Текст книги "Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы"

Советские авторы любили писать о качественных изменениях флота. И. М. Шишкина подчеркивала: «В Балтийском флоте, и в Кронштадте в частности, за 1918–1920 гг. значительно увеличилось число мелкобуржуазных элементов из городских слоев населения. На флот пришли бывшие гимназисты, реалисты, деклассированные элементы, привлеченные сравнительно высоким продовольственным пайком и другими материальными льготами, которыми пользовались моряки военно-морского флота»[173]173
  Шишкина И. М. Буржуазная историография Кронштадтского мятежа // Вопросы истории. 1974. № 3. С. 88.


[Закрыть]. Тот же автор утверждает, что почти 80 % личного состава Балтийского флота к началу 1921 г. были выходцами из крестьян. Попытаемся разобраться в этой невероятной путанице.

Так кем же были моряки Кронштадта в 1921 г.?

Даже статистические данные некоторых советских историков противоречат их собственным выводам. Семанов приводит данные о матросах двух судов, которые начали восстание, «Севастополь» и «Петропавловск». Он специально подчеркнул: «Командный и политический состав в этих данных не отражен» и делает вывод: «Итак, 79,2 % моряков двух сильнейших кораблей Балтфлота, то есть почти 4/5 обоих экипажей, начали службу на флоте до 1917 г.»[174]174
  Семанов С. Н. Указ. соч. С. 40.


[Закрыть] Мы приводим данные из списка «военных моряков командуемого состава линейного корабля „Петропавловск“, состоящих на службе к 1 марта 1921». 79,23 % матросов были призваны на военную службу до 1917 г.[175]175
  РГА ВМФ. Ф. Р-92. Оп. 3. Д. 626. Л. 6-26.


[Закрыть] Если мы рассмотрим, когда были приняты на службу матросы двух линкоров, служившие на них во время восстания, то получим следующую картину на «Петропавловске»: по 1913 г. – 242 человека; в 1914–1916 гг. – 729; в 1917 г. – 182; 1918–1921 гг. – 93 человека. То есть на главном очаге мятежа только 7,5 % были вновь призванными. Если мы рассмотрим младший командный состав, очень популярный в матросской среде, то из 24 боцманов нет ни одного, призванного во флот в 1918–1921 гг.[176]176
  РГА ВМФ. Ф. Р-92. Оп. 3. Д. 626. Л. 17 об.


[Закрыть] На линкоре «Севастополь» по 1913 г. было призвано 169 человек; в 1914–1916 гг. – 466; в 1917 г. – 107; в 1918–1921 гг. – 44. На «Севастополе» процент призванных в 1918–1921 гг. был еще ниже, чем на «Петропавловске», – 5,5 %. Мобилизация матросов на фронт практически не затронула лучшие корабли Балтийского флота. Экипажи нужны были в Кронштадте для отражения атак англичан, для борьбы с армией Юденича, которая в октябре 1919 г. не взяла Петроград во многом из-за обстрелов левого фланга Северо-Западной армии кораблями Балтийского флота, в первую очередь «Петропавловском» и «Севастополем». Команды этих двух судов с большим количеством коммунистов считались самыми надежными частями Красной армии в районе Петрограда.

Эти матросы сыграли основную роль в восстании, пользовались большим авторитетом и вошли в высший руководящий орган восставших – Временный революционный комитет. Многие из тех, кого называли крестьянами, были ими только по происхождению. Они давно ушли из деревни, получили начальное техническое образование и к моменту призыва во флот были квалифицированными рабочими. На кораблях требовались люди, которые умели обращаться с самой современной техникой того времени – военными судами. Поэтому власти были вынуждены призывать рабочих. Можно сказать, что такое соотношение призванных во флот было обычным для кораблей всего Балтийского флота. За исключением линкоров «Петропавловск» и «Севастополь» в Военно-морском архиве по матросам других кораблей дают обобщенные данные за 1915–1917 гг. Возьмем для примера следующий документ: «Статистическая анкета линейного корабля „Полтава“ к 15 февраля 1921 года, командуемый состав». Матросы, призванные в 1899–1917 гг., до 1918 г. составляют в нем 89,6 %[177]177
  РГА ВМФ. Ф. Р-34. Оп. 2. Д. 569. Л. 10.


