Текст книги "Учитель стал директором (сборник)"

Глава 5. Работа в колхозе

Спустя четыре дня выпала очередь и вновь назначенному директору работать в колхозе. Облачившись в поношенный, но ещё целый серый костюм, Ситников без четверти восемь был у здания правления колхоза. В то утро стояла прекрасная летняя погода. Было свежо, а на влажных газонах приятно пахли цветы. Лёгкий ветерок лениво шевелил зелёные листья деревьев. Радостно пели птицы. Небо было чистым и высоким. К зданию сплошным потоком подъезжали колхозники на машинах, тракторах, велосипедах и лошадях; подходили и пешком.

Владимир Леонидович подсел на лавку к двум незнакомым старикам. Круглолицый, полный пожилой колхозник доброжелательно и с лёгкой иронией начал жаловаться на сидевшего рядом худощавого одногодка:

– Разозлил меня вчера мой напарник Юра. Он живёт дальше, чем я, и мы договорились, что он по пути на работу зайдёт за мной. Жду его, жду – нет его. Я уже, грешным делом, испугался: не случилась ли беда с ним? Прибежал к нему, а он в нижней рубашке, не заправленной в брюки, словно привидение, стоит посреди своего замусоренного двора и ругается, на чём свет стоит. Оказалось, он спрятал в доме деньги и не может их найти. Я ему ещё раньше вдалбливал: «От кого прячешь свою пенсию, жадина? Ты живёшь один. Только в пятницу ходили с тобой на кладбище, на могилу твоей жены. Хорошая была женщина, царствие ей небесное».

Старик Юра сидел рядом и блаженно улыбался. На его лице читались любовь и уважение к другу. А друг продолжал рассказывать:

– На столе у него стояла бутылка с самогоном. Мы с ним тяпнули по стаканчику и ищем. Опять выпили и ищем. И ещё выпили. Наконец между наволочкой и подушкой мы нашли и его паспорт, и злополучные гроши. Смотрим на будильник – одиннадцать часов, значит, солнце подбирается к зениту. Кто же косит в самое пекло? Наша работа – убирать сорную траву на току. Юра на радостях сбегал ещё за одной бутылкой. Мы в тенёчке помаленьку пили и вспоминали нашу прежнюю жизнь. Сегодня, с 5 утра мы уже скосили много сорной травы – вот сидим, отдыхаем.

На своих «Жигулях» подъехал к правлению колхоза парторг Василий Иванович, выбрался из машины, приблизился к Ситникову, поздоровался, присел рядом и принялся возмущаться:

– Интересная у нас сегодня жизнь! Уж больно интересная! Работал на нашей молочно-товарной ферме один малограмотный мужик и пил запоем. Мы его и ругали, и убеждали, и премии лишали за пьянство и халатное отношение к работе. А он всё пьёт и пьёт. В итоге выгнали его из колхоза. И что же вы думаете? Так он, шельма, в город подался, квартиру там купил, семью перевёз, устроился на стройку трактористом, теперь ни капли в рот не берёт спиртного. Вчера приехал, чистенький, ухоженный, побритый и свой дом, в котором когда-то жили его предки, продал очень дёшево на дрова. Сегодня спозаранку его крепкую избу четверо мужиков разбирали и укладывали на две большие грузовые машины. У меня сердце кровью обливается, когда разоряется крестьянская усадьба…

На крыльце правления появилась высокая, полная, курносая секретарь и, посмотрев на людей, громко объявила:

– Все работники приглашаются в зал заседания, на утреннюю планёрку.

Зал заседания представлял собой узкую комнату, уставленную старыми стульями и скамейками. Перед ними располагался подиум, на котором находился покрытый красной скатертью стол. За столом важно восседали бригадир механизаторов, бодрый мужчина лет пятидесяти, и Гребешкова, завхоз интерната, с сегодняшнего дня временно назначенная заведующей током.

