Текст книги "Такие разные… Судьбы английских интеллектуалок Нового времени"

Поэтический мир Кристины Джорджины Россетти

Итальянец Габриэле Паскуале Россетти покинул в 1821 году родную страну не по своей воле. В начале 1820-х годов по всему югу Европы от Балкан до Пиренеев прокатилась волна революций. Греки восстали против многовекового османского ига, итальянцы, испанцы и португальцы выступали за политические реформы, отказ от полуфеодальных порядков, закрепленных в их странах решениями Венского конгресса. Немолодой почтенный сотрудник музея и художник Г. Россетти принял участие в революции, а после ее поражения, когда начались преследования, вынужден был бежать на английском корабле, переодевшись в форму британского моряка.

В 1824 году он обосновался в Лондоне в районе Блумсбери на Шарлотт-стрит, со временем стал преподавать в Лондонском королевском колледже итальянский язык и литературу. Он продолжал рисовать, писать стихи (они неоднократно потом переиздавались), а главное, сосредоточился на изучении творчества Данте Алигьери, великого итальянского поэта, жившего на рубеже Средневековья и Возрождения.

В 1826–1827 годах Г. Россетти написал комментарии к главному сочинению Данте – «Божественной комедии». Комментарии озвучивали политические взгляды карбонария Россетти, доказывавшего наличие последовательно антипапистских настроений поэта. Ведь Данте был не только поэтом, но и активным политиком, что и вынудило его провести последние годы жизни в изгнании, вдали от его любимой Флоренции. Г. Россетти, подобно своему кумиру, был убежденным противником светской власти римских пап. В то же время он был убежденным католиком, человеком верующим, но весьма интересующимся эзотерической «чертовщинкой», старинными и современными мистическими учениями.[358]358
  Этими настроениями пронизано позднее сочинение Г. Россетти, которое супруга поспешила сжечь после его смерти.


[Закрыть]

Прожив два года в Лондоне, Г. Россетти женился на девушке из среды итальянских политических эмигрантов, Френсис Лавинии Полидори. По отцу Френсис была итальянкой, по матери – англичанкой; она воспитывалась в традициях Высокой англиканской церкви, то есть той ветви англиканства, которая близка католицизму. Она работала гувернанткой, но, выйдя замуж, погрузилась в домашние заботы.

Один за другим на свет появились дети. Первой родилась в 1827 году дочь Мария Франческа, пошедшая по стопам отца и оставившая после себя исследование о жизни и творчестве Данте Алигьери.[359]359
  Марии Россетти принадлежит сочинение «Тень Данте: эссе, посвященное изучению его самого, его мира и его странствий».


[Закрыть] Старшему мальчику, родившемуся в 1828 году, отец в честь своего кумира дал имя Данте. В историю он вошел, как художник и поэт Данте Габриэль Россетти. Год спустя в семье появился еще один сын, Уильям Майкл, ставший впоследствии известным художественным критиком. А самая младшая – Кристина Россетти (Christina Rossetti, 1830–1894), которой суждено было стать замечательной поэтессой.

Семья тогда жила на Шарлотт-стрит, 50. Жили небогато (по меркам английского среднего класса), но дружно и интересно. На первом и втором этажах – по две большие комнаты, на третьем – спальни для всех членов семьи, в подвале – кухня. В доме собирались интересные люди: итальянские художники, ученые, революционеры. Вот как охарактеризовала дом и быт семьи Россетти английская писательница В. Вулф: «На доме лежит отпечаток бедности, однако это ровным счетом ничего не значит для Россетти, ведь их, итальянцев, нимало не заботят условности и правила, которыми руководствуется так называемый средний класс Англии. Россетти живут обособленно, одеваются, как считают нужным, принимают у себя в доме бывших соотечественников, среди которых шарманщики и нищие, сводят концы с концами уроками и сочинительством, а также другим случайным заработком».[360]360
  Вулф В. Я – Кристина Россетти // Иностранная литература, 2012. № 12 // Электронная библиотека современных литературных журналов России «Журнальный зал» [Электронный ресурс]. URL: http://magazines.russ.ru/inostran/2012/12/v21.html (дата обращения: 15.07.2016).


[Закрыть] С самого раннего детства мальчики и девочки семьи Россетти могли наблюдать много интересного.

Отношение к детям было типичным для итальянского домашнего уклада, малышей не изолировали от жизни взрослых, а вот поведенческие стереотипы им прививались в английских традициях. В этом проявилось влияние матери, наполовину англичанки, воспитанной, в свой черед, матерью-англичанкой.

На этом конкретном примере видно, что именно женское вмешательство формировало домашний уклад, базовые ценности семьи. Мария и Уильям были спокойными детьми, а двух других, Данте Габриэля и Кристину, отец называл «два урагана». Дети получили домашнее образование, и занимались с детьми оба родителя, но в основном, конечно, мать. Френсис Россетти была очень религиозной женщиной и старалась привить религиозность своим детям, но удалось это в разной степени. Показательно, что в XIX веке «женская набожность из фактора ограничения превратилась в фактор наделения дополнительными правами».[361]361
  Абрамс Л. Формирование европейской женщины новой эпохи. С. 45.