[Закрыть]. Но это были в основном матросы, в большинстве успевшие принять участие в Октябрьском перевороте. Если мы рассмотрим статистическую анкету минного тральщика «Заградитель», приписанного к Кронштадтскому линейному крейсерскому отряду, но в начале марта 1917 г. стоящего в Петрограде, мы получим такую же картину: 80 % матросов были призваны в 1901–1917 гг.[178]178
  РГА ВМФ. Ф. Р-34. Оп. 2. Д. 569. Л. 107.


[Закрыть] Советские авторы любили подчеркивать, что лучшие матросы пошли в Красную армию, а то, с чем они сталкивались в Красной армии, например, с децимацией, сыграло не последнюю роль в восстании в Кронштадте. Для укрепления влияния партии 23 октября 1920 г. Совет труда и обороны принял решение о возвращении на Балтийский флот более 700 моряков – латышей и эстонцев, в основном членов партии и сочувствующих. Но это ничего не дало большевикам, так как большинство вернувшихся приняли участие в восстании. На линкоре «Петропавловск» – главном центре восстания в конце 1920 г. насчитывались 51 эстонец и 31 латыш, в большинстве классные специалисты.

Один из ключевых вопросов при изучении кронштадтского восстания – это вопрос о том, было ли оно заранее подготовлено группой матросов и командиров Кронштадта, имеющих определенный план действий, или было стихийным бунтом? Попытаемся разобраться в этом важном вопросе. Советские авторы без устали разоблачали утверждения западных историков, что кронштадтское восстание было стихийным ответом на действия советской власти. Шишкина писала: «Большинство буржуазных историков пытаются представить Кронштадтский мятеж как стихийное движение, лишенное какой-либо организационной подготовки»[179]179
  Шишкина И. М. Указ. соч. С. 93.


[Закрыть]. В доказательство своей версии они приводят совершенно неоспоримый факт о том, что 28 февраля на линкоре «Петропавловск» состоялось собрание представителей команд бригады линейных кораблей, на котором обсуждались основные пункты резолюции, принятой 1 марта на линкоре «Петропавловск». Почему, если восстание началось 28 февраля, оно было подготовленным, а если 1 марта – стихийным, понять невозможно. Западные историки Р. Даниэльс, Е. Поллак и другие определяли движение в Кронштадте стихийным, справедливо указывая, что «собрание 1 марта не имело помыслов о восстании»[180]180
  Daniels R. V. The Kronstadt Revolt: a Study of the Dynamics of Revolution // The American Slavic and East European Review. V. 10. 1951. № 4. Р. 246; Pollak E. The Kronstadt Rebellion (The First Armed Revolt against the Soviets). N. Y., 1959. P. 24.


[Закрыть]. Этому не противоречит сообщение в иностранной печати о восстании в Кронштадте, появившееся задолго до его начала, 14 февраля, в газете «Эхо Парижа» от собственного стокгольмского корреспондента: «Уже в течение некоторого времени циркулируют слухи о тяжелых беспорядках, произошедших в Кронштадте. Согласно данным эстонской печати, Кронштадтский совет отказался подчиниться центральной власти. Моряки, поддерживая свой совет, арестовали верховного комиссара Балтийского флота и стали направлять орудия своих дредноутов на Петроград. ‹…› Не имея возможности ручаться за точность этого сообщения, я могу, однако, подтвердить, что в Кронштадте, действительно, громадное возбуждение среди большинства матросов, которые настроены против идей коммунистов. Многие из них с негодованием покинули ряды Коммунистической партии»[181]181
  Кронштадтская трагедия. Указ. соч. Кн. 1. С. 85.


[Закрыть]. Ленин и Троцкий всячески обыгрывали это и другие подобные сообщения парижской прессы, доказывая, что восстание готовилось заранее, а французская контрразведка прекрасно о нем знала. 2 марта они писали в правительственном сообщении: «Французская контрразведка только несколько опередила события. Через несколько дней после указанного срока действительно начались события, ожидавшиеся и несомненно подготовлявшиеся французской контрразведкой»[182]182
  Кронштадт 1921. С. 59.


[Закрыть]. Троцкий больше всех других большевистских вождей старался представить кронштадтское восстание заранее подготовленным. 8 марта он послал возмущенную телеграмму Н. Н. Крестинскому, комиссару юстиции Северной коммуны, и В. Р. Менжинскому, начальнику Особого отдела ВЧК, в связи с доносом, полученным им на т. Н. П. Комарова: «Председатель ПЧК т. Комаров рассматривает кронштадтские события как стихийное движение и вполне согласен с Даном в отношении причин его вызвавших. При таком положении дел требование Москвы о непременном участвовании во вновь созданном органе т. Комарова парализует в самом зародыше деятельность пятерки и сводит на нет все наши начинания»[183]183
  РЦХИДНИ. Ф. 76. Оп. 3. Д. 167. Л. 10.


