Текст книги "Искусство неуправляемой жизни. Дальний Восток"

Еще ярче, чем на Дальнем Востоке в целом, подразумевая под этим крупнейшие города, присутствующие в российском информационном прос транс тв е, эти процессы шли в малых городах региона. Они проявлялись несколько иначе, чем в региональных столицах. Там меньше бюрократии, меньше денег, в том числе федеральных. Тем не менее типологическое сходство присутствует. Более того, именно здесь «общинность», сетевой характер социальной ткани обретает завершенные формы. Этот процесс мы и рассмотрим.

В своей нашумевшей книге о причинах крушения проектов улучшения жизни Дж. Скотт[111]111
  Scott James C. Seeing Like a State. How Certain Schemes to Improve the Human Condition Have Failed. London, New Haven: Yale University Press, 1998.


[Закрыть] рассматривает взаимодействие локальных общин, выживающих в ситуации, когда, по мнению «цивилизованного человека», они должны гибнуть, и государства. Государство («богатые», в терминологии Скотта) с его представлениями о нормальности стремится к несомненно благородной, на его взгляд, цели.

Оно хочет сделать жизнь «бедных» (локальной общины) лучше, дать им работу, зарплату, систему социальных гарантий, то есть те самые классические общие блага, которые и делают его существование легитимным. Но глупое сообщество «бедных» совершенно не желает отказываться от сложившегося образа жизни и опробованных практик взаимной поддержки. С его точки зрения, старания «богатых», будучи полезными для части сообщества, являются губительными для него как целого.

Не менее важно, что внедряемые новации меняют статусную структуру сообщества, лишая его лидеров привычного положения.

В зависимости от обстоятельств это противоречие может принимать форму открытого противостояния, но скорее будет проявляться в виде противодействия модернизационным усилиям «богатых» (государства).

Подобный сценарий и реализуется сегодня на Дальнем Востоке России. В крупнейших городах ДФО это противодействие сглаживается или сглаживалось до самого недавнего времени возможностью использовать ресурсы бюджета, наличием значительного числа государственных служащих со стремительно растущей зарплатой и высокооплачиваемых представителей культурного и интеллектуального истеблишмента, а также мультиэффектами, которые порождает присутствие массы состоятельных (платежеспособных) людей. В малых же городах ситуация иная. В качестве примера здесь будут рассмотрены три дальневосточных города – Дальнереченск (Приморский край), Амурск (Хабаровский край) и Биробиджан (Еврейская автономная область).

Города разные и по времени возникновения, и по принципам организации территориального сообщества. Но именно это сообщество, представляющее собой некий аналог общины, становится в них основой для выживания. Важно и то, что эти города в большей или меньшей степени оказались «не интересны» центральной власти. Там не было ни порта, ни уникальных месторождений полезных ископаемых, там не конденсировалось политическое влияние. Там была «лакуна», своего рода «прореха» в правовом и политическом пространстве, что и позволило родиться особому неформальному (естественному) порядку.

Термином «община» в настоящей работе я обозначаю неформальное объединение людей, ведущих совместное хозяйство на некоей территории и осознающих свою общность. В основе подобной общины лежит высочайший уровень межличностного доверия, жесткие санкции за нарушение принципов солидарного существования и взаимопомощи. Причем санкции эти отнюдь не правового характера. Это моральное осуждение и исключение из сетей взаимопомощи.

Специфика сообществ исследуемых городов заключается в том, что те виды деятельности, которыми в них формально занимаются люди, довольно опосредованно связаны между собой. Однако через отношения взаимопомощи и участия людей в рисковых обстоятельствах друг друга эти виды деятельности начинают составлять единое «комплексное хозяйство», цель которого – выживание общины.

Наличие таких «общин» и дает основания для сопоставления данных территориальных объектов. Различия же между ними позволяют выявить условия, в которых этот способ социальной организации остается функциональным.

Для анализа социальной ткани рассматриваемых городов и структуры местного сообщества зимой 2012/2013 годов были проведены полевое исследование в виде серии биографических интервью и наблюдения. Всего было собрано 45 интервью (12 – в Амурске, 16 – в Дальнереченске, 17 – в Биробиджане). Среди респондентов – сотрудники областной администрации, муниципальные служащие, предприниматели, работники местных производств, врачи, преподаватели вузов, учащиеся, пенсионеры и др. Кроме того, были проинтервьюированы три студента Тихоокеанского государственного университета (Хабаровск), приехавшие из изучаемых городов.

