Текст книги "Брежнев. Разочарование России"

Хозяин республики. Шараф Рашидов

Глава Узбекистана Шараф Рашидович Рашидов сделал ставку на выращивание хлопка и каждый год увеличивал его поставки. Хлопок был невероятно нужен стране, особенно военной промышленности, поэтому на Рашидова сыпались ордена и благодарности. Он получил две звезды Героя Социалистического Труда, десять орденов Ленина и даже Ленинскую премию – партийные руководители, собрав все ордена, какие было можно, уже не знали, чем себя еще порадовать.

Пока Рашидов давал стране хлопок, в Москве ему разрешали править республикой так, как он считает нужным. Он создал прочную систему личной власти, пристроил на хорошие должности всех своих родственников. Только в аппарате республиканского ЦК работало четырнадцать родственников первого секретаря. В республике существовала клановая система, которая контролировала целые области. На все важные должности назначались только свои.

Шараф Рашидович Рашидов родился в городе Джизаке в крестьянской семье в ноябре 1917 года. Окончил педагогический техникум и первое время работал учителем. Потом стал журналистом – его взяли в редакцию самаркандской областной газеты «Ленин Юлы». Он поступил в университет в Самарканде, получил партийный билет и в редакции газеты быстро вырос до главного редактора.

В 1941 году он окончил университет. Началась война, и в августе его забрали в армию, где он был на комсомольской и партийной работе. В 1943 году, после ранения, его демобилизовали и вернули в Узбекистан на прежнее место – редактором областной партийной газеты. В военное время подготовленные кадры были наперечет, и на следующий год Рашидова избрали секретарем Самаркандского обкома, потом перевели в столицу – Ташкент, и он редактировал республиканскую газету «Кизил Узбекистон».

В 1948 году Рашидов заочно окончил Высшую партийную школу при ЦК ВКП(б), а в 1949 году возглавил президиум Союза писателей Узбекистана. Должность почетная и приятная и, возможно, даже пожизненная, но означавшая, что политическая карьера окончена. А Шараф Рашидович был еще молодым человеком, вкусившим власти и жаждавшим движения вперед. Но он не отчаялся и ждал своего часа.

Шараф Рашидович дружил с главными редакторами московских литературных журналов, с руководителями Союза писателей СССР. Чиновным писателям везли из Узбекистана фрукты и вино, их щедро – за казенный счет – принимали в Ташкенте, поэтому в Москве, отмечая очередное творение за подписью Рашидова, не скупились на хвалебные рецензии.

В 1959 году его избрали первым секретарем республиканского ЦК. Никто тогда не мог предположить, что он поставит рекорд и просидит на этой должности двадцать четыре года. Сила Рашидова состояла в умении поддерживать добрые отношения с максимально большим количеством высокопоставленных чиновников в Москве. Всех, кто приезжал в республику, старались хорошо принять и ублаготворить.

В Узбекистан привезли руководителя Египта Гамаля Абдаль Насера. Сопровождал его недавний хозяин республики секретарь ЦК КПСС Мухитдинов. На грандиозном обеде, устроенном в честь гостей, Рашидов сказал просто и скромно:

– Сегодня солнце второй раз взошло над Узбекистаном – к нам приехал наш дорогой и любимый Нуритдин Акрамович Мухитдинов!

Бывший член политбюро академик Александр Николаевич Яковлев в те годы руководил отделом пропаганды ЦК. Он рассказывал:

– Я однажды ездил в командировку в Узбекистан. Меня поселили в партийной гостинице, обильно кормили. Уезжая, я потребовал, чтобы с меня взяли деньги. Они наотрез отказывались. Прибежал перепуганный директор гостиницы: «Да как же это? Мне даже нельзя об этом доложить. Нас же с работы поснимают». Я настоял и заплатил. По-моему, именно с тех пор у меня отношения с Рашидовым и не сложились.

У Брежнева была слабость к наградам и подаркам. Не то что он был жадным. Ему был приятен сам факт внимания. Рашидов умел этим пользоваться. Он ко всем ходил с подарками – и в сельскохозяйственный отдел ЦК, и в другие. Приезжая в Москву, в своей резиденции он устраивал роскошные обеды, приглашал нужных людей, которые были ему благодарны.

