в укус всю свою ненависть. Олави грязно ругается и бьет меня по щекам, по груди, куда попало.

– Не по лицу, Олави! – раздается спереди. – Нам еще через вокзал ее вести!

Машина останавливается, меня волокут, потом несут, а вокруг – кисель. Грязный пестрый кисель, кишащий расплывчатыми образами…

* * *

– Проснись! Эй, Лар, слышишь? Подвинься!

Вскакиваю на постели, испуганно моргаю и беру протянутый мне стакан.

– Пей, это вода! – говорит Дима. – Ну, ты орешь! Соседи будут жаловаться.

Он стоит у кровати со своим одеялом в руках. За окном рассветное марево, любимое время моих кошмаров – три часа утра.

– Давай, подвинься! Кровать двуспальная, а ты поперек разлеглась.

– Спасибо, Дима, но я не хочу тебя беспокоить.

– Мне не сложно. – Он забирается в кровать. – Я сделаю так, что твои кошмары исчезнут!

Вытираю пот со лба, послушно двигаюсь, и Дима устраивается на кровати со своим одеялом.

– Девчонки всегда перетягивают одеяло на себя, поэтому я принес свое, – деловито объясняет он, и страх уходит. Кошмар отступает, образ Олави рассеивается, впитываясь обратно в память, и остается только горечь во рту. Я иду в ванную, чтобы умыться, и останавливаюсь как вкопанная. Макс, все еще полностью одетый, стоит в дверях, прислонившись к косяку. Я ежусь под его взглядом, хотя он смотрит мне в лицо, не спускаясь ниже. Одергиваю пижаму и продолжаю путь.

Может, сказать ему, что в этот раз я кричала не из-за него? Нет, не стану.

Когда я возвращаюсь из ванной, Макс уже устроился в кресле и прикрыл глаза. Не доверяет мне? Боится оставлять наедине с Димой? Обида накрыла меня, раня в самое сердце, и я завернулась в простыню и закрыла глаза. Дима уже сопел, обняв подушку, своим присутствием отгоняя кошмары. Я же лежала без сна, глядя на розово-синий рассвет.

– Спи, я буду рядом! – тихо сказал Макс.

Он думает, что мой кошмар связан с Игорем, и пытается мне помочь?

– Нет, не надо, – поднимаюсь на локте и поворачиваюсь к нему. А вот теперь он разглядывает мою грудь, плечи, живот, потом с трудом отрывает взгляд и смотрит мне в глаза. – Я не боюсь. Игорь меня не напугал.

Я лгу, но мне нравится быть автором этой лжи.

– Я знаю, что Игорь тебя не напугал.

– Иди к себе!

– Если не возражаешь, я бы хотел остаться здесь. На всякий случай.

– Ладно. – Отворачиваюсь и устраиваюсь на подушке. – Извини, что разбудила!

– Я должен был услышать твой крик.

* * *

– Мой дядя из-за тебя Игоря порвал!

– Что? – Сонная, я прячусь под подушкой от яркого света.

– Порвал Игоря, представляешь? Я подслушал, как Максик разговаривал по телефону. – Полностью одетый, Дима залез на кровать и ткнул мне в лицо надкусанной булочкой: – С изюмом! Хочешь попробовать?

– Нет, спасибо. Что значит «порвал»? Что это вообще за слово такое?

– Игорь в больнице, мой дядя его порвал.

– Порвать можно платье или брюки, но не человека. Дурацкий жаргон! – Я злюсь, все еще сонная. Умею же я ввязываться в ситуации! – Объясни толком!

Доев булочку, Дима стряхнул крошки на простыню и слез с кровати.

– Я уже все тебе объяснил. Максик порвал Игоря, и тот попал в больницу. Он ужасно злится, угрожает Максу и даже написал заявление в полицию.

– И что теперь? – Смотрю на подушку, борясь с желанием швырнуть ее в окно и закричать.

– Что-что? Ничего. Никто не смеет угрожать моему дяде, он сильный! Сказал, что сам справится и чтобы твоего имени никто не упоминал.

Вот и началась самодеятельность!

– А где твой дядя сейчас? – спрашиваю вкрадчиво, готовясь к решительным действиям.

– В своей комнате. А что? – хитро улыбаясь, Дима застыл в дверях.

– Я его порву! – устало обещаю я, сползаю с кровати и направляюсь в душ.

