Текст книги "Ласурские призраки"

Наложницу звали Лагардиэль, она была юна, привлекательна, смешлива. Повзрослей она лет на пятьсот, он нашел бы ей мужа и с легким сердцем отпустил прочь, как выпускают из золоченой клетки птицу, чье пение наскучило давным-давно. Но случилось невозможное! Лагардиэль понесла от своего любовника, и понесла так успешно, что плод любви сейчас лежал перед Владыкой на пеленке, сотканной из золотого луча и тончайшей шерсти единорога и… истошно орал.

– Он… Он… – лепетала эльфийка трясущимися губами. – Он пытается меня съесть, мой повелитель! Я взяла его в руки и прижала к себе, как это нарисовано на гравюрах в наших книгах, дабы подарить ему свет своей любви, но он… присосался ко мне, как создание тьмы! Вот, здесь, на груди осталось багровое пятно! О, мой повелитель, это существо убьет меня!

Наложница вновь забилась в истерике.

Владыка посмотрел на стоящего рядом советника. Советник посмотрел на Владыку… Существо – голое, маленькое и красное, продолжало орать.

– Каскарты, угомоните его как-нибудь! – рявкнул Мунливиль и быстро вышел из комнаты.

Советник метнулся следом.

Двери в покои Лагардиэль закрылись, отсекая звуки. В коридоре стало так тихо, что было слышно, как капала вода из источника, бившего из скального грота.

– Ты был у Старейшей? – требовательно спросил Владыка. – Что она вспомнила?

– Был… – развел руками советник. – Она очень старается, но не помнит! Столько веков прошло.

– Почему оно кричит, это дитя? – в голосе Мунливиля сквозило недоумение. – Неужели я тоже так кричал, когда был младенцем?

Советник виновато отвел глаза.

– Не могу знать, мой повелитель!

– Но оно не может орать постоянно! – воскликнул Владыка. – От такого крика можно умереть! Его поили водой?

– Поили. Плюется. И орет.

– Давали пюре из фруктов и трав?

– Результат тот же.

– Купали?

– Оно немного подремало в теплой воде, но потом снова принялось орать…

– Каскарты! Проводи меня к Старейшей. Может быть, она что-то вспомнила?

Советник угодливо склонился перед Владыкой и засеменил впереди. Мунливиль прекрасно знал дорогу на отдаленный пик, где в уединенных покоях самая старая эльфийка Скалистой цитадели проводила время наедине с небесами и ветром. Но негоже было одному из могущественнейших владык Лималля иди без свиты.

На полпути его нагнал офицер пограничной стражи. Умудрился, идя чуть позади, склониться в почтительном поклоне.

– Говори, – коротко приказал Владыка.

– Чужаков, попавших на наших земли, арестовать не удалось, мой повелитель.

– Почему?

– Его Величество Ахфельшпроттен Первый предъявил на них права. Мы не пошли на открытый конфликт.

Мунливиль замедлил шаг, но тут же вновь ускорил его – по вентиляционным шахтам летели рыдания несчастной Лагардиэль, напоминавшие ужасающие стоны порождений Вечной ночи.

Владыка покосился на офицера. Тот был бледен, шел, опустив глаза – понимал, что может быть сурово наказан. Но… Кое-что сейчас было поважнее конфликта с гномами.

– Ты поступил правильно, – произнес Владыка Скалистой цитадели, – нам следует сосредоточиться на чуде, посланном Каскартами, а не на сквернословящих коротышках из Независимого Подгорья. Теперь ступай!

Обрадованный офицер поклонился так низко, что едва не клюнул носом каменные плиты пола.

На верхушку пика вела спиральная лестница. Советник остался внизу, а Мунливиль легко взбежал по ступеням и постучал в светлые створки, украшенные затейливой резьбой.

– Войди, – послышался ворчливый голос.

Он вошел и опустился на одно колено. Никто среди скальных эльфов не заслуживал такого почтения. Никто, кроме матери.

– Мама, умоляю, вся надежда на тебя! Это первый младенец в Скальной цитадели за невыносимо долгий срок… Не знаю, что произошло, но он родился, и мы не можем потерять его!

– Ты связывался с Владыками из других цитаделей? – требовательно спросила старая эльфийка, красота лица которой казалась запечатленной в веках.

