Текст книги "Учитель стал директором (сборник)"

Глава 22. Ситникова освобождают от должности

Спустя три дня Климкова организовала в школе открытый внеплановый, не совсем законный, педсовет по результатам работы минувшего учебного года. Были приглашены председатель сельского Совета Булавина, парторг колхозной партийной организации Воронов и председатель колхоза Лукинов, который не присутствовал, так как отъехал в областной центр по неотложным делам. Владимир Леонидович расположился в углу за столом. Стол боком примыкал к подоконнику. С другой стороны стола сидел парторг, спиной к окну. Директор видел его лицо в профиль.

Заведующая РОНО стояла в другом углу за столом и жёстко читала разгромную справку о плохой постановке учебно-воспитательной работы в Оглоблинской восьмилетней школе и неудовлетворительной подготовке к предстоящему учебному году. Учителя восседали, словно зрители, на новых полумягких стульях вдоль стен. Белопёров пытался сдерживать свою радость по поводу происходящего. Директор вглядывался в лицо парторга и удивлялся его умению не выражать эмоции. И всё же Владимир Леонидович надеялся, что партийный руководитель, досконально знавший его работу в качестве руководителя школы, скажет хоть одно слово в его защиту. Закончив свой доклад, Климкова грубо спросила:

– Ситников! Что ты скажешь в своё оправдание?

Владимир Леонидович спокойно ответил:

– Лично вам мне нечего говорить. Я надеюсь, что вы мне, как полагается, дадите заверенную печатью справку, в которой укажете решение собрания, в соответствии с вашим докладом.

Лицо Климковой дёрнулось, словно от электрического тока. В учительской наступила тишина. Никто ничего не произнёс. Промолчали парторг и председатель сельского Совета. Все разом шумно встали и поспешили уйти. Ни справку, ни заключения по результатам внеочередного педсовета Ситников так и не получил.

Его пригласили в РОНО к одиннадцати часам. В кабинете заведующей все места за длинным столом с двух сторон были заняты мужчинами и женщинами, которых Владимир Леонидович не знал. Ему указали на стул возле стены. Он видел спины членов непонятной комиссии. Заведующая, сверкая золотыми зубами, стоя, размахивала руками и требовала, чтобы все высказались по поводу неудовлетворительной работы директора Оглоблинской школы. Все молчали. Тогда Климкова обратилась к Ситникову:

– Владимир Леонидович, чтобы не терять время зря, может, вы сами напишете заявление о вашем освобождении от должности директора по собственному желанию?

– С удовольствием, хоть сейчас.

– Садитесь на моё место и пишите, – обрадовалась Климкова.

– Я напишу, но вы по моему заявлению немедленно издадите приказ и выписку мне дадите на руки.

Он присел на её место и быстро написал заявление. Присутствующие за столом неловко смотрели вниз или в сторону. Софья Борисовна подписала заявление и отнесла секретарю, а его вежливо и дружелюбно попросила «немножко» подождать в приёмной. Владимир Леонидович, сидя напротив секретаря, наблюдал, как молодая секретарь аккуратно заполняла книгу приказов, затем на печатной машинке отпечатала копию приказа и отнесла всё на подпись заведующей. Через минуту вышла сама Софья Борисовна, держа копию приказа в руках и его трудовую книжку. Ситников из вежливости встал. Климкова протянула ему документы и высказалась:

– Вы уволены с должности директора и оставлены рядовым учителем в той же школе. Вы, конечно, неплохо поработали, но ещё больше причинили вреда. Белопёров – один из лучших учителей в районе. А вы публично его облили грязью, уронили авторитет. Тем самым поставили и меня в неловкое положение. Вы затеяли суд с Гребешковой. Вы рассказали в своей заметке о пьянстве в колхозе и невольно задели воспитательную работу парторга и председателя. У нас поголовное пьянство – все это знают, но никто об этом не пишет и не говорит на официальном уровне, а вы нашлись такой умник, принципиальный человек, что возмущаетесь пьянством. Короче, людей надо уважать, несмотря на их недостатки, и по отношению к Гребешковой и Белопёрову надо было поступить как-то по-другому, но только не так, как вы. В вашем присутствии погиб ученик, чего раньше не случалось. Гибель Толи Квасова – результат отсутствия воспитательной работы в школе. В общем, вы не умеете работать с людьми. Советую вам впредь не соглашаться на руководящую должность. Запомните, писать критические статьи в газетах – значит вредить самому себе, – и заведующая злорадно улыбнулась, резко повернулась и ушла в свой кабинет.