[Закрыть] Отец семейства был и остался католиком, вернее, человеком, далеким от ортодоксальной религиозности; мать-англиканка воспитала детей в традициях англиканской церкви. В целом это представлялось правильным, поскольку приверженцы католической религии были лишены некоторых политических прав. Только в 1829 году парламент принял «Билль об эмансипации католиков».[362]362
  Согласно этому закону, впервые с XVI века английские католики получили право голосовать, избираться в парламент и занимать государственные должности.


[Закрыть]

С другой стороны, суровые нормы протестантской этики были наложены на итальянский темперамент; в результате сформировались личности внешне спокойные, контролирующие каждый поступок, каждое душевное движение. Девочки переняли истовую религиозность матушки, Майкл Уильям занимал нейтральную позицию скептика-рационалиста, а по поводу религиозности Данте Габриэля можно спорить. Он, подобно отцу, был склонен к мистицизму.

Впрочем, все дети единодушно любили и почитали мать и отца. Мать читала им Библию, «Путь паломника» Д. Беньяна, Блаженного Августина. Когда дети сами начали читать, круг их чтения включал литературу романтического толка: баллады и романы Скотта, Китса, «готические романы» А. Рэдклиф, М. Льюиса на английском языке. Одновременно дети читали Данте, Петрарку и других классиков итальянского Возрождения, соответственно, на итальянском.

Развлечения заключались в посещении зоопарка, недавно открытого Риджентс-парка и музея мадам Тюссо. Часто навещали загородный дом дедушки Полидори. В саду этого дома маленькая Кристина узнала и полюбила скромную природу пригорода. В конце 1830-х годов семья Полидори переехала в Лондон и поселилась довольно близко от семьи Россетти.

Дети Россетти часто играли в буриме (сочинение стихов на заранее заданную рифму). Это было любимое развлечение Кристины, которая всегда ухитрялась уложить заданные слова в стихотворный текст. Она вообще любила сочинять. Сначала, пока не умела писать, она диктовала свои выдумки матери, а потом стала записывать сама.

Стихи она начала писать лет с восьми, сперва подражая любимым поэтам. Когда ей было 12 лет, дедушка Г. Полидори издал ее стихи. С 1847 года она начала экспериментировать с разными стихотворными формами. Выражать свои (или заимствованные) мысли и настроения в поэтических образах в ту пору было делом обычным, но многие писали потому что поэтические упражнения почитались почти обязательным признаком хорошего воспитания. Кристина Россетти относилась к числу тех, кто просто не мог не писать. Она писала везде, где можно было пристроить листок бумаги. Ведь специального помещения для чтения или письма никому, кроме главы семьи, не полагалось.

Женщины могли заниматься рукоделием, музицировать, читать, писать в общей комнате. Спальня, считавшаяся «личным» пространством, не была для этого приспособлена. Неудивительно, что в начале XX века Вирджиния Вулф посвятила этой теме эссе под названием «Своя комната», объясняя этим чисто бытовым обстоятельством многие особенности женского творчества и женского взгляда на творческую деятельность в предшествующее столетие: «…единственным литературным коньком женщины в начале девятнадцатого века было наблюдение характеров, анализирование чувства. Ее чувствительность не один век развивалась под влиянием общей комнаты».[363]363
  Вулф В. Своя комната. С. 122.


[Закрыть]

Так, например, работала Джейн Остен, торопливо прикрывая свои записи, если появлялся кто-то посторонний. Так работала всю жизнь Кристина Россетти. Большая семья, которую годы спустя дополнили еще незамужние тетушки Полидори, предполагала, что личное пространство каждого сводилось к минимуму. Поэтому «она писала везде, в любое время, часто стоя за умывальником в своей маленькой спальне».[364]364
  Three Rossettis. Unpublished letters to and from Dante Gabrial, Cristina, William, collected and edited by J. C. Troxell. Cambridge, 1937. P. 138.


[Закрыть] Некоторые ее стихи помещены в заметки о церковных делах или домашних расходах в маленьких записных книжках.

Можно поставить под сомнение только одно утверждение В. Вулф: «И хотя она пишет стихи, в ней нет и следа той тщеславной озабоченности, которая присуща начинающим поэтам; стихи складываются в ее голове сами собой, и ее не беспокоит, что скажут о них другие, ведь в том, что эти стихи хороши, она и так уверена».[365]365
  Вулф В. Я – Кристина Россетти.


[Закрыть] Речь идет не о тщеславии, которого Кристина была лишена, а о том, что она очень дорожила мнением старшего брата, Данте Габриэля.

