Текст книги "Такие разные… Судьбы английских интеллектуалок Нового времени"

Периодически появлялись претенденты на руку и сердце молодой вдовы. Наибольшее упорство в этом вопросе проявил друг Байрона Трелони. В 1825 году свою руку и сердце предложил американский актер Д. Пейн, а получив отказ, начал сватать ее за своего соотечественника, писателя В. Ирвинга. Из этого прожекта ничего не вышло. Мэри грустно отшучивалась: «На гробовой доске напишут “Мэри Шелли”. Почему, спросите вы? Трудно сказать. Вот разве только потому, что это такое красивое имя…»[236]236
  Спарк М. Мэри Шелли. С. 339.


[Закрыть] В 1828 году во время поездки в Париж с ней случилась серьезная неприятность – она заболела оспой. В обществе она теперь могла появляться только в маске, но и в таком виде она сохранила свое очарование. Именно тогда Мэри познакомилась с П. Мериме, который тоже объяснился ей в любви, но их отношения определились как прочная, долгая дружба.

Всю оставшуюся жизнь у нее было три основные заботы: воспитание сына Перси Флоренса, подготовка к публикации творческого наследия Перси Биши и собственная литературная деятельность. Последнее было необходимо в качестве материального подспорья себе, сыну и отцу. Мэри много писала, хотя ничего равного по значимости «Франкенштейну» не создала. Ее романы («Перкинс Уорбек», «Лодор», «Фолкнер») издавались, охотно читались, но это была рядовая литературная продукция. Наиболее примечателен из работ 1820–1830-х годов роман-антиутопия «Последний человек».

С удовольствием работала Мэри для «Кабинетной энциклопедии», подготовив биографические очерки об итальянских, испанских и французских авторах (Данте, Петрарка, Боккаччо, Лоренцо Медичи, Уго Фосколи, Сервантес, Кальдерон). У нее проявилась склонность к научным изысканиям.

Бывшие друзья торопили ее с изданием биографии П. Б. Шелли, не желая замечать трудностей, связанных с позицией сэра Тимоти, запрещавшего появление публикаций, которые познакомили бы общественность с жизнью его «беспутного» сына. Мэри, слишком зависевшая материально от старого баронета, не рисковала его раздражать. Вместо этого она издала избранные стихи Шелли, снабдив их обширными комментариями. Мэри писала в «Дневнике»: «Шелли стал знаменит и даже популярен – теперь».[237]237
  Там же. С. 325.


[Закрыть]

Внимание ее было сосредоточено в основном на Перси Флоренсе, крепком, здоровом, добродушном мальчике без каких-либо проявлений таланта. В 1832 году Перси Флоренс поступил в Харроу. Она поселилась рядом, поэтому сын посещал занятия, но не жил в школе; это экономило средства и создавало более комфортные условия для мальчика. В Харроу она старалась обеспечить сыну «светскую» жизнь, организуя завтраки для его друзей.

К этому времени несколько улучшилось материальное положение У. Годвина, который получил от парламента синекуру (судебную должность при казначействе), дававшую 300 фунтов в год и жилье. Правда, виги-либералы, придя к власти, попытались было ее отменить, но «твердолобый тори» Веллингтон сохранил за старым философом синекуру. Когда Годвин умер в 1836 году, Мэри похоронила его согласно его воле рядом с М. Уолстонкрафт, а потом хлопотала о пенсии для его вдовы. Отец завещал дочери опубликовать его «Разоблачение духа христианского учения», но она не стала этого делать. Ведь надо было думать о поступлении Перси Флоренса в университет. Рукопись Годвина была опубликована через двадцать лет.

В конце 1830-х годов, когда Перси учился в Кембридже, Мэри готовила к изданию том прозаических произведений П. Б. Шелли, куда вошла «История шестинедельной поездки». На полученный гонорар Мэри съездила с сыном и двумя его приятелями на континент. Проехали по Рейну, побывали в Цюрихе, посетили озеро Комо, заехали в Женеву, навестили виллу Байрона Диодати, дом Мэзон Шапюи, где она жила с Шелли.

1841 году Перси Флоренс окончил университет. Он превратился в добродушного, приветливого, типично английского юношу из «хорошей семьи», чем очень радовал своего деда, который продемонстрировал свое расположение, назначив внуку годовое содержание в 400 фунтов. По такому случаю Мэри и Перси Флоренс в сопровождении однокашника А. Э. Нокса летом 1842 года объехали всю Германию. Из письма Клер: «Перси – моя радость; он такой хороший, терпеливый, заботливый, он величайшее утешение на свете».[238]238
  Спарк М. Мэри Шелли. С. 353.