Когда я заглянула в его комнату, Макс разговаривал по телефону, бросаясь односложными фразами. «Нет… Нельзя… Скоро». Увидев меня, он нажал отбой, не предупредив собеседника.

– Упражнения и ингаляции сделали, лекарства приняли, температуры нет, – кратко доложил он.

– Адрес полиции и номер дела! – потребовала я.

Макс сощурился и вздохнул.

– Дима. – Он сразу догадался, откуда у меня информация. – Это не твое дело, Лара, не лезь!

– Неужели? – иронизируя, постукиваю босоножкой по ковру. Этим утром я постаралась: нарядилась и уложила волосы, предвкушая, как буду подавать заявление на Игоря. С полицией, хотя и не местной, у меня связаны не самые лучшие воспоминания. Это если выражаться мягко, а если напрямую… Не будем об этом. Поэтому я решила разыграть полноценный спектакль. Платье, высокие каблуки, немного косметики. Макс оценил мои старания, взгляд так и норовит сползти по телу, но все это не для него. – Мне нужен адрес полиции и номер дела! – требовательно щелкаю пальцами.

– Нет. Не лезь в мои дела!

Разворачиваюсь так быстро, что юбка закручивается вокруг ног, и иду на выход.

– Стой! – Макс идет за мной следом и норовит выхватить телефон, пока я вызываю такси. Задевает меня бедром, прижимает к стене и хватает за запястье. В телефоне женский голос настойчиво желает доброго дня, а мы стоим, сцепившись взглядами, почти не моргая. – Лара, не надо, прошу тебя! – просит Макс уже мягче. Взгляд порхает по моему лицу и оседает на губах, и в этот момент мне кажется, что чудовища никогда не существовало, что прошлое мне приснилось. – Не надо! – повторяет шепотом. – Я сам. Позволь мне хоть что-то сделать! Хотя бы разобраться с Игорем. – Макс склоняется к моим губам, смотрит на них и хмурится. Знает, что я его остановлю.

Дыхание Макса ласкает губы, поглаживает подбородок. Это чужое тепло, дыхание врага.

Я отталкиваю его, и он тут же отступает, забирая мой телефон.

– Хорошо, я не поеду в полицию, но поговорю с Игорем, – соглашаюсь я под влиянием момента.

– Нет! Он не в себе, и я тебя не пущу.

– С какой стати?

– Не пущу, прими это как данность.

– Отдай мой телефон!

– Зачем?

Протягивает – и я кивком указываю на его комнату. Закрываю за нами дверь, сажусь в кресло и звоню Игорю. Нажимаю кнопку, чтобы Макс слышал наш разговор.

– Это ж какие надо иметь нервы, чтобы мне звонить! – шипит Игорь. – Я в травмпункте. Этот идиот пробил мне…

– Заткнись! Слушай внимательно, я не шучу. Нашу проводницу звали Анисимова Тамара Юрьевна, она живет в Краснодаре, у меня записан ее адрес. Ты приставал ко мне еще в поезде, заходил в купе без спроса, и она это подтвердит. Сейчас я поеду на вокзал, найду тех, кто дежурил в день моего приезда, и они подтвердят, что ты за мной следил и заставил сесть в твою машину. Я опишу произошедшее в таких красках, что история появится в газетах. Макс станет героем, спасшим бедную девушку. Как тебе такая перспектива?

– Сука! – отозвался Игорь без промедления.

– Уж не кобель, это точно. Вопросы есть?

– Есть. Почему он? Почему не я? Ты даже представить себе не можешь, что он за человек! Хотя, знаешь… так даже лучше, это и будет твоим наказанием. Пусть он вывернет тебя наизнанку, разрушит твою жизнь, и тогда мы будем квиты.

Я засмеялась, почти расхохоталась в ответ. Мою жизнь можно смотреть как кино, только нужно запастись целой горой попкорна. И салфеток.

– Очаровательно! Молодец, Игорь, отомстил! Даю тебе тридцать минут, чтобы забрать заявление. Мне ехать в полицию?

– Нет. – Ледяное, ненавидящее «нет».

Игорь отключился, а я посмотрела на Макса. Моя выходка его не порадовала, но он молча ждал, что я предприму дальше. Хочет заработать прощение, видишь ли! «Я сам. Не лезь в мои дела». Альфа чертов. Ищет для себя отпущения грехов. Нет уж, не выйдет, я все сделала сама, а он пусть и дальше мается.