Кстати сказать, старший брат рано оценил поэтические возможности Кристины. Известно, что «в 1848 году, когда Кристина и Уильям были в Брайтоне, они отправили образцы своих поэтических опытов Габриэлю, который находился на Шарлотт-стрит. Он заинтересовался, особенно написанным Кристиной»,[366]366
  Three Rossettis. Unpublished letters… Р. 139.


[Закрыть] и дал в письме, адресованном Уильяму Майклу, несколько одобрительных реплик по поводу ее стихотворных набросков.

В ее стихах этого периода чувствуется разноголосица настроений и детская радость жизни, пишет ли она о своих чувствах или старается передать в ритме народной песенки вариацию на старую как мир тему любовных заигрываний деревенской красотки и ее ухажера. На свои снисходительные обещания: «– Кабы ты была скромна, / Нравом кротка, / Я б женился на тебе, / Кэт-красотка!», он получает дерзкое: «– При моей-то красоте, / Мирном нраве / Ты рассчитывать на то / Ох, не вправе!»[367]367
  Россетти К. Кабы ты была скромна… // Россетти К. Дин-Дон / Пер. М. Лукашиной // Сайт «БиблиоГид» [Электронный ресурс]. URL: http://bibliogid.ru/pisateli/literaturnyj-salon/710-kristina-rossetti-stikhi-iz-sbornika-din-don-per-s-angl-m-lukashkinoj (дата обращения: 23.07.2016).


[Закрыть] Такая перебранка может быть бесконечной, потому что оба участника диалога заинтересованы в его продолжении. Последнее слово в этой перебранке юная поэтесса оставила за девицей, уверенно заявившей: «Понесешь мою фату, олух Барни!»[368]368
  Россетти К. Кабы ты была скромна…


[Закрыть]

Юная поэтесса то радостно восклицает: «Моя душа, как птичий хор…», то пишет трогательные строки о том, как она лежит в гробу, а он – тот, кто был безразличен к ней при ее жизни, – адресует ей ласковое слово, и у нее теплеет на душе. При чтении этих строк на память приходит эпизод из «Приключений Тома Сойера», в котором обиженный Том представляет, как он, умерший, лежит тихий и причесанный, а все родные вдруг понимают, какой он был хороший. Правда, Кристине, написавшей «После смерти», было уже 17 лет, но ведь это совсем немного. Многие взрослые люди сохраняют в душе нечто детское.

В середине 1840-х годов, когда заболел отец, для семьи Россетти наступили трудные времена. У него подозревали туберкулез. Пришлось оставить работу в колледже. Прожил он до 1854 года, постоянно находясь в состоянии душевной депрессии. Чтобы поправить материальное положение семьи, миссис Россетти попыталась организовать школу для девочек, Мария стала работать гувернанткой. Уильям Майкл стал клерком в налоговом ведомстве. Надо сказать, что спокойный и «положительный» младший сын был в житейских делах главной опорой семьи, в отличие от порывистого, непредсказуемого, мятущегося Данте Габриэля. Показательно, что в трудные для семьи годы Данте Габриэль поступил в Королевскую Академию художеств: решение материальных проблем никак не затронуло старшего из сыновей.

Для подрастающей Кристины всё происходящее было особенно тяжелым, ведь пошатнулся привычный уклад жизни. Дело было не столько в денежных затруднениях. Ее совсем не интересовали наряды и другие суетные девичьи радости. Но она привыкла быть в окружении близких людей, в тесном общении, и вдруг осталась одна в доме.

У нее наступил полный упадок сил, она не могла помогать матери в налаживании школьных дел, казалось, что она не сможет выбраться из состояния депрессии, но со временем она окрепла. Болела Кристина довольно часто и тяжело, но вновь и вновь выздоравливала, удивляя врачей своей стойкостью.

Выросла Кристина настоящей красавицей, смуглой, большеглазой, с четкими, выразительными чертами лица. В пору раннего девичества она могла одеваться только очень скромно, можно сказать, на манер квакерский:[369]369
  Члены религиозной секты квакеров отличались скромностью внешнего облика, простотой одежды.


[Закрыть] черное или серое платье, отделанное белым по горловине и рукавам, и никаких украшений. Впрочем, украшений ей и не требовалось. Ее красота не нуждалась в обрамлениях.[370]370
  Со временем, даже когда она могла бы позволить себе богатые наряды, Кристина сохранила свой стиль. Любовь к красивым вещам проявилась в обстановки ее спальни поздних лет, которая была оформлена в ренессансном духе: кровать с витыми колонками, секретер, – всё в дымчато-сизых тонах с вкраплениями медного цвета.


[Закрыть] В ее облике и манере поведения скромность, подобающая викторианской девушке, дополнялась ясным пониманием того, «что такое хорошо, а что такое плохо», и умением отстаивать свои позиции.