[Закрыть] На обратном пути, когда Перси вернулся в Англию, по которой тосковал, Мэри навестила Клер в Париже, где та жила на пенсию, выплачиваемую ей сэром Тимоти.

В 1844 году сэр Тимоти скончался на 91-м году жизни; Перси Флоренс получил наследство, стал баронетом и крупным землевладельцем, получил он и хлопоты, связанные с ликвидацией долгов. Вот тут Мэри столкнулась с новой для нее проблемой. Появились люди, попытавшиеся шантажировать ее. Так, некто, назвавший себя Дж. Байроном, обещал продать письма из сундучка, который в 1814 году Мэри оставила в Париже. Один из кузенов П. Б. Шелли грозился опубликовать скандальную биографию поэта. Всё это отнимало время и нервы.

В середине 1840-х годов Перси решил избираться в парламент. Мэри перебралась из меблированных комнат в дом на Честер-сквер. В 1848 году Перси Флоренс женился на молодой вдове Джейн Сент Джон. Материальное положение Шелли еще более упрочилось, а Мэри приобрела близкого и надежного друга в лице супруги своего сына. Мэри стала жить вместе с молодой четой в Филдс-Плейс. В 1850 году она в последний раз побывала на континенте, посетила Ниццу. Зимой 1851 года после нескольких приступов Мэри сковал паралич, а спустя месяц, 1 февраля 1851 года, она умерла.

Что касается «возмутительницы спокойствия» Клер Клермонт, то она встречалась с сестрой после смерти П. Б. Шелли эпизодически. Потрясенная смертью дочери, она уехала в Россию, где несколько лет работала гувернанткой. Тогда она никому не говорила, какую фамилию носит ее отчим и сводная сестра. Позднее она жила в Париже и, наконец, обосновалась во Флоренции, где и умерла в 1879 году.

«На примере судьбы Мэри Шелли – именно потому, что судьба женская, а значит, более хрупкая, ломкая – можно узнать о природе романтического сознания больше, чем из многих теоретических работ. Романтики хотели подчинить жизнь, судьбу собственным теориям. Они проповедовали абсолютную свободу – в жизни, творчестве, любви… Идея у романтиков заполняла всё, идея коверкала их жизни…»[239]239
  Гениева Е. Жемчужины в короне // Эти загадочные англичанки. М., 1992. С. 14.


[Закрыть]

Эти слова сказаны о Мэри Годвин Шелли, но не совсем подходят ей. Она сумела избежать надрывов, в ее личности нет надлома, ущербности. Невзирая на все зигзаги биографии, все удары судьбы, большая часть которых пришлась на молодые годы, ей удалось выстроить свою жизнь, реализовать свои творческие возможности и «сохранить лицо». Унаследованный ею от матери пессимизм был преодолен ее жизнестойкостью. Характер и судьба Мэри Шелли кажутся совершенно несовместимыми: воплощенное спокойствие, мягкая нежность внешнего облика и душевного склада – и беспокойная событийная сторона жизни. Она не входила в «верхи» общества, не входила в средний слой, оставалась женщиной вне определенного общественного круга. Глядя на сохранившиеся портреты Мэри Шелли, трудно поверить, что это дышащее приветливостью и покоем лицо принадлежит женщине, имевшей столь бурную судьбу, которая не изломала, не покорежила внутреннюю гармонию облика и характера.

Две Марии – мать и дочь, судьбы и характеры которых кажутся столь несходными, по сути, продемонстрировали два варианта женской бытовой и творческой самореализации периода становления индустриального общества. Старшая Мэри была вынуждена всю жизнь бросать вызов социуму, демонстрировать самоутверждение вопреки обстоятельствам, а младшая Мэри вроде бы плыла по течению, следуя за обстоятельствами, сохраняя облик и манеры «ангела в доме», и вместе с тем последовательно придерживалась своего жизненного пути, реализуя свои творческие возможности.