Зал наполнился людьми, и наступила тишина. Тамара Петровна по листку читала фамилии и сообщила, кто что будет делать на складах и на площадке. Владимир Леонидович был направлен на механическую погрузку зерна. Бригадир распределил работников на строительные и ремонтные работы. Совещание быстро окончилось, все разом встали и отправились на свои рабочие места.

Зерноток занимал большую территорию, обнесённую высоким забором. Там находились несколько складов, крытые весы для взвешивания больших грузовых автомобилей, бетонированные площадки для первоначальной выгрузки зерна, высокое сооружение – комплексная зерносушилка. Рядом с открытой площадкой находилась небольшая автомобильная будка, в которой хранились лопаты, веники, мётлы и имелись лавочки для отдыха рабочих. Выдавала инструмент Тамара Петровна. Она через дверной проём подала Ситникову совковую лопату. Полоска солнечного света от щели между дверью и будкой легла наискось на её лицо, на косой глаз, из-за этого выражение её лица сделалось чудовищно злобным. Тамара Петровна по-змеиному прошептала: «Ага! Сегодня я начальник и от души покатаюсь на твоём горбу». Директор не обратил внимания на её реплику, спокойно взял лопату и пошёл к людям, стоявшим на углу бетонной площадки, залитой солнечными лучами. Завуч Валентина Михайловна, привыкшая к колхозным работам, распределила людей: одни сметали в кучи мусор, другие выдирали росшую из трещин сорную траву, третьи грузили мусор на носилки, а четвертые относили мусор за крайний амбар.

День был не очень жарким, так как вчера прошли два коротких, но сильных дождя.

Со следующих суток комбайны работали на полях до позднего вечера. На току потребовались рабочие во вторую смену. Ситников согласился на работу с 5 вечера до 12 ночи. Он с интересом наблюдал летние вечерние сумерки, алые зори. В 10 начинало темнеть. На столбах включали фонари, и на площадке становилось светло. За забором в плотной темноте виднелся лишь свет от окон ближайших домов да издали приближались конусы света, которыми грузовики, привозившие с полей зерно, освещали дорогу.

В ту смену Владимир Леонидович работал с напарником, пятидесятилетним, начинающим седеть, колхозником Николаем Петровичем. Они трудились без лишних слов. Если выпадали свободные минуты, оба отдыхали, сидя на куче зерна. Подъезжала порожняя машина – вдвоём вставали, включали погрузчик – наклонную транспортёрную ленту, подгребали на неё зерно, оно затем сыпалось в кузов. Кузов наполнялся полностью, они выключали погрузчик. Стемнело, директор и колхозник с удовольствием отдыхали, лёжа на спине на гурте зерна, и смотрели на звёздное тёмное небо. Николай Петрович спросил у директора:

– Вам понравилось у нас?

– Конечно. Свежий воздух. Тишина. Самое главное, люди уравновешенные, доброжелательные, не то, что в городе. Жизнь спокойная, без скандалов.

