Текст книги "Тот, кто меня разрушил"

– Добрый вечер! Алевтина Сергеевна отлично готовит. – Макс вежлив и совершенно спокоен.

– Да, конечно. – Отец внезапно тушуется под черным взглядом чужака. – Аля – отличная хозяйка, мне очень повезло.

– Ваша дочь унаследовала ее талант. Она часто готовит для… для наших знакомых.

У меня отвисает челюсть, и, заметив мою растерянность, Макс дергает плечом. Просит подыграть? Пытается мне помочь? В чем?

– Ларочка с детства любила возиться на кухне, – подпевает мама, глядя на меня с изумлением. Знает же, что руки у меня растут не из того места. – Помню, как в три годика она сделала пирог из листьев сирени. А где живут ваши знакомые, для которых она готовит?

Плохо завуалированный вопрос: «Где живет моя дочь?»

– В Анапе.

– Так это ж… – Мама хлопает глазами, решив, что все это время я жила так близко.

– Это недалеко, – подтверждает Макс.

Неловкая тишина позволяет отцу восстановить самообладание.

– Я не знал, что в Анапе развит модельный бизнес. – Надо же, он мстит мне за Макса, за то, что я привела подкрепление. – Да и новых звезд экрана оттуда давно не появлялось.

Мама смотрит на меня умоляюще, не хочет, чтобы мы ссорились.

– Я живу не в Анапе.

– Но моделью так и не стала, – настаивает отец.

– Почему же, стала.

Он отступает на шаг, не зная, как понять мои слова. Видит перед глазами ужасные, постыдные образы. Само собой, гулявшие по городу слухи дошли и до них.

Мама в панике комкает передник.

– Не стоит верить слухам, особенно тем, которые распускает Олег. Я действительно работала моделью, самой обычной, для каталогов одежды. Это достойная профессия. А потом я решила выучиться на медсестру.

За этими словами скрыто достаточно печали, чтобы утопить всю мою семью, но я не собираюсь вдаваться в подробности. И надеюсь, что они не попросят посмотреть фотографии. Я работала на третьесортные каталоги одежды, рекламировала белье, носки, халаты и пижамы. Таким моделям, как я, на снимках отрезают головы. Все внимание потребителя – на белье, на пижаме, на моих ногах. Агент надеялся, что меня позовут на большее, но не сложилось. Клиентам не нравилось мое лицо, неживое и жалкое. Олави сделал так, что я разучилась улыбаться.

– В моем доме я сам решаю, чему верить, а чему – нет! – гневно воскликнул отец.

– Не повышайте на Лару голос! – Макс медленно поднялся, загораживая меня собой. Надеюсь, что он помнит про здоровье отца.

Макс знает, что я в безопасности, что отец имеет право злиться, но все равно поддерживает молчаливое противостояние.

– А вы, собственно, кто?

Хороший вопрос, молодец, папа! Сразу – и в точку. Макс ни секунды не медлил с ответом:

– Я – мужчина, который любит вашу дочь.

– Думаю, что это непросто, – сухо процедил отец.

– Вы ошибаетесь.

Я не удивилась, не отреагировала на слова Макса, ведь я помнила, что он обещал мне помочь. Но так… это уже слишком. Каждое сказанное им слово имело невероятный эффект. Отец вздрогнул, мама ахнула, а потом отбежала к окну, задев меня локтем. Так и стояла там, обнимая вздрагивающие плечи.

– Вы не имеете права меня осуждать! – крикнул отец, тыкая Макса пальцем в грудь.

– Имею. Вы не защитили Лару, не подготовили к тому, что и кого она встретит на своем пути. Не выслушали, не поддержали. Вы поверили сплетне. И сейчас верите всему тому, о чем болтали в городе.

– А вы сами вырастили хоть одного ребенка? Думаете, это легко?

– Я думаю, что вы не заслуживаете вашей дочери.

В тот момент я не на шутку испугалась. Предчувствуя бурю, наклонилась вперед, готовясь их разнимать. Даже мама, вся в слезах, обернулась от окна, чтобы посмотреть на мужчин.

К моему изумлению, отец не разозлился. Снял очки, протер их галстуком и кивнул. Мне.

– Приятно знать, что хоть в чем-то ты сделала правильный выбор!

С этими словами он вышел из кухни.