Сёстры писательницы Бронте: Шарлотта Бронте, Эмили Бронте, Энн Бронте

Многочисленные письма, дневники, оставленные прославленными и не очень авторами XIX века, позволяют понять их внутренний мир, систему их ценностных координат, мотивацию их поведения, их отношение к окружающему миру. Конечно, как и всякий источник, этот имеет свойство лукавить, ведь люди склонны вольно или невольно вносить в написанное ими собственное видение того, о чем пишут. Но говорящий всегда проговорится, и кроме того, даже привкус неискренности о чем-то говорит, позволяя понять, что́ писавший стремился внушить себе или читателю.

Сёстры-писательницы Шарлотта Бронте (Charlotte Brontë, 1816–1855), Эмили Бронте (Emily Brontë, 1818–1848) и Энн Бронте (Anne Brontë, 1820–1849) оставили после себя немного печатной продукции, зато массу рукописей. Особенно это касается старшей из сестер, Шарлотты. А поскольку именно ее личность и творчество почти сразу после ее смерти стали объектом внимания исследователей, то содержание ее писем, ее взгляды стали той призмой, через которую воспринимаются образы младших Бронте.

Элизабет Гаскелл, знавшая Шарлотту, написала ее первую биографию. С викторианской добросовестностью миссис Гаскелл включила в нее многочисленные письма, прежде всего письма Шарлотты, а также записи своих бесед с теми, кто знал семейство Бронте, – всё это придает ее сочинению особую ценность. Это было в середине XIX века. С тех пор о сестрах Бронте было много всего написано. Интересно, что даже если автор рассказывает о той или иной из них, то приходится говорить о семье в целом – настолько тесно переплетены их судьбы. Трем английским писательницам с одной фамилией посвящено несколько знаковых работ разных лет.[240]240
  См.: The Brontës: Their Lives, Friendships and Correspondences / ed. T. J. Wise, J. A. Symington. Blackwell, 1932; Chitham Ed. A Brontë Family Chronology. Palgrave Macmillan, 2004; Miller L. The Brontë Myth. Anchor, 2005.


[Закрыть]

Отец наших героинь Патрик Бронте (1777–1861) родился в маленьком коттедже в графстве Даун (Ирландия). Он был старшим из десяти детей бедного ирландского фермера. Позднее ирландская фамилия отца – Прэнти – была изменена на Пранти (Бранти), затем Бронте. Научившись читать, Патрик стал учить этому других. В 1802 году он получил место на кафедре теологии в Кембридже, а через пять лет был рукоположен в священники англиканской церкви. В 1812 году он был назначен экзаменатором Священного Писания в школе «Вудхаус Грув». Там и тогда он познакомился с племянницей директора школы Марией Брэнуэлл (1783–1821), дочерью зажиточного бакалейщика. После смерти родителей она помогала своей тете в школе.

В год знакомства Патрику и Марии было 35 и 29 лет соответственно – возраст, обычный для вступления в брак в то время и для того социального слоя, к которому они принадлежали. Ведь заключение брака требовало, чтобы у супругов была возможность содержать семью. В данном случае социальное положение Марии было несколько выше, чем у Патрика, но вряд ли она получила большое приданое, ведь кроме нее у родителей было еще 10 наследников. Мария была миниатюрной, миловидной и начитанной особой, очень приверженной методизму.[241]241
  Методизм – одно из радикальных направлений в протестантизме, отделившееся в XVIII веке от официальной англиканской церкви, отличающееся более строгим соблюдением религиозных предписаний и подчеркнутой простотой в повседневной жизни.


[Закрыть]

В 1815 году Патрик Бронте был назначен викарием при часовне в деревне Торнтон, неподалеку от Брэдфорда. К этому времени в семье было две дочери, а в Торнтоне родились остальные дети. Всего детей было пятеро: сын Парик Брэнуэлл и дочери Мэри, Элизабет, Шарлотта, Эмили и Энн. Наличие такого количества дочерей было фактом прискорбным по понятиям того времени, ибо дочери – это расход, необходимость куда-то пристроить их со временем без какой-либо видимой пользы и выгоды для родителей. Надеждой отца, конечно, был смышленый и бойкий сын.