На следующий день Климкова приехала в Оглоблино, долго уговаривала и всё же уговорила завуча временно поработать исполняющей обязанности директора и принять все дела у Ситникова. За полтора часа он сдал все школьные документы и имущество. Сделав это, Владимир Леонидович облегчённо вздохнул. Теперь он займётся любимыми делами – преподаванием математики, а в свободное время – фотографией.

Ситников подыскал место учителя математики в большой общеобразовательной школе в соседнем районе. В конце августа он расплатился с колхозом за корову и продал её вместе с телёнком. Удачно распродал подросших поросят, получил достаточно средств на переезд, нанял грузовую машину, погрузил вещи и готов был к отъезду. Подошли попрощаться завуч Валентина Михайловна, учительница начальных классов Юлия Фёдоровна Пирогова, учитель физкультуры Геннадий Харитонович, старик Павел Егорович Александров, в далёком прошлом председатель колхоза, и несколько колхозников. Завуч с искренним сожалением любезно сказала:

– Жаль, что вы нас покидаете – с вами легко работалось. Парторгу и председателю колхоза нисколько не жаль приезжего директора: одного директора уберут, другого привезут. Лукинов и Воронов считают, что это забота райисполкома. Ну, Бог с ними. А вы, пожалуйста, не сожалейте, что уезжаете: здесь не собираются строить среднюю школу и восьмилетнюю аннулируют. Так что всё равно пришлось бы вам перебираться на новое место. Я беру на себя смелость от имени всех жителей поблагодарить вас за то, что вы у нас поработали. Спасибо вам, счастья, здоровья вам и вашей семье, всего вам самого хорошего.

Павел Егорович протянул свою широкую ладонь, задержал руку Ситникова и старчески, хрипло произнёс:

– Я как коммунист старой закалки уважаю вас, хотя вы и не являетесь членом партии, за то, что вы пытались смело честно работать – это не каждому свойственно. Не бойтесь ничего! Честность – самая лучшая защита от негодяев. Вы всё удивлялись, почему такое странное школьное здание. В тридцатых годах школа размещалась в здании церковно-приходской школе и ещё в трёх домах на разных улицах. Учеников было много. Были параллельные классы. Учителя, проведя уроки в одном здании, сломя голову, бежали в другое, на другую улицу, чтобы провести пару занятий по своему предмету. А затем – в третье строение. Причём в любую погоду: в мороз, в грязь, в дождь. Поэтому здание для школы, сколоченное из подручного материала, в своё время было воспринято как нечто прекрасное. Сейчас другая пора, благоприятная политическая и экономическая обстановка в стране, широкие возможности для мирного строительства. Следует вдумчиво, честно, без политической болтовни оценить ситуацию, принять конкретное решение и его выполнить. Ну, желаю вам долго работать на радость и пользу детям. Здоровья и успехов вам и вашей семье! Да, предпоследний старенький домик на правой стороне улицы – мой; пожалуйста, хоть мельком взгляните на него. До свидания! – и старик разжал свою руку.

Все шумно простились с бывшим директором и с его семейством. Жена и дети залезли в кабину грузовика, он – в кузов, присел на скамейку возле кабины. Когда машина, выехав из села, поднялась на вершину склона, Ситников постучал по кабине. Автомобиль остановился. Водитель понял душевное состояние отъезжавшего человека, вышел из кабины и посмотрел на него. Учитель математики встал и, прищурив глаза, долго смотрел вниз на село, полосой протянувшееся по низине рядом с ручьём, который угадывался по кустарникам. Бывший директор узнавал каждое здание, видел, что провожавшие его люди продолжали стоять там, где они только что расстались с ним. Сердце педагога переполнилось грустью, и он, к своему удивлению, вспоминал только хорошее, вспоминал ребятишек, с которыми по этой дороге пешком добирался на осенний кросс, вспоминал по-доброму всех, мысленно пожелал жителям села благополучия. Он устало вздохнул, присел на скамейку и сделал рукой знак водителю. Тот ловко залез в кабину, хлопнул дверцей, отжал тормоза, поддал газу, и машина поехала.