Рашидов не был так уж близок к Брежневу. Леонид Ильич, скажем, не приглашал его к себе домой. Зато в окружении генерального секретаря Шарафа Рашидовича привечали. Подарки хозяину страны и его приближенным дарили во всех республиках. Но никто не умел делать подарки лучше Шарафа Рашидова, который знал вкусы и пристрастия московских начальников.

Бывший заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС Карен Брутенц вспоминает, как Рашидов, который возглавлял делегацию в Ирак, привез оттуда Леониду Ильичу дорогую золотую статуэтку. Бывший первый заместитель председателя КГБ генерал армии Филипп Бобков пишет, что Рашидов сделал члену политбюро Андрею Кириленко царский подарок – преподнес ему для жены и дочери шубы из уникального каракуля специальной выделки.

С пустыми руками ни один ответственный работник из Узбекистана не уезжал. Особо нужным подарки везли круглый год. Даже весной доставляли дыни и виноград, которые всю зиму заботливо хранились в подвалах.

Когда в Ташкент прилетел заместитель министра внутренних дел Юрий Михайлович Чурбанов, встречать его на аэродром приехал сам Рашидов. Он стоял на летном поле, ждал гостя. Сразу привез брежневского зятя завтракать в гостиницу, потом повел к себе в ЦК, рассказывал о положении в республике, был любезен и внимателен.

Рашидов не мельчил. Он не просил встречной услуги за только что оказанную любезность. Ему важно было повсюду иметь друзей, которые предупреждали бы любую неприятность. Никто не любит критику, но Рашидов мог просто возненавидеть за любое критическое упоминание Узбекистана. Критику в адрес республики он считал личным оскорблением.

На Востоке критика воспринималась как предвестие освобождения от должности. Один из ветеранов советской журналистики вспоминал, что в Узбекистане, приезжая в район или колхоз, нельзя было местным начальникам говорить, зачем приехал. Особенно если редакция поручала написать критический материал – могли в плов или водку подсыпать анаши. После чего корреспондент просыпался в отделении милиции и понимал, что его профессиональная карьера завершилась…

«Рашидов был коварным, – писал тогдашний главный редактор газеты “Правда” Виктор Григорьевич Афанасьев, – по-восточному изощренным, льстивым по отношению к верхам, за что пользовался огромным уважением и доверием Брежнева, который любил посещать Узбекистан. Рашидов был непримирим к своим оппонентам».

Собственный корреспондент «Правды» написал несколько критических статей о положении в Узбекистане, о том, что ситуация в здравоохранении и образовании являют собой печальную картину: школьников и студентов по два-три месяца в году заставляют работать на хлопковых полях. А это тяжелая и вредная работа. Рашидов был возмущен, жаловался в ЦК, назвал корреспондента «врагом узбекского народа».

Будущий помощник Горбачева Валерий Болдин в те годы был редактором сельскохозяйственного отдела «Правды». Он вспоминает, какое представление ему устроили в Ташкенте. Болдина в аэропорту встретил секретарь ЦК Узбекистана по сельскому хозяйству. Его отвезли в партийную гостиницу, а потом доставили прямо к Рашидову. После разговора первый секретарь предложил пообедать. Пошли в спецбуфет, где ровно в час обедала вся партийно-республиканская верхушка.

Рашидов усадил Болдина рядом с собой, представил его. И вдруг второй секретарь республиканского ЦК зловеще произнес:

– Это представитель той газеты, которая чернит дела узбекского народа, обливает его грязью?

И тут все присутствующие хором накинулись на Болдина. Когда он, уже багровый от гнева, был готов встать и уйти, вмешался Рашидов и укоризненно сказал:

– Товарищи, у нас гость из ленинской «Правды»…

Настроение мгновенно изменилось, и все наперебой заговорили о том, какая замечательная газета «Правда». Болдин посмотрел на Рашидова и увидел его по-отечески заботливый взгляд. Потом Рашидов несколько раз дружески звонил Болдину. Шараф Рашидович предпочитал не сражаться с врагами, а повсюду заводить друзей.

Главному редактору «Правды» Виктору Афанасьеву пришлось самому поехать в Узбекистан, чтобы восстановить отношения с республикой. «Были обильные застолья, – вспоминал он, – подарили мне несколько халатов, тюбетеек, кушаков». Главный редактор от подарков не отказывался. Он написал хвалебную статью «Золотые руки Узбекистана», и примирение с Рашидовым состоялось. Дела в республике шли по-прежнему, но журналисты уже не смели замечать даже самые малые недостатки.