Мунливиль отвел глаза.

Старуха пожевала губами и проворчала:

– Понятно. Мой сын не желает показывать свою слабость другим.

Владыка повел плечами, но промолчал. Мать всегда понимала его лучше остальных.

Эльфийка отвернулась и вышла на открытую террасу. Магическая завеса сдерживала бушующие на вышине вихри, превращая их в приятный ветерок, несший снизу запахи зелени и свежести.

Мунливиль поднялся и пошел за матерью.

– Я вспоминала, как держала тебя на руках, когда ты был совсем крохотным, – не оборачиваясь, заговорила старуха. – Знаешь, все громкие слова о величии эльфов тускнеют перед взглядом, которым смотрит на мир новорожденный… Ты казался мне одновременно неразумной зверушкой и баожественным чудом, вызывал и страх, и жалость. Ты раздражал меня, но никогда с тех пор я не была такой счастливой! Я думала обо всем этом и вдруг вспомнила, как…

Обратно в покои наложницы Мунливиль бежал так быстро, что Советник остался далеко позади. С размаха распахнув двери, Владыка влетел в комнату и проговорил:

– Младенца нужно…

– Тс-с-с… – прижала совершенный пальчик к губам Лагардиэль.

Она сидела прямо на полу, на шкуре единорога и, держа дитя на руках, кормила грудью. Младенец сосредоточенно сосал, а вокруг разливалась блаженная тишина.

– Мой повелитель, – в глазах эльфийки блеснули слезы, – мое тело услышало ребенка и дало нектар, нужный ему, чтобы жить! Хвала Каскартам!

Владыка Скальной цитадели молча развернулся и вышел. Лишь в коридоре, закрыв двери, дабы не показывать женщине свою слабость, оперся спиной о стену и дрожащей рукой стер испарину, выступившую на лбу. Лагардиэль права: хвала Каскартам! Дитя выживет, и эльфийская раса, находящаяся на грани вымирания, возродится вновь во всей красе и мощи!

Мунливиль встрепенулся. Пожалуй, стоит поспешить и сообщить другим Владыкам о сделанном открытии. Ведь каждому хочется войти в историю своего народа героем.

⁂

Путешественники, затаив дыхание, следили, как король Независимого Подгорья в изумлении «сворачивает голову» золотой чаше, самогон из которой он только что выпил на пиру в честь их прибытия. Пир Его Величество закатил, едва они прибыли в Круткольх.

– Вот значит как! – произнес Ахфельшпроттен. – Вона как Братья распорядились с любовью почтенного мастера Йожевижа и красавицы Виньовиньи! Неожиданно, други, неожиданно.

– Мы и сами были ошарашены, – признался Ягорай, и продолжил, пока король пребывал в растерянности: – А все же, Ваше Величество, как вы узнали, что мы в Лималле?

– У вас, уважаемый Яго, хватка, как у рылобита, – рассмеялся король и посмотрел на Руфусилью, которая с тех пор, как попала в подземье, вела себя тише воды, ниже травы. – У почтенной рубаки Аквилотской, моей старинной подруги и любови всей моей жизни, есть подарок, полученный в нашу прошлую встречу. Это кольцо моей матушки. Кроме камня абсолютной чистоты и великолепной ювелирной работы оно знаменито заклинанием, которое в незапамятные времена нанес на него, по просьбе моего отца, один эльфийский маг…

Кажется, впервые за все время, Руфусилья посмотрела на Ахфельшпроттена.

В глазах Его Подгорного Величества запрыгали лукавые демонята.

– Мой почтенный отец по части хорошеньких гномелл был тот еще баловник, – продолжил он. К слову, я в этом не в него пошел, а в матушку, которая всю жизнь была ему верна. Заклятие создавалось, дабы предупреждать отца о местонахождении супруги, чтобы в случае чего он успел принять вид, подобающий мужу и королю. Я планировал не расставаться со своей Руф до смертного часа, вот и отправился за этим кольцом домой в тот злосчастный день, перед падением Завесы. Хотел, вернувшись, преподнести ей его и просить выйти за меня замуж. А вышло по иному…

Вителья заметила, что Тариша внимательно наблюдает за королем, который грустно усмехнулся, отшвырнул сломанную чашу и взял следующую.

– Что ж, други! Выпьем за нашу неожиданную и радостную для меня встречу!