Дальнереченск, районный центр Приморского края, расположен в пограничной полосе с КНР. До краевого центра 430 км. Население (по последней переписи) 27 604 человека. На территории городского округа проживают 30 780 человек. Средний возраст 36,7 лет.

Исторически город возник в 1859 году как казачья станица Графская, названная в честь Н. Н. Муравьева-Амурского. В 1894 году в связи со строительством железной дороги на месте станицы был создан город Иман. Помимо железнодорожного узла там располагались деревообрабатывающие предприятия (лесопилки) крупнейших промышленников региона Скидельских и Стрелецких, представительство торгового дома «Кунст и Альберс», таможня, развивалась винокуренная, пищевая промышленность. С момента основания в Имане дислоцировались многочисленные военные части (казачьи и пограничные), а также речная флотилия. С военными частями была связана деятельность городских «кустарей».

В советский период ключевым направлением городского хозяйства являлась деревообработка. Функционировали Приморский деревообрабатывающий комбинат, Дальнереченский лесопильно-деревообрабатывающий комбинат, лесозаготовительные конторы, бондарный завод по производству тары для рыбной отрасли Приморья. На основе местных запасов песка, щебня и гравия осуществлялось производство строительных материалов (завод «Кирбет», цементный завод). Продолжала развиваться пищевая промышленность – хлебокомбинат, мясокомбинат, колбасный цех и др. До недавнего времени в городе базировались отдельная бригада сторожевых кораблей, батальон связи, ряд пограничных застав.

В постсоветский период предпринимались попытки организовать в Дальнереченске крупный центр деревообработки, однако ввиду крайне дорогой электроэнергии и наличия дешевых китайских изделий они не увенчались успехом. Внутренний рынок был не особенно емким, а конкуренции с дешевыми китайскими изделиями продукция предприятий не выдерживала. Да и издержки управления во всероссийском холдинге были намного выше, чем в местных производствах.

На сегодняшний день в городе работает лишь Приморский деревообрабатывающий комбинат, число работников которого по сравнению с советскими временами многократно сократилось (с 2,5 тыс. человек до менее двухсот). С ДОК связано несколько торговых предприятий. Пищевая промышленность представлена ОАО «Пекарь» и птицесовхозом «Соловьевский». Принципиально уменьшилось количество военных частей и соответствующей инфраструктуры.

Значительная часть населения Дальнереченска занята на обслуживании Дальневосточной железной дороги. В городе расположены три железнодорожные станции (Дальнереченск I, Грушевое и Лазо), а также пристань на р. Большая Уссурка (в настоящее время ее хозяйственное значение минимально). В целом на ключевых предприятиях города, включая железную дорогу, трудится менее 5 тыс. человек.

В 1990-е годы в Дальнереченске активно развивался «челночный бизнес». Даже сегодня там действуют два рынка, однако этот вид занятости стремительно сокращается. Через город проходит трасса федерального значения «Уссури» (Хабаровск – Владивосток).

В связи с этим определенное значение приобретает индустрия гостеприимства (придорожные кемпинги, две гостиницы, кафе и рестораны).

Основой социальных отношений в Дальнереченске выступает многопоколенная семья. С родством считаются, его ценят и используют.

Обратилась ко мне тетка. Типа надо помочь с работой сыну. Так я недели три пробегал. Весь город на уши поставил. Понятно, решил вопрос. Но скольким я потом был должен, не пересчитать. А отказать? Как откажешь?! Да, сын-бездельник, беда ходячая. Но она-то сестра матери. А там, может, и к ней обратиться придется. Если заболеет кто (мужчина, 54 года, бригадир ДОК).

Контакты с большой семьей, плотность родственных связей, да и сама функциональность этих связей сохраняются и при переезде бывших жителей города в Хабаровск или Владивосток.

У меня муж сестры двоюродной ремонт делал. Ну, договорились. Я заплатила. А он тянет. Там дел на четыре дня. А у него неделя проходит, другая. И ничего толку. Типа, извини, сестренка, работа выгодная подвернулась. Я терпела-терпела, а потом сестре все и выдала, что расскажу в Дальнем, как они с родней себя ведут. Так он сам прибежал, за два дня все сделал (женщина, 25 лет, сотрудница МВД).