– Вам лучше уйти! – зашептала мама, выталкивая нас в коридор. – Дайте Володе время успокоиться, я позвоню завтра утром и расскажу, что к чему.

Через две минуты мы уже стояли во дворе под фонарем, под которым меня впервые поцеловал Олег. Наверное, я должна радоваться, ведь все прошло не так уж и плохо. Я наладила связь с мамой, да и отец со мной заговорил. Только вот его последняя фраза не давала мне покоя.

«Приятно знать, что хоть в чем-то ты сделала правильный выбор».

Единственное, что я сделала правильно, – это выбрала Макса? Отцу понравилась наспех придуманная ложь, и от этого у меня болит душа.

Я должна была встретиться с родителями наедине, в одиночестве пройти и выдержать этот путь. Можно ли считать наше воссоединение настоящим, если его добился Макс? Совершенно чужой человек, которого я ненавижу уже восемь лет.

Он солгал, чтобы меня приняли мои собственные родители.

Гнев зародился в сердце и растекся по телу горячим растопленным маслом. Защекотал кончики пальцев, заставляя сжать кулаки и устремиться в темноту. Подальше от Макса.

– Лара, не принимай поспешных решений!

Макс знал. О да, он прекрасно знал, что со мной происходило! Игрок, мать его! Выдумщик! «Я обо всем позабочусь!» Тоже мне, альфа, мозгами сдвинутый. А я – дура, как всегда. Потянулась к нему, с жадной радостью приняла протянутую руку.

Позволила ему все испортить.

Обыграл моих родителей, тоже мне, гений! «Я – мужчина, который любит вашу дочь», «Вы не заслуживаете вашей дочери». Устроил представление, накормил вкусной ложью – и что теперь? Как мне с этим жить? Как я объясню родителям, почему Макс не придет к ним в следующий раз? Я ждала этой встречи восемь лет, а теперь разрушила крохотный шанс на откровенность очередной ложью.

Ненавижу себя за то, что попросила Макса о помощи. Непримиримо, с обидой, которая густеет и норовит вырваться наружу.

– Лара, не накручивай себя! – Макс предупреждает меня. Голос темный, вязкий, обволакивает мою спину, как липкий пар.

Хочу развернуться и с размаху ударить его кулаками в грудь, но не делаю этого. Почему? Потому что сама виновата. Доверила свое спасение совершенному незнакомцу, вот он и сделал все, как счел нужным. Подсластил мою историю красивыми словами, встал за меня горой. Он не виноват. Откуда ему знать, какая я и что мне нужно?

Останавливаюсь и заставляю себя успокоиться. На темной улице мы одни, хотя еще не так поздно.

– Я не хотела начинать примирение с родителями со лжи.

– Ты им не лгала.

– Может быть, но я привела тебя, а то, что ты сказал, – ложь. Зачем ты наговорил им всякой чепухи? Они не заслужили своей дочери? С чего ты решил? Ведь ты меня совсем не знаешь! А остальное? Какого черта ты сказал, что любишь меня? Как я объясню им правду?

Мой голос звенел и ломался, а Макс оставался совершенно спокойным.

– Не накручивай себя, Лара, я не сделал ничего плохого, просто сбил их с толку и заставил посмотреть на тебя по-другому. Напомнил, что ты не ребенок, которого нужно воспитывать. В следующий раз отец тебя выслушает. Если они спросят про меня, пожми плечами. Я не сказал, что мои чувства взаимны, не намекал на отношения. Я говорил только про себя, так что они не удивятся.

– Не удивятся?! Ты слышал, что сказал отец? Что ты – мой единственный правильный выбор!

Макс стоял рядом, заражая меня спокойствием, и это бесило. Я не хочу успокаиваться. Хочу, чтобы мой гнев возродился, чтобы выкрикнуть его в ночь, чтобы внутри лопнула струна, больно тянущая за душу.

– Поэтому отец тебя и не заслужил, Лара. Этими словами он хотел причинить тебе боль, а это противоестественно. Родители не должны делать детям больно.

– Даже в ответ на то, что я их опозорила?

– Даже в ответ на это.

Зажмуриваюсь, пытаюсь сдержаться, но не могу: во мне снова просыпается ненависть. Как в фильмах ужасов, вспарывает грудь и черным зверем рвется наружу.

