Текст книги "Белорусские знахари. Легенды, предания, рассказы, обряды. Этнографические материалы конца XVIII – начала XX века"

«Заговор – есть выраженное словами пожелание, часто соединённое с известным обрядом или действием, пожелание, которое непременно должно исполниться. В заговоре человек, обращаясь к содействию светлых или тёмных сил природы, наговаривает на другого что-либо дурное или хорошее, или, наоборот, заговаривает, то есть останавливает действие благодетельных или вредных сил… С течением времени составление заговоров и пользование ими переходит в руки особых лиц – магов и волхвов. Но их заговоры к силам и явлениям природы больше имеют отношение не непосредственное, а стараются отвлекать от людей злых духов и направлять на них расположение добрых духов и божеств, которым известны все тайны природы», – такое определение дал изначальным языческим заговорам профессор Е. Ф. Карский в труде «Белоруссы» (19. С. 60)

Пришедшее на смену язычеству христианство ввело свои целительные тексты – врачующие молитвы. Они походили на заговоры волхвов по форме, но использовали новые действующие силы: Иисуса, Богородицу, святых. Постепенно происходило объединение в текстах самых древних заговорных формул, уже непонятных и самим знахарям, и простому народу, с христианскими формулами и словесными выражениями. Белорусы так объясняли происхождение в заговорах непонятных слов: «Когда Адам жил до грехопадения в раю, то ни дикие звери, ни гады не трогали его, а были у него в послушании, повинуясь его языку. После изгнания из рая, когда люди говорили на прежнем языке, животные им не вредили. Потом, после столпотворения, первобытный язык затерялся. Тем не менее, в нашем языке попадают слова из прежнего Адамового языка. Мы таких слов не отличаем, но они оказывают определённое целительное воздействие». (6. С. 291)

Заговоры произносились шёпотом, с упоминанием, что «сам Бог шепчет». Однако, существует мнение, что первоначально заговорные тексты проговаривались громким, зычным, словно громовым голосом. Нашёптывание появилось позднее, дабы подчеркнуть таинственность заповедного знания, доступного лишь посвящённым. (31. С. 69) Знахарская традиция предписывала читать заговоры ранним утром («на заре»), вечером и в полночь. Что касается дней недели, то понедельник был не очень благоприятным днём для целительской практики. Знахари в принципе не советовали обращаться к ним по понедельникам. Если же больной нуждался в неотложной помощи, то его предупреждали об очень длительном времени лечения, начатого в понедельник. Среда признавалась в народной медицине лучшим днём для снятия самых сильных и тяжёлых наговоров и заклятий. Четверг подходил для налаживания любовных дел. Все любовные «присушки» и привороты, сделанные в четверг, обладали наибольшей силой. А пьянство разрешалось лечить только в субботу.

Заговоры почти всегда сопровождались ритуальными действиями. Знахари передавали магическую силу слов пище и питью, нашёптывая их над хлебом, водой, водкой. Народ верил, что поедая наговоренный хлеб или выпивая наговоренную воду, больной одновременно съедает и выпивает лечебные слова, и в результате выздоравливает. Позже заговоры стали писать на бумаге. Пациент глотал написанный текст целиком с бумагой, или же бумага предварительно сжигалась, пепел бросали в воду и вместе с водой выпивали. Многие знахари, шепча заговоры, дули на пациентов и сплёвывали в сторону. Слюна в данном случае символизировала живую воду, дождь, а обдувание – силу ветра. Сплёвывание и обдувание наделялись свойством изгонять болезни, (с) уроки и сглазы.

