Текст книги "Белорусские знахари. Легенды, предания, рассказы, обряды. Этнографические материалы конца XVIII – начала XX века"

Белорусские знахарки традиционно сочетали лечебную деятельность с ворожбой. Вера в ворожбу была у народа настолько сильной, что ни одно мало-мальски важное дело не начиналось без похода к ворожее. Сами же ворожеи обладали безграничной уверенностью в своей связи с некими могущественными потусторонними силами, открывающими им знания будущего.

Белорусский этнограф, фольклорист, языковед Адам Егорович Богданович (1862—1940), трудившийся сначала учителем в Игуменском уезде Минской губернии, затем директором начального училища в Минске, собрал огромную коллекцию записей о народных верованиях, средствах народной медицины, поверьях и суевериях, опубликовав их в книге «Пережитки древнего миросозерцания у белорусов» (1895). Среди материалов книги – рассказ Адама Егоровича о родственнице ворожее. Богданович писал: «В семье автора… была настолько популярная ворожея, что по праздничным дням её изба была битком набита желающими ворожить. Автор был поставлен в наилучшие условия для наблюдения, как эта ворожея относилась к своему ремеслу, и должен сказать, что относилась она с полной верой. Она была глубоко убеждена в существовании таинственной связи между таинственными комбинациями карт, расположений линий на руке и прошедшей или грядущей судьбой данной личности. Вместе с тем она обладала прирождённой наблюдательностью и какой-то прирождённой инстинктивной проницательностью, которая более всех содействовала её популярности, как искусной знахарки-гадалки. Эта бессознательная догадливость приводила в изумление всех домашних и её самое.

Помнится, как однажды какой-то деревенский скептик, которого ворожбитка вовсе не знала и справок о нём не наводила, захотел испытать – насколько действительно соответствует слава о её ворожбе, и для этой цели попросил её погадать о его женитьбе, что он-де жениться хотел бы, так что ему выйдет на картах или черепочках. Но ворожбитка, не гадая, лишь только взглянув на него, ответила: «Ты женат!», что и было на самом деле. Подобных случаев встречалось в её практике немало. Бессознательность, инстинктивность таких угадываний укрепляла ворожбитку в вере, что она орудие какой-то таинственной силы, проявляющейся через её посредство. Между прочим, это была натура энергичная, сильная волей и вместе с тем чуткая, впечатлительная, даже экзальтированная. Внешность её вполне соответствовала внутренней личности и поэтому производила сильное впечатление на ея клиентов и пациентов (она была и лекаркой). Её ремесло, однако, не мешало ей выполнять все церковные обряды, а также те епитимии, которое налагало на неё духовенство на исповеди за ворожбу и знахарство. Но несмотря на требования священников, она не могла оставить своих знахарских занятий, хотя и считала их делом греховным. Единственный компромисс, который она допускала в этом отношении – это не гадать в среду и пятницу и в установленные церковью посты; но даже и в то время «давала воду» больным и свои «зелья». Иногда, впрочем, решалась ворожить в постные дни, если, по ея мнению, повод для ворожбы был уважительный, например – пропажа у крестьянина лошади или что-нибудь в этом роде. При этом потерпевший соглашался обыкновенно взять на свою душу грех.

В семье нашей ворожбитки настолько была сильна вера в таинственность ея ремесла, что ни одна из дочерей ея не решилась усвоить способы ворожбы и знахарства, когда старуха-ворожбитка, чувствуя близость смерти, предлагала им научиться ея искусству». (4. С. 151—153)

Минское языческое капище

В Минске до 1927 действовало языческое капище, посвящённое богу Велесу, где совершали древние обряды жрецы-знахари. Археологи и историки считают временем возникновения языческого святилища примерно X век н. э. В центре капища находился его главный культовый объект – ледниковый валун, известный под именем «Дед». В Беларуси культ камней был настолько распространён, что древние ледниковые валуны, подобные «Деду», заменяли верующим каменных идолов. Говоря о культе камней, добавлю, что особым почитанием у белорусов пользовались камни-«следовики» с углублениями в виде отпечатка следа ноги или руки. Люди верили, что отпечатки оставлены Богородицей или Николаем Чудотворцем. Дождевая вода, собиравшаяся внутри таких «следов», считалась чудодейственной и целебной, и её пили от разных болезней. Ещё одним видом лекарства являлась соскобленная с камней-«следовиков» крошка. Её либо съедали, смешав с водой, либо прикладывали к поражённым и больным местам.