Макс прав, во всем. Более того: он решил проблемы, которые казались большими, как горы. Но почему сейчас? Почему он не спас меня раньше, восемь лет назад? Почему он позволил Олави разрушить меня? А сейчас уже слишком поздно. У моего кошмара нет простого решения.

Мне захотелось ужалить Макса, чтобы остался след. Сделать больно. Сбить его непоколебимого короля с шахматной доски спокойствия.

Заранее ненавижу себя за это, но подхожу ближе, чтобы сделать ему больно. Пусть знает, что ему не удастся меня спасти. Уже не удастся.

Мир как будто замкнулся вокруг нас. Накренился под опасным углом. Смещение планет, земных пластов, многих лет подавленной ярости. Черное зло взорвалось во мне, едкое и чуждое, и я вдруг ясно увидела то, чего не хотела замечать со дня нашей встречи.

– Ты ведь хочешь меня, да? – спросила чужая я, медово, тягуче. Подошла влекущей тенью, потерлась о его грудь, вдохнула запах, к которому равнодушна. Запах чужого мужчины. Хотя о чем я? Для меня все мужчины чужие. Прислонившись, задела бедром ширинку. Хочет, и еще как. Сразу прижался ко мне, помимо воли, напрягся. Смотрит молча, тяжело, как будто пытается решить нерешаемое. Прямой, как стена, и почти неподвижный.

Опускаюсь ниже, обжигаю дыханием его живот под рубашкой. Песок хрустит под каблуками, и я убеждаю себя, что это Макс скрежещет зубами. Поднимаю рубашку и провожу губами над поясом джинсов. Слизываю его волю, забираю ее себе. Макс вздрагивает, в горле зачинается стон, маленькое звуковое торнадо. Его мышцы напряжены под моими пальцами, как канаты, и я перебираю их, ловя его нетерпение.

Я влажная от запаха его кожи, от его нужды во мне, и эта реакция пугает. Сжимаю ноги и поднимаюсь, скользя языком по его груди.

Макс чует подвох, сдерживается, но похоть озвучивает его движения. Во тьме опустевшей улицы – громкое, рваное дыхание Макса, как код Морзе, как сквозь ком в горле. Как прелюдия к дикому сексу. Спиной к неровной стене, царапаясь, с синяками и криком. Насаживаясь и воя от слепой нужды.

Не мы. Не я. Не с Максом.

Я упиваюсь своей силой, примитивной и грубой, способной обезоружить такого мужчину. Провожу рукой по ширинке, легко перебираю пальцами. Макс сглатывает, давясь от спазма в горле. Он не может противостоять злу, которое капает с моих губ пряными словами.

– Всегда хотел меня, да? С самой первой встречи?

Я замолкаю. Остальное скажу потом, когда доведу Макса до грани. Совершенно его не боюсь, беру за руку и веду за собой. Зло внутри меня предвкушает легкую добычу, жаждет мести. Я нащупала слабость Макса, и меня не остановить. Если не выпущу зло, оно поглотит меня заживо, изнутри.

Лучше бы зло меня поглотило! Лучше бы я не выпускала его наружу. Ведь чувствую, что и в душе Макса тоже тьма. Похожая на мою, больная, одинокая. Чувствую родство между нами, но не могу его принять. Сцарапываю его с души и запираюсь в себе.

До гостиницы недалеко, но я заставляю Макса остановиться на полпути. Провожу языком по плотно сжатым губам, кладу руку в карман джинсов и глажу затвердевший член.

– Хочешь? – проверяю. – Скажи!

Но Макс не тратит время на слова. Подхватывает меня на руки, заставляет обхватить его ногами и целует. На улице, в городе моего позора. В скобке тьмы, застрявшей между двумя фонарями.

Катарсис.

Соблазнение – это игра. Секс – это бесстыжая похоть, сбивающая влажные тела в животный клубок. А поцелуй – это близость.

Я не способна на близость, но я отдала Максу поцелуй. Подарила. Незапланированный, слишком страстный, при котором стукаешься зубами и не знаешь, что делать дальше. Макс знал, а я – нет. Забыла, как целоваться.

Он ворвался в мой рот, вцепился в затылок сильными пальцами. Он нападал, а я металась. Не хотела падать в поцелуй, все еще желая причинить Максу боль. Мой язык отвечал, губы тоже. Тело обмякло, изогнулось, вписываясь в Макса дугой подчинения, но кипящее зло удерживало меня от близости.