[Закрыть].

Слухи о возможном восстании ходили в среде русской эмиграции, в первую очередь в Швеции и Финляндии, где лучше знали о недовольстве, которое кипит в Кронштадте. Самым интересным свидетельством об этом является письмо Главноуполномоченного российского общества Красного Креста по Петрограду, Финляндии и Скандинавским странам Г. Ф. Цейдлера, написанное, видимо, в начале 1921 г. В письме утверждается: «Среди матросов наблюдаются признаки недовольства существующим порядком. Матросы единодушно присоединятся к мятежникам, как только небольшая группа быстро и решительно захватит власть в Кронштадте. Такая группа из матросов уже сформирована и способна предпринять самые решительные действия». Описав настроение в Кронштадте, автор делает вывод: «Из сказанного выше ясно, что в Кронштадте сложилась исключительно благоприятная обстановка для успешного восстания: 1) существование тесно спаянной группы энергичных организаторов восстания; 2) соответствующая склонность к бунту среди матросов; 3) малая площадь действия, которая ограничивается территорией острова, что обеспечивает общий успех восстания; 4) возможность подготовки восстания в полном секрете, который обеспечивается изолированностью Кронштадта от России, а также однородностью и солидарностью среди матросов»[184]184
  Кронштадтская трагедия 1921 года. Кн. 1. С. 61.


[Закрыть]. Но автор записки считал, что восстание начнется после того, как в Финском заливе растает лед. Тогда кронштадтские матросы смогут легко захватить беззащитный большевистский Петроград.

То, что восстание началось за три недели – на месяц раньше срока таяния льда, было лучшим свидетельством стихийности восстания. То, что восстание произошло не вовремя, понимали все очевидцы. Это поняли большевики, это прекрасно понимали военные специалисты, которых ВРК привлек к руководству боевыми операциями[185]185
  Новая русская жизнь. 2 апреля 1921. № 74.


[Закрыть]. Чернов считал, что преждевременность восстания сыграла основную роль в его провале: «Мы видели все слабые стороны Кронштадта. Восстав на месяц-полтора раньше, чем следует, он не мог пустить в ход своей главной силы – кораблей. Скованные льдом они превратились в простые форты»[186]186
  Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р-5893. Оп. 1. Д. 130. Л. 20.


[Закрыть].

Выставив довольно умеренные требования, матросы Кронштадта были уверены в мирном преодолении разногласий с большевиками. Дан утверждал, что восстание было неожиданно не только для его партии, но и «для самих восставших»[187]187
  Дан Ф. И. Указ. соч. С. 131.


[Закрыть]. Слова Дана о полной неожиданности восстания относятся ко всем сторонам, участникам конфликта. Оно было неожиданностью для всех. Представитель Административного центра ПСР в Финляндии И. М. Брушвит писал 18 марта 1921 г. о главных причинах поражения восстания: «Движение вспыхнуло стихийно, неорганизованно, неожиданно. Ведь через месяц Кронштадт был бы вообще недоступен для большевиков и в сто раз для них опаснее»[188]188
  Кронштадтская трагедия 1921 года. Кн. 1. С. 544.


[Закрыть].

Коммунисты в своих рабочих документах, не предназначенных для ознакомления даже для членов партии, откровенно признавали стихийный характер восстания. Агранов, руководивший следствием над кронштадтскими матросами, в докладе о результатах расследования откровенно признавал, что «движение ‹…› возникло стихийным путем ‹…›. Если бы мятеж был делом какой-либо тайной организации, существовавшей до его возникновения, то эта организация приурочила бы его, во всяком случае, не к тому времени, когда запасов топлива и продовольствия оставалось едва ли не на 2 недели, а до вскрытия льда оставался слишком большой срок»[189]189
  Кронштадт 1921. С. 238.


[Закрыть].

Выше мы подробно писали о причинах недовольства кронштадтских матросов. Обстановка была взрывоопасной, и достаточно было небольшого толчка, чтобы привести матросскую «вольницу» к взрыву. Два события, совершенно не связанные между собой, сыграли решающую роль в возникновении восстания. Основным из них были рабочие волнения, так называемая волынка, на питерских заводах в феврале 1921 г., другим – жесткие меры Раскольникова по наведению порядка. Недовольство стало проявляться все чаще, но пока в форме разговоров среди команды, на которые власти не обращали серьезного внимания, несмотря на наличие среди рядового состава флота большого числа осведомителей ВЧК – 176 человек (интересно, что среди офицерского состава не удалось завербовать ни одного)[190]190
  Там же. С. 30, 31.