Вскоре Патрик Бронте получил постоянный приход в Хоуорте, и в апреле 1820 года семья переехала на новое место жительства. Двухэтажный дом, состоящий из пяти комнат, стал пристанищем для каждого из них на всю оставшуюся жизнь. Именно это место стало «родовым гнездом» семьи Бронте, местом, которое Шарлотта, Эмили и Энн считали своей «малой родиной». Мать умерла, когда младшей из дочерей, Энн, минуло три года, и девочки оказались под опекой отца и тети Брэнуэлл, сестры матери, которая приехала ухаживать за заболевшей Марией, а после ее смерти взяла на себя заботу о хозяйстве овдовевшего зятя. Перебравшись на жительство в суровый, продуваемый ветрами Йоркшир, расположенный далеко от родного Корнуолла с его удивительно мягким климатом, мисс Элизабет Брэнуэлл пошла на жертву, а ведь ее рента позволяла жить независимо, хоть и скромно.

Церковь, дом священника, из окон которого видны могилы на кладбище в непосредственной близости, а вокруг бескрайние продуваемые ветрами вересковые пустоши западного Йоркшира – вот краткое живописание тех мест. Эту картину дополняли глушь, бедность, религиозные споры между англиканской церковью, представленной на местном уровне Патриком Бронте, и энтузиастами из общины методистов.

На этом фоне росла жажда знания и самовыражения, проявлявшаяся в том, что все члены семьи Бронте (кроме тетушки Элизабет, не являвшейся Бронте) что-то читали и писали. Книги брали в библиотеке школы механиков в Кейли. В молодые годы Патрик Бронте опубликовал в одной местной газете поэтические «Размышления зимним вечером» (1810). Годом позднее он издал сборник «Стихи для хижин» (типичный образец назидательной литературы для бедняков) и две повести. Мария Бронте оставила после себя рукопись эссе под красноречивым названием «Преимущества бедности в религиозных делах». Важны не литературные достоинства этих сочинений, а само их наличие, проливающее свет не столько даже на интеллектуальные претензии семьи, сколько на общий настрой времени.

Показательно, что как почти джентльмен (джентльменом его назвать в соответствии с английскими социальными критериями невозможно, ибо он был сыном бедного фермера и ирландки-католички, не получил образования в Оксбридже, не вел праздно-деятельного образа жизни, не обладал снисходительно-доброжелательными манерами по отношению к окружающим) Патрик Бронте обитал преимущественно в своем кабинете. Там он писал проповеди, читал газеты, дремал, не вмешиваясь в хозяйственные дела дома.

Девочки Бронте не получили систематического образования. Читать и писать их научила тетка. Как-то двенадцатилетняя Шарлотта обратилась к отцу с просьбой послать их в школу в Коун-Бридж. Это было благотворительное заведение, где обучались дочери малоимущих священников. Пансион этот был скромным, точнее убогим, как и все благотворительные учебные заведения. После окончания школы девушки могли рассчитывать получить место гувернантки или остаться при школе в качестве учительницы.

Для сестер Бронте это был шанс устроиться в жизни, если не удастся выйти замуж. Замужество было маловероятным вариантом для девушек-бесприданниц, не отличавшихся особой внешней привлекательностью. Пребывание сестер в школе было недолгим – чуть больше года (ноябрь 1824 – июнь 1825). Две старшие девочки, Мэри и Элизабет, заболели там лихорадкой; их увезли домой, где они и умерли. Шарлотту и Эмили забрали из школы. Отголоски воспоминаний об этом времени будут звучать в самом известном романе Шарлотты «Джейн Эйр».

Семья жила на маленькое жалование отца-священника, не имевшего дополнительных доходов. Определенный вклад в бюджет вносила тетушкина пятидесятифунтовая рента. Помогая тетушке и кухарке Табби (Табита Эйкройд), старшие девочки должны были выполнять различную домашнюю работу: печь хлеб и стряпать, гладить и убирать. Табби вносила в жизнь детей теплоту дружеского общения у кухонного очага. Эта тема будет часто звучать в их романах. Кухня, большой стол, пылающий очаг, сундук в углу – вот место сосредоточения общности небогатой семьи. В письмах и дневниковых записях упоминаются домашние «любимцы»: собака, фазан, сокол и другая живность, наличие которой придает тепло и уют любому человеческому жилищу.

В доме Бронте материальная скудность сочеталась с насыщенной духовной жизнью. В определенные дни отец ходил в соседнее местечко, где покупал две газеты – одну торийского, другую вигского направления, а кто-то из соседей давал почитать еще одно периодическое издание – «Джон Булль»,[242]242
  Персонаж написанного в первой четверти XIX века памфлета Д. Арбентнона «История Джона Булля» стал олицетворением типичного англичанина.