Первым учёным, собравшим материалы о славянском языческом святилище, был белорусский этнограф и искусствовед Михаил Семёнович Кацар. В его дневнике под названием «Языческое капище в Минске в ХІХ – начале ХХ в. в.», датированном 1940 годом, впервые встречается и нынешнее название священного камня. В белорусской традиции под термином «деды» понимались все родовые предки. Им поклонялись, просили о защите, продлении рода, благополучии. Некоторые современные исследователи склонны считать, что название камня «Дед» есть творческая находка самого Михаила Семёновича Кацара.

Капище Велеса располагалось на берегу реки Свислочь. Над рекой лежал настил из дубовых брёвен с отверстием для набора воды. Воду ежедневно освящал жрец-знахарь. Рядом рос огромный дуб. Его жёлуди обладали целебными свойствами. Знахарь обычно давал больным один жёлудь в обмен на яйцо. Из жёлудя варили отвар, помогавший от всех болезней. Возле дуба горожане молились, а на ветки вешали полотенца в качестве жертвоприношений. Здесь же лежал и камень «Дед». Ему приносили в жертву полотенца, фартуки, холсты, обвязывая ими камень; выливали на священный валун вино и мёд. В святилище Велеса горел негасимый огонь-защитник. Он возвышался над капищем на выложенной из камней постройке высотой в два метра и шириной в один метр. На огне сжигались рога, копыта принесенных в жертву животных, а мясо забирал жрец-знахарь.

Профессор М. С. Кацар записал рассказы минчан о проводившихся на капище обрядах, ритуалах, совершённых исцелениях, о жрецах-знахарях, передававших свой дар по наследству от отца к сыну и имевших одно общее родовое имя Севастей. В исследовании профессора приняли участие жители Минска, лично общавшиеся со знахарями капища и получившие помощь от Севастея-старшего, умершего в 1904 году, и Севастея-младшего, репрессированного Советской властью в 1927 году.

Рассказ минчанки Кристины Савелиной, 1857 года рождения

«В старину богослужения и освящения воды делал знахарь, волшебник ли, как тогда его называли. Но волшебников это только теперь считают за дурных людей, за служак антихристов. Тогда их наши деды считали как за святых и во всём их слушались, молились им, приносили им богатые жертвы. Что ни случись плохое: пожар, кража, мор, на скотину, болезнь, все шли к волшебнику за помощью. Он ворожил по солнцу, по звёздам, по потрохам козы или овцы, принесённой волшебнику, и объяснял крестьянам, от чего случилось несчастье и как от него избавиться. За это волшебнику приносили много всякого добра. Ещё во время Крымской войны был знахарь-волшебник Севастей, высокий и толстый мужчина с большой чёрной бородой и длинными волосами. Он давал женщинам по небольшому певнику (петушку) -свистульке из глины. Он делал их сам, сам обжигал, сам раскрашивал. Этого певника надо было держать в стене на покуте (угол с иконами). И надо было молиться, просить, чтобы бог защитил её мужа от супостата, от пули, от штыка и от пики, и от сабли. Кроме того говорилось: «Милостивый боже, заступись за раба (такого-то), защити его от пули скорой, от сабли острой, от штыка колючего, от всякой лихости и несчастья».