Не думая, что жертвует чем-то значимым, Кристина сторонилась многих развлечений. Она перестала играть в шахматы, чтобы, как ей казалось, не унижать проигравшего партнера. Она отказывалась посещать театр не только потому, что актеры могли в соответствии с ролью произносить какие-то грубости, но также из неприятия всякого притворства, в том числе необходимого для создания убедительного образа.

Уступчивая во всем, что считала не очень важным, она твердо отстаивала то, что полагала должным, обязательным. «Как ты собираешься жить с такой тактичностью?» – воскликнул как-то ее брат Уильям.[371]371
  Генина А. Поэзия прерафаэлитов и их круга: новое прочтение // Поэтический мир прерафаэлитов. Новые переводы. М., 2013. С. 21.


[Закрыть] Совершенно естественно, что в ее стихах много позднее прозвучат слова: «Пришло бесконечное время заката. / Спрошу: На меже я мешала кому? / Кого обошла? Перед кем виновата?»[372]372
  Россетти К. Говорю всем // Россетти К. Дин-Дон / Пер. М. Лукашиной // Сайт «БиблиоГид» [Электронный ресурс]. URL: http://bibliogid.ru/pisateli/literaturnyj-salon/710-kristina-rossetti-stikhi-iz-sbornika-din-don-per-s-angl-m-lukashkinoj (дата обращения: 23.07.2016).


[Закрыть] В этом – ее жизненное кредо с молодости и до старости.

В смутные для Англии и всей Европы 1840-е годы возникло и распространилось так называемое Оксфордское (трактарианское) движение, по сути, направленное на сближение англиканской и католической церквей. Некоторые из теоретиков движения, в частности, один из его основоположников, оксфордский профессор Д. Г. Ньюмен, со временем перешли в католичество.

Женщины семьи Россетти проявляли большой интерес к вопросам религии, в частности, к Оксфордскому движению: для них, полуитальянок-полуангличанок по крови и темпераменту, это был очень важный вопрос. Но в отличие от оксфордского теолога Ньюмена, они твердо держались золотой середины – Высокой англиканской церкви, что в скором времени отразилось и на личной судьбе Кристины. «Религия регулировала жизнь Кристины до мелочей… Религия вмешивалась и в те важные вопросы, которые должно было решать ее сердце».[373]373
  Вулф В. Я – Кристина Россетти.


[Закрыть]

Россетти Д. Г. Отрочество Марии. Кристина позировала брату для этой картины

Конец 1840-х годов ознаменовался для Европы взрывом революций. В Соединенном Королевстве до революционных волнений дело не дошло. Народное недовольство выплеснулось в волну чартистских демонстраций, самая массовая из которых произошла в Лондоне в апреле 1848 года. В ней участвовали двое приятелей Россетти – молодые художники У. Х. Хант и Д. Э. Миллес. Нельзя сказать, что они разбирались в политических и социальных проблемах трудного времени завершения индустриализации. Их участие – это проявление естественного юношеского стремления защищать тех, кто был притесняем – бедствовавших рабочих. Ветер перемен витал в воздухе. Сами они старались объединиться и развернуть деятельность, направленную на обновление английского искусства.

Молодая девушка всё это наблюдала, оценивала, совсем (или почти) не принимая участия в их яростных спорах. Вирджиния Вулф так написала об этом: «Ей симпатичны друзья, бывающие у ее братьев, а также сборища, на которых молодые художники и поэты обсуждают будущее устройство мира. Порой их разговоры забавляют ее, ведь серьезная степенность причудливо сочетается в ней с эксцентричностью, и она не упустит случая посмеяться над тем, кто самовлюбленно считает себя важной персоной».[374]374
  Вулф В. Я – Кристина Россетти.


[Закрыть]

Обновление искусства предполагало отказ от следования старым схемам, внесение искренности в создаваемые картины. Данте Габриэль работал в это время над полотном «Отрочество Марии», для которой ему позировали мать и Кристина. В его композиционных приемах чувствуется влияние раннего итальянского Возрождения, в частности фресок Бенноцо Гоццоли, художника XV века, сохранившихся на стенах пизанского Санто Кампо и известных английским художникам по гравюрам К. Лисинио. Так, Д. Г. Россетти повторил некоторые элементы композиции, сходным образом расположив виноградные шпалеры, образующие навес над человеческими фигурами.

Художник не обращался к профессиональным натурщикам: во-первых, ему это было тогда не по карману, а во-вторых, он искал неповторимости, искренности в своих моделях. Ведь профессиональные натурщицы, подобно неумелым актеркам, принимают заученные позы, демонстрируют формально подобающее в том или ином случае выражение лица, а молодой Д. Г. Россетти искал естественность, ведь для него это было главное в искусстве. Его сестра как раз этим качеством обладала.

Интересно, что живописец одновременно создавал образ юной Марии на полотне и в стихах, где написал о ней следующее:

 
Мудра печалью, кротостью сильна;
В ней крепли веры и надежды свет,
Терпенья неизбывного обет
И мысли простота и глубина.[375]375
  Россетти Д. Г. Отрочество Марии. Пер. С. Лихачевой // Поэтический мир прерафаэлитов. С. 145. Создавать параллельно живописные и стихотворные образы стало для Д. Г. Россетти обычной практикой.