Рассказы

Дедка-Папка-Мамка

Двадцать пятого августа шестидесятилетний бобыль Дмитрий Павлович Чуриков в своей домашней мастерской сдал заказчику двери и оконные рамы, получил деньги, торопливо прошвырнулся в магазин, закупил полную сумку провизии, две бутылки водки, полтора литра пива, вернулся и заперся в своей маленькой избушке. Вечерело. Петрович выпил стакан водки, закусил и уставился на груду нераспакованных продуктов, лежащих на немытом столе. Тоска сжимала его сердце. Он понимал, что не видать ему больше светлых дней. Казалось, что закопченные стены шевелятся и хотят придавить его. Гулко раздавалось щёлканье электронных часов на стене.

Бобыль налил второй раз полный стакан водки, но, морщась, усилием воли приказал себе: «Ни капли!» Он ещё понимал, что если выпьет второй стакан, то не сумеет сдержаться и, как в прошлый раз, будет пьянствовать, пока не изведёт все деньги и не очутится в больнице. Старик Чуриков включил телевизор. Этот канал вызывал у него отвращение. Он перебрал все программы – всё скучное, нудное, скверное. Выключил телевизор и вышел на крыльцо.

Через село пролегало магистральное оживлённое шоссе. Чуриков в сумерках сидел на крыльце и наблюдал мелькание темных силуэтов автомобилей, гонящих перед собой яркие конусы освещения. Он знал, что ни одна машина не остановится возле его дома; никому он, старик, не нужен. Чёрная хандра обрушилась на него. Бобылю стало прохладно, неуютно. Он вернулся в избу, выпил полстакана водки, поставил стакан с остатками алкоголя на стол и, не раздеваясь, завалился на кровать, лишь бы скорее забыться, провалиться в небытие.

Проснулся Дмитрий от частого стука в окно. Темно. Проносящиеся по шоссе автомобили на миг освещали избу. Бесцеремонные, настойчивые удары по раме окна насторожили хозяина. Старик, не включая потолочного освещения, нащупал настольную лампу, нажал кнопку выключателя. Чуриков успел заметить в потоке света через запыленное стекло женское лицо, обрамленное тёмной косынкой: бледный лоб, словно полоска бумаги, и тяжёлую, острую скорбь в блестящих от слёз глазах. Женская особа, испугалась света и исчезла. «Девка», – удивился бобыль и выбежал на крыльцо. Промчавшийся с грохотом мимо грузовик на секунду осветил на крыльце свёрток из белой ткани. «Ах, негодница, подсунула мне свою милую крошку!» – воскликнул Чуриков и уныло пробормотал: «Что ж, надо принимать ночного гостя». Дмитрий бережно поднял белый сверток и почувствовал ладонями через пеленки тёплое тело ребенка. Старик занёс крохотку в избу, положил на кровать и взглянул на часы: «Мама родная! Всего час ночи! А сельсовет открывается в восемь утра! Придётся держать у себя подкидыша целых семь часов. Я с ума сойду!» – рассудил хозяин, подсел к столу, по привычке поднёс стакан с остатками водки к губам. Однако, словно его кольнули иголкой, он дёрнулся и сам себе приказал: «Ни капли! У меня появился малыш!» – и поставил стакан обратно на стол. Старик сидел у стола и при свете настольной лампы глядел на белый свёрток, лежащий на кровати. В половине третьего ребёнок заплакал, заёрзал. Хозяин подскочил, начал аккуратно разворачивать наружную плёнку. Под ней оказались в целлофановом мешочке две запасные пелёнки и прозрачная пластиковая бутылочка с соской и молоком. Чуриков окончательно раздел дитя, оглядел и радостно воскликнул: «Парень! Собутыльник!». Старик заменил мокрую пелёнку, кое-как запеленал мальчика. Ребёнок продолжал плакать. «Понятно, – разговаривал сам с собой хозяин. – Молодой человек хочет прислониться к бутылочке»». Петрович подогрел бутылочку с молоком и через соску напоил крошку. Мальчик не утихал. Бобыль присел на кровать, уложил подкидыша на свои колени и, придерживая его головку начал убаюкивать. Мальчик вскоре уснул, а Чуриков продолжал сидеть неподвижно на кровати, боясь пошевелиться.