[Закрыть].

3. Кронштадтская резолюция

Петриченко писал, как подействовали на кронштадтских матросов первые сообщения о питерских событиях: «Команда, к общему негодованию, узнав о Петроградских событиях на стихийных митингах, которые категорически комиссарами запрещались, потребовала от комиссаров своего беспартийного представительства, которое бы в Петрограде познакомилось с действительностью, что происходит в Петрограде с рабочими, так как комиссары ‹…› уговорили команду, что это кучка агентов и шпионов Антанты пытается в Петрограде сделать забастовку, но теперь все улажено, и заводы работают. Одновременно с этим в Петрограде рабочим угрожали, что если они не примутся за работу, то революционный Кронштадт заставит их работать силой»[191]191
  Петриченко С. М. Указ. соч. С. 208, 209.


[Закрыть]. Эти угрозы коммунистов рабочим вызвали еще большее возмущение среди матросов, которые, считая себя авангардом революции, меньше всего хотели, чтобы из них делали пугало. Кронштадтские чекисты сообщали: «В связи с событиями в Петрограде настроение команд резко изменилось к худшему; началось брожение, принявшее характер волнения»[192]192
  Кронштадтская трагедия 1921 года. Кн. 1. С. 113.


[Закрыть]. Вечером 25 февраля команда линкора «Севастополь» потребовала устроить собрание. На «Севастополь» срочно прибыл А. Г. Зосимов, комиссар бригады линейных кораблей. Матросы предъявили ему ряд требований: «1) Собрать БРИГАДНОЕ СОБРАНИЕ 26 февраля в 1 час дня на стенке против „Петропавловска“. 2) Не допустить ни одного ареста в связи с выступлением в Петрограде рабочих Трубочного завода как среди выступивших рабочих, так и среди воинских частей. 3) Обязательно выяснить требования, предъявленные выступившими рабочими. 4) Выяснить, какая флотская часть стреляла по выступившим рабочим и по чьей инициативе. (Последнее требование объяснялось массовыми слухами, ходившими по Петрограду и Кронштадту, что при разгоне рабочих демонстраций войска применяли оружие. На самом деле стреляли только курсанты в воздух. – Л. П.)». Учитывая настроение моряков, Зосимов стремился успокоить собравшихся и дать ответ на все поставленные вопросы. Масло в огонь подлило выступление прибывшего в середине собрания комиссара Кронштадтской крепости И. Г. Новикова. Не зная, что происходит именно на этом собрании, но хорошо помня о недовольстве матросов нехваткой обмундирования и обуви, он решил их успокоить: «Через несколько дней все матросы будут одеты и обуты». Его слова возмутили команду. Раздались возгласы: «Нас хотят купить и скрывают то, что делается в Петрограде»[193]193
  Там же.


[Закрыть]. Зосимов, чтобы успокоить собравшихся, предложил избрать из своего состава делегацию (15 человек) для поездки в Петроград, чтобы разобраться в том, что происходит на самом деле. В делегацию вошло пять человек, все матросы с «Севастополя». Большевистские власти в Кронштадте действовали крайне несогласованно и, когда делегаты с «Севастополя» прибыли на «Петропавловск», их на него не пустили. Разгневанные матросы вернулись на «Севастополь» и дали сигнал на общее построение. Они объявили команде, что их не пустили на «Петропавловск» и даже пытались арестовать. Чтобы успокоить команду, комиссар «Севастополя» Б. Чистяков заявил, что он лично проведет делегатов на «Петропавловск». В результате совместная делегация матросов двух линкоров – «Петропавловска» и «Севастополя» утром 26 февраля выехала в Петроград. Матросов поразил внешний вид петроградских заводов и фабрик. Власти прибегали к всевозможным ухищрениям, чтобы не допустить матросов на заводы, но это им не удалось. Матросы смогли добиться созыва рабочих собраний, «…но тут же присутствовали члены чрезвычайных комиссий, казенных коммунистических профсоюзов, районных советов и фабрично-заводских комитетов, которые из себя представляли пугало для рабочих»[194]194
  Петриченко С. М. Указ. соч. С. 210.


[Закрыть].