– Ха-ха-ха! – разразился смехом колхозник. – Это только кажется, что жизнь в деревне протекает спокойно. На самом деле, жизнь бурлит, словно сталь в мартеновской печке. Взять хотя бы самый последний скандал. Бывший председатель нашего колхоза Павел Егорович Александров, давно ушедший на пенсию, каким-то образом узнал о крупном хищении зерна. И вот, как будто со скуки, просидел целый день около весов, сосчитал, сколько машин отправили на элеватор. На следующий день прибыл на элеватор и попросил девушку, сидевшую в будке на проходной, посмотреть по книге регистрации, сколько вчера машин колхоза «Ударник» разгрузились. Она поводила ручкой по страницам журнала и вскоре назвала цифру. Пенсионер попросил ещё раз, более внимательно пересчитать. Результат оказался тем же: из Оглоблино выехало на четыре машины больше, чем прибыло на элеватор. Павел Егорович убедился: четыре машины пшеницы украдены. Он написал заявление в обком партии об этом воровстве. Спустя две недели его вызвали в партком колхоза, где его ждали парторг и представитель обкома партии. Они поблагодарили пенсионера за заботу о колхозном имуществе и предложили поучаствовать в проверке сообщённых им фактов. Все трое побывали на весовой, изучили записи отгрузки зерна на элеватор, переписали необходимые цифры в свои блокноты, уселись в машине парторга и поехали в Вишнёвку, на элеватор. Люди говорят, Александров был очень удивлён, когда в проходной элеватора ему показали совершенно новый журнал регистрации прибывающих автомобилей, согласно которому число разгрузившихся машин точно совпало с количеством отправленных из колхоза «Ударник». Вечером того же дня в колхозе организовали срочное открытое партийное собрание и Александрова обвинили в клевете; припомнили, будто он при разрушении церкви взял для своего дома половые доски, и исключили его из партии, причём все коммунисты, присутствовавшие на том позорном собрании, проголосовали за это. Хотя все знают, что Александров – честнейший человек: его изба ничем не отличается от изб рядовых колхозников. Он был организатором нашего колхоза, как говорится, с нуля и сделал наше хозяйство самым лучшим в районе. Друзья советовали ему написать жалобу в ЦК. Он упорно стоит на своём: дело чести коммунистов колхоза, всей партии – отменить решение того собрания, организованного ворами, и восстановить его, Павла Егоровича, в рядах КПСС. Вот такие у нас дела. Скоро узнаете ещё и о других скандалах. А вы-то думали, что в деревнях жизнь спокойная, как вода в болоте! В жизни всегда много противоречий, – подытожил свой рассказ колхозник.

Подъехал порожний грузовик для погрузки. Ситников с напарником принялись за дело. Работая в колхозе, директор постоянно видел воровство. Коля, сын Гребешковой, частенько приходил с мешочком на ток, спокойно наполнял его зерном и уносил. И никто этим фактом не возмущался – все боялись навлечь на себя беду. На десятую, последнюю смену Ситников стал свидетелем более крупного хищения.

Заканчивалась вторая смена. Время двигалось к двенадцати ночи. Тучи плотно закрыли небо. Темно, хоть глаз коли. Чувствовалось, что вот-вот может начаться дождь. Рабочие торопливо уходили. К гурту зерна подъехал самосвал с полным кузовом пшеницы, но разгружать не стал. Владимир Леонидович отнёс лопату в кладовую, отдал Гребешковой, устало произнёс:

– Я, сколько положено, отработал в колхозе. С завтрашнего дня займусь школьными делами.

Тамара Петровна промолчала. Директор побрёл в полутьме мимо длинных валов зерна к выходу. Сторож находился у ворот. Едва Ситников подошёл к воротам, его на большой скорости обогнал самосвал. Машину на ухабине встряхнуло. Немного зерна просыпалось на землю. Этот грузовик прибыл с поля и обязан был высыпать пшеницу. И вот теперь на большой скорости уезжал.

Сторож, ещё не очень старый, небритый человек, усмехнувшись, спросил:

– Видел?

Директор догадался, о чём идёт речь, и ответил:

– Да! Я заметил: машина с полным кузовом зерна вылетела из ворот.

И сторож равнодушно его предупредил:

– Видел и помалкивай. Никому ни слова. Иначе твоя голова будет в канаве. И жене не говори. Известно: что знает жена, то знает и весь мир.

Владимир Леонидович скривил лицо как от зубной боли. Сторож неторопливо достал сигарету и закурил. Он был явно расположен к разговору:

– Я не проболтаюсь, умею держать язык за зубами. Два срока отсидел в тюрьме, а меня поставили охранять зерно. Я отлично понимаю, что сообщать о таких делах бесполезно: доказательств, всё равно, никаких, а вот неприятности могут быть серьёзные. У них всё до мелочей продумано. Есть подозрение, что все кражи делаются с разрешения самого председателя колхоза. Бороться с воровством у нас очень сложно. В прошлом году тракторист, по-уличному Клёвый, прибежал к Александру Степановичу и сообщил, что видел, как самосвал уехал с тока с зерном, оформив документ, будто высыпал пшеницу в гурт. Вечером этого же дня нашли тракториста мёртвым рядом с трактором. Приезжали следователи, долго всех опрашивали, но убийцу и так не нашли. Вы, Владимир Леонидович, обернитесь и посмотрите: вы сегодня самый последний вышли, никого, кроме Тамары Петровны, поблизости нет. Я вас не пугаю, просто говорю, чтобы вы знали. Мне лично ничего от этих проделок не перепадёт… Ладно, поболтали и хватит. До свидания!