Гости, как один, встали, поклонились и выпили. Руфусилья старательно прятала глаза.

– А какими судьбами вы оказались в Лималле? – спросил Ахфельшпроттен. – Или это страшная ласурская тайна?

– Не тайна, Ваше Величество, – улыбнулась Вителья, – тайна – причина, по которой мы оказались в Синих горах. Вот об этом я промолчу, но об остальном поведаю. Я и сама хотела рассказать Яго… – Она виновато взглянула на рю Воронна, – и остальным о том, как мы заблудились между мирами.

– Вот еще новости… – проворчала фарга.

Глаза Его Подгорного Величества заблестели в превкушении.

– Отличные новости, уважаемая фарга! – воскликнул он. – Рассказывайте, уважаемая Вителья, мы в нетерпении!

И сделал знак слугам разлить по новой.

Выпито в день, плавно перетекший в ночь, было немало. Король искренне радовался друзьям и ни в какую не желал отпустить их из-за пиршественного стола. Поэтому разошлись они только под утро. Утро, которое в Подгорье было отмечено не рассветом, а звоном шахтового колокола, размечавшего подземные сутки.

Вителья ждала, что Яго сделает ей выговор за самоуправство, но когда они остались наедине в выделенных им покоях, он прижал ее к себе и тихо попросил:

– Больше так не делай…

Ее сердце сжалось. Она ждала недовольства или гнева, а он сказал лишь несколько слов, и ей так стыдно, что она готова провалиться сквозь землю, хотя здесь, в Подгорье, куда уже проваливаться?

Волшебница молча кивнула. Та Вителья, что была ранее, наверняка воскликнула бы порывисто: «Обещаю!». Но после всего пережитого за последнее время, она прекрасно понимала – однажды обстоятельства могут сложиться так, что ей придется нарушить данное слово. Вита надеялась, что и Ягорай это понимает.

Больше они не сказали друг другу ни слова. Слова заменили жаркие объятия, и до самого утра Вита и Яго нежили друг друга так, будто не виделись целую вечность. Когда рю Воронн уснул, Вителья посетила купальню и покинула покои, ища уединенного места. Что-то бередило ее сознание, не давало покоя, несмотря на ощущение сладкой истомы после ночи любви.

Волшебница шла темными коридорами королевского дворца, не боясь заблудиться, поскольку уже машинально определяла местонахождение, используя магические координаты. Увидев свет, плещущий на пол из одного из боковых проходов, свернула туда. И остановилась, разглядев подземный прудик, украшенный резными сталактитами и сталагмитами. Вокруг прудика стояли вырезанные из цельных кусков мрамора скамьи, узор на каждой из них не повторял другие. На одной из скамей сидел… Альперт Попус.

Маг сидел к Вите спиной, но когда она подошла ближе, разглядела у него на коленях пустой сверток, а в воде у ног – оранжевую лягушку.

Под ногой Вительи хрустнул камешек, и маг обернулся. Лишь на миг в его глазах Вита увидела что-то очень похожее на горе, а затем он виновато кивнул на лягушку.

– Прости, что не предупредил, куда ухожу. Марье нужна вода, ей без нее плохо.

Волшебница села рядом. Лягушка с довольным видом наматывала круги по прудику.

– Это ты прости меня, Аль, – повинилась Вителья, – я совсем забыла про нее, а ведь она теперь член нашей команды. По крайней мере, до тех пор, пока мы не придумаем, что с ней делать.

Альперт взглянул на нее.

– Вита, а мы придумаем?

Лягушка перестала плавать и тоже уставилась на волшебницу. Под совершенно человеческим взглядом васильково-голубых глаз Вителье стало не по себе.

– Мы придумаем, Аль, – она решительно махнула копной смоляных волос, – мы обязательно придумаем! Если не справимся сами, попросим помощи у Ее Могущества. Наверное, нам не поздоровится, когда она узнает о наших приключениях в другом мире, но это совсем не важно, правда?

– Спасибо! – тихо сказал Альперт и расстелил на берегу скатерть из кашшеева дворца. – Марьюшка, ползи сюда, пойдем-ка спать!

Лягушка моргнула лупатыми глазищами, к удивлению Вительи действительно выползла на берег и запрыгнула на ткань.