В конце концов, побывав на заводах и в воинских частях и заявив на собраниях, что матросы не дадут рабочих в обиду, делегация вместе с представителями петроградских рабочих возвратилась в Кронштадт. В обстановке стремительно развивавшихся событий кронштадтские и питерские власти растерялись. Им было трудно представить, что «цвет» большевистской гвардии может решительно выступить против советской власти. Ряд партработников предлагали создать в крепости и на кораблях чрезвычайные тройки, но Новиков считал, «что в Кронштадте все находится в руках надежных, в том числе и особоважные форты…»[195]195
  Кронштадтская трагедия 1921 года. Кн. 1. С. 149.


[Закрыть] После подавления восстания некоторые следователи Особого отдела хотели привлечь к ответственности весь состав Кронштадтского партийного комитета.

Обстановка в Питере и Кронштадте накалялась с каждым часом. 27 февраля в связи с последними событиями был созван митинг в Морском манеже Петрограда, на котором пытался выступить Зиновьев, но рабочие не дали ему говорить. Вечером 28 февраля было созвано собрание на линкоре «Петропавловск», на котором выступали моряки, вернувшиеся из Петрограда и рассказавшие о своих впечатлениях, затем слово взял председатель собрания Петриченко. Он огласил основные требования кронштадтцев, одобренные собранием, получившие название «Кронштадтская резолюция»:

«1) Ввиду того, что настоящие советы не выражают волю рабочих и крестьян, немедленно сделать перевыборы в советы тайным голосованием, при сем перед выборами провести свободную предварительную агитацию для всех рабочих и крестьян.

2) Свободу слова и печати для рабочих и крестьян, анархистов и других социалистических партий.

3) Свободу права для всех профессиональных союзов и крестьянских объединений.

4) Избрать не позднее 5 марта с. г. беспартийную конференцию для всех рабочих, красноармейцев и моряков города Петрограда, Кронштадта и всей Петроградской губернии.

5) Освободить всех политических заключенных социалистических партий, а также всех рабочих и крестьян, красноармейцев и матросов, заключенных в связи с рабочими и крестьянскими движениями.

6) Выбрать комиссию для пересмотра дел заключенных в тюрьмах и концентрационных лагерях.

7) Упразднить всякие политотделы, так как ни одна партия не должна пользоваться привилегиями для пропаганды своих идей и не получать от государства средства для этой цели, вместо них должны быть учреждены выбранные культурно-просветительные комиссии, для которых средства должно отпускать государство.

8) Немедленно снять все заградительные отряды.

9) Уравнять паек для всех трудящихся, за исключением вредных цехов.

10) Упразднить все коммунистические отряды во всех воинских частях. А также на заводах и фабриках, и разные дежурства со стороны коммунистов.

11) Дать полное право действия крестьянам над своею землею так, как им желательно, а также иметь скот, который содержать должен и управлять своими силами, т. е. не пользуясь наемным трудом.

12) Просим все военные части, а также товарищей курсантов присоединиться к нашей резолюции.

13) Требуем, чтобы все резолюции были широко оглашены в печати.

14) Требуем, чтобы назначалось разъездное бюро.

15) Разрешить свободное кустарное производство собственным трудом»[196]196
  Кронштадт 1921. С. 50, 51.


[Закрыть].

Первое, что бросается в глаза при чтении этой резолюции, что немногие экономические требования, приведенные в ней, носят крайне робкий характер. По сравнению с тем, что требовали кронштадтские матросы, НЭП Ленина являлась торжеством экономической свободы. Кроме снятия заградительных отрядов и туманного требования дать крестьянам «полное право действия на своей земле», в программе ничего нет – ни отмены продразверстки, ни отозвания продотрядов из деревень, ни роспуска совхозов, захвативших лучшие помещичьи земли.

В первую очередь кронштадтцев волновало отсутствие свобод. В резолюции нет основного лозунга восставших: «Власть Советам, а не партиям!», но идеей советской власти пронизана вся декларация. Несмотря на общее, буквально брезгливо-отрицательное отношение ко всем социалистическим партиям, а о других речь вообще не шла, матросы оставались революционерами-демократами и требовали свобод для всех социалистических партий. Интересно, что в целом матросская масса была более непримиримо настроена к правым эсерам и меньшевикам, чем руководители восстания. И на следующий день, 1 марта, когда утром состоялось собрание команд бригады линкоров, матросы встретили громкими криками протеста пункт о свободе слова и печати для всех социалистов: «Эта свобода правым эсерам и меньшевикам? – Нет, ни в коем случае!» В окончательном варианте этот пункт выглядел следующим образом: «Свободу слова и печати для рабочих и крестьян, анархистов, левых социалистических партий»[197]197
  Крестьянинов В. Я. Указ. соч. С. 236.