[Закрыть] о котором позднее Шарлотта говорила, что это «очень крайняя газета, очень воинственная».[243]243
  Спарк М. Эмили Бронте // Эти загадочные англичанки. М., 1992. С. 172.


[Закрыть] Источником информации служили также журналы «Блэквудс мэгэзин», «Фрэзер мэгэзин», «Эдинбургское обозрение». Стоит отметить, что политическая направленность этих изданий была различной, что свидетельствует о стремлении Патрика Бронте критически воспринимать получаемые сведения. Скорее всего, значительная часть периодики попадала в дом из библиотеки ближайшего городка, а также в результате «книгообмена» между соседями. За обеденным столом отец семейства делился с домашними мыслями по поводу прочитанных новостей, прежде всего о парламентских дебатах.

Тетушка, несмотря на то что жила в доме англиканского священника, сохраняла приверженность идеям методизма. В принципе, суровость, которую она проявляла к племянницам, была обычной нормой отношений для того времени. Протестантская мораль осуждала баловство и нежности в отношениях между домашними, тем более в отношении старших к младшим. Считалось, что ради блага детей нужно относиться к ним требовательно и воспитывать в них требовательность к самим себе. Чувство долга – вот, что стремилась развить тетушка в своих племянницах. Требовательность к себе, жертвенность, стремление целенаправленно формировать собственную личность и судьбу ярче всего проявились у старшей из сестер, Шарлотты. Кроме того, важно отметить глубокую, непоказную религиозность всех девушек Бронте.

Тетушка не баловала детей, не шутила с ними, и в то же время она заботилась об их интеллектуальном развитии: допускала и даже поощряла их к сочинительству. Выполнив свои домашние обязанности, девочки могли заниматься самообразованием. Сохранились более сотни плотно исписанных тетрадей. Причем сочинялось всё это без какой-либо оглядки на взрослых, их вкусы, требования.

Дети читали Библию, Гомера, Вергилия, Мильтона, Скотта, Шекспира и других авторов, статьи из журналов «Блэквудс мэгэзин», «Фрэзер мэгэзин», «Эдинбургское обозрение», а также изучали историю, географию и биографии великих людей. А еще они сами писали стихи, пьесы и прозу. Первые литературные опыты относятся ко второй половине 1820-х годов, когда Шарлоте было чуть больше 10, а самой младшей, Энн – около 6 лет. На первых порах и Брэнуэлл участвовал в этом сочинении «небылиц».

Надо полагать, достаточно обычной была такая ситуация: уже стемнело, отец у себя в кабинете, тетушка ушла спать, молодежь собралась у камина, а экономная Табби отказалась дать свечу. Шить, читать, писать затруднительно, вот и начинают придумывать, строя сюжеты вокруг географических названий (игра в «Острова») или наделяя именами, характерами игрушечных солдатиков, подаренных отцом Брэнуэллу Сначала фантазия Шарлотты и Брэнуэлла создала страну Ангрию (для сравнения: позднее в другой стране, в маленьком городке Покровске два брата по фамилии Кассиль придумают «Швамбранию»). Замысел оказался плодотворным: две младшие девочки, Эмили и Энн, находившиеся в играх старших на вторых ролях, придумали свои «небылицы» и начали тайно обживать просторы страны Гондаленд, описывая свои фантазии долгие годы. Этот вымышленный мир был населен отважными рыцарями и прекрасными дамами, а также (дань времени!) доблестными землепроходцами, осваивавшими новые земли.

Вот какая картина занятий и забот в доме Бронте воссоздается из довольно сумбурных записей, сделанных Эмили осенью 1834 года: «…сэра Роберта Пиля пригласят быть кандидатом от Лидса. Мы с Энн чистили яблоки для Шарлотты, для пудинга… Папа открыл дверь в гостиной и дал Брэнуэллу письмо говоря Брэнуэлл прочти и дай почитать тете и Шарлотте. Гондалцы исследуют внутренние области Гаалдина. Салли Мосли стирает в чулане…»[244]244
  Спарк М. Эмили Бронте. С. 176. В тексте сохранена пунктуация оригинала.