С трудом оторвавшись, Макс подсадил меня выше, прижал к себе и, проведя пальцем под краем трусиков, ответил на вопрос, который я задала еще две улицы назад.

– Да, хотел и хочу.

– Тогда бежим! Скорее!

Я соскочила на землю и повлекла его за собой.

Мы держались за руки, но я не чувствовала Макса рядом. Черное зло выходило из моей души, заставляя зубы стучать от гнева. Праведник! Предатель! Ненавижу!

Макс захлопнул дверь номера и шагнул ко мне.

– Лара!

– Шшш… не нужно слов, Макс, просто иди ко мне! – Слова могли привести меня в сознание, а я не хотела просыпаться. Мысли обуглились от жажды мести, оставляя во мне только зло, ничего больше. Стоя в луже лунного света, я подняла подол и подцепила пальцем край трусиков. Расставив ноги, отвела его в сторону. Как завороженный, Макс следил за моими пальцами. Почему же я раньше не догадалась, что он всего лишь мужчина? Что он так же слаб, как и остальные. Как и я сама.

– Иди ко мне, Макс!

Он ступил в лунный круг, опустился на колени и прижался лицом к моему животу. Олицетворение нежности и покаяния.

Никогда еще мне не было настолько трудно его ненавидеть. Но я смогла, я такая. Я не сдалась, даже когда Макс вовсю испытывал мою волю, разыгрывая трепетную нежность. Я позволила ему поднять подол и поцеловать мое бедро, провести по телу шершавыми ладонями, слишком большими для изящной ласки.

Истекающий нежностью мужчина у моих ног – это не Макс. Вижу его насквозь, как себя саму. То, что на поверхности – тепло и нежность, – не имеет ничего общего с черным нутром Макса. Оно раскрывается подо мной, обнажая наше родство, нашу общую боль, и я вижу, с каким трудом Максу достается мягкий танец языка на моей плоти.

Настоящий Макс не танцует, не гладит, не целует. Он заглатывает и клокочет от похоти. Швыряет на кровать и берет. Отбирает. Не скользит, а вбивается. Рвет простыни. Не кончает, а взрывается.

Такова его тьма, таков он настоящий. Но он сдерживает себя, потому что я – исключение. Потому что пытается подарить мне катарсис. Прячет свою тьму за ласковым трепетом языка.

Если бы голова не гудела от нарастающего безумия, мне бы это понравилось. Я бы расслабилась, отклонила голову назад и застонала, как это делают другие женщины. Нормальные. Счастливые. Я бы раскрылась для его языка и рук, а не стояла как истукан, пока он силится раздвинуть мои бедра.

Я бы не воспротивилась, позволила бы ему выпить отпущение его грехов.

Если бы.

Если бы я умела наслаждаться тем, что люди называют близостью.

Если бы я была другой.

Если бы Макс меня спас.

Я не умею так, не умею нежно. Не могу быть рядом без ненависти.

– Доверься мне, Лара! – просит Макс.

Нет. Есть вещи, на которые я не способна. Я уже доверилась ему однажды. Впустую.

Чтобы сделать остальное, я должна быть сверху. Иначе не получится, иначе я не смогу.

Я отступаю на шаг, толкаю Макса в грудь, и он неохотно ложится на спину. Его руки разведены, подальше от греха. Иначе сорвется, скрутит меня и утопит в сексе, который создан для таких, как мы. Для людей, которыми правит тьма.

Макс как затаившийся зверь, распятый на полу. Он не из тех мужчин, кто позволяет женщине быть сверху, но делает для меня исключение, и, оседлав его, я повожу бедрами. А вот это я умею – извиваться, тереться, как мартовская кошка. Меня научили. Противно, что он ловится на грубую подделку, на фарс, но он всего лишь мужчина. С силой сжимает мои бедра и шипит сквозь сжатые зубы. Я подаюсь назад, изгибаюсь, окунаюсь в теплое масло лунного света и спускаю платье с плеч. Пойманный моей игрой, Макс заглатывает каждый жест, ласкает взглядом грудь, пока я, ничего не чувствуя, провожу по ней ладонями. Немая пустота.

Макс уже не может терпеть, жадно шарит руками. Твердит мое имя, ломает о него голос. Настоящий Макс вырывается наружу, и тогда его руки причиняют боль. Сильные пальцы как наждак по коже. Беспорядочно гладят, хватают. Сжатые зубы цедят рык, чтобы не испугать, чтобы не выпустить зверя.