Директор направился домой по тёмным, лишь кое-где освещённым фонарями, улицам. Тёмное небо густо усыпано звёздами. По дороге ему повстречались два человека и поздоровались с ним, но он не узнал их в темноте.

Глава 6. Августовское совещание

После работы в колхозе директор полностью погрузился в срочные школьные дела. Он одновременно готовился к августовскому районному совещанию и к торжественной школьной линейке, посвящённой началу учебного года. Окончательно утвердил учебную нагрузку между преподавателями.

За лето отдел образования так и не смог найти учителей химии и физкультуры.

– Кому поручить химию, не представляю, – сказала завуч Валентина Михайловна. – На физкультуру рекомендую Гену Попова. Парень демобилизовался, физически очень развит. Он умеет играть в волейбол, футбол, теннис, хорошо ходит на лыжах, имеет первый разряд по лёгкой атлетике. Не пьёт. Из простой, очень порядочной семьи. Вежливый, скромный. Ещё один мужчина-учитель – благо для школы, в которой коллектив состоит практически из одних женщин. Гена работает в колхозе, в строительной бригаде. Я уговорю председателя, и он его отпустит к нам.

– Чудесно, – согласился директор. – Желательно, чтобы этот парень пришёл в ближайшие дни и написал заявление о приёме на работу в нашу школу.

Несколько дней Владимир Леонидович изучал личные дела учеников и педагогов, школьную документацию. Пришёл Гена Попов, парень выше среднего роста и приятной внешности. Директор с ним побеседовал, и молодой человек написал необходимое заявление, а затем вернулся в строительную бригаду плотничать до конца лета.

В середине третьей декады августа в Доме культуры райцентра Вишнёвка состоялась традиционная конференция педагогов. Зал был помпезно оформлен плакатами и букетами цветов. На сцене находился, покрытый красной бархатной скатертью, стол для членов президиума. В президиуме восседали: заведующая районным отделом образования, первый секретарь райкома партии и председатель райисполкома, лучшие учителя и директора школ, представитель обкома партии. Конференция началась с представления прибывших в район новых работников образования. Вызывали на сцену выпускников пединститутов, вручали им букеты и высказывали добрые пожелания. Вызвали и Ситникова. Он поднялся на сцену, и заведующая РОНО вручила ему букет, пожелав успехов на новом месте работы и здоровья всем членам его семьи.

Прозвучали доклады заведующей РОНО, директоров школ, учителей, представителя области. Подвёл итоги совещания первый секретарь райкома партии. После этого работники Дома культуры представили для участников совещания концерт, исполнив сольные, хоровые песни, танцы, шуточные сцены. Концерт всем понравился, и присутствовавшие разъехались по домам в хорошем настроении.

На следующий день в Вишнёвской школе № 1 состоялись семинары по предметам. Директоров школ и секретарей партийных организаций хозяйств собрали в зале заседаний райкома партии. В президиуме находился всего один человек – второй секретарь райкома партии Борис Игнатьевич Уксусов, узколицый, с седыми бровями и тёмными волосами, зачёсанными ото лба. Он, чувствуя себя безграничным хозяином, назвал фамилию директора Полянской школы. В середине зала встал сутулый мужчина, в очках с толстыми стёклами. Борис Игнатьевич властно потребовал:

– Доложите результаты минувшего учебного года.