Семьи проживают в городе не одно поколение, что и предопределяет прочность родственных связей, делая их все более разветвленными. В большие семьи могут входить и иные акторы – соседи, школьные друзья, знакомые по работе. Они составляют функциональную «периферию» общины, служат пространством взаимодействия между общинами.

Вот в том домике, ближе к реке, тоже наши друзья живут. Он в нашей больнице много лет гинекологом был. Считай, полгороду пуповины перевязывал. Он уже давно на пенсии. А все равно. Мы как что, к ним бежим. Ну и помогаем, понятное дело (женщина, 54 года, предприниматель).

Амурск, районный центр Хабаровского края, заметно крупнее Дальнереченска. Население муниципального округа – 45 623 человека (города – 43 420 человек). Средний возраст горожан – 49,3 года. В отличие от Дальнереченска, обладающего, по дальневосточным меркам, изрядной историей, Амурск – типичный советский рабочий поселок. В 1958 году начинается строительство целлюлозно-картонного комбината недалеко от села Падали-Восточное. В 1960 году оно объявляется всесоюзной ударной комсомольско-молодежной стройкой, и поселок городского типа Амурск, созданный здесь, становится райцентром. В 1973 году он получает статус города. Город расположен вдоль амурской протоки Сандинка. До ближайшей железнодорожной станции – 18 км. Автобусное сообщение – с Комсомольском-на-Амуре (45 км) и Хабаровском (328 км), летом действует также сообщение по р. Амур. Помимо целлюлозно-картонного комбината (ООО «АмурДОК») в городе функционирует завод «Вымпел» (оборонное производство), горнометаллургический комбинат группы «Полиметалл», ООО «Амур-камень» и ряд других предприятий.

До самого недавнего времени все эти промышленные объекты либо были остановлены (в том числе ЦКК, где трудилось до трети трудоспособного населения города), либо работали с частичной загрузкой. И хотя уже много лет существует проект технополиса «Комсомольск-Амурск-Солнечный», частичное восстановление промышленности в городе началось только на закате «нулевых» годов в связи со значительными государственными инвестициями.

По сравнению с 1989 годом, когда в Амурске проживало около 60 тыс. человек, его население уменьшилось примерно на четверть. Основные направления миграции – Комсомольск-на-Амуре и, несколько меньше, Хабаровск, причем уезжают, прежде всего, молодежь и квалифицированные работники. Это, бесспорно, сказалось на демографической структуре города. В результате, несмотря на существующую в городе безработицу, там ощущается острая нехватка кадров.

Не случайно промышленное строительство в Амурске осуществляется главным образом региональными фирмами, минимально использующими местную рабочую силу. На вопрос об основной сфере занятости населения один из респондентов в ходе пилотного интервью ответил: «Криминал». Но поскольку статистика преступлений по городу и району ниже, чем в соседнем Комсомольском районе, можно предположить, что речь идет, прежде всего, о неформальном характере трудовой активности.

Социальная ткань в Амурске изначально задавалась не большой семьей, а заводом и цехом. Подавляющее большинство жителей города составляли приезжие, и не только из Хабаровского края, но и из других регионов страны. Семьи, дружеские привязанности и сами основания коммуникации складывались уже по приезде в город (поселок). Как и бóльшая часть подобных поселений, город строился по принципу микрорайонов. Люди, работавшие в одном цехе, на одном предприятии, жили в одних и тех же домах, вместе отдыхали, водили детей в одни и те же детские сады и школы и т. д. Все это приводило к формированию сильных неформальных связей, распространявшихся намного дальше, нежели производственная сфера.

У нас все было, как сказать, совместное, что ли. Коммунизм такой [смеется]. Жены детей друг на дружку перекидывали… Крикнет: «Пригляди за моим!» – и убежит. Вместе в дом отдыха, вместе в ДК. Ну, на работе вообще понятное дело. Здесь сосед с третьего этажа, а здесь – со второго. А там – из подъезда рядом. Очень дружно жили. Привыкли – все вместе. И дети наши вместе росли. В одни школы ходили, в одних кружках занимались. Это Амурск. Здесь каждый друг за друга (мужчина, 64 года, пенсионер).