Маг ушел, а Вита еще какое-то время продолжала сидеть, глядя, как отражаются в черной воде призрачные пещерные огоньки. Раньше ей казалось, что принимать решения легко, а нынче она их не просто принимала, но и несла за них ответственность – и вот это было по-настоящему тяжело. Не ошибиться…

Волшебница достала из пенала, прикрепленного к поясу, свиток связи, подумала и… убрала его обратно. Архимагистр умудрялась находить ее безо всяких свитков, так почему бы и ей не попробовать?

Вителья закрыла глаза, успокоила дыхание и потянулась сознанием прочь из Круткольха, туда, где с некотрых пор ощущала себя как дома – в Вишенрог. Солнечным лучом пронзила ночное небо Золотая башня, на верхнем ярусе которой стояла архимагистр Никорин, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу. А затем внутреннее зрение Виты заволокла тьма, и вкрадчивый голос Ее Могущества сказал в самое ухо:

«Еще раз подкрадешься ко мне, адептка ан Денец, и я тебя отлуплю, как неразумное дитя!»

– Я не подкрадывалась! – воскликнула волшебница, позабыв, что архимагистр находится на другом краю Тикрея.

«Тише…»

«Ой… Простите!»

«Не ожидала, что вы окажетесь в Лималле. Тебе придется все мне объяснить, Вителья!»

«Я объясню, – вздохнула волшебница, – обязательно! Позже. А сейчас я хочу, чтобы вы проверили одно место, здесь, поблизости…».

⁂

Руфусилья Аквилотская резко обернулась. На миг в ее глазах мелькнуло ожидание, которое сменилось удивлением – в беседку проскользнула фарга и остановилась рядом, положив красивые руки на парапет.

Водопад неумолчно шумел, перемещая водные массы. В его шуме не так-то просто было говорить.

– Ты позволишь разделить твое одиночество, почтенная рубака? – усмехнулась Виден, отметая тот факт, что одиночество она уже разделила безо всякого разрешения. – Или ждешь кого-то?

Руфусилья дернула уголком губ, но кивнула.

– Значит, ждешь, – продолжала Тариша, не обращая внимания на возмущение, появившееся на лице гномеллы. – Я тебя надолго не задержу. Видишь ли, я редко лезу не в свое дело, но сейчас очень хочется. Ты знаешь, что у нас, оборотней измены невозможны, а свою пару мы можем почуять даже издалека, и не будучи знакомы. Нюх не позволяет лжи царствовать в нашей жизни настолько, насколько это принято у людей или гномов. Арристо свидетель, если бы вы могли ощущать друг друга не только кожей, вам было бы проще! Так вот, этот великолепный гном, твой старинный друг Ахфель и по странному стечению обстоятельств здешний правитель, любит тебя по самые печень и почки, уважаемая Руфусилья. И что самое ужасное, будет любить всегда. Он не врал, когда говорил о своей матушке – он однолюб и просто хороший гном, которого грех терять. Но даже он может устать ждать тебя, Руф, и тогда…

Фарга замолчала.

Слушая ее, гномелла сжимала парапет до белизны в пальцах и боролась с желанием выкинуть настырную тигрицу в водопад, но сейчас подалась вперед и спросила, ощущая, как сбивается дыхание:

– Что – тогда?

– Его сердце остановится, – качнула головой Виден, – и это не красивый оборот речи. Предложи ты ему отречься от короны ради тебя, он не смог бы, ведь долг перед народом для короля превыше всего. Но, поверь мне, правил бы после этого он не долго, так велика его любовь к тебе. Можешь убить меня, уважаемая Руфусилья Аквилотская, почтенная рубака, но ни одна обида не стоит жизни того, кто будет предан тебе до самой смерти!

Гномелла с усилием выпустила парапет и с изумлением посмотрела на свои скрюченные пальцы. Затем взглянула на водопад, глубоко вздохнула и поклонилась Тарише.

– Спасибо за честность, уважаемая фарга, и за мужество дать мне дружеского пинка – не всякий решится на это, кроме моей сестрицы. Есть ли услуга, которую я могу оказать тебе взамен?

– Благодарю, но боюсь, твой дружеский пинок я не выдержу, – засмеялась Виден и пошла прочь.

Однако у выхода из беседки остановилась, будто споткнулась. Едва повернула голову и произнесла:

– Если в Вишенроге все-таки начнется заваруха, обещай мне приглядеть за Раем?