[Закрыть]. Но коммунисты могли пользоваться всеми политическими правами, наравне с другими левыми социалистическими партиями. Правые эсеры и меньшевики 1 марта еще оставались врагами для участников митинга, хотя все-таки к ним относились лучше, чем к другим несоциалистическим партиям. Для всех арестованных социалистов требовали немедленного освобождения, а в отношении представителей других партий требовали только пересмотра всех дел.

К сожалению, матросы Кронштадта и их руководители не понимали, что для большевиков главное – их диктаторская власть, поэтому свободолюбивая резолюция Кронштадта была для руководства страны смертельно опасной. Свободные Советы, свободные конференции рабочих, солдат и матросов для них были неприемлемы. Как только о собрании стало известно в Петрограде, Зиновьев послал паническую телеграмму Ленину: «Москва. Кремль. Кронштадте два самых больших корабля Севастополь Петропавловск приняли эсеровски черносотенные резолюции (Невероятно! Требование свободных выборов Советов – это, оказывается, требование черной сотни. – Л. П.), предъявив ультиматум 24 часа. Среди рабочих Питера положение по-прежнему очень неустойчивое. Крупные заводы не работают. Предполагаем со стороны эсеров решение форсировать события. ЗИНОВЬЕВ»[198]198
  Кронштадт 1921. С. 47.


[Закрыть]. Как требование свободных демократических выборов в Советы стало эсеровски черносотенным, не могли объяснить даже лучшие партийные пропагандисты. Но отдавать власть большевики не собирались категорически.

В час дня 1 марта состоялся массовый митинг на центральной площади города – Якорной площади (в то время – площадь Революции). Первоначально было решено, что митинг будет проведен в закрытом помещении – Морском манеже, но он не вмещал всех желающих принять в нем участие. Митинг состоялся с разрешения властей, которые продолжали надеяться, что им удастся переломить настроение матросов в свою пользу. Для участия в нем прибыл председатель ВЦИК, старый большевик, бывший рабочий Путиловского завода М. И. Калинин, очень популярный в матросской и красноармейской среде и встреченный с военными почестями. В митинге участвовал также комиссар Балтийского флота (официальное название должности – помощник командира по политической части Балтфлота) Н. Н. Кузьмин. Комиссар штаба Балтфлота Г. П. Галкин сообщал Г. А. Гайлису, комиссару морского Генштаба, 23 февраля «о невступлении Н. Н. Кузьмина в должность комиссара Балтфлота»[199]199
  РГА ВМФ. Ф. Р-92. Оп. 2. Д. 10. Л. 16, 17.


[Закрыть]. Телеграмма подействовала, и 28 февраля Кузьмин наконец прибыл в Кронштадт. Он понимал, что ситуация в этот день была тревожная, но, познакомившись с текстом резолюции, решил: «Ничего страшного не чувствовалось, чувствовалось некоторое резкое настроение». На площади собралось от 15 до 16 тыс. человек. Коммунист Н. А. Михеев вспоминал: «Все и вся двигались по улицам к Якорной площади. Люди шли организовано, со знаменами. Шли толпами и в одиночку. Шли матросы, красноармейцы, рабочие пароходного завода, электростанции, мастерских. Шли мужчины, женщины и подростки…»[200]200
  Цит. по: Крестьянинов В. Я. Указ. соч. С. 237.


[Закрыть] Митинг начался под председательством главы Кронштадтского совета П. Д. Васильева. Трибуна была окружена матросами с «Петропавловска» и «Севастополя», пришедшими на митинг строем, вооруженными и даже с оркестром. Несколько матросов поднялись на трибуну.