[Закрыть]

В начале 1830-х годов Шарлотта, завершив образование в пансионе М. Вулер и проработав некоторое время в качестве учительницы, вернулась домой и занималась с младшими сестрами, помогала по хозяйству, брала уроки рисования и музыки. Собственно, учитель рисования был приглашен для Брэнуэлла, который намеревался стать художником, а Шарлотта пользовалась такой возможностью. Живописцем, однако, ни один из них не стал. Шарлотта, стремившаяся в своих работах тщательно передать мельчайшие детали, заметила, что у нее начало портиться зрение, а может, почувствовала, что художник из нее не получится. Ее амбиции на художническом поприще реализует ее героиня, Джейн Эйр. В это же время было куплено небольшое пианино, и местный органист стал давать девочкам (Шарлотте и Эмили) музыкальные уроки. Шарлотта, как и во всем, была старательна, но освоение музыкального инструмента легче всех давалось Эмили.

Повзрослев, три сестры должны были определиться с направлением своей деятельности. Настала пора хотя бы частично освободить отца от тягот, связанных с их содержанием. А главное, девушки знали, что отцу почти нечего оставить им в наследство, поэтому жизненно необходимо научиться зарабатывать деньги. Было очевидно, что после смерти отца они лишатся возможности оставаться в Хоуорте,[245]245
  Получилось, что отец пережил всех своих детей и умер, когда вопрос о том, где им жить после смерти старого священника, уже не стоял.


[Закрыть] а средств к существованию у них не будет.[246]246
  На память приходит ситуация из романа Д. Остен «Гордость и предубеждение», где миссис Беннет ищет женихов для своих пятерых дочерей. Читатель вместе с героиней романа Лиззи испытывает неловкость при описании ее поведения, а ведь настойчивость матери можно понять. Она знает, что ожидает ее девочек и ее саму, если не найдется кто-то, кто возьмет на себя заботу о бесприданницах. Судьба самой Д. Остен была такой же, правда, у нее был брат, который опекал незамужних сестер, Кассандру и Джейн.


[Закрыть] Незамужним и не имеющим доходов девушкам оставался небогатый выбор: служба в качестве компаньонки, учительницы или гувернантки. Самый малоприятный вариант предполагал унизительное положение приживалки в доме зажиточных родственников.

Летом 1835 года все дети, кроме Энн, отправились в «большой мир». Брэнуэлл поехал в Лондон поступать в Академию художеств; Шарлотта выбрала для себя и Эмили педагогическое поприще. Вместе они отправились в пансион в Роу-Хед, школу мисс Вулер: 19-летняя Шарлотта – в качестве учительницы, 17-летняя Эмили – в качестве ученицы. Ситуация облегчалась тем, что у Шарлотты со времен ученичества сложились добрые отношения с мисс Вулер; однако назначенное ей жалованье было слишком мало, чтобы делать сбережения, а платить ей больше не полагалось, так как она не имела необходимого образования.

Монотонный образ жизни тяготил обеих сестер, пагубно отражался на их здоровье и душевном состоянии. Но если Шарлотта смогла справиться – она была взрослее, более дисциплинирована и коммуникабельна, – то Эмили через три месяца покинула Роу-Хед и возвратилась в отчий дом. Ей оказалось не под силу сменить уединенное и тихое, но не стесняемое ничем существование в кругу домашних на подчиненный твердой дисциплине распорядок. «…Невыносимой для нее была необходимость подчинять свой ум навязанной извне системе под началом чужих людей».[247]247
  Спарк М. Эмили Бронте. С. 193.


[Закрыть] Еще дважды Эмили будет вынуждена покидать на время отчий дом – полгода она будет работать учительницей в Галифаксе и десять месяцев учиться вместе с Шарлоттой в Брюсселе.

На Рождество 1836 года сёстры съехались домой. Они были полны планов и надежд. Ведь все три непрестанно что-то сочиняли – «выдумывали небылицы», все три пробовали свои силы в поэзии и питали скромную надежду, что это у них неплохо получается. Дома находился и Брэнуэлл, которому не удалось поступить в Академию.

В истории семьи Бронте «большой мир» осваивали женщины, а неудачник Брэнуэлл строил планы, как достичь чего-то, но до стадии реализации очередного проекта дело не доходило. Он растрачивал свое время и способности в соседнем пабе, погружаясь всё глубже в иллюзорный мир своих фантазий. Он практически и не искал определенного занятия, хотя знаний и способностей у него было достаточно. В начале 1840-х годов он порывался что-то писать, посылал написанное в журналы, потом взялся учительствовать, позднее устроился работать клерком на железной дороге. Стоит ли говорить о нем? Историки, как правило, изучают творческую личность, реализовавшую свой потенциал, а вот те ситуации, когда этого не происходит, отданы на откуп представителям других отраслей знаний.