– За Денешем? – удивилась Руф. – Разве ему нужен присмотр?

– Обещай… – губы Тариши едва шевелились.

Гномелла стукнула себя по груди, доспех отозвался звоном тяжелых звеньев.

– Обещаю, фарга Виден! Глаз с него не спущу!

– Благодарю…

Голос Тариши, почти неслышимый в грохоте водопада, затих – фарга выскользнула прочь, оставив рубаку в одиночестве. Впрочем, одиночество было недолгим. Эти тяжелые шаги Руфусилья узнала бы из тысячи.

Сдержав судорожный вздох, гномелла оперлась спиной о парапет и встретила взгляд голубых глаз подгорного короля почти без смятения.

– Я знал, где могу найти тебя… – кивнул Ахфельшпроттен словно самому себе.

– Я знала, что ты придешь… – согласилась Руфусилья, жадно смотря ему в лицо.

В их последние встречи она старалась не касаться его взглядом, будто боялась, что дорогие черты разрушат преграду, которую она долго и старательно возводила в своем сердце из обиды, разочарования и гордости. А сейчас Руф смотрела на короля и видела новые морщинки в углах его глаз и рта, седые волоски в пышной пшеничной бороде. Когда-то от его красоты ее сердце замирало, а сейчас пустилось в галоп просто от того, что он был рядом.

Ахфельшпроттен нерешительно шагнул ей навстречу и протянул руки. Словно стрелу из лука, сердечная боль тетивой толкнула гномеллу в его объятия. Несколько мгновений они стояли молча, обнявшись, раскачиваясь из стороны в сторону, будто боролись, а затем Его Подгорное Величество за подбородок поднял лицо Руфусильи к себе и сказал:

– Прости меня, Руф, умоляю, прости! Мне нет жизни без тебя, пусто рядом со мной на троне, пусто в моем сердце и в моей постели! На моей кухне тоже пусто, но ты не создана для кухонь, моя великолепная рубка, поэтому пусто и в моем тренировочном зале, где полно великолепного оружия и доспехов, но нет тебя. Я сделаю все, что ты пожелаешь, но не отказывай мне – выходи за меня замуж!

– Прямо все-все сделаешь? – свистящим от волнения шепотом спросила гномелла.

– Все, – решительно ответил король и тут же сник: – Только от короны ради тебя я не смогу отречься, ибо мой народ верит в меня…

Руфусилья взяла его за грудки, встряхнула, с удовольствием ощущая тяжесть тела уважающего себя гнома, поцеловала взасос и, отдышавшись, воскликнула:

– Этого и не требуется! Дождись окончания моего текущего контракта, а потом делай со мной все, что пожелаешь, только, Братья – свидетели, никаких кухонь!

⁂

Воздух был сладок, как нектар, однако Вителья помнила, что нектар Лималля для остальных, включая ее, приходится ядом, хотя и кажется наслаждением. Она стояла на берегу лесного озера плечом к плечу с архимагистром Никорин и смотрела, как в безветренную погоду бегут по воде волны: от берега к берегу, от берега к берегу. Ей представлялось, что Ники не станет медлить, едва окажется здесь, однако Ее Могущество не торопилась стирать это место с лица Тикрея.

– Мы чего-то ждем? – наконец, не выдержала Вита.

– Не чего-то… – неопределенно ответила архимагистр и вновь замолчала.

Волны продолжали свой бег. На той стороне озера один из камышей выбрался на песок и теперь загорал под ласковым, не весенним и не осенним солнцем Лималля. Чуть дальше, в кустах, резвились ископаемые ящеры размером с кошек – ловили упавший с дуба желудь. Желудь отчаянно пищал и прыгал, пытаясь увернуться от узких, усыпанных острыми зубами челюстей.

Могильник был здесь, под водой, зовущей в свои объятия. Тому, кто вошел в них, назад уже не было пути, и лишь одному удалось вырваться, сплести Завесу и скрыться в ней, питаясь душами эльфов – Гопотамкину.