У нас все стараются, чтобы в дело соседей… привлекать. Рядом живут, знают друг про друга все. Свои. Такие не кинут. Если что, наоборот, впишутся за друга. Мы не как в Хабаровске. Мы вместе все живем. Дело вместе, баня вместе, охота с соседями сподручнее (мужчина, 41 год, предприниматель).

Но при всей разветвленности сетей, охватывающих, по словам респондентов, десятки человек, их плотность невелика. Многие из уехавших сохраняют связь только с ближайшей родней. Не очень склонны поддерживать прежние контакты и лица, добившиеся успеха, сделавшие административную карьеру в городе и районе. Это достаточно четко проявляется, в частности, в интервью с работниками муниципалитета.

Мы стараемся по возможности не ходить в бани, на застолья. Тут коррупция и начинается. Знаете, не так трудно отказаться от денег. Придет такой орел, а ты его и пошлешь в… Сами понимаете. Даже приятно смотреть на его обалдевшую физиономию. А как отказать другу, приятелю? Здесь труднее. На этом раньше многие палились, особенно вначале. Сейчас другое время. Возможности другие. Сейчас это никому не надо. Надо просто нормально работать (мужчина, 43 года, работник муниципалитета).

Самым крупным из изучаемых объектов является Биробиджан, административный центр Еврейской АО, расположенный вдоль р. Бира (приток Амура) и Транссибирской магистрали (станции Биробиджан I, II и III). Население 75 413 человек. Средний возраст – чуть больше 34 лет. Стоит отметить, что Биробиджан был первой на Дальнем Востоке попыткой создания «идеального социалистического города» – правда, еще менее удачной, чем «город-на-заре» (Комсомольск-на-Амуре).

Возникнув в 1912 году в качестве железнодорожной станции Тихонькая (первоначально – заимка Тихонького), в 1928 году будущий Биробиджан стал центром переселения «трудящихся евреев», а в 1934 году получил статус города. В настоящее время в городе развивается преимущественно легкая промышленность на основе местной сельскохозяйственной продукции и природных ресурсов. Частично функционирует завод силовых трансформаторов (менее 40 работников) и авторемонтный завод. Крупнейшее в прошлом предприятие «Дальсельмаш» распалось на ряд мастерских, осуществляющих ремонт сельскохозяйственной техники для нужд возрождающегося производства бобовых.

Значительное место в хозяйстве Биробиджана занимает взаимодействие с сопредельными территориями КНР (прямая железнодорожная ветка связывает город с таможенным переходом в с. Ленинское). С 2004 года в городе размещается управление Кимкано-Сутарского горно-обогатительного комбината, строящегося в области. Именно с этим комбинатом связаны сегодня надежды и областной, и городской экономики. Китай, заинтересованный в продукции комбината, строит железную дорогу и мост через Амур для транспортировки продукции.

Несмотря на статус областной «столицы», в 1990-е годы город переживал трудные времена. Блокирование связей с Хабаровским краем, частью которого ЕАО была до 1990 года, повлекло за собой спад как промышленного, так и сельскохозяйственного производства. Альтернативой этим сферам занятости становится челночное движение, развитие малого предпринимательства, активизация меновой торговли с селом (обмен продуктов на «городские товары»). Именно в этот период и начинают устанавливаться контакты с КНР[112]112
  Соловченков С. А., Бляхер Л. Е. Специфика трансформации рынка труда депрессивного региона (на примере Еврейской автономной области) // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 12. Психология, социология, педагогика. 2009. Вып. 1. Ч. II. С. 134–147.


[Закрыть]. Первоначально, как и в Дальнереченске, речь шла о приграничной торговле. Позже стали возникать совместные предприятия по производству и переработке бобовых культ ур, ориентир ованные на китайских потребителей, строительные и ремонтные компании. Сокращение внутрирегионального рынка компенсировалось выходом на рынок сопредельной державы. До недавних «антиигорных» законов Биробиджан был неким «приграничным Лас-Вегасом», где в небольших казино «прожигали жизнь» сотни граждан Поднебесной, лишенных этой возможности дома. За азартные игры в КНР предусмотрены суровые наказания, а за их организацию – вплоть до смертной казни. Стоит сказать, что игровой бизнес, ориентированный на китайцев на рубеже текущего и прошлого столетий, был практически во всех дальневосточных городах. Но Благовещенск и Биробиджан выделялись здесь особой активностью. Кроме всего прочего, это был существенный источник пополнения городского бюджета.