Ох…

Душа кричит от напряжения, я больше не выдержу. Ведь чувствую, что способна подарить ему прощение прямо сейчас, и от этого мне самой станет легче, но не могу. Говорят, прощение лечит. Так вот: мне придется найти другой путь к спасению. В другом месте. Не здесь. Не с Максом.

Осознание этого ударило меня, как молния. Я должна уехать, срочно, иначе я буду болтаться на грани прощения, мучая и Макса, и себя. Да и Диму заодно.

– Обещай, что сообщишь, если Игорь не заберет заявление.

– При условии, что ты ответишь на один вопрос. Игорь действительно приставал к тебе в поезде?

– Он не делал ничего, с чем бы я не справилась. Он из тех парней, кто слетает с катушек, если им отказывают.

– Надо было ударить его сильнее!

Макс говорит так гневно, будто нас соединяют трепетные чувства. На самом деле он всего лишь ищет прощения, хотя и не понимаю зачем. Такие, как он, не ищут, они берут силой.

– Давай не будем притворяться, нам это не к лицу, Макс! Я уеду завтра утром, до вокзала доберусь сама. Дима в порядке, так что волноваться не о чем. С ингаляциями ты разобрался, с остальным тоже.

– Что ты скажешь Диме?

– Он знает, что мне нужно привести в порядок мою жизнь.

– Удачи! – просто говорит Макс и отворачивается к окну.

Я иду прочь. Сгораю от желания остаться, и эта мысль корежит меня. Хочется причинить Максу боль, потому что… потому что он не такой, как я себе представляла. Не такой, как я придумала. Я не могу больше винить его за прошлое.

Останавливаюсь в дверях и оборачиваюсь для пущего эффекта.

– Ах да, совсем забыла. Еще раз дотронешься до меня, и я выцарапаю тебе глаза!

Я уехала на следующее утро после бессонной ночи и короткого прощания с Димой. Он улыбался и болтал о грядущих встречах. А я копила слезы, одну за другой, удерживала в себе, чтобы выплеснуть по дороге на вокзал, к ужасу таксиста.

Путь мне предстоял недолгий, но я запутывала следы, как истинный параноик. Никому не доверяю и не собираюсь, особенно Максу. Пересаживалась с поезда на поезд, ехала на автобусах и такси и наконец прибыла на место. Домой.

Глава 4
Дом. Любимый дом

Место, где я родилась, вам не знакомо. Его название не вызовет никаких ассоциаций, кроме скуки. Один из тех крохотных городков, в которых по прибытии на вокзал можно сказать водителю такси: «Отвезите меня в гостиницу», – и он не спросит в какую, так как гостиница всего одна. По крайней мере так было во времена моего детства. В моем городке существуют такие понятия, как «главная улица», «центральный клуб» и «большой город». Последнее словосочетание – самое главное, ибо молодые жители таких городков делают все возможное, чтобы попасть в «большой город».

Хватит кавычек, и так все понятно.

– В гостиницу, – попросила я таксиста, удивленно понимая, что ничего не могу поделать с внезапно проснувшейся во мне гордостью. Ведь я стала жительницей большого города. Это генетика, что ли? Мы запрограммированы гордиться тем, что попали в большой город, создали себя, доказали, что мы ничем не хуже тех, кто там родился.

Только вот в моем случае эта гордость неуместна, однако я смотрю по сторонам с чувством противного превосходства. Стайка девиц с подтаявшим макияжем толпится на солнце, поглядывая на проходящих парней. Старушки сплетничают в сквере. Мне кажется, что я узнаю их всех, хотя и понимаю, что это невозможно, так как прошло восемь лет. А вот и улица, на которой я родилась, – одна из главных, ведущая к химзаводу. Я могу пройти по ней с закрытыми глазами и описать каждый дом. Отдаю таксисту деньги и захожу в гостиницу, впитывая характерный запах застоялого воздуха и пыли.

– Вы бронировали? – важно спрашивает дородная дама, на бюсте которой почти горизонтально лежит значок с надписью «Администратор Мария».

Бронь? Здесь?

– Нет. – Разыгрываю спонтанную сцену: наклоняюсь ближе и затравленно оглядываюсь через плечо на совершенно пустую улицу. – Я только что ушла от мужа, не успела ничего взять, кроме денег и пары тряпок. Пусть пострадает, козел! Я доплачу наличными, сколько надо.