[Закрыть]
 

Россетти Д. Г. Благовещение. Кристина позировала брату для этой картины

Строгая, аскетическая красота юной Кристины узнаваема также в облике Девы Марии на другой картине Данте Габриэля этих лет. За этим полотном закрепилось два названия: «Благовещение» и «Се раба Божья». Многое в трактовке традиционного сюжета вызвало возмущение публики. Почему между Девой и Архангелом нет преграды в виде вазы с лилиями? Почему трепещущие огненные крылышки помещены не за спиной, а на ногах Архангела? А главное, академические традиции не позволяли изображать Пресвятую Деву испуганной, немного угловатой молодой девушкой, одетой во что-то очень домашнее. Уж не в ночную ли рубашку? Даже словесное упоминание этого предмета туалета не допускалось вне самого узкого домашнего круга. Интересно, что викторианка Кристина сочла возможным позировать одетой таким образом.

Осенью 1848 года У. Х. Хант, Д. Э. Миллес и Д. Г. Россетти решили создать художественное объединение, конечно, тайное, и конечно, предназначенное обновить английское искусство – всё в духе времени. Входить в объединение, которое назвали Братством прерафаэлитов, должны были семь членов-основателей. Кристина постоянно принимала участие во всех делах Братства. Среди участников Братства оказался молодой художник Джеймс Коллинсон (1825–1881).

Сейчас уже трудно понять, примкнул ли он к прерафаэлитам, чтобы быть ближе к понравившейся ему Кристине Россетти, или увлекся ею, уже будучи среди них, но очевидно одно: они влюбились друг в друга. По характеру они были схожи: оба серьезные, очень набожные… Вот только Кристина была англиканкой, а Джеймс – католиком. Кристина постаралась обратить любимого в свою веру. Коллинсон был человеком нерешительным, он действительно стал англиканином, а потом устыдился и вернулся в католицизм.

Далее всё развивалось по драматичному сценарию. В 1850 году Кристина расторгла помолвку. Вообще-то, расторжение помолвки, по чьей бы инициативе оно ни происходило, бросало некую тень на девушку, портило ее репутацию. Но Кристина была особа решительная. Со своей стороны, Д. Коллинсон вышел из «Братства прерафаэлитов», порвал отношения с его членами, заявив о том, что считает неподобающим с точки зрения истинной католической веры трактовку религиозной темы в картине Д. Миллеса «Христос в родительском доме» (другое название «Плотницкая мастерская»).[376]376
  Д. Коллинсон сначала решил стать священником, поступил учиться в иезуитский колледж, потом передумал, вернулся к работе художника, женился, довольно активно участвовал в художественной жизни, но с прерафаэлитами не поддерживал отношений.


[Закрыть]

В период своей помолвки Кристина писала стихи. Вот, например, какими ликующими строчками заканчивается одно из них: «Моя душа как океан, / Нахлынувший на берег вновь… / Моя душа счастливей всех: / В нее вошла любовь».[377]377
  Цит. по: Лукашина М. Кристина Россетти «Я отдала бы слово» // Иностранная литература, 2005. № 9. С. 153.


[Закрыть] Она принимала участие в начатом прерафаэлитами издании журнала «Росток» («Germ»), в котором обсуждались вопросы обновления искусства. Публиковала она свои стихи под псевдонимом. Издание журнала требовало денег, у Братства денег хватило на издание четырех номеров «Ростка» за 1850 год. Тогда журнал не приобрел известности, не покупался; сейчас многие помещенные в нем статьи, стихи, прозаические произведения считаются классикой литературы, а иллюстрации – классикой изобразительного искусства.

Кристина была человеком очень домашним, старалась общаться только с близкими людьми. Между тем образ жизни почитаемого старшего брата Данте Габриэля предполагал общение с женщинами, которые были его натурщицами и любовницами одновременно. Так появилась на орбите семьи Россетти Элизабет Сиддал, ставшая на годы музой и подругой художника, на которой он женился после долгих проволочек. Матушка Россетти очень настороженно отнеслась к пылким отношениям между ее сыном и девушкой «не их круга».

Трудно наверняка утверждать, каковы были чувства Кристины, но она видела в облике рыжеволосой грустной Лиззи источник вдохновения своего беспокойного брата. Об этом говорят ее стихи: «Везде она, на всех его холстах…»[378]378
  Россетти К. В мастерской художника / Пер. А. Круглова // Поэтический мир прерафаэлитов. С. 221.


[Закрыть] А кроме того, Кристина готова была жалеть всех. В ее представлении Лиззи, то обожествляемая, то почти забытая «отчаянным романтиком» Данте Габриэлем, тоже нуждалась в сочувствии.