Уже самые первые исследования белорусских заговоров, начатые в середине XIX века, отмечали их соответствие древнейшим заговорным формулам: «Кабъ горы зъ горами сходзилися, и реки зъ ракамы, и жилы зъ жиламы, кровъ исъ кровъю, кось съ косью, и зьвихъ зъ зьвихом». Или: «Суставка съ суставкой сыйдзися и цело съ целомъ зросцися, кровъ исъ кровъю збяжыся». (19. С. 63) В них описывался ещё шаманский способ врачевания, когда шаманы прикладывали свои здоровые части тела к повреждённым ногам, рукам, кровоточащим ранам пациентов. Лечение от вывиха заключалось в приложении обнажённой здоровой ноги шамана к месту вывиха больного, а повреждённые или больные суставы они тёрли своими здоровыми суставами. Вторая особенность исконно белорусских заговоров – начинаться со слов «Добрым разом, божьим часом» или «Первым разом, добрым часом». Народная вера в «добрые и лихие» (хорошие и плохие) часы требовала выполнять все целительские действия исключительно в благоприятное время. С другой стороны, когда необходимость заставляла проводить лечение в «лихой» час, подобное начало максимально нейтрализовало лихо, как в следующем заговоре от (с) уроков. ((С) уроки – болезнь, наведённая нечаянным словом). «Первымъ разомъ божжимъ часомъ. Господу Богу помолюсь, Прачыстой матцы поклонюсь и усимъ святымъ нябеснымъ апостоламъ, кiявскимъ и пячерскимъ, сонцу красному, месячку ясному. Было у месячки три братцы: одинъ зоры спотухая, други светъ отсветая, третьтiй уроки сунимая, зъ раба божжаго, зъ буйныя головы, зъ ративаго серца, зъ русыхъ косъ, зъ жовтыхъ косьтей, зъ ясныхъ вочей, зъ белаго лица. Духъ на тябе, усё лихо съ тябе»! Заговор читался трижды, после чего знахарь дул на больного. (42. С. 31)

Заговорные тексты создавались в виде приказаний, угроз и молитв. В приказаниях звучал приказ злому духу, болезни, (с) урокам, сглазу оставить человека.

«Сыйди, глазы серыи,

Бурыи, карыи,

Нада усими чорный глазъ, —

Сыйди уси пирятёпы,

Пирясуды, пиригаворы,

Атъ старыхъ, атъ малыхъ,

Атъ нежинатыва, атъ перваженца,

Атъ другаженца. —

Атыйди на етыть часъ,

На ету минуту,

Уси хваробы, уси балезни,

И съ пальчикыу, и съ сустаучикыу,

И съ буйнай галавы, и съ хрябетный касти,

Атъ ретивога серца!» (11. С. 174)

В заговорах-угрозах знахарь сообщал, что ему всё известно о наведённом на человека зле, и это зло будет наказано жестоко и неотвратимо. К подобному злу относились «заломы», как белорусы называли сплетённые ведьмами или чаровниками колоски ржи на полях у крестьян. Через «заломы» насылались болезни, бедность, погибель хозяину поля и его семье. У каждого знахаря и знахарки имелись свои собственные способы обезвреживания «заломов». Вот один из них. Знахарь находил ночью в лесу осину, у которой на верхушке сучки росли в виде креста. Отломав верхушку, он шёл на поле к «залому» и садился возле него, держа осиновый «крест» в руке. Как только всходило солнце, сразу разбирал «залом» сучками осины и читал заговор. «Хто работау на меня, пусь работау на себя. Какъ на восине лисьцья вянуць, сохнуть, такъ пусь у злодзея руки, ноги отсохнуць; какъ на восине птицамъ гнёздъ не виць, такъ злодзею у дому не жиць; и какъ тый восине на корню не устояць, такъ злодзею со посьцели не устаць». Затем поворачивался спиной к солнцу, бросал осину на землю и растаптывал. В результате рожь становилась «чистой», а всё колдовство уходило на сделавшего «залом». (59. Т. II. С. 530—531)

В заговорах-молитвах знающие обращались к светлым силам: к Богу, ангелам, святым, древним природным стихиям, религиозным праздникам. Все религиозные праздники в белорусских землях почитались, как святыни, да и само слово праздник по-белорусски – «свято». Про них говорили: «Святой Спас, Святая Пречистая, Святое Рождество». Праздники имели человеческий облик, ходили по земле, общались с людьми и друг с другом, но главное – творили всяческие чудеса, подобно Пречистой Богородице, Иисусу Христу, святому Николаю, святым Кузьме и Демьяну, архангелу Михаилу. Среди дней недели особенно почитались Святая Нядзеля (воскресенье) и Святая Пятница (пятница).

Знахарь Терентий Аникеев из Роснянской волости Чаусского уезда Могилёвской губернии исцелял больных, шепча заговор-молитву на воде, «что на юг идёт»: «Двананцать ангаловъ, двананцать апосталовъ, мацерь Божiя Почаевьская, раба божаго на помочь становися. Казаньская Божая мацерь рабу божаму помоги дай, сохрани Божа помилуй маць Прячыстая, самъ Сусъ Христосъ раба бажаго сохрани и помилуй отъ ветровъ, отъ чародзейниковъ, отъ душагубниковъ, отъ уразьскiя силы. Сохрани Божа, маць Прячыстая, самъ Сусъ Христосъ раба божаго, сохрани и помилуй отъ чорнаго вока, отъ чорнаго волосу, громкаго голосу, отъ сухоты грудзей, живота, сэрца, отъ ломоты, отъ тошноты, отъ бядноты, отъ уразьскiя силы». (42. С. 8)