В «нулевые» годы федеральные трансферты дают толчок развитию строительства и производства стройматериалов, китайские предприниматели «поднимают» сельское хозяйство области, а вслед за сельским хозяйством появляется пищевая, мебельная, швейная промышленность и т. д. Но даже в условиях относительного подъема основы хозяйства области остаются бюджетные деньги, выделяемые Москвой и распределяемые местной властью.

Мне уже доводилось писать о специфике социального взаимодействия в ЕАО[113]113
  Бляхер Л. Е., Пегин Н. А. Биробиджан: между «потемкинской деревней» и nation-building // Полития. 2011. № 1. С. 117–134.


[Закрыть]. Совмещение традиционных устоев еврейской семьи с многопоколенными общинными сетевыми структурами казачьего населения привело к формированию крайне разветвленных и устойчивых семейных и местных связей. Тем более что, в отличие от большинства других дальневосточных территорий, примерно с середины 1930-х годов ЕАО перестала быть центром переселенческих потоков. И ее население росло главным образом за счет естественных процессов демографического воспроизводства. Более того, здесь возникла специфическая идеология, позволяющая объединить все «местное», в том числе национальный статус области и ее столицы. Как отмечалось в нескольких интервью, в области сложилась особая общность людей – «еврейцы». Это осознание собственной «особости» пронизывает территориальное сообщество Биробиджана снизу доверху, делая его необычайно плотным. Если жителям Дальнереченска и Амурска приходится решать проблему самоопределения, то здесь ответ достаточно очевиден.

В советский период роль семейных и местных связей как инструмента выживания была очень невелика. Они скорее формировали неявный, хотя и ощутимый фон жизни, определяли внепроизводственные контакты, сказывались в досуговых и теневых сферах, составляя те самые «невидимые», подавленные государством структуры. Но по мере того как существовавший режим начинал давать сбои, они все больше выходили на поверхность. Уже в последние советские годы, по воспоминаниям респондентов, их значимость заметно возросла.

Дружба и приятельство, родство и соседство служили страховкой для «несунов», становились основанием для экономики обменов: краску – на продукты, одежду – на пиломатериалы и т. д. При этом трактовались подобные действия в рамках отмеченной выше «приватизации биографией» (мое предприятие) как взаимопомощь.

Несмотря на различия в природе и плотности социальных связей внутри локального сообщества, его функции в рассмотренных городах оказывались очень близкими. Община была призвана обеспечить выживание и безопасность своих членов. Чем сильнее деградировала «официальная» экономика, тем заметнее проявляли себя общинные формы жизни. Более того, существовал процесс, который вел к их усилению.

Так сложилось, что даже в советские годы, отличавшиеся относительно высоким уровнем притока новых жителей на Дальний Восток, в Дальнереченск и Биробиджан, прибывали не многие. Да и в Амурске «прибытие» завершается уже в 1980-е. Дальнейший рост населения городов (продолжавшийся до 1990 года) шел за счет естественного прироста при относительно молодом населении. Отток в «нулевые» тоже осуществлялся своеобразно.

Отъезд на запад, в европейскую часть страны, был характерен скорее для крупных региональных центров. В исследуемых же городах массовым явлением (если не считать сравнительно массовой эмиграции в Израиль из Биробиджана в начале 1990-х годов) было переселение в ближайший крупный город. Для Амурска это Комсомольск-на-Амуре и Хабаровск, для Биробиджана – Хабаровск, для Дальнереченска – Хабаровск и Владивосток. При этом уезжали, особенно в начальный период, самые мобильные, наименее связанные с общинной структурой. В свою очередь, в малые города перебирались жители прилегающих сел, леспромхозов, а также с так называемых «северов». Ресурсом же, используемым при переезде, выступали родственные и дружеские связи.

У нас многие перебрались в Дальнереченск. В основном родня из деревень. Здесь не Хабаровск, но все-таки больница есть, магазины, с работой проще. ‹…› Вот, например, дочка моей сестры. Она у нас два года жила, пока в техникуме училась. Потом и на работу ей помогли устроиться. А там она и мать, и братьев перетащила. Теперь все здесь живут (женщина, 54 года, предприниматель).

Понятно, что эти связи продолжали поддерживаться и дальше. Тем самым число людей, ориентированных на общинные формы взаимодействия, возрастало.