Деятельную и дисциплинированную Шарлотту поведение брата раздражало, вызывало у нее недоумение и возмущение. В письме к мисс Вулер она писала: «…боюсь, что у него почти убита воля, и он не в силах управлять своими действиями». И добавляла, характеризуя мужчин в целом: «Я часто думала о том, какие они странные, а также о том, как странно их воспитывают, – по-моему, их слишком мало ограждают от соблазнов. Если девочек оберегают так, словно они бессильные и безнадежно глупые создания, то мальчиков толкают прямо в жизнь, словно они мудрейшие из мудрых…»[248]248
  Гаскелл Э. Шарлотта Бронте // Эти загадочные англичанки. М., 1922. С. 71.


[Закрыть]

С этого времени девушки семейства Бронте постоянно уезжали в «большой мир» работать или учиться и возвращались домой, чтобы прийти в себя, перевести дух, собраться с силами. Хоуорт был для них убежищем от треволнений внешнего мира.

Эмили в 1837 году отправилась преподавать в школу в Лоу-Хилл, предместье Галифакса – но выдержала только несколько месяцев пребывания вне родного дома. Неутомимая Шарлотта постоянно находилась в поиске. Общая для сестер тяга к сочинительству давала некоторые надежды думать, что это может открыть для них путь к самореализации и, возможно, к заработку. Собственно, этот вопрос более всего волновал Шарлотту, самую беспокойную и предприимчивую из сестер.

Младшие писали, потому что это было их потребностью, не рассматривая вопрос о том, что из этого может выйти. Шарлотта, которая постоянно «экспериментировала с жизнью»,[249]249
  Спарк М. Эмили Бронте. С. 192.


[Закрыть] искала пути выхода в «большой мир», попросту говоря, хотела найти жизненное призвание, которое бы приносило удовлетворение и обеспечивало существование, решила получить оценку профессионала в отношении своих литературных опытов. Будучи девушкой трезвомыслящей, она понимала, что может обманываться на счет своих способностей. Она обратилась за советом к поэту-лауреату[250]250
  Поэт-лауреат – почетная должность, которая присваивалась английскими монархами известным поэтам. Придворный поэт-лауреат должен был откликаться в своем творчестве на значимые события в государстве. Звание это присваивалось пожизненно (с 1999 года – на 10 лет). Р. Саути носил это звание с 1813 по 1843 год и был последним поэтом-лауреатом, который должен был выполнять эти обязанности. После него звание поэта-лауреата не было связано с сочинением таких «служебных» заданий, поэт-лауреат стал просто почетным званием, подкрепленным некоей материальной поддержкой Короны.


[Закрыть] Роберту Саути. В октябре 1836 года она отправила ему письмо, приложив к нему свои стихи. Ответ пришел спустя несколько месяцев, в марте 1837 года.

Р. Саути объяснил задержку в переписке тем, что надолго отлучался из дому и что за это время у него собрался целый ворох писем, заполнивших его книжный стол. Ответ Саути был, в принципе, предсказуемым. Содержание его письма интересно, как образец умения вежливо «поставить на место» любительницу. Его приговор однозначен: «Вы несомненно и в немалой степени одарены способностью к стихосложению… но в наше время ею обладают многие… со всей серьезностью и всем доброжелательством хотелось бы о ней предупредить Вас… Женщины не созданы для литературы и не должны ей посвящать себя…»[251]251
  Цит. по: Гаскелл Э. Шарлотта Бронте. С. 46.


[Закрыть]

Далее Саути, который, видимо, почувствовал в строках письма невысказанный вопрос, можно ли надеяться на то, что занятия литературой могут стать источником дохода для автора с такими способностями, совершенно справедливо, но несколько по-фарисейски указал, что творчество предполагает стремление исключительно к возвышенному, а материальное следует отринуть: «Не думайте, что я хочу принизить дар, которым Вы наделены, или стремлюсь отбить у Вас охоту к стихотворству. Я только призываю Вас задуматься и обратить его себе на пользу, чтоб он всегда был Вам ко благу. Пишите лишь ради самой поэзии, не поддаваясь духу состязания, не думая о славе; чем меньше Вы будете к ней стремиться, тем больше будете ее достойны и тем верней ее, в конце концов, стяжаете. И то, что Вы тогда напишете, будет целительно для сердца и души и станет самым верным средством, после одной только религии, для умиротворения и просветления ума…»[252]252
  Гаскелл Э. Шарлотта Бронте. С. 46.