В воспоминаниях, документах, монографиях приводятся различные данные о порядке выступления, кто, когда говорил, в начале или в конце митинга была принята резолюция линкора «Петропавловск». Первым взял слово Кузьмин. Назначенный на комиссарский пост только в декабре 1920 г., живущий постоянно в Петрограде, он был малоизвестен матросам, за исключением тех, кто воевал под его командованием на Северном фронте в 1917–1920 гг. Именно эта память сыграла свою роль в настроении собравшихся. Он раздражал матросов с самого начала выступления. Участник митинга Ю. Шпатель вспоминал: «Внешность его никак не соответствовала его должности: он был тучным холеным барином, лет за сорок. На нем была зеленого цвета бекеша и каракулевая папаха на голове». То, что он говорил, также не нравилось матросам. Он повторял набившие у них оскомину слова о славных боевых традициях Балтийского флота и о кронштадтцах в Гражданской войне. Этого ему говорить не следовало. Шпатель рассказывал, как один из матросов закричал: «А ты забыл, как на Северном фронте каждого десятого расстреливал?!» Кузьмин вспыхнул: «Изменников делу трудящихся расстреливали и будем расстреливать! Вы бы на моем месте не десятого, а пятого расстреляли бы». На этом его выступление закончилось. Митинг возмущенно заголосил: «Довольно! Хватит! Постреляли! Нечего нам грозить, не то видали! Гони, гони его!»[201]201
  Там же. С. 238.


[Закрыть] Теперь, 1 марта, эта давняя история аукнулась Кузьмину. Его фактически прогнали с трибуны. Успокоить собравшихся пытался Калинин, но ничего не смог сделать. Как вспоминал потом один из участников митинга, «…его тихий голос сносило ветром, он говорил о своих революционных заслугах и о том, что смерти не боится, а в ответ ему неслись крики, которые Калинину еще не приходилось слышать в последние годы – „Брось, Калиныч, тебе тепло. ‹…› Ты сколько должностей занимаешь и поди везде получаешь! ‹…›

Мы сами знаем, чего нам надо, а ты, старик, отправляйся к жене“»[202]202
  Там же. С. 239.


[Закрыть]. На трибуну стали подниматься матросы и рассказывать об отсутствии элементарных свобод, о том, что они увидели в Петрограде и что им пишут из деревень. Очень ярко и убедительно говорил Петриченко, великолепный оратор. Попытки Кузьмина и Калинина переломить ход собрания ни к чему не привели, а некоторые слова только подливали масла в огонь, когда Кузьмин заявил: «Кронштадт – из себя не представляет целой России, и мы с ним считаться не будем». Вся площадь всколыхнулась от волны протестов. «Зачем же вы нам раньше говорили, что Кронштадт – самый революционный центр и есть их оплот…»[203]203
  Петриченко С. М. Указ. соч. С. 211.


[Закрыть] Принятая накануне резолюция была утверждена подавляющим большинством голосов, в том числе и присутствующими на митинге коммунистами. Против голосовали только Кузьмин, Калинин и Васильев. Митинг также принял решение о созыве представителей кораблей, воинских частей и рабочих коллективов для обсуждения вопроса о выборах в Кронштадтский совет, срок действия которого истекал 1 марта.

А может быть, для матросов этот день был самым важным? Они хотели провести демократические выборы в новый совет, как только закончится срок действия нынешнего. Матросы действовали строго в рамках советской системы. Это было для них важнее, чем какой-то, с их точки зрения, второстепенный практический вопрос: не лучше ли подождать 3–4 недели, когда лед тронется, и они смогут легко захватить Петроград? Странно, что такая простая мысль никем не высказывалась. Для противников советской власти всех оттенков, от Чернова до офицеров флота, Советы были большевистским инструментом власти, который нужно немедленно уничтожить, и чем скорее, тем лучше. Им в голову не приходила простая мысль, что для матросов конец срока действия совета 1 марта имеет принципиальное значение. Для советских историков кронштадтские матросы стали контрреволюционерами, некими «эсерами-черносотенцами», а их стремление к обновлению Советов они воспринимали как тактический маневр. Но почему на это не обратил внимание ни один из постсоветских или западных историков, писавших о Кронштадте, особенно анархист Пол Эврич?

Было принято решение об отправке в Петроград делегации в составе 30 человек для ознакомления властей, рабочих, матросов, красноармейцев с принятой резолюцией. Они должны были попросить прислать в Кронштадт беспартийных представителей, чтобы ознакомиться с положением на месте.