– Паспорт есть? – шлепнули губы морковного цвета. Во взгляде Марии я не заметила сочувствия, только алчность при словах «доплачу наличными».

– Не успела взять. Я заплачу любой штраф, только помогите мне, пожалуйста, – жалобно всхлипываю и достаю кошелек. Администратор впивается глазами в банкноты, и я понимаю, что она запишет меня под любым именем. – Если можно, я бы хотела остановиться в номере двести тринадцать.

Мария удивленно моргает, и я шепчу, делюсь с ней секретом:

– Говорят, это число приносит удачу!

Она будет думать об этом, когда я уйду. Странное число, 213. Мария мне не поверит, но, когда я уеду, она зайдет в номер двести тринадцать, чтобы осмотреться и посидеть на кровати. На всякий случай.

В маленьких городках свои правила, свой распорядок, и я хочу подстроиться к сердцебиению его жизни до того, как знакомые узнают, что я вернулась. Я еще не очухалась от Анапы, а теперь мне предстоит самая сложная из возможных встреч – с родителями. Детективное агентство предоставило общие сведения: они живы, отец работает, не переехали. Больше спросить некого, потому что для друзей и знакомых многообещающая выпускница Лариса Оленьева все равно что умерла. Восемь лет. Не спорю, я могла связаться с родителями заранее, но на это не было сил. Не знала, что сказать. Слишком много объяснений, ошибочных слов и страхов встали на пути. Лицом к лицу – только так можно достичь катарсиса.

– А теперь у меня есть силы, – уверенно и громко солгала я, затаскивая чемодан на второй этаж. Лифт не работал.

Номер 213. Надо же, какая удача! Однажды я уже входила в него, счастливая и полная надежд.

Несмотря на солнечный день, вид из окна удивил безрадостностью, и я резко задернула занавеси. Карниз жалобно скрипнул, стряхивая на ковер пластмассовые кольца.

Сначала душ, потом все остальное. Шляпа, очки, кеды, неприметная одежда, бокал вина и только тогда – прогулка по городу. В шесть вечера я распутала наушники и, слушая любимые песни из прошлого, устроилась на детской площадке перед родительской пятиэтажкой.

Есть вещи, которые не меняются. Есть люди, которые не меняются. Например, мой отец. Его жизнь рассчитана и поминутно распланирована, как расписание поездов. Она временно сошла с рельсов после побега дочери, но потом вернулась на место, списав случившееся на форс-мажор.

Так и есть, все по расписанию.

Шесть пятнадцать. Появляется отец с кожаным портфелем. Рассеянно жестикулирует и разговаривает сам с собой, как и раньше. Где-то рядом должен быть агент личной охраны, телохранитель, которого я наняла для родителей еще до начала отпуска. На всякий случай. Они об этом не знают. Я предупредила агентство, что требуется негласная защита. Как можно объяснить родителям безумие моей жизни? Никак.

Шесть двадцать. Отец выходит на улицу с собакой, незнакомой. Значит, Тулька умерла. Жалко до слез. Знаю, что уж она-то точно по мне скучала.

Отец прошел совсем рядом, с трудом удерживая пса, не давая тому гадить на детской площадке. Постарел, но в остальном не изменился. Гордая осанка и серьезное лицо человека с привычкой раздавать приказы и нести всю ответственность на себе – характерный образ директора школы. В памяти всплыла Людмила Михайловна, и я улыбнулась. Они с отцом немного похожи.

Отец даже не посмотрел на меня. Прошел мимо, отчитывая собаку:

– Ульрик, ты меня разочаровываешь! Мы же договорились – сначала дойдем до сквера, а уж потом ты сделаешь свои дела.

У моего отца полно разочарований, в том числе и я.

Я сижу на площадке до темноты, придумывая, что именно сказать родителям. В голове ни одной мысли, даже толком не могу вспомнить, зачем приехала. Уж точно не для того, чтобы сказать им всю правду. Восемь лет разлуки – и не найти слов. Некоторые вещи не произносят вслух, потому что они слишком невероятные, чтобы уместиться в обычный разговор.