В 1990-е годы, когда государство («богатые»), по сути, утратило интерес к малым городам, значение общины резко увеличилось. Территории городов, если там не было порта, нефтеносных или золотоносных месторождений, попросту выпадали из поля зрения властей. Сообщества городов становились относительно замкнутыми, предоставленными сами себе. Выживание в одиночку выработало только одну успешную стратегию – отъезд. Оставшимся жителям пришлось ориентироваться на групповые формы выживания.

Живем как можем. Друг другу помогаем. ‹…› Я, считай, всех одеваю. Муж, если нужда в строительстве, распилить чего, доски, – это к нему. Бензин, солярка, всякий авторемонт – это к С. Мы же все вместе ему дело ставить помогали. Теперь он нам помогает. Вот К. свиней разводит. Я тоже держу, но для себя. А она – на продажу. Так В. ей остатки всякие из столовой, Ф. комбикорма подгонит. Я договорюсь на рынке, чтоб товар взяли на реализацию, или в ресторане на вокзале. Нормально живем (женщина, 54 года, предприниматель).

Подобное сообщество позволяет минимизировать издержки, использовать все мыслимые источники выживания. Важно здесь и полное отсутствие «лишних людей», эффективных управленцев и прочей бюрократии. Сети в локальном сообществе прекрасно решают здесь проблему координации действий и управления. Каждый член общины выполняет две функции – функцию собственно работника или предпринимателя и функцию участника предприятий других членов общины.

Без родни сейчас никуда. Они и денег дадут, если в Китай съездить за шмотьем. Они с врачом помогут. Когда рынок кормить перестал, я стала тамадой подрабатывать. Так первое время все заказы через родню шли. Ну и сама я всегда помогу. Вон дочь двоюродной сестры, когда в техникуме училась, все время у нас жила (женщина, 54 года, предприниматель).

При этом участие это отнюдь не добровольное. Участник сообщества, отказывающий в помощи «своему», автоматически подвергается санкции со стороны всех остальных, вплоть до полного исключения из системы взаимопомощи. Упоминались и более жесткие санкции, но в совсем экстраординарных условиях.

Сама структура сообщества в минимальной степени иерархична. Скорее, можно говорить о «ядре сообщества», включающем в себя относительно небольшое (порядка 7–9 человек) число родственников или ближайших соседей, и «периферии», которая может быть очень значительной. Представители «ядра», как правило, знают всех участников сообщества, тогда как члены «периферии» могут знать только «ядро». Однако присутствуют и традиционные формы презентации общины, встречи «всех» (свадьбы, похороны, дни рождения и т. п.).

Важной особенностью общины является и ее пребывание в пространстве «вне закона». В глазах относящихся к ней социальных агентов закон выступает как одна из угроз существованию сообщества. Вынести с работы пиломатериалы или поделиться вырезкой от только что забитой собственной свиньи для них вещи одного порядка. И то и другое – свое. То, что одно «законно», а другое не очень, воспринимается как бессмысленная репрессивность внешней структуры.

По закону… уж совсем жить не получается. Мы же как, ничего важного никто не нарушает. Мы не воруем, не убиваем, не насилуем. У нас даже особых алкашей не водится. А так, ну бывает, нарушишь. Если нормальный мент или знакомый, всегда же договоришься (мужчина, 43 года, предприниматель).

Формальное законодательство здесь заменяется спонтанно возникающими, но устойчивыми правилами, освещенными жизненным опытом, обрастающими санкциями за неисполнение и моральным одобрением для тех, кто их соблюдает. Понятно, что эти правила работают только на локальном уровне. Попытка руководствоваться ими при «внешнем» взаимодействии вполне могла породить конфликт вроде того, что произошел между мэром Амурска и губернатором Хабаровского края на рубеже XX–XXI веков.

Однако в условиях, когда правила игры «наверху» носят столь же неформальный характер (а такая ситуация на Дальнем Востоке сохранялась почти до второй половины «нулевых» годов), согласование интересов остается возможным. Конфликт и был связан с нежеланием местного сообщества включаться в «губернаторскую» региональную экономику. В результате финансовые потоки тех лет пошли в обход Амурска. Впрочем, низовые неформальные связи в самом локальном сообществе легко компенсировали их отсутствие. Иначе складываются отношения территориальной общины с формальным законодательством.