На заседании Совета Национальностей заместитель председателя Совета министров России Евдокия Федоровна Карпова, отвечавшая за легкую промышленность, покритиковала Узбекистан:

– Все понимают, как важно поднять качество швейных изделий. Оно во многом зависит от качества сырья. Основные поставки хлопка идут из Узбекистана. К сожалению, качество хлопка низкое и продолжает ухудшаться.

В обеденный перерыв к Карповой подошел Рашидов:

– Вы вылили много грязи на Узбекистан. Братский узбекский народ оскорблен, и этого он вам не простит!

Евдокия Федоровна пошла к своему начальству. Председателем Совмина России был Михаил Сергеевич Соломенцев. Он тоже был кандидатом в члены политбюро, поэтому на ближайшем совместном заседании обеих палат Верховного Совета они с руководителем Узбекистана оказались рядом в президиуме.

Рашидов сразу стал жаловаться ему на Карпову. Опытный Михаил Сергеевич достал предусмотрительно припасенный текст речи и попросил показать, какие именно слова показались ему оскорбительными. Рашидов текст не взял, но повторил, что узбекскому народу нанесли обиду.

На следующее заседание Соломенцев принес статистические материалы о качестве полученного из Узбекистана хлопка, показал Рашидову:

– Шараф Рашидович, нас призывают правильно относиться к критике, устранять недостатки. А вы почему-то так болезненно отреагировали на выступление Евдокии Федоровны, незаслуженно обидели женщину.

Рашидов нехотя сказал:

– Буду разбираться…

Вадим Андреевич Медведев в семидесятые годы работал в отделе пропаганды ЦК КПСС. В отделе обратили внимание на непомерное восхваление республиканского руководства, проявления национализма, в частности в выступлениях президента Академии наук, родственника первого секретаря Рашидова. Отдел пропаганды даже составил записку в ЦК КПСС. А если появляется такой документ, на него надо реагировать. Многие шалости местным руководителям прощали, пока они не становились предметом официального расследования. В 1972 году на секретариате ЦК рассматривался вопрос о марксистско-ленинской учебе и экономическом образовании руководящих кадров в Ташкентской городской партийной организации. Работу горкома оценили резко критически. За этим должны были последовать и оргвыводы.

Например, вслед за рассмотрением вопроса о работе Тбилисского горкома последовала смена первого лица в Грузии – вместо бывшего генерала Василия Павловича Мжаванадзе первым секретарем сделали сравнительно молодого Шеварднадзе. Казалось, и для Рашидова настали трудные дни. Но записке отдела хода не дали. Медведева вызвал секретарь ЦК по идеологии Петр Нилович Демичев и приказал прекратить критические выступления против Узбекистана и лично Рашидова. Демичев сказал, что Рашидов тяжело переживает критику в адрес Ташкентского горкома, чуть не плачет.

Медведев спросил Демичева:

– Это совет или директива?

Демичев ответил:

– Воспринимайте это как указание.

Ясно было, что приказ прекратить критику Узбекистана исходил не от Демичева, а от самого Брежнева. Только генеральный секретарь мог выдать индульгенцию первому секретарю республики. После этого работники отдела пропаганды ЦК КПСС в Узбекистан вообще не ездили. Республика вовсе выпала из зоны критики и контроля.

Когда наконец Медведев приехал в Ташкент по решению ЦК, то Рашидов встретил его самым гостеприимным образом. Не жалея времени, рассказывал об огромных успехах Узбекистана, о семи миллионах тонн хлопка, собранных республикой, о начале добычи золота в Узбекистане – это, кстати, была в тот момент секретная информация. Шараф Рашидович не забывал во время беседы напомнить о своей любви и близости к Леониду Ильичу. Подарил гостю свою книгу с надписью «Дорогому другу и брату».

Рашидов был очень хитрым, ссориться с ним никому не рекомендовали. Поскольку он имел прямой выход на генерального секретаря – Брежнев к нему прислушивался, то Шараф Рашидович мог подставить ножку за милую душу.