Прихватив кусок пиццы из забегаловки, я вернулась обратно на площадку и сидела там до позднего вечера, потому что мне очень хотелось увидеть маму. Она вышла в девять тридцать, едва различимая в темноте, но такая любимая. Моя, но уже немного незнакомая. Идет по-другому, согнувшись, мелкими поспешными шагами. В свете фонаря я разглядела короткую стрижку и лишний вес. Что-то приговаривает собаке так нежно, как будто та – ребенок. А я стою в темноте и шпионю за ними. Не сдержалась, шагнула за мамой, протянула руку…

Нет, я пока что не готова к встрече. Сначала нужно вспомнить, зачем я приехала, почему выбрала именно это время. Я должна подвести черту подо всем, что произошло в Анапе, и приготовиться к тяжелому разговору.

Мне срочно нужно напиться, забраться в постель и проспать до утра, без снов. Но я выполняю только один пункт этого плана – покупаю бутылку вина. Собираюсь вернуться в гостиницу и оставаться там инкогнито, но ноги сами несут меня к школе. Сажусь на сглаженные временем ступени, пью прямо из горлышка и отдаюсь воспоминаниям. Как и раньше, все фонари вокруг школы разбиты, поэтому ничто не нарушает моего одиночества. Свет в окнах соседних домов не мешает, он внутри, а я здесь. В том месте, где я была многообещающей Ларой, длинноногой инопланетянкой, исчезнувшей почти без прощаний. Откидываюсь на ступени и смотрю на небо, позволяя опьянению расползтись по телу. Может, и засну прямо здесь, в месте, где красный диплом обещал мне счастливое будущее. Где слова моего отца, директора школы, въелись в память, чтобы звучать набатом всякий раз, когда меня одолевали сомнения.

– Падение начинается с первой четверки, Лара, учти это! Допустишь один провал, и за ним гарантированно придет второй, третий, и ты превратишься в ничто. Полное, круглое ничто.

Я верила ему, хотя и не понимала, почему «ничто» обязательно должно быть круглым. А потом я допустила провал, первый, единственный и окончательный – поверила мужчине.

Дура.

Соскальзываю со ступенек, оставляю на них шляпу и очки. Делаю большой глоток вина и направляюсь в клуб. Куда же еще, как не в место, где почти каждый вечер собирается молодежь нашего городка? Где восемь лет назад я нашла свой позор – невысокий, смазливый, со светлыми волосами до плеч и странным акцентом.

…– Он француз, настоящий! – прошептал кто-то, и меня подтолкнули вперед. Я попыталась раствориться в толпе, но Олег, мой парень, поймал меня и отвел в сторону.

– Олави – агент, он высматривает будущих моделей. С твоими ногами модельный бизнес – самое то! – жарко и убедительно прошептал парень, которому я планировала подарить свою девственность. Уже точно решила, что сделаю это после выпускного бала. Он так давно просил, да и мне надоело сопротивляться.

Вот так я познакомилась с Олави и до сих пор, годы спустя, не знаю, откуда именно он родом. По-русски он говорит отлично, хотя и с акцентом, а вот по-французски – из рук вон плохо, но мне потребовались годы, чтобы это понять. Восемь лет назад, толкаемая алкогольными парами и вседозволенностью бесшабашной юности, я попалась на его крючок, сильно и прочно. Акцент, восхищенный взгляд, горячий шепот: «Я нашел то, за чем приехал!»

Мне даже в голову не пришло усомниться в том, что европейский менеджер моделей станет искать новые таланты на местечковой дискотеке.

– Я буду держать тебя в секрете! – прошептал Олави. – Если мои конкуренты узнают, что я нашел такой бриллиант, они попытаются тебя перехватить. Такие таланты встречаются очень редко.

И я, дура, поверила. Каждому слову.

Говоря по правде, Олави заслужил ту победу, заработал ее. Он обхаживал меня, льстил, не настаивал на близости, но и не скрывал своего влечения. Пояснил, что уважает свободу выбора. Олег не возражал против наших встреч, наоборот, радовался тому, что у меня появился шанс стать моделью. Все произошло слишком быстро. Меня смело, закрутило. Я даже не успела расстроиться, что мой парень меня не ревновал. Совсем.

Я пришла к Олави в гостиничный номер. Тот самый, номер двести тринадцать. Ходила перед зеркалом в трусах и лифчике, пока Олави учил меня правильно двигаться и улыбаться публике. Он восхищался моими ногами, грудью, осанкой.