Поскольку основные практики общинного взаимодействия формируются «поверх закона», возвращение государства и ужесточение правил игры губительно для территориального сообщества. Не случайно в «нулевые» годы начинается более или менее очевидное противостояние подобных сообществ и власти. И в этот момент отчетливо дают о себе знать различия в принципах организации общины и плотности социальных связей.

Пожалуй, тяжелее всего столкновение с государством переживает территориальное сообщество Амурска, где сетевые связи изначально были несколько слабее, чем в других анализируемых здесь городах, а государственное воздействие оказалось самым сильным.

Дело в том, что город вошел в сферу интересов двух крупных компаний («Полиметалл» и «Дальлеспром»), чьи проекты (металлургический комбинат «Албазино» и целлюлозно-картонный комбинат) получили федеральное финансирование. Благодаря трехстороннему договору между компаниями, городом и государством за период с 2010 по 2012 год отчисления в бюджет Амурска выросли в шесть раз. На эти деньги были реконструированы многие социальные объекты, обновлена дорожная инфраструктура и т. д.

Тем не менее, как видно из интервью, это вызывало энтузиазм только у лиц, так или иначе входящих в управленческие структуры города и самих строящихся предприятий. Для других жителей Амурска характерно скорее негативное отношение к происходящим изменениям. В качестве причин их неприятия упоминаются коррупция во властных органах, отсутствие активной социальной политики, незнание «местных условий».

Да они эти все проекты «пробили» только для того, чтобы навариться на них, лихие деньги сорвать. Все же это знают. Весь Амурск знает. Ну и с нашими поделились, конечно. Чтобы те не возбухали (мужчина, 64 года, пенсионер).

Все это никому не нужно. Сколько денег угробили на ДК! Лучше бы мусор стали регулярно вывозить. Сейчас еще ладно, холодно. А летом знаешь, какая вонь стоит. Или, там, снег убирать. Только в центре пятачок расчистят, а людям хоть из дома не выходи. Переломы сплошные. У меня продавец недавно руку сломала. Сама вся в синяках хожу (женщина, 47 лет, предприниматель).

Сходные претензии высказываются во многих интервью. Однако, как показывает анализ городского бюджета, а также наблюдение на улицах города, если они и справедливы, то лишь отчасти. И спортивные сооружения, и кинотеатр, и Дом культуры (где регулярно проводятся городские мероприятия и два раза в день демонстрируются кинофильмы) посещаются активно. При ДК действует народный театр, в работе которого участвует более пятидесяти амурчан, и его спектакли пользуются успехом.

Проведена реконструкция центральных улиц города и трассы, соединяющей Амурск с Комсомольском-на-Амуре. Отремонтированы два профессиональных училища, увеличены зарплаты педагогов, возросло и число поступающих. Идет работа по реконструкции городского парка. Да, действительно, снег в городе убирается не лучшим образом, подходы к подъездам завалены. Но это проблема не только Амурска, но и большей части дальневосточных городов. То же можно сказать и о вывозе мусора и благоустройстве межквартальных территорий.

Отдельная проблема – ветхое жилье и недостроенные объекты. В последние советские годы в городе было заложено более двух десятков многоквартирных домов. Предполагалось, что туда переедут жители возведенных в свое время деревянных домов и общежитий, однако строительство завершено не было. Между тем отслужившие свой срок деревянные строения окончательно приходят в негодность. Их жители переселяются в опустевшие в связи с массовым отъездом в 1990-е годы дома, но средств на снос ветхого жилья в городском бюджете недостаточно. Тем не менее в последние годы начинает решаться и эта проблема. Четыре дома уже реконструированы и достроены (за счет «Полиметалла» и «Дальлеспрома»), три ветхих дома разобраны. Иными словами, претензии горожан не вполне обоснованы. Эту точку зрения отстаивают представители местного самоуправления.

Я не знаю, что им еще нужно? Тарелочку с неба? Все, что можем, мы делаем. Город благоустраиваем, пенсионерам помогаем, культурные учреждения ремонтируем. Еще пять лет назад всего этого не было и близко. Знаете, как Амурск называли? Город-призрак. А сегодня живем. Перспектива есть. А им все плохо. Мы все у них воры. От жалоб в край и в прокуратуру устали отбиваться. Просто не хотят меняться, вписываться в новую жизнь. Разве не так? (женщина, 43 года, работник муниципалитета).