Мысли замелькали в его голове; картины прошлого всплыли в его памяти. Он не вырастил ни одного ребёнка, так как жена выгнала его, когда сынишке было всего три месяца. Значит, она вот так, как он сейчас, держала днями и ночами младенца, а он, Дмитрий, зашибал деньгу и пропивал их с девками. Старику сделалось стыдно и жутко. Сейчас ему 60 лет, а ушёл из семьи он в 24 года. Следовательно, его сыну, которого он с тех пор ни разу не видел, получается 36 лет. Каков он, его сын? Наверное, серьёзный, солидный. «Эх, сейчас бы поговорить с родным сыном по душам!» Петрович второй раз не женился, промотал свою жизнь безалаберно, даже нечего хорошего вспомнить. В реальность его вернул малыш, который заворочался на его коленях. Бобыль перепеленал ребёнка, напоил молоком, взял на руки, прижал легонько к груди. Подкидыш нежно посапывал. Старик сам задремал и очнулся, когда в избе посветлело. Он представил себе, как сдаст подкидыша в сельский Совет и сам вернётся в свою безжизненную избу, будет мучиться от одиночества и безуспешно бороться с тоской. И Дмитрий Петрович решил, что никому не отдаст мальчика, станет сам его растить. Однако ребёнку требуется молоко, и Чуриков с мальчиком на руках подошёл к соседнему дому. Тридцатичетырёхлетний Владимир Федорович, завидев соседа, шутливо спросил:

– Что, Петрович, самогончика?

– Срочно молоко, – озабоченно сообщил старик.

– Что-о-о? Молоко-о-о! Ха-ха-ха! Это кому же? Наверное, котёнку, которого вы держите?

– Это не котёнок – это человечек! – гордо произнёс Чуриков.

– Ты что, старина, умом ослабел? Кого ты считаешь человеком? Вот я сейчас погляжу, что ты держишь.

Мужчина подскочил к Дмитрию Петровичу, грубо развернул пелёнки там, где предполагалась головка ребёнка, увидел розовое личико с закрытыми глазками…и окаменел, хотел что-то сказать, но, махнув рукой, неловко повернулся и убежал к жене. Вышла Раиса Степановна, моложавая, опрятная, спросила:

– Чей?

– Ночью положили на моё крыльцо, – объяснил Чуриков.

– Сдай его немедленно в сельсовет, – приказным тоном посоветовала соседка.

– Не отдам! – испуганно вскрикнул Дмитрий Петрович, прижал мальчика крепче к груди. – Хоть убейте меня, не отдам!

Раиса Степановна пристально вгляделась в глаза старика, поняла, что он совершенно трезвый и его решение «не отдам» серьёзно и выстрадано. Она улыбнулась ему как сообщнику и ласково распорядилась:

– Зайдём ко мне. Я тебя поучу материнским делам.

Хозяйка и бобыль вошли в переднюю комнату. Женщина положила подкидыша на диван, распеленала, подняла, оглядела со всех сторон. В этот момент из второй комнаты появилась в розовых трусиках взлохмаченная четырёхлетняя умница Наташенька, зевнула, залюбовалась крохотным мальчиком, спросила:

– Дедушка Дима, где ты взял ребёночка?

– Родил ночью, вот где, – раздражённо ответил старик.

– Ой, как замечательно! – обрадовалась Наташенька и, загибая пальчики, перечислила: – Вы теперь и дедушка, и папа, и мама.

Эти слова четырёхлетней умницы постепенно разнеслись по селу, и у Чурикова появилось прозвище Дедка-Папка-Мамка.