Яркими и запоминающимися являются письма матросов, перехваченные цензурой, их дневники и записные книжки. Это были люди с различным уровнем образования, с разным пониманием того, что происходит. Но их объединяла одна надежда, что власти, в создании которой они сыграли такую роль, больше не будет. Матрос Н. Ф. Жуков в дневнике описал свои впечатления о событиях 1 марта: «Всё накипевшее за три года в груди всех этих голодных, оборванных и озлобленных людей вылилось наружу в страстных зажигательных речах на этом митинге. Никто ни о чем не думал, а только высказывал, вернее, выворачивал наизнанку перед толпой свою душу. И сколько горечи, злобы и безнадежности было в этих простых, но проникающих в сердце словах, или, вернее, не безнадежности, но горячей веры в светлое будущее, которое придет, но когда! И при этом полный порядок в действиях. Незаметно ни переполоха, ни страха. Буквально все были объяты одной мыслью, одним желанием сбросить с себя тяжелое ярмо власти коммунистов. Раздавались даже крики „Долой советскую власть!“, но были заглушены другими: „Да здравствует советская власть, долой коммунистов!“»[204]204
  Кронштадтская трагедия 1921 года. Кн. 1. С. 120.


[Закрыть]

В некоторых письмах на фоне ненависти к коммунистам и отсутствия представления о форме будущей власти присутствует уверенность, что это будет своя, рабоче-крестьянская власть. М. Д. Рощин писал отцу в город Калядин: «Поздравляю вас с наступлением новой власти крестьянской-рабочей-матросской-красноармейской Учредительное собрание. ‹…› Дорогой папаша, говорите смело все наболевшее в сердце и выпейте ту кровь из коммунистов, которую они пили из нас. Долой коммунистическую банду, да здравствует народ – свобода слова. Кричите смело „долой коммуну“ – мы к вам придем на помощь»[205]205
  Там же. С. 117–118.


[Закрыть].

В некоторых письмах основной упор делается на вопросы, о которых на собрании не говорили ни слова, но волновали они многих.

Д. В. Юрин писал домой в Херсонскую губернию, село Давыдов Брод: «У нас в Кронштадте вынесли резолюцию, чтобы жидов всех сослать на Палестину, чтобы не было у нас в России такой гадости, все матросы кричат, долой жидов, они нам и так надоели за несколько годов и коммуна тоже надоела за четыре года»[206]206
  Там же. С. 119.


[Закрыть]. Антисемитские разговоры широко велись между матросами. Но руководители движения не хотели давать никаких поводов для обвинения их в антисемитизме, который тогда воспринимался как синоним контрреволюции.

Хотя матросы продолжали считать, что еще осталась возможность решить противоречия с большевиками мирным путем, у основного выезда из города был поставлен караул матросов с «Петропавловска». На кораблях, в воинских частях и рабочих коллективах происходили собрания по выбору делегатов на экстренное совещание. Оно должно было «образовать такой орган, с помощью которого можно было бы провести намечавшиеся резолюцией перевыборы в Совет на более справедливых основаниях»[207]207
  Hoover Institution Archives (HIA), Stanford University (HIA) // Melgunov S. P. Collection. Box. 4. Р. 6, 7.


[Закрыть]. О том, какой характер носили собрания в фортах, писал командир тяжелой артиллерии форта Риф Ю. Ф. Макаров: «…посланные с „Рифа“ на митинг красноармейцы сильно возбужденные и долго потом, как можно было заметить, шушукались с товарищами. Вечером к комиссару форта поступило заявление от группы красноармейцев об устройстве общего собрания. Комиссар колебался, но потом сдался, и собрание было созвано. В повестке дня стоял отчет делегатов об общегарнизонном митинге. Вначале все шло спокойно, хотя заметно было, что масса сдержанно волновалась, но открыто выступить против власти еще боялась». Было решено избрать революционный комитет форта, но выборы проходили вяло, страх еще продолжал сковывать собравшихся. В конце концов, был избран Ревком из пяти солдат, известных гарнизону, как противники большевизма. Ревком сразу стал действовать энергично. Был отдан приказ обезоружить всех коммунистов, издано распоряжение об усилении дозоров и караульной службы. Настроение собравшихся изменилось. На собрание были приглашены офицеры, и они согласились действовать вместе с солдатами и матросами против коммунистов: «Настроение у всех было очень воинственное, многие не ложились спать всю ночь. У каждого было какое-то пасхальное настроение, единодушие было общее, всем как-то легче на душе, сбросив иго комиссародержавия. В каждом углу шел свободный разговор. Все, не стесняясь, ‹…› ругали и проклинали коммуну и вспоминали различные обиды и притеснения, творимые коммунистами как в армии, так и в деревне над стариками-родителями. Комсостав всю ночь провел в казармах вместе с солдатами. Подъем был необычайный…»[208]208
  Кронштадтская трагедия 1921 года. Кн. 2. С. 336, 338.


[Закрыть]