Вставший директор оптимистически рассказывал, сколько в его школе учеников по списку, сколько окончили с медалью, что было сделано за лето по ремонту школы и для отдыха детей.

– Ты воду в ступе не толки, – грубо прервал его второй секретарь райкома партии. – Сообщи проценты общей и качественной успеваемости.

– Общая успеваемость 96,2 %, а на 4 и 5 учатся 28 %.

– Почему низкая общая успеваемость? Почему так мало учеников учится без троек? – громоподобно закричал Уксусов.

– Таков нынешний подбор учащихся, – философски ответил оробевший директор.

– Что?! Вы хотите сказать, что результат работы школы зависит от способностей её учеников, а педагогическая наука бессильна? – грозно допрашивал Уксусов.

– Я этого не говорил, – несмело защищался директор и, стараясь не потерять свой авторитет среди находившихся в зале коллег, попытался популярно объяснить секретарю райкома партии суть проблемы, – однако результат работы школы зависит не только от глубины знания учителями своих предметов и качества проводимых ими уроков. Он зависит от настроения учеников, от их желания учиться, от морального климата в семье и в микрорайоне, в котором они проживают.

– Так создайте такие условия в их семьях, на селе, чтобы дети учились только отлично и не было неуспевающих! Нет плохих учеников – есть плохие учителя. Нет плохих учителей – есть плохие руководители школ. Чёрт возьми, сделайте всё, что нужно! Постановление партии и правительства о всеобщем среднем образовании должно быть выполнено, – напирал Уксусов.

– Отношение к учёбе создаётся не только усилиями педагогов учебных заведений, – продолжал обороняться бедный директор.

– Ладно. Отставим дискуссию в сторону, – прервал его речь секретарь. – Говорите конкретно: на сколько процентов вы увеличите успеваемость учащихся вашей школы в предстоящем учебном году?

– На 0,2 % – общую успеваемость и на 0,3 % – качественную, – заверил руководитель школы. Возвышаясь над сидевшими людьми, он поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, поглядывая мутными от раздражения глазами.

– Хорошо. Запишем. Проконтролируем в августе следующего года, – Уксусов сделал запись в блокноте.

После этого он одного за другим поднимал и ругал ещё нескольких директоров, мужчин и женщин, требуя от них безоговорочного и качественного выполнения закона о всеобщем среднем образовании. Стоя, они молчали и соглашались, покорно склоняя головы.

На совещании было рассмотрено более десяти вопросов. Выступали партийные работники, глава района, представители райвоенкомата, милиции, профтехучилищ, больницы. Из выступлений всех докладчиков напрашивался вывод о том, что дела в образовании идут крайне плохо. «От всех вас зависит, – рассуждал Ситников, – быстрое решение хозяйственных проблем школ. Что же вы ругаете друг друга? Удивительно, чем выше по должности начальник, тем грубее он обращается с подчинёнными и тем меньше он чувствует свою личную ответственность за решение конкретных вопросов».

Владимир Леонидович никогда раньше не был начальником и не представлял, что можно публично так унижать директоров школ. Ему казалось особенно странным то, что эти директора, цвет местной интеллигенции, безропотно терпели оскорбления от партийных и прочих руководителей.

Разбор полётов продолжался почти пять часов без перерыва. Впереди Ситникова сидела женщина. Она нервно семенила ногами под стулом, и он догадался, что ей требуется срочно посетить уборную. Наконец совещание закончилось, и все присутствовавшие ринулись в туалеты.

Выйдя на улицу, Ситников несколько минут посидел в тени. У него разболелась голова, а на душе было гадко. Ни одного конкретного предложения на совещании он не услышал и считал, что впустую потерял время. Парторги и председатели колхозов остались по просьбе Уксусова.

Превозмогая усталость, Владимир Леонидович прошёл на автостанцию и успел забраться в последний автобус.