Раиса Степановна, не теряя времени, нагрела воды и показала приёмному отцу, как купать и вытирать грудничка. Затем она завернула в свои белоснежные простынки малыша и стала поить его молоком. Владимир Фёдорович, сосед, убедил Чурикова побриться, по пояс вымыться, надеть чистую светлую рубашку, которую он ему подарил. И Чуриков с ребёночком отправился в сельский Совет.

Глава сельской администрации молодой, подвижный Василий Алексеевич у себя в кабинете, увидев вошедшего бобыля Чурикова, совершенно трезвого, побритого, в светлой рубашке и, видимо, с ребёнком на руках, озадачился: «Что это за ребус?». Старик собрался с духом и напористо басом потребовал:

– У меня объявился сын. Записывай: 26 августа нынешнего года родился Павел Дмитриевич Чуриков. Его отец я, Дмитрий Петрович, а матери нет – поставьте прочерк.

Василий Алексеевич по телефону вызвал участкового. Через несколько минут прибыл капитан милиции Михаил Юрьевич, человек в годах, и неторопливо, обстоятельно допросил и записал показания старика о появлении ребёнка. Бобыль с отчаянной решимостью заявил, что не отдаст мальчика и сам его воспитает. Участковый переглянулся с Василием Алексеевичем и официальным тоном сказал:

– Мы дадим вам, Дмитрий Петрович, испытательный срок, ну, скажем, месяц. Если вы не будете пьянствовать, будете вести здоровый образ жизни, обеспечите правильный уход за ребёнком, мы поможем вам усыновить его в установленном законом порядке. Вас будут регулярно, несколько лет навещать врач или медсестра. Малейшая их жалоба на то, что Павлику плохо, – его мы немедленно отправим в детский дом.

И пришлось Дмитрию Петровичу на склоне лет выхаживать малыша. Ему помогала Раиса Степановна. Старик хоть и уставал, но почувствовал себя бодрее и сам удивлялся появившейся у него энергии. Он нанял молодую супружескую пару, и та сделала хороший ремонт в его избе. И его жизнь озарилась светом и наполнилась счастьем.

Павлику исполнилось два годика и восемь месяцев. Был тёплый майский день. Чуриков пропалывал грядки с овощной рассадой. Маленький сынишка с трудом и упорством поднимал тяпку и пытался срубить сорняк. Его неуклюжие, милые движения доставляли радость приёмному отцу. И видит Дмитрий: из непрерывного потока машин по шоссе вынырнул дорогой чёрный автомобиль, сбавил скорость и остановился у его усадьбы. Вышли из него молодые мужчина и женщина, принялись разглядывать фасад дома, ворота, колодец, который Чуриков, будучи столяром, оформил красивой резьбой по дереву. Старик и малыш вышли к ним. Молодая женщина наигранно воскликнула:

– Какой замечательный колодец! Можно из него попить воды?

– Пожалуйста – ответил хозяин, достал с помощью ворота ведро воды, почерпнул из него эмалированной кружкой и подал женщине.

Та, обхватив кружку двумя ладонями, начала маленькими глоточками пить студёную воду. Она заслонила кружкой часть лица и украдкой поглядывала на Павлика. Чуриков узнал белый лоб и блестящие влажные глаза женщины, которая в августовскую ночь стучалась в окно его дома и, видимо, оставила на крыльце своего ребёнка. Дмитрий Петрович испуганно вздрогнул: вдруг женщина потребует вернуть ей мальчика! Чуриков не представлял теперь своей жизни без Павлика. Однако незнакомка через силу пила холодную колодезную воду, посматривала на мальчика, и слёзы из её глаз капали в кружку. Её молодой спутник любовался красотой колодца и восхищённо произнёс:

– Вы, дедушка, замечательный мастер. Нигде я не видел такого сказочного красивого колодца.

Павлик насупился и сердито возразил:

– Он не дедушка. Он мой папа.

Мужчина добродушно рассмеялся, наклонился, очень осторожно пожал малышу ручонку и важно заявил:

– У твоего папы – золотые руки.

Женщина поставила кружку на сруб колодца, достала из кармана кофточки носовой платок и вытерла своё лицо, красное то ли от выпитой холодной воды, то ли от горячих слёз. Незнакомка срывающимся голосом попросила:

– Отец, вы мне позволите подарить сыночку пару детских книжечек?