[Закрыть]

Эти слова были правильными, возвышенными, но несколько отвлеченными: такой ответ не позволял обратившейся за советом девушке определиться в решении вопроса о возможности сделать писательство своей профессией. Не писать она просто не могла, а вот можно ли из этого извлечь столь важную для нее материальную пользу, оставалось неясным. Она смиренно поблагодарила знаменитого поэта, но осталась при своих намерениях. «…Простите меня, ради Бога, сэр, за то, что я к Вам обратилась вновь. Я не могла сдержаться и не высказать, как я Вам благодарна, к тому же мне хотелось Вас заверить, что Ваш совет не пропадет втуне, как мне ни будет грустно и тяжко следовать ему вначале вопреки душевной склонности».[253]253
  Там же. С. 48.


[Закрыть]

В ответ Саути написал, что одобряет ее понятливость, и весьма неопределенно пригласил свою корреспондентку навестить его, если она окажется в Озерном краю. На этом переписка прервалась.

Интересно, что тогда же и Брэнуэлл предпринял подобную попытку, обратившись с письмом к другому известному поэту, У. Вордсворту. Неизвестно, ответил ли Вордсворт на красноречивое послание со стихотворным приложением, но зато он сохранил его и позднее, когда имя Бронте (правда, не самого Брэнуэлла, а его сестер) зазвучало на литературном поприще, обнародовал.

Письмо Саути заставило Шарлотту на время отложить литературные опыты и всю свою энергию сосредоточить на поисках более обыденных вариантов жизненного пути. Периодически Шарлотта обращалась к идее открытия собственной школы. Сёстры поддерживали эту идею с умеренным энтузиазмом. Стоит обратить внимание на тот факт, что сёстры Бронте почти все свои мысли и настроения фиксировали на бумаге.

У младших, Эмили и Энн, было обыкновение в день рождения записывать, каким им видится будущее, а спустя четыре года вскрывать записи и сравнивать, что сбылось. Так, двадцатитрехлетняя Эмили записала: «…будем радостные и довольные сидеть в нашей собственной гостиной в прекрасном процветающем пансионе для молодых девиц… Все наши долги будут уплачены, и у нас будет много наличных денег. Папа, тетя и Брэнуэлл либо только что уехали, погостив у нас, либо должны скоро приехать погостить…»[254]254
  Спарк М. Эмили Бронте. С. 188.


[Закрыть]

Открытие собственной школы и преподавание в ней казалось единственным надежным способом обеспечить независимость, добыть средства к существованию и сохранить здоровье. Ведь учительство в чужих школах, пребывание в чужих домах в качестве гувернанток прерывалось у сестер Бронте в первую очередь из-за их слабого здоровья, постоянной простуженности и нервного напряжения. Но проблема состояла в том, что в бедном Йоркшире трудно было найти достаточное число учениц, а в других областях не находилось желающих отправлять своих дочерей в такое захолустье. Претендовать на хорошо оплачиваемые должности в дорогих школах девушки Бронте не могли: не хватало знаний иностранных языков и светского опыта.

Поэтому вновь и вновь приходилось наниматься в гувернантки. В апрельском письме к подруге мисс Бронте[255]255
  Старшую дочь в семье было принято называть по фамилии с добавлением «мисс». При обращении к младшим полагалось употреблять имя и фамилию.


[Закрыть] с горькой самоиронией рассуждала о вариантах своего трудоустройства: «Я так же нахожусь в поисках “места”, как получившая расчет горничная, талант которой я, кстати сказать, недавно обнаружила в себе: оказывается, я превосходно убираю, чищу печи, стелю постели и делаю всё остальное. Так что, если у меня ничего не получится, можно обратить свои усилия в эту сторону, буде найдется кто-нибудь такой, кто пожелает мне назначить хорошее вознаграждение за малые усилия. Кухаркой быть я не согласна – терпеть не могу готовить. Нянькой или камеристкой я также не желаю быть, еще меньше – компаньонкой; не соглашусь я также быть модисткой, шляпницей или поденщицей, которой достается черная работа. Нет, только горничной…»[256]256
  Гаскелл Э. Шарлотта Бронте. С. 57.


[Закрыть]