– Я дико тебя хочу, Лара, но ни за что не опорочу, пока у меня не будет возможности предложить тебе все, чего ты заслуживаешь.

Опытный хищник, Олави охотился наверняка. С упоением следил, как жертва добровольно шла на заклание. Использовал красивые, сильные слова. «Опорочу». Да еще и с акцентом. Олави не хотел меня опорочить.

А ведь мог ударить по голове и запихнуть в машину. Но это не метод Олави, он работал красиво и чисто. Не оставлял следов, не вызывал подозрений.

Он просил меня разыграть сценки, прочитать стихи, потом вздыхал и качал головой:

– Однажды, милая Лара, ты меня перерастешь. Боюсь, что модельной славы тебе будет недостаточно, ты станешь актрисой. Мне трудно будет отпустить тебя, звездная девочка!

На то, чтобы взорвать мой разум и всю мою жизнь, ему потребовалось всего тридцать два часа. Я держала наши встречи в секрете, потом быстро собрала вещи и, накричав на родителей, приехала на вокзал, чтобы сбежать с Олави в Европу. Да, именно так, в «Европу». Я даже не спросила, в какой город, в какую страну, откуда он родом, где я буду жить и на что. Наивная до зубовного скрежета. Он уверил меня, что руководит официальной программой обучения моделей и что я стану его звездой.

Мама рыдала, пыталась меня удержать. Отец угрожал, кричал, но меня заклинило. Я вошла в штопор.

– Я стану моделью! Вы не имеете права меня останавливать, мне восемнадцать! Мне на фиг сдался ваш педагогический институт! Наконец-то я нашла человека, который меня понимает! Я стану знаменитой, мои фотографии появятся в европейских журналах! Может, я даже стану известной актрисой!

Мама побежала звонить в полицию, но папа остановил.

– Ты отрезана, – сказал он мне. – Отрезанный кусок. Хочешь продавать себя – иди, но больше никогда не возвращайся!

Не оглядываясь, я побежала на вокзал.

– Олави! – С восторгом подбежав к мужчине, я обняла его за шею. – Я не знала, понадобится диплом или нет, но на всякий случай взяла. Он у меня красный. – Смущенно улыбнулась и покраснела.

– Умница ты моя!

Он был опытным ловцом и беспринципным человеком. А я – одно слово: дура. Уехала с ним добровольно, не поделилась счастливой новостью ни с кем, кроме родителей. Пыталась найти Олега, но не смогла.

Все было устроено идеально. Вскоре к нам присоединились еще трое мужчин и пятеро девушек моего возраста. Нас видели на перроне – веселых, счастливых молодых людей. Прохожие заглядывались на нас и улыбались.

Все было сделано гладко, чтобы нас никто не искал. Мы уехали добровольно.

А потом мы вошли в купе, и Олави протянул мне бутылку воды:

– Пей, моя сладкая! Ты должна следить за своим здоровьем.

Я послушно выпила и через несколько минут провалилась во тьму. Звездную тьму, полную предвкушения новой, невероятной жизни.

А когда я очнулась, Олави отрезвил меня пятью простыми словами:

– Если закричишь, я тебя убью!

– Олави, подожди, что ты делаешь?

– Сказка закончилась, Лара…

Сказка закончилась.

Свет выливается из дверей клуба, высвечивая обнимающиеся парочки. Я привлекаю внимание, то ли из-за неподходящей одежды, то ли из-за почти пустой винной бутылки в руке.

– Здесь началась моя сказка, – доверительно сообщаю целующейся парочке у дверей. Мне не плохо и не хорошо, мне никак. Полное, круглое ничто, как сказал бы папа. Девица на секунду оборачивается, рассеянно кивает, потом снова вешается на парня.

– Тридцать два часа сказки, блин! – говорю мускулистому юнцу в дверях. Мир кренится, и я хватаюсь за неровную стену. – Мне нужно зайти внутрь. – Тыкаю бутылкой, пытаясь пролезть мимо накачанного тела. – Пустите меня!

– Вы в порядке? – спрашивает он, с жалостью глядя на мое лицо.

Провожу по щеке тыльной стороной ладони и ощущаю влагу.

– Дождь пошел! – объявляю так уверенно, что несколько человек смотрят на небо.

– Вы плачете, – почти шепчет юнец. – Вам нехорошо?