– Ни в коем случае, – разволновался Чуриков. – Мы живём на загруженной трассе. Большинство людей, проезжающих по ней, порядочные. Однако, не дай бог, могут объявиться и преступники, которые заманят мальчика в машину и увезут навсегда. Поэтому я категорически запрещаю Павлику брать что-либо от чужих людей и разговаривать с ними.

– Отец, – незнакомка жалобно умоляла хозяина. – Возьмите хоть вы, перед сном почитаете…

Она шмыгнула к машине, резко отворила дверцу багажника, схватила две тоненькие книжечки с яркими цветными обложками и положила на сруб колодца.

Молодой человек недоумённо глянул на свою спутницу, напомнил, что надо спешить. Они распрощались со стариком и мальчиком, сели в машину и уехали.

Петрович, присев на крыльцо, читал сынишке книжку. Ребёнок слушал внимательно. Его взгляд, устремленный вдаль, выражал очарование. Отец догадался, что художественное слово порождало в воображении мальчика прекрасные образы. В этот же день Чуриков сводил своего сына в сельскую библиотеку. Павлик с восхищением рассматривал детские книжки и отобрал те, в которых ему понравились картинки. На следующий год он с сыном побывал в городе. Они посетили цирк, а потом зашли в книжный магазин и купили несколько книжек. Павлик радовался покупкам. Чуриков всегда, когда возникала необходимость приехать в город, брал с собой сына, и они возвращались домой с новыми книгами.

Прошли годы, Павлику исполнилось шесть лет и десять месяцев. Стоял жаркий июнь. Чуриков после обеда выпиливал лобзиками узоры в тоненьких дощечках в своей домашней мастерской – с любовью готовил детали для настенной полки. Они услышали сигнал автомобиля и вышли на улицу. На обочине стояла изящная белая машина. В ней единственный человек – женщина, когда-то пившая воду из их колодца. Она выбралась из машины и попросила воды. Старик выполнил её просьбу. Женщина, обхватив ладонями кружку, маленькими глоточками пила холодную воду и украдкой поглядывала на мальчика. Хозяину было неприятно её присутствие. Незнакомка напилась, вытерла носовым платком своё лицо и спросила:

– Как тебя зовут, мальчик?

– Павлуша, – ответил он.

– Красивое у тебя имя. Что вы сегодня делали с папой?

– Я в этом году пойду в школу. Мы с папой делаем для учебников полку, для неё выпиливаем узоры в дощечках. Для таких книг у нас большой шкаф.

– Павлуша, пожалуйста, принеси хоть одну дощечку с узорами посмотреть. Это так любопытно, – попросила женщина.

Мальчик убежал в мастерскую.

Женщина из багажника машины достала битком набитую спортивную детскую сумку, ловко спрятала её в кустах сирени, торопливо обратилась к старику:

– Сама сумка и её содержимое для первоклассника – для нашего сыночка, (слова «для нашего сыночка» она произнесла весьма значительно). – Ради Бога, подарите всё Павлику и скажите мальчику, что это вы, лично, купили для него.

И она, роняя слезу, влезла в машину, нервно тронула её с места и через пару секунд вписалась в поток автомобилей.

Павлик выбежал с дощечкой. Папа, смущаясь, объяснил, что женщина спешила по делам, поэтому уехала.

Отец с сыном вернулись в мастерскую и продолжили делать полку для учебников.

В четыре пришли два восьмилетних мальчика и позвали Павлика играть в футбол на лужайке, за огородами.

– Иди, развлекись, – посоветовал папа. – К шести я приготовлю ужин и тебя позову.

Сын убежал с друзьями.

Без пяти минут шесть Дмитрий Петрович заканчивал на газовой плите варить гречневую кашу и жарить рыбу. Вдруг в сенях послышался торопливый топот мальчика, дверь в комнату распахнулась, вбежал потный, сердитый Павлик, нервно жестикулируя, глотая слёзы, закричал:

– Зачем обманывал меня?! Ты мне не отец! Я подкидыш! Надо мной смеялись. У тебя прозвище Дедка-Папка-Мамка. Нет у меня родных. Я не хочу жить! Я уйду и никогда, никогда не вернусь!