Салон оказался до отказа переполнен пассажирами. Директору пришлось стоять, крепко ухватившись за стойку, чтобы сдержать натиск людей и не упасть на сидевшую старуху. На вечернем автобусе возвращались в Никитовку те, кто жил в деревне и работал в райцентре. Они хорошо знали друг друга и коротали время за разговорами. Молодой мужчина спокойно отвечал на вопросы о своём разводе с женой. Сидевшая у прохода женщина в чёрном платке, глотая слёзы, рассказывала о жутких мучениях своей больной старой матери перед смертью. На остановках пассажиры выходили группами, продолжая беседовать. Когда автобус прибыл в Никитовку, в салоне остались всего два человека. Ситников вышел и ощутил свежий, приятный, прохладный воздух. В селе было тихо и безлюдно. Недалеко, за огородами, паслись на лужайке четыре телёнка. Возле ближайшего дома копошились в земле белые, пёстрые и чёрные куры.

Ни одного попутного транспорта в село Оглоблино пока не появлялось. Директор зашёл в магазин, купил пачку печенья и бутылку минеральной воды, затем подошёл к кудрявой толстоствольной лозине, встал в её тени и ел, посматривая на дорогу со стороны райцентра. Асфальтированное серое шоссе, залитое солнцем, было пустынно. Безлюдье. Тоскливо кричали пролетавшие грачи. Весело разговаривая, проехали на велосипедах мальчик и девочка. И опять – звенящая в ушах тишина. Никто не входил в магазин, не шагал по улице.

К директору подошла худенькая небольшая старушонка в запылённом белом платке, чёрной юбке и в мягких тапочках на босу ногу. Две сумки, связанные верёвочкой, висели на её плече, третью она держала в руке. Старушонка поставила сумки на траву и заговорила:

– Здравствуйте, Владимир Леонидович! Не удивляйтесь. Я из Оглоблино. Вы ещё мало с кем знакомы, а вас вся деревня знает: новый директор школы, грамотный, семейный, не пьющий, старательный. Я уже долго жду попутную машину – до сих пор ни одной. Так что не стоит терять время – двинемся пешком. Если догонит нас какая-нибудь машина, то подъедем на ней. А если нет, то и так дойдём. Погода хорошая, благодатная. А вдвоём, тем более с хорошим человеком, и дальняя дорога не такая уж и дальняя.

Директор доел печенье и запил водой и, подумав, решил, что она права: лучше, в самом деле, помаленьку идти, чем томиться в ожидании. Старушонка накинула на плечо две сумки. Ситников взял у неё третью. Попутчица довольно бодро зашагала, доброжелательно посматривая на него. Он решил, что она не такая уж старая, какой кажется на вид.

– Мне семьдесят второй год, – сказала старушонка.

«Ого-о-о! – с удивлением подумал Ситников. – В её возрасте прошагать 12 километров – такое здоровье не каждому дано».

– Семьдесят второй год, – повторила бабуля, перебрасывая сумки с одного плеча на другое. – Меня зовут Елена Фатьяновна. Я всю свою жизнь прожила в Оглоблино. Это сейчас народ избаловался: всем машины подавай! Господами стали! А раньше, особенно до войны, когда колхозники работали за трудодни и нам денег не давали, деревенские пешком ходили в Вишнёвку. Соберут полную корзину продуктов: яиц, сливочного масла, творога, сметану – всего понемногу – и айда пёхом. Рано утром, да что там утром – ещё ночью, выйдут с корзиной и через шесть часов будут на базаре. Продадут – вот тебе и немного денег. Отдохнут, пообедают в столовой – и назад. К вечеру уже дома и домашние дела все поделают, а утром – на колхозные поля. И никто не жаловался – все считали, что так и должно быть. Сейчас моя дочь в райцентре живёт с мужем. У них трое детей. Трёхкомнатную квартиру имеют. Вот я им и помогаю: снабжаю продуктами. Мой муж умер три года назад от язвы желудка. Ему сделали операцию – он не выдержал. А я одна управляюсь. Только корову, наверное, последний год держу. Тяжело: пальцы не слушаются. И ещё у меня шесть овец, три поросёнка, куры, гуси. Зять приезжает и помогает с заготовкой сена. Ну, а вы-то как к нам, в такую глухомань, попали?