На вопрос профессора, как выглядело языческое капище в начале Советской власти, в 20-е годы XX века, Савелина рассказала следующее: «Тогда в молельне хозяйничал сын Севастея, младший Севастей. Это я помню. Тогда стоял, как и теперь, святой камень, „дед“, как его называли. Был помост из расколотых брёвен. Он свисал над водами Свислочи. Но огня при мне на камне не раскладывали… Старик Севастей умер к Японской войне. Ему было тогда более чем сто годов. Но я помню, он был крепкий старик. Говорят, что он был очарованный и имел каменное здоровье. Но как упала его звезда с неба, так он через год после этого и умер. Но на погосте его прятать не разрешили. Был для этого могильник людей, которые ходили молиться в молельню (на капище), а не в церковь. Тут, где теперь завод, они имели свои могилы. Они были прокляты попами и ксёндзами… При Советах камень и место кругом имели такой вид. При камне был помост. Он был как бы мост над Свислочью. Камень был увешан полотенцами и тканями. Когда у кого болит живот, женщина ли хочет родить, на чад ли своих погадать, люди вешали рушники, фартуки или ткани на этот камень. А когда девушка хочет выйти замуж, то она загадывает на какого-нибудь парня и вешает свой рушник, вышитый своими руками, на этот камень. Вот такими подношениями тогда был увешан этот камень. А другие вешали на дуб. Сбылось ли всё это – не знаю. Это всё должно висеть на камне 33 дня. А когда кто украдёт, тогда надо вешать сызнова. Вот знахарь старался, как засохнет, снять с камня жертву и спрятать в кадку. Другие вещи приносили в молельню, когда начинали отправлять богослужение. Всё это лежало на дворе Севастея». (20. 131)

Рассказ минчанки Ф. И. Комоцкой, 1862 года рождения

«Дороже всего стоило лечение от бесплодности. Много зарабатывали знахари на наговорных снадобьях. Одна женщина не имела чад, но очень хотела родить, только никакие средства не помогали. Вот знахарь сказал, что он поможет её беде. А ради этого надо сделать вот что. В самую тёмную ночь прийти на капище. Сесть голым местом на камень. Так, чтобы юбкой закрыть весь камень. И сделать это надо три раза. При этом надо сказать три раза: «Памажы, Божа». После этого у этой бабы родилось несколько чад. Оба, муж и жена, были довольны. Был доволен и знахарь, что спас семью от беды.

На реке был настил. В настиле была дырка, словно колодец. Вот там и помещалась святая вода, она лечила от всех болезней: болезни сердца и живота, головы и рук, глаз. Была определённая такса. Принесёшь барана – получишь целое ведро воды от всех болезней. А за наговорное снадобье платили в пять раз больше.

Чтобы быть знахарем, надо было быть очень ловким, очень разумным. К волшебнику часто обращались за помощью, чтобы отыскать ворованное животное. Во время мора знахарю запретили раздавать воду с колодца капища. Было определено, что эта вода расширяет поветрие. Тогда волшебник начал тайно раздавать воду. А дома делал настой из трав и лечил им людей». (20. 131)

Рассказ Ивана Фёдоровича Белькевича, 1868 года рождения

Профессору М. С. Кацару Белькевич представился, как «активный верующий, православный». «Некоторые люди ходили в церковь и к этому огню. Когда кому что надо, то шли к знахарю, например, когда кто заболеет, подохнет ли животное, тогда он идёт к знахарю, к этому огню. Туда он должен принести жертву. Когда яйцо, когда петуха или курку. Тогда знахарь, или волшебник, помогает этому человеку. Ну а в праздники ходили молиться в церковь, чтобы бог отпустил грехи и дал покаяние.

Когда приносили петуха, то мясо брал себе волшебник, ну а ноги, кишки, всякий сор сжигали на огне, как жертву своим богам». (20. 132)

Следующие два рассказа Софьи Николаевны Рачинской вошли во II том сборника П. В. Шейна «Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края». Письма Софьи Николаевны к Шейну с собранными материалами датированы 1879 годом.

Якулёнок

«Покойный Якулёнок был, по-моему, несомненно, одним из самых лучших представителей земледельческого люда. Высокий ростом, худой, с длинной седой бородой, всегда серьёзный и сосредоточенный. Он никогда не покидал своей деревушки, страстно любил хлебопашество и с презрением относился к тем крестьянам, которые уходили на дальние заработки. Соседи его хотя и боялись, но уважали, ибо он вреда никому никогда не сделал. Не знаю, когда он начал заниматься знахарством и у кого выучился; в моих воспоминаниях он с самого начала является седым как лунь, с упроченной славой хорошего знахаря. Он действительно был очень стар, отца моего он помнил совсем молодым человеком, между ними была 15 лет разница, а отец скончался 71 года. Якулёнок очень любил отца, расположение это он перенёс и на меня. Он сам первый вызвался выучить меня всякой премудрости, говоря: «Хорошим делам и умным словам пропадать и Бог не велел, а я умру – всё пропадёт; так я тебе говорить стану, а за тебя люди Богу молиться станут. А только как я помру, ты за меня обедню отслужи, а то шалить буду, и ты испугаешься».