Заговоры тщательно оберегались и долгое время передавались только преемникам. Этнограф и собиратель фольклора А. Е Богданович вспоминал: «Когда мы обращались даже к знакомым знахарям и чаровникам с просьбой сообщить нам известные им заговоры, то почти всегда получали отказ и уверение, что они, кроме того как перекреститься, ничего не знают… В силу этой интимности, в силу того, что заговоры обыкновенно сохраняются в одном каком-нибудь роде, а не пускаются в оборот… в них должны наиболее чисто сохраниться воззрения языческой старины». (4. С. 43) Свою неудачную попытку получить текст заговоров от местного шептуна описал белорусский этнограф И. А. Сербов, изучавший быт и обрядность полешуков Слуцкого уезда в начале XX века. «В Терабуте живёт одиноко в старой курной хате известный шептун 80-летний Змитер Новик. С целью послушать и, если возможно, записать его заклинания и заговоры, я привёз его к себе на квартиру в Ляуки. Всё время дед Новик держал себя свободно, – много пил, закусывал, балагурил, пел, играл на скрипке и рассказывал, что он тоже «не яки-небудь музыка, а ужо атыгроу шмат у паутары сотни вясельлеу (свадеб) «… Но чуть речь пошла о заговорах, Новик сразу отрезвел. Накинув свою ветхую «рыззину» и нахлобучив магерку (шапку-колпак, сваленную из круглого суконного куска шерсти) на седую косматую голову, он укоризненно глянул на меня исподлобья и ушёл, проговорив: «Не трэба мне твае ни рубель, ни пять рублёу, – пайду дамоу рашэтину диркавать!» (46. С. 47)

Если же этнографу или собирателю фольклора удавалось расположить к себе сильного знахаря, тот передавал ему подлинные заговорные тексты без искажений и с «кодовым» словом исключительно как своему преемнику. Но чаще всего фольклористы-собиратели, среди которых были волостные писари, народные учителя, студенты, гимназисты, семинаристы, записывали заговоры, намеренно искажённые и без «слова-кода», запускающего и обеспечивающего результат всего лечения. В итоге заговор превращался в простое фольклорное произведение, не имеющее целительной силы. Такие заговоры передавались за символическую плату с проведением различных охранительных обрядов.

Белорусский учёный-этнограф Павел Васильевич Шейн в 1867 году написал и опубликовал в Витебске одну из первых в Российской Империи специальных фольклорных программ, «Программу для сбора памятников народного творчества», разослав её в губернские управления по всей Беларуси. Начальство губерний Северо-Западного края, как тогда называлась Беларусь, проявило большую заинтересованность, и вскоре у Шейна появилась большая сеть корреспондентов. Среди них – Софья Николаевна Рачинская, дочь помещика из Бельского уезда Смоленской губернии. Один из наиболее сильных знахарей края Фёдор Якулёнок сам выбрал Софью Николаевну себе в преемницы, и записанные ею заговорные тексты вошли во II том сборника П. В. Шейна «Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края». Однако и Рачинской не всегда везло. Известный местный шептун Матвей Егоров на просьбу передать ей, как ученице, несколько заговоров, ответил: «Зачем это я с себя корону сниму да на тебя одену?» (59. Т. II. C. 520)

По поводу многих других своих корреспондентов Павел Васильевич писал: «…Само собою является вопрос о благонадёжности, в научном отношении, … достоверности этнографических материалов, собираемых путём официальным, но чтобы себе его подробно рассмотреть и удовлетворительно себе уяснить, потребовалось бы большое количество верных… данных, которых, к сожалению, не имеем пока в своём распоряжении». (Там же. С. 4)

Самая большая коллекция белорусских заговоров появилась в результате огромной собирательской и исследовательской работы, проделанной Евдокимом Романовичем Романовым (1855—1922). Учёный, которого многие народные врачеватели считали «своим», издал более 200 трудов по белорусской этнографии и фольклору, собрал более 10 тысяч фольклорных произведений, включая заговорные тексты. С 1910 до 1917 года он возглавлял секцию этнографии и археологии Северо-Западного отделения Императорского Географического общества. «Вообще, сношения мои со знахарями чрезвычайно интересны…, – писал Емельян Романович. – Большая часть из них, благодаря моему знакомству со знахарскими приёмами, лечением и с заговорами, видела во мне своего коллегу, наисильнейшего чародея, и даже… Сатанаила, вышедшего из пекла для уловления грешных душ человеческих.