Позднее, когда на горизонте Данте Габриэля еще при жизни Элизабет появились другие объекты вдохновения, позиция Кристины стала более напряженной. Например, ей трудно будет испытывать добрые чувства в отношении Джейн Моррис, которая на несколько лет предпочла обаяние Данте Габриэля Россетти обаянию Уильяма Морриса, своего законного мужа, хорошего человека и любящего супруга. Эту ситуацию Кристина, как истинная викторианка, не могла и не желала понять. Такое отношение для стороннего наблюдателя объяснимо.

Другое дело, что, когда в семье Россетти появилась Люси Браун в качестве жены Майкла Уильяма, и супруги попытались жить вместе с матушкой Россетти и Кристиной, из этого ничего не получилось. Хотя, казалось бы, Люси, дочь художника Д. Мэдокса Брауна, была девушкой из «своего» круга. Видимо, причина скрывалась в Кристине Россетти, которая была очень сложным человеком.

Твердость своих позиций Кристина продемонстрировала, когда на ее жизненном пути вновь возникло большое чувство. Объектом любви тридцатилетней Кристины стал Чарльз Кейли. Он был знатоком Гомера и Данте, перевел Новый Завет на язык ирокезов, был сведущ в естественных науках. Он представлял собой тот тип всезнающего ученого «не от мира сего», который увековечил в своих романах Ж. Верн. Ведь самый узнаваемый персонаж романа «Дети капитана Гранта» – это, конечно, чудак-ученый Жак Паганель. Трогательно рассеянный, не замечающий вокруг ничего, но знающий всё на свете Чарльз Кейли, казалось, очень подходил для Кристины, стремившейся обо всех заботиться и кем-то восхищаться. Некоторое время Кристина наблюдала за героем своего романа и умилялась им:

 
Мой филин слеп и неуклюж,
Не ловит он мышей к тому ж,
В упор не видит ничего,
И перьев он лишен, —
За исключением того,
которым пишет он.[379]379
  Россетти К. Мой филин // Россетти К. Дин-Дон / Пер. М. Лукашиной // Сайт «БиблиоГид» [Электронный ресурс]. URL: http://bibliogid.ru/pisateli/literaturnyj-salon/710-kristina-rossetti-stikhi-iz-sbornika-dindon-per-s-angl-m-lukashkinoj (дата обращения: 23.07.2016).


[Закрыть]
 

Наконец, объект нежных чувств прозрел и предложил Кристине свою руку и сердце. «Но, увы! этот эрудированный господин в застегнутом не на те пуговицы платье, который перевел для ирокезов Евангелие и справлялся у дам на званых вечерах, знают ли они, что такое Гольфстрим, а в качестве подарка преподнес Кристине заспиртованную полихету колючую (“морскую мышь”) в баночке, – этот господин, разумеется, был вольнодумцем».[380]380
  Вулф В. Я – Кристина Россетти.


[Закрыть]

Это обстоятельство – нет, не полихета колючая, а безразличие к религиозным делам, – решило исход их отношений. Впрочем, вполне возможно, стоит учитывать соображения прагматического характера: Ч. Кейли не обладал достаточными доходами, чтобы «достойно» содержать семью. У Кристины своих доходов тоже не было. Она не бедствовала, но та поддержка, которую она получала от братьев, была недостаточна для создания семейного очага в викторианском духе. Кристина расторгла помолвку, рассталась с человеком, которого очень любила, с которым продолжала переписываться и который помнил ее всю оставшуюся жизнь.

Портрет Кристины Россетти работы Д. Г. Россетти

Был еще один претендент на руку и сердце Кристины Россетти – художник Д. Бретт,[381]381
  Джон Бретт (1831–1902) – английский художник, близкий движению прерафаэлитов. Его творческий почерк отличался тщательной прорисовкой пейзажей.


[Закрыть] но этот роман прошел как-то незаметно, без таких драматических ситуаций, как расторжение помолвок с Д. Коллинсоном или Ч. Коули. Остается напомнить, что истинно викторианская девушка так себя вести не имела права. Кристина Россетти, которую ее почитатели называли «святой Кристиной», а язвительные комментаторы сатирического журнала «Панч», высмеивавшие всех, окрестили «слезливой аббатисой», ухитрялась не вписаться ни в какие рамки, хотя всячески демонстрировала свой тишайший нрав. А что касается определения «слезливая», то как раз слезливость совершенно отсутствует в стихах К. Россетти. Они печальны, полны грусти, но не слезливости.

В этой связи стоит вспомнить о том, как ее изображал брат, Данте Габриэль Россетти, которой хорошо ее знал, любил и уважал. Кроме картин, на которых Кристина представлена в образах других женщин, существует несколько ее портретов, исполненных Данте Габриэлем. Самые известные из них: рисунок, на котором восемнадцатилетняя Кристина представлена в профиль – юная мечтательница (1848); повзрослевшая спокойно-задумчивая девушка (1866); наконец, отрешенно печальная, но по-прежнему красивая женщина (1877). По мнению специалистов, этот последний портрет стал для Данте Габриэля «зеркалом собственной уязвимости Россетти».[382]382
  Cruise C. Pre-Raphaelite drawing. Thames and Hudson, 2012. P. 98.