К тёмным силам, от злого влияния которых охранял людей, он относился со страхом и уважением. Первому заговору от укушения змеи он выучил меня, стоя со мной в соседней роще, где я с ним случайно встретилась во время прогулки: он возвращался от какого-то больного. Весь заговор он говорил таинственным шёпотом, поминутно останавливаясь и пугливо озираясь при малейшем шорохе в траве. Он боялся, чтобы змеиный царь Ур и царица Урица не подслушали его. Через два дня он пришёл ко мне и долго сидел в моём кабинете. Перед тем, как сказать новый заговор, он усердно молился, заставляя и меня молиться. Пока я записывала заговоры, он всё время что-то шептал, потом брал меня за правую руку и заставлял прямо смотреть ему в глаза, окна закрыл, драпировку на окнах спустил, сказал, чтобы я сегодня во всех углах комнаты покропила бы святой водой. «Потому они на тебя всё равно зарится будут и будут тебя пугать, чтобы ты от них в страхе была, а ты не бойся». Вообще, по мнению знахарей, нечистая сила опасней всего в лесу и в таких помещениях, где нет икон, в жилых же комнатах она преимущественно гнездится в углах, на которые знахари и обращают всегда особенное внимание, крестят их и шепчут над ними». (59. Т. II. С. 517—519)

Арина Максимова

«Знахарке Арине Максимовой лет 50; она женщина бойкая и живая. Я давно о ней слыхала, но, не смотря на то, что я неоднократно приглашала её к себе, – идти ко мне никак не хотела, пока не узнала, что у меня был известный в наших деревнях знахарь Якулёнок. Тогда она согласилась и, в свою очередь, просила, чтобы я сказала ей заговор от змей Якулёнка. Этим-то заговором он заслужил себе известность во всех окрестных деревнях. Говоря свой заговор, Арина очень волновалась, вскакивала со стула, крестила углы, молилась сама и меня заставляла молитву читать. После каждого заговора она брала меня за правую руку, держала её молча довольно долго, глядя прямо мне в глаза. Она сказала мне ещё несколько заговоров, но я не успела их записать. Всей премудрости она научилась у своей бабки, которая слыла колдуньей и умела зло накликать. Я уверена, что и Арина это умеет, только сознаться не хочет». (59. Т. II. С. 519 -520)

Позже Софья Николаевна написала П. В. Шейну, как Арина Максимова лечила её от ночниц. «Ночница, – поучала знахарка, – она когда пристанет, от неё покоя нет, становится томно и мляво («млявость» – вялость), не хочется есть и пить, ноги словно не свои, будешь всю ночь лежать, а сна нетути. Входит ночница неслышными шагами в виде одетой в тёмное или белое платье женщины, садится на кровать, дотрагивается до человека, и от этого прикосновения человек лишается сна, слабеет и умирает. А ты летом дрёмы набери, – цвет такой есть, – насуши или свежим – всё равно – тем цветом постель посыпь и на порог немного положи. Ляг, и лёжа заговор скажи, только лёжа глаза закрой и на порог не смотри. Если тебя ночница увидит, она тебе покоя не даст. Заговор такой: «Ноцьница, ноцьница ноцьная! Набяру я трауки-мурауки, какъ иголоцка вострую; станець ена цябя колоць, станець яна цебя зець (жечь) – отцого ты рабу Сохью (Софью) и знобишь и сушишь и покою не даешь ни у ноцуську, ни у зорюшку. Заря зарица, заря вутренняя и заря вечерняя! Возьмиця отъ рабы Сохьи худобицу и дайце добродзицу, сонъ усю ноць и пиценье и едзенье. Заре зарюшке краснець, рабе Сохье здоровець!» (59. Т. II. 537—538)

Владимир Николаевич Добровольский, белорусский и русский этнограф, фольклорист, краевед, лексикограф, опубликовал в 1890—1903 годах фундаментальный четырёхтомный труд «Смоленский этнографический сборник». В первый том учёный включил рассказы о знахарях и их лечебных обрядах, собранные им по деревням и местечкам губернии. Ниже даны записи, сделанные Добровольским в местах проживания этнических белорусов.