Воспринимался этот взгляд и местными жителями, питавшими инстинктивный ужас к «природным ведьмакам» – самым страшным, которыми нечистая сила овладела ещё в утробе матери, которые вредят даже своим дуновением, иногда пассивно, – и с которыми я, тем не менее, свободно вступал в сношения, усаживал подле себя, уличал в умышленном искажении заговоров при передаче мне, и даже – что особенно смущало православных – без вреда позволял кашлять, дуть, шептать и всячески себя «сурочить». (42. С. 6—7)

Довольно достоверные тексты заговоров опубликовал в I томе «Смоленского этнографического сборника» член Императорского Географического Общества, «наблюдатель и изыскатель народного быта» В. Н. Добровольский (1856—1920). Наибольшее количество опубликованных в сборнике заговоров он услышал в деревнях Смоленской губернии, где жили этнические белорусы. Владимир Николаевич с огромным уважением относился к знахарям, подробно и тщательно записывал истории их жизней и истории обретения знахарского дара, лечебные обряды и ритуалы.

Разумеется, народные целители кроме заговоров применяли и традиционные средства врачевания: костоправство, массажи, водолечение, лечение лекарственными отварами, компрессы, пластыри и многое другое. Однако наибольшую силу они придавали именно заговорам, утверждая: «Что скажется, то и сбудется». (4. С. 44) «Сами знахари в большинстве безусловно уверены в силе своих заговоров – „слов“ и „молитов“, именно заговоров, а не медикаментов, употребляемых ими, – писал Е. Р. Романов, – и мне немало передано рассказов о чудесных исцелениях, совершенных знахарями посредством заговоров». (42. С. 7)

Остаётся добавить, что все заговоры, опубликованные в книге «Белорусские знахари. Легенды, предания, рассказы, обряды», полностью соответствуют первоисточникам, их языку, орфографии и пунктуации, как это требуют правила этнографической науки. (Любой перевод заговора искажает изначальный текст, что приводит к потере его лечебного воздействия). Указаны места, где заговоры были записаны, и, в большинстве случаев, имя, фамилия и возраст знахаря или знахарки. К сожалению, некоторые информаторы учёных-этнографов, отправляя им собранные материалы, ограничивались лишь указанием мест записей и своих собственных фамилии и должности.

Так же без перевода с белорусского языка на русский даются некоторые наиболее самобытные советы и высказывания знахарей для сохранения их непосредственности и очарования.

Народные предания и легенды, повествуя об уникальном знании древними волхвами целебных растений и их свойств, с горечью констатировали, что таких знающих осталось очень мало, и с каждым годом становится всё меньше и меньше. Разумеется, встречались знахари, обладавшие огромной интуицией, умевшие находить дикорастущие лечебные травы и грамотно самостоятельно составлять рецепты лекарств. И всё же, со временем большая часть грамотных народных врачевателей стала использовать различные лечебники и травники. Переписанные от руки, реже напечатанные в типографии, лечебники передавались из поколения в поколение, почитались и ценились, как самая драгоценная реликвия в семьях потомственных знающих. Сохранились документы экспедиции Оршанского окружного товарищества краеведения 1926 года. Краеведы обнаружили в деревне Мордашевичи Дубровенского района у крестьянки Г. Шаранды старинный лечебник, состоявший из 30 разделов и включавший описание 77 лечебных растений на белорусском языке. Увы, страница с названием лечебника не сохранилась. (63. С. 345)

На территории Великого Княжества Литовского, в состав которого входили земли Беларуси, с XVI века выпускалось довольно много книг по медицине. Это в первую очередь переведённые с латинского на русский и польский язык лечебники античных и средневековых медиков. Ими пользовались светские врачи в городах и магнатских поместьях, монахи-врачеватели в монастырских госпиталях и цирюльники. В функции последних, кроме бритья, стрижек и прочей чисто парикмахерской деятельности, входило выполнение медицинских хирургических операций. Среди знахарей наиболее часто применялись рецепты рукописного лечебника на русском языке под названием «Книга, глаголемая лечебник литовский». В наше время он впервые был опубликован в сборнике «Редкие источники по истории России»» под редакцией Н. Л. Пушкарёва и А. А. Новосельского, выпущенном в 1971 году Институтом истории АН СССР. В предисловии к публикации учёные пишут: «О месте написания данной рукописи не может возникать сомнения. Составленная на территории Литовской Руси, она часто упоминает о растениях и животных, свойственных лесо-болотистой зоне теперешней Белоруссии – «журавли», «зубры»… С другой стороны рукопись изобилует полонизмами – «альбо», «моц», «цыбуля»…и много других слов… Русский составитель сборника, однако, не ограничился польским оригиналом, но использовал в то время и древнерусские медицинские традиции как устные, так и письменные». (40.С. 11) Датируется книга «лета 6995, круг солнцу 8, а луны 19, индикта 4, а народжения господа нашего Исуса Христа 1487». (Там же. С. 10)