[Закрыть] Женщина с такой примиренностью во взгляде могла написать:

 
…Когда-то, в ранней юности моей
Мне сладкими казались только сласти…
Теперь, познав все беды, все напасти,
Я вкус приобретаю настоящий:
Теперь мне много слаще и милей
Кусок солоноватый и горчащий.[383]383
  Россетти К. Из цикла «Другая жизнь» // Россетти К. Дин-Дон / Пер. М. Лукашиной // Сайт «БиблиоГид» [Электронный ресурс]. URL: http://bibliogid.ru/pisateli/literaturnyj-salon/710-kristina-rossetti-stikhi-iz-sbornika-din-don-per-s-angl-m-lukashkinoj (дата обращения: 23.07.2016).


[Закрыть]
 

Кажется, что спокойствие и душевная организованность – главные черты этой личности. Известно, что прерафаэлиты, кроме того, что создавали идеальные образы, любили рисовать карикатуры на себя самих и своих близких. Среди таких карикатур есть одна, под названием «Кристина в гневе», относящаяся к середине 1860-х годов. На ней изображена фигура с растрепанными волосами, с молотком в руке в позе, которую проще всего определить как «ниндзя в полете». Конечно, такое сравнение исторически неточно, зато оно позволяет сразу создать видимый образ. На переднем плане представлены сокрушенные воительницей предметы интерьера. Упомянуть об этом рисунке стоит, чтобы очевидна была сложность характера нашей героини, женщины южного темперамента, закованной в броню протестантизма.

Россетти Д. Г. Иллюстрация к поэме-сказке К. Россетти «Рынок гоблинов»

Творчество Кристины Россетти получило признание со стороны таких авторитетов, как Теннисон, когда в 1862 году был опубликован сборник «Рынок гоблинов и другие стихотворения». Центральным большим произведением в этой книге была сказка-притча, рассказывающая о том, как заманивали, завлекали двух сестер Лизи и Лауру лесные обитатели гоблины, в облике которых смешались признаки разных существ. Их много, но воспринимаются они единым многоголовым, шевелящимся, прыгающим клубком, покрытым шерстью и перьями, имеющим множество лап, крыльев и хвостов. В этих существах нет ничего пугающе-гигантски-хищного.

Они уговаривают сестер отведать разную снедь, перечисляя ее так, что слышащий (и читающий) почти ощущает вкусность того, чего даже не пробовал: «А вот кому – / Айву да хурму? / Груши и сливы, / Сочны, красивы! / Дыни, гранаты / Соком богаты! / Вишня да малина / Ярче кармина! / Арбузы с грядки, / Медово-сладки! / Алыча созрела, / Клубника поспела…/ Сладкие ранетки / Прямехонько с ветки, / Терпкий терновник, / Желтый крыжовник…»[384]384
  Россетти К. Рынок гоблинов // Сайт «Сказки, легенды и прочий фольклор» [Электронный ресурс]. URL: http://raskazka.net/rynok-goblinov/ (дата обращения: 29.10.2017).


[Закрыть] Продавцы-искусители не забывают напоминать: «В зареве рассвета, / В пламени заката / Отгорит лето, / Нет ему возврата…»[385]385
  Там же.


[Закрыть] Не попробуешь сейчас – ничего не получишь, упустишь, потом пожалеешь.

Младшая из сестер, Лаура, поддалась на уговоры и «всего за локон», который она отрезала и отдала гоблинам, получила возможность испить сладкого напитка. А потом оказалось, что без колдовского зелья она не может жить и быстро угасает, утратив интерес ко всему окружающему. Но гоблины ей больше не являлись. Старшая сестра, видя, как тает на глазах Лаура, отправилась ночью в лес и сумела противостоять темной силе. Она не испробовала волшебного напитка и тем победила гоблинов. Под завывания и улюлюканье мчалась она домой, «но не страх ей дал крыла – Лиззи жизнь сестре несла…»[386]386
  Там же.


[Закрыть]

Эта история не просто о сестринской любви, она имеет много смысловых уровней, которые, будучи озвучены, кажутся слишком прямолинейными и дидактичными. Здесь отразилось и викторианское представление о распределении гендерных ролей, и прославление социальной защиты от опасностей неконтролируемых желаний – словом, всё то, что можно свести к разным проявлениям искушения и спасения.

«Рынок гоблинов» Кристина посвятила своей старшей сестре Марии, которая была для нее образцом. Мария тоже не вышла замуж, а в 1870-х годах вступила в монастырское братство.[387]387
  Монашество было ликвидировано в Англии королем Генрихом VIII в первой половине XVI века. Только в середине XIX века появилось несколько англиканских монашеских организаций.