Знахарка Доморачиха даёт советы

«Коровы стали у нас падать, как забитые, на самый праздник. Невестка моя сходила к знахарке. «Это вы не обижайтесь на Бога: Бог так не бьёт, а это всё от лукавого, от врага – злой всегда через Бога. А Господь с ним, Господь милостивый! Господь всё вам будет посылать, и вы будете жить, ну, всё будет вам поддержкой от злого, всё будет он давать вам тычок («тычок» – сухой остроконечный прутик, торчащий одиноко, «тычок давать» – ставить препятствие, в данном случае от злых сил)». И сказала она нам: «Ставьте хлев на юге!..» Да, вот ещё, что мы не сделали: «Под четыре водоворота впустите живого серебра (ртути): никакой враг вам ничего не сделает, и будете хорошо жить со своим мужем… Будете иметь кусок хлеба. Я знаю, твой муж человек смирный, он привыдец («привыдец» – приёмный сын или зять, вошедший в чужую семью), не здесь он рождён, а с юности переведён в этот дом»… И правду сказала Доморачиха: он привыдец.

Я сама была у неё. Этакая косточка у неё чудесная: водицу льёт через (неё) и в воду смотрит. И сказала она моему Павлюку: «Ты не выдержишь; нисколько не поможет, не поможет тебе полевой чеснок». (Полевой чеснок томили в печке и давали как лекарство от внутренних болезней). Вот дивилась я ей. Дворочек был у неё небольшенький, а полный двор лошадей, и дворовые люди, и всем она отгадывает. «Знаю я, – говорила она мне, – и про то, что где украдено, и кто украл, только сказать не могу, а то меня сожгут». Ворожит она, а муж её облокотился, смотрит и дивится, и ухмылка у него такая довольная. Она ему говорит: «Как слепая была, так я тебе не нужна была. Помнишь, как говорил ты: «Волоките слепую по дурах!» «Э-да, Степановна! Мало ли что было!» – отвечает ей муж. А она мне говорит: «Мне, Антоновна, аж обидно!» А купцы то и дело подходят к ней: «Степановна, Степановна! Что нам сделать?» Подошла к ней дочка: «Мамочка, посмотри на них. (Это на меня с Павлюком моим) Это ж издалека к нам заехали!» «Да, надо посмотреть, а то им нужно ехать домой далеко». «Что, выздоровел твой Павлюк?» – спросил я у рассказчицы. «И года не пробыл. Всё хирел, хирел и схирел. Доморачиха верно говорила, что он надорвался». (11. С. 76—77)

Знахарь уничтожает поддел («поддел» – переведённые чарами на человека чужая болезнь, проблемы и беды)

«Болела у меня рука и нога накрест: правая рука и левая нога. Болела так, что терпеть невозможно: кричала и рубаху на себе драла. Привели ко мне Лавринёнка меня отхаживать.

– Ох, подшутил кто-то над тобой, Марковна, славно подшутил!

Поставил он жбан воды передо мной:

– Смотри в этот жбан. Этот жбан лечение. Что там увидишь, это тот, кто тебя подделал. А иначе режь руку. Боишься ли ты греха?

– Боюсь, Васильевич, не хочу брать грех на свою душу.

– Смотри: сюда придет та баба; – не давай же ей ничего.

Приходит соседка, приносит мне рыбки солёной:

– Вот тебе: у тебя двое деток. Ты подкрепишься, тебе будет хорошо.

А Лавринёнок ей:

– Дай-ка ты лучше мне этой рыбки.

Сразу он её взял и под печь бросил. Соседка промолчала, ничего не ответила: видно, хотела ещё подбодрить. Сейчас же вышла за дверь.