Также ценились следующие два рукописных травника. Первый – «Травник Троцкого воеводы Станислова Гажтовта», переведённый в 1423 году в Кракове с латинского языка на польский для Троцкого воеводы. В 1588 году травник с польского перевели на русский язык в Серпуховской типографии под Москвой для русского воеводы И. М. Бутурлина. Книгу так и называют, «Травник Бутурлина». Вторую рукопись, «Книгу глаголемую Травникъ, травамъ всякимъ но азбучнымъ словамъ (в алфавитномъ порядке)», перевёл в 1534 году, «въ лето 7042, мая въ 29 день» с немецкого языка «на словенскiй» «литовскiй пленникъ Любчанинъ». Так себя назвал Николай Бюлов, придворный врач великого князя московского Василия III. К более позднему периоду относится двухтомный «Травникъ господина Симона Сирепiуса, доктора и лекаря академiи Краковской» с реестром лекарственных растений. Первый том содержит 1198 страниц, второй – 688 страниц. Рецепты этих лечебников впоследствии из века в век переписывали и использовали как дипломированные врачи, так и грамотные знахари. В конце XVII века популярность приобрела «Книга, глаголемая «Прохладный вертоград». «Прохладный вертоград» представляет собой дополненную редакцию «Травника Любчанина». Его составил в 1672 году в Москве переводчик Посольского Приказа Андрей Виниус, снабдив пояснением: «Книга, глаголемая «Прохладный вертоградъ», избранная отъ многихъ мудрецовъ о различныхъ врачевскихъ вещехъ ко здравiю человеческому престоящихъ». (45. 19) Лечебник вошёл в изданный в 1879 году профессором Казанского университета В. М. Флоринским сборник «Русскiе простонародные травники и лечебники. Собранiе медицинскихъ рукописей XVI – XVII столетiя профессора В. М. Флоринского».

В конце XIX– начале XX веков в Российской Империи произошёл настоящий бум публикаций травников и лечебников. Их составляли как профессиональные медики, так и этнографы. Знахарями из среды интеллигенции и чиновничества особенно ценились изданные в Санкт-Петербурге два сборника: травник «Царство лечебных трав» (1870) Елизара Никитича Смельского (1800—1880), крупнейшего российского хирурга, лейб-медика Высочайшего Императорского двора, и лечебник коллектива авторов «Целебные силы природы» (1871). На титульной странице последнего написано: «Составлен по указаниям известнейших учёных медиков и народных врачей». (56. С. 1)

В 1903 году в 4 выпуске журнала «Могилёвская старина» вышла статья Е. Р. Романова «Из области белорусской народной медицины». В ней этнограф познакомил читателей с рукописью лечебника XVII века, обнаруженной им в имении Гайдуковка Могилёвской губернии. Рецепты лечебника на протяжении двух столетий переписывались местными знахарями и хранились в виде рукописных тетрадей. Одну из таких тетрадей показала участникам уже упомянутой Оршанской экспедиции 1926 года потомственная знахарка из деревни Гайдуковка. (63. 345)

Емельян Романович Романов следующим образом характеризовал лекарственные средства знахарей, сочетавших рецепты старинных лечебников и травников с собственными рецептами: «Всякий, кто даст себе труд ознакомиться с народными «медикаментами», легко убедится в том, что большинство их не только не выдерживают ни малейшей критики, но являются положительно нелепыми. Особенно это надо сказать о лекарствах минералогических и приготовляемых из животных отбросов. Употребление их может быть объяснено с одной стороны пословицей: «утопающий за соломинку хватается», а с другой – обычным народным консерватизмом: что употреблял знахарь-дед, то должны употреблять и его внуки.

Во всяком случае, желательно, чтобы на деле изучение народной медицины наш учёный медицинский мир обратил более серьёзное внимание. Если среди массы нелепостей он найдёт здесь только единичные целебные средства, благодетельные для человечества, его заслуга уже будет бесконечно велика». (43.С. 107)