Сынишка резко повернулся и выскочил за дверь. Чуриков, не помня себя, машинально схватил с вешалки пиджак, выбежал на крыльцо. Старик увидел промелькнувшего Павлика, в синей футболке, на тропинке между палисадниками. Мальчик перебежал через лужок, овраг, перелесок; торопливо прошёл краем клеверного поля и всё двигался, и двигался. Метрах в восьми за ним изо всех старческих сил поспевал Дмитрий Петрович. Солнце склонялось к волнистой линии горизонта. Наконец, на пологом берегу большого пруда, Павлик присел. Рядом с ним устало плюхнулся на землю отец. Сынишка невольно залюбовался переливами оттенков тонкой алой зари, которые отражала водная гладь, и забыл о своём горе. Чуриков задумчиво произнёс:

– Павлик, запомни то место на горизонте, за которым скроется солнце. Утром оно взойдет с противоположной стороны небосклона.

– Ты… ты… ты… – мальчик озадачился, как назвать приёмного отца, и с отчаяньем выкрикнул: – Ты, Дедка-Мамка-Папка, опять обманываешь меня! Солнце куда упадёт, оттуда утром и выползет. Я, когда играю в прятки, куда прячусь, оттуда и выскакиваю.

– Сыночек, – огорчённо объяснял Петрович, – солнце не играет в прятки. Земля вращается, поэтому закат и восход светила в разных сторонах неба. А сейчас понаблюдаем угасание дня.

Отец и сын сидели рядом, смотрели вдаль. За прудом, за полями, за дальним лесом солнце коснулось тёмной извилистой линии горизонта. Заря захватывала всё большую часть неба. С дальнего берега пруда, из камышей, поднялись две белые цапли и, тяжело взмахивая крыльями, полетели в сторону леса. Зрелище было великолепное. Красный диск светила опустился за горизонт и исчез, посылая из-за укрытия веером розовые лучи. Зелёная трава потемнела. Становилось прохладно. Папа сказал:

– Летняя ночь коротка. Чтобы не проспать восход солнца, надо немедленно ложиться спать.

Старик устроился на пологом берегу, посадил сына на колени, укрыв пиджаком, обхватил руками. Мальчик от усталости и душевного потрясения, уткнувшись личиком в грудь отца, быстро уснул.

На противоположном берегу пруда вспыхнул костёр, послышался смех парней и девушек.

Чуриков, прижимая к себе спящего сына, тревожно думал: «Павлику исполнилось 7 лет, а мне – 67. Дожить бы до восьмидесяти, тогда сыну будет 20. Я преодолел свои пороки: пьянство, курение, безалаберный образ жизни; соблюдаю режим дня. Но этого мало: здоровье само по себе к человеку не приходит, его надо делать. Пожалуй, по утрам стану делать зарядку». Ещё о многом думал старик.

Рассеивая ночную темноту, солнце чуть-чуть выглянуло из-за дальних холмов. Дмитрий Петрович осторожно разбудил сына. Павлик встал, сбросил с себя пиджак, поёжился от утренней прохлады, увидел над горизонтом тоненькую красную дугу солнца и обрадовался. Громко в утренней тишине прозвучал его звонкий возглас:

– Чудеса! Солнце вчера на ночь спряталось вон там, а выглянуло совсем в другом месте!

Рассвело. Отец и сын отправились домой. Путь им предстоял и далёкий, и долгий. Они шагали то по тропинке в мокрой от росы траве, то по наезженной дороге. Навстречу им из лесочка выскочил милицейский автомобиль и остановился. Из него вышел участковый, озабоченно их осмотрел и предложил сесть в машину, чтобы ехать домой. Они охотно влезли в машину. Капитан уверенно вёл машину по ухабистой дороге и рассказал, что в минувший вечер Раиса Степановна, их соседка, увидела дым, вырывающийся из окна Чуриковых дома. Она забежала к ним во двор, звала, кричала – никто не отозвался. Соседка вошла в избу, пригляделась: что-то дымится в кастрюльке и на сковородке, находящихся на горящей газовой плите. Раиса Степановна выключила газ, вернулась к себе домой и послала мужа за мной, за участковым. Я прибыл в усадьбу Дмитрия Петровича, обследовал и встревожился внезапным исчезновением Чуриковых. Но, поскольку стемнело, вынужден был дождаться рассвета, чтобы начать поиски старика и мальчика. Люди ищут вас по всем направлениям. «Вот мы и встретились», – с улыбкой сказал капитан.