Стоит ли хотеть женщину, с которой ты не можешь быть собой, боишься, запираешь черную похоть за пеленой сдержанной нежности?

Я хочу его зверя. Хочу выпустить и возненавидеть его снова.

Макс на самой грани и тащит меня следом. Движения стали резкими, пальцы врываются в меня, и он горит и морщится от своей грубости. Пылает похотью и ненавидит ее.

Сейчас. Еще несколько секунд – и все. Он на краю. Готов наброситься на меня и трясет головой, борясь с наваждением.

Наклоняюсь и расстегиваю зубами молнию джинсов, сталкивая Макса с края его выдержки. Медленно провожу языком, озвучивая собственную похоть стонами, и приникаю к жертве в предвкушении мести.

И это случается. Мое имя соскальзывает с его губ, как предупреждение, и Макс переворачивает меня и наваливается сверху. Душит меня страстью. Мы в темноте на ковре у кровати.

– Давай, возьми то, чего ты хотел с самой первой встречи!

Мой голос как скрежет металла, как мел по доске. Макс, все еще сметенный похотью, прислушивается к вибрации моей ненависти.

Провожу языком по его губам, но уклоняюсь от поцелуя. Обхватываю его спину ногами и смеюсь, выгибаясь. Макс задыхается в животном порыве. Не в силах даже раздеть меня, сдвигает трусики, пристраивается…

Часть меня, глубокая и незнакомая, просит замолчать, просит позволить ему сделать со мной то, что должно нравиться, что должно приносить счастье. Но я затыкаю ее, грубо и быстро. Я торжествую. Мщу всем своим существом. Сжигаю словами все то, чего он добился поступками:

– Скажи правду, Макс, ведь ты приехал сюда именно за этим! Ты хочешь получить то, что упустил в прошлый раз. Маленький долг Олави. Он отдал меня тебе, а ты не успел взять.

Макс застыл, так и не толкнувшись в меня.

– Давай же, забери старый должок. Что тебя останавливает? – скрежещу я, ослепшая от чуждого мне зла. От горькой отравы, которая пряталась внутри все эти годы. – Восемь лет назад ты собирался взять меня, как вещь, против моей воли. Чего ты хочешь сейчас? Трахнуть меня? Грубо? Ударить? Давай, не стесняйся! Бери то, что тебе задолжали!

Я кричу все громче и громче, дергаясь, ударяя ногами по его спине, а Макс сжимает меня все сильнее.

– Прекрати! – требует он, но я не останавливаюсь. Он приказывает еще раз, еще, громче, стараясь меня перекричать. Повторяя одно и то же слово, сотканное из чистого бешенства: – Прекрати!

– Давай, чего же ты медлишь! Бери то, за чем пришел!

Откатившись в сторону, Макс застегнул джинсы и вышел из номера, хлопнув дверью.

А я так и лежала на потертом ковре, проклиная момент, когда поняла, что неравнодушна к его запаху.

Мое черное нутро вылетело криком, и я осталась смиренной, опустошенной и бесконечно жалкой. Я выгнала единственного человека, который попытался мне помочь. Я свершила месть, которой жаждала так давно и которая в один момент отбросила меня в прошлое. Разрушила все хорошее, что только начало прорастать во мне сквозь асфальт времени.

* * *

Утро пульсировало во мне нарывом. Я пряталась под подушкой, надеясь снова заснуть, но не тут-то было! Зло исчезло, но, к сожалению, память осталась на месте. Мысли болели, как раны. Если бы я могла изменить прошлое, то стерла бы вчерашний вечер. Да, именно так. Я стерла бы не то, что случилось восемь лет назад, а вчерашнюю грязную месть. Незаслуженную.

Я соскребла себя с постели и пошла к Максу извиняться. С трудом нашла подходящие слова и записала на обрывке газеты, чтобы не сбиться и не забыть.

«Прости меня за незаслуженное зло. Если ты считал себя виноватым и пытался заслужить прощение, ты этого добился. Теперь я буду вспоминать о тебе с благодарностью».

Чувствую, что Макс приехал именно для этого, и хочу подарить ему прощение. Чтобы одному из нас стало легче. Чтобы он смог забыть и вернуться домой.