– Я?.. – Машинально переспросил Владимир Леонидович и объяснил: – Я – по собственному желанию. Дом новый приглянулся, а работа учительская везде одинаковая, что в городе, что в деревне.

– Ничего, не пугайтесь, – старушонка внимательно и ласково посмотрела из-под запылённого платка в лицо директора. – В деревне жить можно. Если глубоко поразмыслить, то вначале, давным-давно, везде были одни деревни да хутора. Города появились позже. Так что все мы – потомки древнего деревенского люда. Горожане считают, что в селе – погибель, а не жизнь. Весь день, мол, в тяжёлой работе. Я неграмотная, и то знаю, что если физически не работать, то быстрее на тот свет уйдёшь…

Ситников неторопливо шагал по мягкой, наезженной в траве дороге и невольно присматривался к попутчице. Её лицо было всё в мелких морщинах, словно покрыто решёткой. Из-под косынки, серой от пыли, на затылке выглядывали седые волосы. А вот брови у бабушки, к его удивлению, были совершенно чёрные, без малейшего намёка на седину. Так вот почему она вначале показалась ему не очень старой!

Елена Фатьяновна шагала по-прежнему бодро, придерживая рукой верёвку, на которой висела поклажа. Её узкое запястье обтянуто загорелой кожей.

Во время прогулки местность показалась директору совсем другой, более красивой и интересной, чем через окно легковой машины, быстро несущейся по дороге. Справа, за густым зелёным кустарником, за деревьями виднелись разрушенные дома.

– Что там раньше было? – спросил Владимир Леонидович.

– Там была деревня. Называлась она в народе Жульевка, а, как бы сказать, по-научному, что ли, Копытово. Почему Жульевка? Потому, что её жители безнаказанно тащили всё из колхоза: фураж, сено, солому, зерно, лес. Сами ходили, как бродяги, в грязных одеждах, но трудились по-боевому в своих дворах, держали много всякой скотины, выращивали и продавали. Они, видимо, накопили много денег, разом выписались, купили в городе квартиры и уехали отсюда. Вот такие дела. Сталин хоть жестоко, но наказывал за воровство, поэтому колхозы удержал. Верно люди говорят: если человек сегодня украл иголку, то он завтра утащит корову.

Попутчица замолчала. Они продолжали путь. Ситников с интересом смотрел по сторонам, и всё ему нравилось.

– Вот здесь граница между нашим колхозом и соседним «Советский труженик», – пояснила старушка. – Значит, мы уже пять с половиной вёрст отшагали. Сейчас спустимся в лощину. Там имеется ключ с очень вкусной и полезной водой. Даже из городов приезжают, чтобы набрать воды в этом источнике, – попутчица свернула на ведущую вниз тропинку, в зелёной бархатной траве.

Недалеко от ручья, чуть выше из склона пробивался чистый, холодный, тоненький поток воды и впадал в вырытый колодец. Рядом с ним на колышке висела, надетая вверх дном, стеклянная банка.

Путники с наслаждением маленькими глотками напились прохладной воды из банки, присев на лавочку передохнуть.

Солнце нависло над холмистым горизонтом. Жара спадала. Пели птицы, квакали лягушки, журчал ручей. Ситникова начали донимать комары. Но всё равно в этой пологой зелёной лощине, украшенной пёстрыми цветами, жителю города было приятно и комфортно.

К вечеру они пришли в Оглоблино. Владимир Леонидович за день изнемог так, что еле волочил ноги. На прощание он пристально всмотрелся в лицо немолодой попутчицы, желая увидеть на нём хоть какие-то следы усталости. Её лицо было спокойно, добродушно, и старушка не казалась утомлённой. Маленькие хитроватые глазки сияли по-прежнему приветливо.

– До свидания! – сказала попутчица. – Пойду кормить своё проголодавшееся стадо.