Как выпила я Лавринёнковой воды, стала у меня рвота. Думала, что жива не буду. Но потом полегчало, и стала я помаленьку выздоравливать». (11. Т. I C. 85—86)

ОТЛИЧИЕ ЗНАХАРЕЙ ОТ ВЕДЬМАКОВ И ЧАРОВНИКОВ (КОЛДУНОВ)

Ещё в 1847 году один из первых белорусских этнографов граф Е. П. Тышкевич (1814—1873) писал: «Знания времени, придающего силу словам, или способность помогать или вредить здоровью людей и домашних животных, сопровождаемое тайным шептанием, будто бы с обращением к помощи нечистых духов, называется у простого народа чародейством. Последователи этой науки, ежели умеют причинять зло и добро, называются чародеями и чародейками; если они только лечат, или устраняют волшебства, то называются знахарями». (59. Т. III. 482) Постепенно этнографы и фольклористы значительно расширили список различий между этими двумя категориями людей, владеющих тайными знаниями и силой. Они пришли к выводу, что знахари в основном пользуются силами природы, Бога, Богородицы и святых, а чародеям/чародейкам и ведьмакам/ведьмам помогает нечистая сила. Если главная задача знахарей состояла в исцелении духа, души, психики и тела окружающих людей, то целью ведьмаков, ведьм, чаровников, чаровниц было наведение чарующего морока, омрачающего ум, извращающего чувства и ощущения, наполняющего страхом сердце и застилающего тёмной пеленой глаза; превращающего здорового, довольного жизнью человека в жалкое подобие самого себя. Становились ведьмаками и чаровниками путём заключения договора с нечистой силой в первую очередь ради получения большого богатства, власти над людьми и почёта. И лишь немногие шли на сделку с бесами, дабы овладеть закрытыми для прочих людей тайными знаниями о природе человека, окружающем мире и Вселенной.

«Верными служителями бесов, исполнителями их воли и непоколебимыми врагами людей совершенно справедливо признаются ведьмаки и ведьмы… У них мутный свирепый взгляд изподлобья, то упорный, сосредоточенный, то блуждающий, как у нечистиков… Ведьмаки и ведьмы имеют неудержимое притяжение к водке и табаку, … спят и едят в розничную с людьми пору; безучастно относятся к соседним радостям и горю, не делятся своими; перестают молиться Богу, ходить в церковь, совершать христианские требы; избегают общественных сборищ и даже уединяются от собственной семьи… Вредя обыкновенным людям всеми доступными средствами с розных сторон, ведьмы и ведьмаки имеют силу превращать их в разные предметы. Так иной внезапно и неожиданно для себя очутится медведем, волком, ястребом, другой – вороною, свиньёю, кошкою, мышью и прочим. По этим превращениям можно предугадать, какого пола был превращённый и кто – ведьма или ведьмак сделали превращение, потому что первый не может превратить женщины, а мужчины превращаются редко в предметы женского рода. Приданный ведьмой или ведьмаком вид сохраняется недолго – одну ночь, редко – целые сутки. Но и этого краткого срока достаточно, чтобы оставить на человеке неизгладимый след: многие усвояют не только привычки, ни и голос того животного, в которое были превращены». (34. С. 93—94) Так писал о ведьмах и ведьмаках Николай Яковлевич Никифоровский (1845—1910), белорусский этнограф и фольклорист, автор 20 опубликованных исследований по истории, этнографии и фольклору Витебской губернии. Одно из исследований, «Нечистики. Собрание простонародных в Витебской Беларуси преданий про нечистую силу», полностью посвящено суевериям, былям, преданиям, «правдивым» рассказам жителей Витебщины о нечистой силе и её помощниках в человеческом облике.

В отличие от руководящих ими бесов, вредивших исключительно человеческой душе, ведьмы и ведьмаки влияли на материальном уровне, принося по собственному усмотрению вред или пользу здоровью и благополучию окружающих. Они могли как насылать на людей болезни, так и лечить их; как наносить ущерб и порчу хозяйству, так и предупреждать и исправлять нанесённый ущерб. Ведьмаки и ведьмы делились на разряды старших и младших, в зависимости от статуса приставленных к ним бесов. «Белорус это неравенство характеризует словами: «Это не великий ведьмар, если умеет только сделать, а отделать не умеет; вот тот ведьмар, когда сам сделает, сам и отделает», – писал П. П. Демидович в статье «Из области верований и сказаний белорусов». (10. №2—3 С. 109)