Потому что, если он останется рядом, я захочу большего. Того самого «большего», на которое не способна.

У дверей его номера стояла горничная, перебирая полотенца. Поздоровавшись, я заглянула через ее плечо в пустую комнату.

Макс уехал. И правильно сделал.

Я обняла себя, чтобы удержать сожаление и стыд, чтобы оставить их под кожей.

– Это к лучшему, – сказала я горничной, уверенно и громко.

Ничуть не удивившись, она закрутила завязки на мешке с мусором и кивнула:

– Говорят, что все, что случается, – к лучшему.

В это верится с трудом, но я не стану объяснять ей, что именно подкосило мою веру.

Макс уехал, думая, что я его ненавижу, что я долго и целенаправленно планировала месть и мечтала выкрикнуть свою боль в его потемневшее от страсти лицо.

Это неправда. Так нельзя. Я, знающая цену прощению, не могу допустить такую несправедливость.

Набираю сообщение Диме. Ответ приходит сразу, так как он никогда не расстается с телефоном. Справляюсь о его здоровье и получаю в ответ ряд смайликов. Он чувствует себя отлично, но скучает. Тогда я сообщаю ему, что Макс уехал.

«Он тебе помог?» – спрашивает ребенок, который лучше меня знал, что мне нужно. Вернее, кто.

«Очень. Передай ему кое-что?»

«А че сама не можешь»

«Не знаю его телефона»

«Я дам»

«Передай, а? Тебе трудно, что ли?»

«Ладно»

«Передай ему “спасибо”»

«ЛОЛ»

«Что ЛОЛ?»

«Смеюсь»

«Почему?»

«Ты трусиха все я пошел напиши когда будет скайп»

Трусиха? Не то слово.

Мама позвонила в полдень, долго говорила о мелочах, вокруг да около, потом, исчерпав бытовые темы, попросила:

– Потерпи немного, ладно? Позволь отцу свыкнуться с мыслью. Он созреет, вот увидишь. А вы пока с Максом отдохните, погуляйте по городу. Погода-то хорошая. Или, если хочешь, я могу с вами пройтись.

Последняя фраза прозвучала неуверенно, то ли потому, что мама боялась реакции отца, то ли не хотела мешать.

– Я бы с удовольствием… погуляла… – Горло перехватило посередине фразы.

Мы встретились на детской площадке, и мама сразу оглянулась в поисках Макса. Поймав ее взгляд, я пожала плечами, не объясняя, что он уехал. И без него хватает неловкости, говорить-то не о чем. Вернее, в мыслях крутится слишком много тем, но про себя рассказать не могу ничего, кроме горстки сухих фактов. Живу одна, работаю медсестрой, больше не фотографируюсь, есть друзья (отвожу глаза, так как это ложь), живу хорошо (снова отвожу глаза).

– Ты живешь в Финляндии! Как тебя туда занесло? – удивилась мама, взяв меня под руку и выводя на боковую аллею.

Если бы она знала!

– Модельный бизнес заставил, – соврала я. Не придумала ничего лучше и не сдержалась. От неловкости, от комка в горле. Обвинила Макса во вранье, а сама хуже его.

Мама вскинула брови и кивнула. С уважением. Этим вечером она расскажет отцу, что я – настоящая модель с зарубежными контрактами. От этой мысли меня тошнит. Мама уважает меня за то, чем я не являюсь.

– Лар, я знаю, что мы решили не говорить о прошлом, но… – Мама обняла себя руками и сгорбилась, неловко водя подошвой по пыльной земле.

Давай же, мама, спроси, стала ли я проституткой, снималась ли в тех фильмах, которые в красках описал Олег!

– Лар, а тот мужчина… ну, знаешь…

Она шумно сглотнула и скомкала блузу на груди. Резко побелевшие пальцы дрожали.

Знаю, как же не знать! Тот самый мужчина, Олави, который увез меня из города. Родители с ним так и не встретились, не успели.

– Мужчина, с которым я сбежала, – помогаю я матери.

– Да, – с трудом выдохнула она и вытерла вспотевшие руки о юбку. – У Володеньки в прошлом году был ужасный грипп. Два месяца в больнице пролежал. Я так за него волнуюсь, что сама иногда сердцем болею.

Глядя на побледневшее лицо, я сжала ее руку.

– Все хорошо. У меня все хорошо.

Выдав самую большую и сочную ложь, на которую способна, я усадила маму на скамейку.