Каждый из входивших в политбюро был очень влиятелен, даже если он жил не в Москве. И портить отношения с этой когортой было крайне неразумно. Рашидов приезжал в Москву каждую неделю, чтобы принять участие в заседании политбюро, которое проводилось по четвергам. После политбюро Рашидов мог перемолвиться словом и с Брежневым, и с другими руководителями страны.

Помощник Черненко Виктор Прибытков рассказал характерный эпизод. Когда для Константина Устиновича писали текст выступления, то текст доклада рассылался членам политбюро, секретарям ЦК. Прибытков как помощник по политбюро собирал все замечания. Иногда они составляли полторы-две страницы.

Текст перепечатывался и вновь рассылался, пока замечания не исчерпывались. Вот тогда политбюро одобряло доклад, и можно было выступать. Так вот Рашидов замечаний не присылал. Он возвращал текст с запиской, которую начинал так: «Дорогой брат, Константин Устинович, я с восхищением прочитал доклад, согласен с каждой строкой». В подтверждение этого он действительно зелеными чернилами подчеркивал каждую строчку, подтверждая, что согласен решительно со всем…

Осенью 1974 года Андропов отправил в Ташкент председателем республиканского комитета госбезопасности хорошо ему известного по Ставрополью генерал-майора Эдуарда Болеславовича Нордмана.

– Твоя основная задача, – сказал Юрий Владимирович Нордману, – делом убедить узбекских товарищей, что КГБ не работает против них.

Руководители республики жаловались, что их прослушивают. Прямой и откровенный по характеру, генерал Нордман должен был их успокоить. Но он быстро попал в трудное положение. Первый секретарь ЦК хотел, чтобы республиканский комитет работал на него. Шараф Рашидов вовсе не хотел, чтобы местный КГБ что-то раскапывал и сообщал в Москву то, что он хотел бы скрыть.

Рашидов предложил председателю КГБ выступить на пленуме ЦК по идеологическим делам. Нордман с трибуны сказал о коррупции в республике. После этого первый секретарь очень холодно с ним здоровался. Андропов удивленно спросил Нордмана:

– И чего ты вылез на трибуну? Ты мне живой нужен в Узбекистане.

Рашидов очень умело расстался с председателем КГБ.

Каждый сентябрь по традиции на утиную охоту выезжали самые важные в Ташкенте люди – сам Рашидов, второй секретарь ЦК Леонид Иванович Греков, командующий Туркестанским военным округом генерал Степан Ефимович Белоножко и председатель республиканского КГБ. Вдруг Рашидов в последний момент отказался от охоты:

– Планы изменились, не поеду, потому что пишу книгу.

– Ну, тогда я тоже не поеду, – сказал Нордман.

– Нет, вы втроем обязательно поезжайте, не срывайте охоту, – настоял хозяин республики.

В пятницу уехали. В субботу утром срочный вызов по рации из Ташкента:

– Товарищ Рашидов просит немедленно вернуться в Ташкент. Вертолет за вами послали.

Заехали домой переодеться и побриться – и в ЦК. Там полный сбор республиканского руководства, все жалуются:

– Ждем уже два часа.

– Кого ждете?

– Вас.

В зале заседаний первый секретарь ЦК Шараф Рашидович Рашидов сообщил, что поступила телеграмма от дорогого Леонида Ильича Брежнева в адрес известного резчика по дереву. Зачитал телеграмму и вручил мастеру подарок от генсека. Церемония заняла минут десять. Потом все разошлись…

А в Москву пошла анонимка:

«Когда весь народ республики беззаветно трудится на уборке хлопка, три члена Бюро ЦК развлекались на охоте».

Нордман устроил расследование и легко выяснил, что анонимку подготовили в его собственном аппарате. Но расстаться с этими людьми ему запретили. Его вызвали в Москву. Заместитель председателя КГБ по кадрам Чебриков сказал:

– Тебе надо уезжать из Узбекистана.

– А что произошло?

– Мог бы и не спрашивать. Рашидов поставил вопрос.

Нордман вернулся в Ташкент, попросил Рашидова принять его, прямо спросил:

– Раз поставлен вопрос об освобождении меня от работы, прошу вас сказать, какие ко мне претензии как к председателю КГБ, как к коммунисту, как к человеку?