Чуриков поблагодарил участкового и уснул.

Следующим утром Петрович и Павлик выбежали на лужайку делать зарядку. И с тех пор они начинали день с гимнастики и с водных процедур.

Неподалёку от них проживали пожилые супруги. Старушка избежала тяжёлой операции благодаря лечению травами. Чуриковы с ними собирали по лугам и опушкам леса растения. Затем сушили их. Павлику нравился душистый час с травами.

1 сентября перед длинным одноэтажным зданием школы на торжественной линейке, посвящённой началу учебного года, Павлик, одетый во всё новое, стоял в ряду первоклассников. Он был счастлив и смущён взглядами людей, пришедших посмотреть на нарядных детей. Дмитрий Петрович находился в толпе родителей учеников и думал, как стремительно проносится жизнь. Грудничковый период Павлика, казавшийся ему, старику, мучительно-бесконечным, промелькнул и остался в прошлом. Вчера сынишка большую часть игрушек отнёс за ненадобностью в сарай. Детские книжонки упаковал и спрятал на чердаке. Сегодня утром мальчик был очень серьёзен, сделал зарядку, вымылся по пояс прохладной водой, помог приготовить завтрак и навести дома порядок, покушал, самостоятельно оделся, и они отправились в школу.

Вот и замелькали школьные годы Павлика. Учился он хорошо благодаря способностям и трудолюбию. Петрович посещал все родительские собрания. Его приёмного сына постоянно хвалили и ставили в пример другим детям. Чурикова часто спрашивали: как он один, без жены, сумел воспитать самостоятельного и серьёзного мальчика? Старик загадочно улыбался и гордо отвечал: «Любить детей надо с умом».

Павлику исполнилось 15 лет, его приёмному отцу – 75. Дмитрий заметил, что сын-подросток стал к нему относиться грубо. Возьмётся Чуриков за пустые вёдра, чтобы принести воду, – Павлик кричит: «Дедка-Папка-Мамка, оставь вёдра, я сам принесу воду!». Или едва отец подойдёт к топору, а сын уже требует: «Папа! Не тронь топор, я сам дрова поколю!».

Однажды, когда Павлик был в школе, Дмитрий Петрович колол дрова и размышлял о жизни. Неожиданно появился сын и зашумел:

– Папа! Ты с ума сошёл?! Немедленно отдыхай!

Чуриков впервые разозлился:

– Ты чего на меня повышаешь голос? Как ты смеешь!

Павлик склонил голову и тихо, умоляюще произнес:

– Папочка, пока ты со мной – я не сирота. Пожалуйста, я тебя очень прошу, береги себя и живи долго-долго.

От этих слов сына, у старика кожа на затылке потянулась. Отец догадался: «Вот оно что: Павлик боится, что я скоро умру!» Чуриков усилием воли улыбнулся и, размахивая правой рукой с оттопыренным указательным пальцем, полушутя ответил:

– Не беспокойся: я постараюсь жить до ста лет, – и засмеялся.

Подросток не привык к нежным обращениям, сам никогда не проявлял своих чувств. Но в сложившейся ситуации, глядя на отца, счёл уместным сказать:

– Папа, спасибо тебе за то, что не отдал меня в детский дом. Мне с тобой хорошо. Ты правильный человек.

Эта фраза, произнесённая ломающимся голосом подростка, и удивила и обрадовала Чурикова, и он ответил:

– Спасибо тебе, сыночек, за заботу обо мне. Однако, для здоровья человеку необходимо в меру трудиться. Если я залягу на кровать – всё, мне каюк.

Дмитрий Петрович жил долго и на свадьбе сына гулял, и были у него внук и две внучки, и все его ласково называли Дедка-Папка-Мамка. Всем так нравилось.