– Тот мужчина оказался очень плохим человеком, но…

– Плохим? – Мама осторожно нащупывала правду. – Насколько плохим?

– Очень плохим, мама! Он обманул меня, но это не имеет значения. Больше не имеет. Я спаслась, выучилась на медсестру и обо всем забыла. Клянусь, я никогда не делала ничего постыдного!

Кроме того, что нагло лгу матери в этот самый момент. Оказывается, лгать так просто, так приятно. Ложью можно переписать прошлое, разукрасить его сладкой глазурью. Ложь – это исцеление. Всего несколько слов – и мама улыбается, ее взгляд светлеет, ей становится легче. Прошлое теряет зловещие оттенки, хотя бы в ее восприятии.

Отец должен мной гордиться, ведь я веду себя так, как он научил. Я удерживаю мамин взгляд на нарисованном мною полотне жизни и не позволяю ей посмотреть на меня. На правду.

– А потом ты встретила Макса? – улыбнулась мама, потирая враз порозовевшее лицо.

– У меня много хороших друзей, – отвечаю я, фальшиво улыбаясь. – Макс мне только друг, ничего больше.

– Но он сказал…

– Он любит меня как друг.

– Но я не думаю…

– Это так, поверь! Я пока что не научилась доверять мужчинам.

– Но Макс…

– Всем мужчинам. Кстати, Олег сказал, что вы общаетесь? – Я перевела тему.

– Общаемся, – сразу оживилась мама. – Он нашу машину чинит. Надо новую заводить, но мы привязались к нашей малышке, как к ребенку.

– Я хочу, чтобы ты знала, что именно Олег помог тому мужчине меня обмануть. Он сделал это за деньги. А потом он распустил лживые слухи по всему городу.

Мама не вскрикнула, не схватилась за сердце. Она задержала дыхание, а потом, впервые за эту встречу, посмотрела мне в прямо глаза и спросила:

– Ты когда-нибудь сможешь нас простить?

– За что? Вы пытались меня защитить и остановить, но я не позволила.

– Неправда. Мы не стали тебя слушать и запретили встречаться с тем мужчиной, толком не зная, что он предлагает. Если бы мы выслушали тебя, ты бы не сбежала. Мы бы пригласили его к нам домой и во всем разобрались. Наша реакция подтолкнула тебя к побегу. Ты сможешь нас простить?

– А вы меня?

Впитав молчаливое согласие, мы обнялись и долго сидели на скамейке, покачиваясь в такт прощению.

– Похоже, что тебе пора, Лара! – знающе улыбнулась мама и кивнула в сторону дороги: – Твой «всего лишь друг» маячит здесь уже несколько минут.

Макс стоял, прислонившись к дереву, и смотрел на небо. Мама помахала ему рукой, и он подошел ближе.

– Не хотел мешать! – извинился он.

– Вы и не помешали, мне пора гулять с собакой, – засуетилась мама и, подмигнув мне, ушла.

А я так и сидела на скамейке, судорожно решая, что делать с заполонившей меня радостью. Макс вернулся.

– Извини, что помешал! Я сегодня утром разобрался с Олегом, поэтому не хотел оставлять тебя одну. На всякий случай. Зашел в номер – а ты исчезла. Вот я и отправился на поиски.

– Что значит – разобрался с Олегом?

– Ничего страшного. Олег вспомнил, что восемь лет назад страдал излишне бурной фантазией, поэтому распустил гадкие слухи. Ты ему отказала, и он решил очернить твою репутацию. На самом деле ты уехала учиться. Олег объяснит это вашим общим знакомым.

Ясно. Макс «разобрался» с Олегом и помог ему «вспомнить».

Вдох. Выдох.

– Он точно жив?

Может, не стоило спрашивать?

– Иначе как он сможет покаяться в том, что солгал?

– Я решила, что ты уехал.

– Куда уехал? – удивился он. Искренне. Как будто ему некуда ехать.

– Утром я пришла… утром я увидела горничную в пустом номере и решила, что ты…

– Ты ко мне приходила? – Серьезный взгляд, весомый вопрос.

– Хотела извиниться, даже речь написала.

– Написала? Речь? Какой длины?

– Маленькую. Хотела извиниться за вчерашнее и сказать, что если ты пытался заслужить прощение, то добился этого.