Рашидов как ни в чем не бывало сказал:

– Претензий к вам, Эдуард Болеславович, нет – ни как к руководителю комитета, ни как к коммунисту и человеку. Вы честный человек. Вопроса о вашем освобождении я не ставил. Это Москва.

Тогда Нордман заговорил еще откровеннее:

– Когда я уеду, вам будут по-прежнему нашептывать, что я «качу бочку» на вас. Но я никому не позволю перечеркнуть мою сорокалетнюю службу отечеству. Я буду бороться и защищать свое имя. В этой борьбе я никого не пожалею, в том числе и вас. Говорю вам это заранее прямо и честно, как делал всегда.

Надо было видеть Рашидова, вспоминал Нордман. Белел, краснел, потел. Не привык руководитель Узбекистана к прямому разговору. Слова генерала подействовали. Анонимки на Нордмана из республики не приходили, а это дело хорошо было поставлено в республике.

– Ну не мог же я из-за Эдуарда сталкиваться с Шарафом Рашидовичем, – извиняющимся тоном сказал Андропов.

Комитету государственной безопасности всеми инструкциями было запрещено собирать материалы на партийно-советскую элиту, но, как говорили чекисты, источнику рот не заткнешь. Оперативная информация о том, кто чем занимается, копилась в сейфах. Как только пришли шифртелеграммы с требованием представить информацию, сейфы открылись. Республиканские и областные управления спешили сообщать в Москву, что у кого есть. Если материалы были сколько-нибудь серьезными и вырисовывалась судебная перспектива, начиналась разработка тех, кого подозревали в коррупции.

Еще в 1980 году начальник следственной части прокуратуры СССР Алексей Владимирович Бутурлин был командирован в Узбекистан. Его группа раскрыла факты преступной практики тогдашнего руководства Министерства внутренних дел республики, но Шараф Рашидов выставил московских гостей из республики.

Первые же попытки разобраться, что происходит в Узбекистане, выявили картину тотального взяточничества в партийно-государственном аппарате. За счет чего в Узбекистане устраивались пышные приемы и дарились дорогие подарки? Партийные секретари гуляли не на свою зарплату. На представительские расходы им тоже ничего не полагалось – не было такой статьи расходов. В бюджете республиканской компартии была расписана каждая копейка. Партийное руководство обкладывало данью хозяйственных руководителей, брали и наличными, и борзыми щенками.

Система поборов была вертикальной – от республиканского ЦК до сельских райкомов. Нижестоящие тащили деньги вышестоящим. Вышестоящие брали, чтобы передать еще выше. Но и себя не забывали. В такой атмосфере должности, звания, ордена и даже золотые звезды Героя Социалистического Труда тоже превратились в товар – они продавались.

Самая крупная афера вскрылась в хлопковой промышленности. Главной причиной возникновения «узбекского дела» стали приписки хлопка-сырца. В документах значились огромные цифры будто бы собранного, но в реальности несуществующего хлопка-сырца. А если хлопка в реальности меньше, чем каждый год докладывало руководство республики, значит, обманули не кого-нибудь, а само государство. Это не взятки мелким милицейским начальникам, это уже государственное преступление.

Как потом выяснилось, государству ежегодно «продавали» около шестисот тысяч тонн несуществующего хлопка – таким образом из казны крали сотни миллионов рублей. На эти деньги узбекская элита вела сладкую жизнь и охотно делилась краденым с московскими начальниками. У местных руководителей – по нескольку домов и машин, многие построили себе настоящие особняки. А в Ташкенте полмиллиона жителей – в землянках без водопровода и канализации. Местные партийные руководители установили полуфеодальный режим, распоряжаясь крестьянами, как рабами. Милиция и прокуратура на местах были ручными, все они были тесно связаны между собой.

В Узбекистане КГБ натолкнулся на спаянное сопротивление целой республики. Эмиссаров центра ловили на ошибках и глупостях. «Узбекское дело» закончилось провалом. За первым арестом последовали другие, но узбекские чиновники сориентировались, держались упорно, имущество прятали у родственников.

Борьба с коррупцией была поручена республиканскому аппарату КГБ, но эта система дала сбой. Во-первых, в республиканском комитете работали родственники узбекских партийных руководителей, в том числе самого Рашидова. Во-вторых, комитет не мог действовать против партийного руководства, которое держалось сплоченно, помогая друг другу. Андропов не смог отстоять даже председателей республиканского комитета госбезопасности, которых Рашидов одного за другим выжил из республики.