[Закрыть]

Сама Кристина более десяти лет, с 1859 по 1870 год, работала волонтером в Хайгете в приюте Св. Марии Магдалины для бывших проституток, которых она воспринимала такими же беззащитными и заслуживающими сострадания, как всех «мохнатых и хвостатых», которых пригревала.[388]388
  Весьма показательно, что один из финалов романа Д. Фаулза «Женщина французского лейтенанта» (другой вариант перевода названия – «Любовница французского лейтенанта») происходит под знаком незримого присутствия Кристины Россетти, приютившей «падшую» и покинутую героиню романа.


[Закрыть] Она ненавидела грех, но способна была (редкое качество!) простить грешника. Она также ненавидела рабство и поддерживала северян в годы Гражданской войны в США, а ведь в Англии такая позиция была непопулярна. Слишком тесно экономика Соединенного Королевства была связана с «королем хлопком», производимым в южных рабовладельческих штатах.

В сборник вместе с «Рынком гоблинов» вошло стихотворение «Up-hill», название которого можно перевести как «Вверх», «В гору», «Подъем», «Восхождение». Можно, думается, рассматривать его в качестве эпиграфа ко всему творчеству К. Россетти.

 

Up-hill

Does the road wind up-hill all the way?
Yes, to the very end.
Will the day’s journey take the whole long day?
From morn to night, my friend.
But is there for the night a resting-place?
A roof for the slow dark hours begin.
May not the darkness hide it from my face?
You cannot miss that inn.
Shall I meet other wayfarers at night?
Those who have gone before.
Then must I knock, or call when just in sight?
They will not keep you standing at the door.
Shall I find comfort, travel-sore and weak?
Of labour you shall find the sum.
Will there be beds for me and who seek?
Yea, beds for all who come.[389]389
  Россетти К. Восхождение // Английская поэзия в русских переводах. М., 1981. С. 454.


[Закрыть]
 

Ниже приведены два из нескольких существующих переводов его на русский язык. Отличаются названия, отличается ритм стиха, но в обоих случаях сохранена тревожная атмосфера неотвратимости исхода человеческого жизненного пути.

 

Восхождение

Дороги нет ли поровней?
Лишь эта на холмы.
И целый день идти по ней?
До тьмы, друг мой, до тьмы.
А на холмах стоит ли дом?
Его скрывает мрак.
Во мраке – мимо не пройдем?
Пройти нельзя никак.
Кого случится повстречать?
Тех, кто ушел до нас.
Мне постучать или позвать?
Там ждут и в поздний час.
Что ждет – покой и тишина?
Там очень тихий край.
Постель постелена для сна?
Постелена. Ступай.[390]390
  Россетти К. Восхождение. Пер. В. Л. Топорова // Английская поэзия в русских переводах. С. 455.


[Закрыть]
 
 

В гору

Всё ли он в гору ведет, этот путь?
Да, и дорога длинна.
Значит, весь день не придется вздохнуть?
Весь, от зари дотемна.
Ждет ли ночлег на вершине холма?
К ночи приют ты найдешь.
Как же найти, коль опустится тьма?
Мимо него не пройдешь.
Встречу ли друга там хоть одного?
Будет и друг там, и враг.
В дверь постучать или кликнуть кого?
Незачем, впустят и так.
Ждет ли там отдых от долгих трудов?
Там подведут им итог.
Всем ли ночлег в этом доме готов?
Всем, кто преступит порог.[391]391
  Россетти К. В гору. Пер. О. Палей // Поэтический мир прерафаэлитов. С. 205.


[Закрыть]
 

Кристина Россетти, несомненно, – поэт-романтик, но ее романтизм совершенно отличен, например, от устрашающих образов ее дяди, Джона Полидори, автора новеллы «Вампир».[392]392
  Полидори Джон (1795–1825) – старший брат матери Кристины, врач по образованию, писатель по интересам, романтик по внешнему облику (судя по портрету, он имел облик более байронический, чем сам лорд Джордж). Был личным врачом Байрона, присутствовал на знаменитых «посиделках» 1816 году на вилле Диодати, когда Байрон, Шелли, Мэри Годвин придумывали страшные истории. В 1819 году Д. Полидори опубликовал в журнале новеллу «Вампир» как сочинение Байрона, чем вызвал возмущение последнего. Новелла была переведена на несколько языков, стала популярной.


[Закрыть] Английский критик Ф. Лукас полагал, что атмосфера этого стихотворения впечатляет сильнее, чем самые страшные образы Эдгара По. Там нет ничего злодейского, никаких пугающих образов. Но какую тревогу в душе, какое чувство неотвратимости создает этот диалог! Ведь ужасное – это не искусственные плоды фантазии, а привычные вещи, «когда они вдруг изменяются и становятся чужими и зловещими».[393]393
  Lucas F. L. The Victorian Poems. Cambridge, 1940. P. 126.


[Закрыть]