– Я не пытался заслужить прощение.

Какое-то время мы сидели молча, глядя себе под ноги. Вернее, я смотрела под ноги, насчет Макса не знаю. Я придумывала способ объяснить вчерашнее поведение, но разве такое объяснишь?

– А ты, случаем, с Димой не связывалась? – Я кивнула, и Макс хлопнул себя по колену. – Теперь все понятно, а то я гадал, что он имеет в виду.

– Я думала, что ты уехал насовсем, и попросила передать тебе «спасибо».

– Спасибо? Никакого «спасибо» он не передал.

Макс достал телефон и показал мне сообщение от Димы: «учти что лара безбашенная трусиха».

Маленькая зараза! Ни одного знака препинания, а еще умничает.

– Как ты меня нашел?

Макс ткнул взглядом в мой телефон, и по спине пробежал холодок. Не позвонил, не предупредил, а выследил. Сразу вспоминаешь, кто он и как мы встретились.

– Кто ты, Макс?

– А ты, Лара?

Логично.

– Спасибо тебе!

Мне не нужно знать, кто он, чтобы быть ему благодарной.

Макс пожал плечами, изображая вполне убедительное равнодушие.

И что теперь? Извиниться за вчерашнее? Молчать? Сознаться, что я сделала его козлом отпущения из-за собственного бессилия и страха? Что его грех – это капля по сравнению со всем остальным?

Я не знаю, что делать. Рядом с Максом я за себя не отвечаю.

– Не хочу тебя обидеть, Лара, но в вашем городе отвратительная еда. Давай попробуем найти нормальное место? Мне посоветовали парочку ресторанов, можно проверить.

Вопросительно подняв брови, Макс протянул мне руку.

Мы прыгали по ухабам в течение двух часов, потом сдались и запарковались около первого из рекомендованных ресторанов. Выбрали столик на веранде, заказали еду, и тогда я сделала глубокий вдох и извинилась за вчерашнее.

– Внутри меня едкая тьма. Иногда она берет верх, и я задыхаюсь. Боюсь жить, но не хочу умирать.

– Тебе не нужно ничего объяснять.

– Нужно. Вчера тьма взяла верх, и я выпустила ее на тебя. Незаслуженно. Меня разозлило, что ты солгал родителям и что им понравилась твоя ложь. А сегодня я сама напридумывала еще больше и рассказала маме сказку про мою несуществующую жизнь.

– Если ты расскажешь родителям всю правду, они больше никогда не смогут смотреть тебе в глаза. Не простят себе того, что даже не попытались тебя спасти и поверили Олегу. Ты придумала компромисс, это им во благо.

– Этот компромисс – ложь. Мама представляет меня прекрасной фотомоделью, успешной медсестрой и счастливой женщиной.

– А на самом деле?

Сложив руки на столе, я положила на них голову.

– А на самом деле у меня никогда не было постоянной работы. Я только временно замещаю других медсестер, потому что тьма может заглотить меня в любой момент, и тогда я не могу работать. Я настолько далека от счастья, что об этом не хочется и говорить. А фотомодель… меня снимали без головы. Я могу взять любую картинку, отрезать голову и показать ее маме, сказав, что это я.

– Как это, без головы?

Во мне прорвался смех, дурной, горький.

– Совсем без головы. В каталогах так иногда рекламируют белье, пижамы и чулки. – Я засмеялась, ударяясь лбом о сложенные на столе ладони. – Безбашенная Лара.

Макс тоже засмеялся, мягко, осторожно.

– Никогда не видел безголовых моделей.

– Меня пытались снимать целиком. – Говоря это, я захлебывалась смехом. Истерическим. – Но подводило выражение лица. Меня постоянно накачивали транквилизаторами, и я была никакая.

Я подавилась смехом и замолчала.

Макс замер, закрыв глаза. На его месте я бы встала и ушла.

Нет, не так. На его месте я бы вообще за мной не приезжала.

Принесли закуски. Молчание стало невыносимым, как будто наши отношения растянулись до предела и больше не могли вместить ни капли правды.

– Макс, будет лучше, если ты уедешь!

– Кому будет лучше? – Вручив мне вилку, Макс указал взглядом на еду. – Чем я тебе мешаю? Я тебя о чем-нибудь просил? Требовал особых чувств? Может, я к тебе приставал? – Макс изогнул брови, намекая на вчерашнее.