Генерал Нордман, пользовавшийся полным доверием Андропова, отправился в ссылку в ГДР, где работал в союзническом аппарате госбезопасности. Сменивший его на посту председателя КГБ Узбекистана генерал Левон Николаевич Мелкумов тоже недолго продержался. Его отправили для продолжения службы в представительство КГБ в Чехословакию.

Леонид Ильич любил ездить к Рашидову. Последняя поездка в Ташкент оказалась для него роковой. 23 марта 1982 года была запланирована поездка на авиационный завод. Но утром решили, что Брежнев туда не поедет. Охрану на заводе сняли.

Вдруг Брежнев сказал Рашидову:

– Время до обеда есть. Мы обещали посетить завод. Люди готовились к встрече, собрались, ждут нас. Нехорошо… Возникнут вопросы… Пойдут разговоры… Давай съездим.

Рашидов только рад:

– Конечно, Леонид Ильич.

Вмешался начальник охраны Брежнева генерал Александр Яковлевич Рябенко, который работал с ним аж с 1938 года:

– Леонид Ильич, ехать на завод нельзя. Охрана снята. Чтобы вернуть ее, нужно время.

Брежнев жестко ответил:

– Даю тебе пятнадцать минут – возвращай охрану.

Но уже через десять минут сорвался с места:

– Все, выезжаем. Времени на подготовку у вас было достаточно.

Московская группа из 9-го управления КГБ успела приехать на завод. Узбекские чекисты задержались. На заводе объявили по внутренней радиотрансляции, что сейчас приедет генеральный секретарь. Все бросили работу, пошли встречать Леонида Ильича.

Когда генерального секретаря привезли на завод, там уже было море людей. В сборочном цехе рабочие, чтобы увидеть Брежнева, карабкались на леса вокруг строящихся самолетов. Охрана с трудом сдерживала толпу. И вдруг большая деревянная площадка не выдержала и под тяжестью людей рухнула. Она буквально накрыла Брежнева и Рашидова.

Четыре офицера охраны из 9-го управления невероятным усилием подняли помост и держали его, пока не подскочили на помощь местные чекисты. Если бы офицеры не смогли этого сделать, генерального секретаря ЦК КПСС и первого секретаря ЦК компартии Узбекистана просто бы раздавило. Никто не погиб, но пострадали и Брежнев, и Рашидов, и охранники. Брежневу углом металлического конуса ободрало ухо. Его подняли, врач встревоженно спросил:

– Леонид Ильич, как вы себя чувствуете? Вы можете идти?

Брежнев уверенно держался на ногах, но жаловался на боль в ключице. Встречу с рабочими отменили. Генерального секретаря повели к выходу через толпу. Начальник охраны Рябенко пробивался вперед с пистолетом в руке. В больницу Брежнев не захотел. Его отвезли в резиденцию, уложили, тут же сделали рентгеновское исследование и обнаружили, что ключица сломана.

Его уговаривали немедленно вернуться в Москву и лечиться. Но на следующий день ему предстояло выступление на торжественном заседании в Ташкенте. Он остался, произнес речь. Сидевшим в зале и телезрителям, наверное, казалось, что Брежнев накануне выпил, потому что он был несколько заторможенным. Только сопровождавшие его люди знали, что даже легкое движение правой руки было для него крайне болезненным, поэтому ему пришлось дать болеутоляющие препараты.

Леонид Ильич задержался в Ташкенте еще на день, чтобы встретиться с руководителями республики, вручил орден Октябрьской революции Рашидову и только потом уехал. Ключица у него так и не срослась, и вообще после Ташкента Брежнев стал просто угасать. В ноябре он умер.

О том, что происходило в Узбекистане, стране станет известно уже в перестроечные годы. А что же в брежневские времена? В высшем руководстве понимали, что там творится нечто несусветное. Но не желали ни о чем слышать, чтобы не портить себе настроение. Поэтому таким шоком станет для страны «узбекское дело». Потом будет осознано, что среднеазиатские республики жили в ином историческом времени. Советская власть – в отсутствие свободы информации – законсервировала эту кланово-феодальную систему. Все это будет так удивительно, что многим покажется, будто при Брежневе ничего этого не было, а все неприятности рождены перестройкой…