Ископаемые порскнули во все стороны. Камыш метнулся в воду, желудь пополз к дубу, намереваясь вернуться на место, а Вита вдруг увидела на противоположной стороне невысокого хрупкого юношу. Юноша был так бледен, что казался полупрозрачным. Закатное солнце просвечивало его насквозь, придавая коже едва видимое сияние. Его тонкие белокурые волосы были свободно распущены по плечам, а синие глаза отличались таким пронзительным взглядом, что и на этом берегу озера молодой волшебнице стало не по себе. Она покосилась на Ники.

Архимагистр стояла, чуть отставив в сторону ногу и развернув плечи. Ее поза была расслабленной, будто она наблюдала морской закат с пирса, и наслаждалась этим зрелищем. Кажется, она вовсе не замечала странного юношу, но Вита знала, что это не так. Она ощущала Силу архимагистра гигантской змеей, свившей в кольца в обманчивом спокойствии, но готовой поглотить и это озеро, и чужака, и Лималль в целом. Вителья еще никогда не чувствовала такую, исходящую от нее мощь, видимо, Никорин все время сдерживала себя, а сейчас – перестала. И если Ники сделала это ради хрупкого эльфа, значит и Вите следовало быть готовой!

Волшебница переступила с ноги на ногу и встряхнула кистями рук – расслабить пальцы, если придется кастовать. Архимагистр, покосившись на нее, улыбнулась одними глазами и едва заметно качнула головой. Ее Сила шевельнулась, как просыпающийся зверь, и земля под ногами шевельнулась вместе с ней.

Вита могла поклястся, что синие глаза с того берега не упустили ничего.

Юноша отступил на шаг, изящно поклонился и исчез.

– Кракенские блохи… – пробормотала архимагистр и села на траву, скрестив ноги. Вителья с удивлением увидела испарину на ее лбу. – Как с ними тяжело, с богами!

– С богами?! – изумилась волшебница. – Этот юнец – бог?

– Юнец? – непонимающе воззрилась на нее Ники, а затем расхохоталась. – Юнец… – повторяла она, вытирая слезы. – Юнец… Этот, как ты выразилась, юнец, одно из древнейших существ Тикрея, помнящих не только Вечную ночь, но и времена до нее.

– Но кто он? – растерянно спросила Вита.

Архимагистр отерла испарину со лба и поднялась.

– Тебе только что довелось увидеть одно из величайших чудес Лималля, сына Бога Воздуха и эльфийки. Его имя давно утеряно в веках, и даже сами эльфы позабыли о нем, поэтому они зовут его просто – Мудрейший.

Вита пораженно застыла. На Тикрее Мудрейшим именовали правителя Лималля, бессмертного короля-мага, о котором ходили легенды.

– Давай-ка покончим с этим, пока он не передумал, – деловито сказала архимагистр.

– Но почему он может передумать? – удивилась Вита. – Ведь бог, которого эльфы считали своим покровителем, предал их, живя за их счет!

Никорин пожала плечами.

– Эльфы это эльфы, дитя. У них на все своя точка зрения. Работаем!

Вителья собралась.

– Готова? – испытующе посмотрела на нее Ники.

В прозрачных глазах архимагистра волны Силы уже бежали от одного края радужки к другому, грозя разрушением всему живому.

Вителья кинула последний взгляд на озеро, которому суждено было исчезнуть навсегда, и кивнула.

⁂

Его Величество стоял у окна кабинета и смотрел вдаль. Обычно за его спиной слышались вздохи Стремы, пребывающего в сладком сне… Но не сегодня.

Дверь скрипнула, будто извинялась. Раздались легкие шаги, и чье-то гибкое тело упало в кресло. Рэд не обернулся. Только двое могли входить в кабинет без стука, и только один из них до сих пор ходил так, словно был юн и дерзок.

– Что случилось, братец? – осторожно спросил Дрюня. – Я по твоей спине вижу…

– Стрема ушел, – глухо ответил король, и в сердце снова закололо, как и там, на границе пустоши и леса.

– То есть как – ушел?.. – в голосе шута сквозила растерянность. – Почему? Куда?

Король поморщился. Оборачиваться не хотелось, но пришлось.

– Откуда я знаю, куда? – спросил он, вперив тяжелый взгляд в собеседника. – Обычно собаки уходят, когда чувствуют собственную смерть.

– Но Стрема не стар! – воскликнул шут. – Он, можно сказать, в самом расцвете собачьих лет!

Его Величество привычно потер левую сторону груди и невесело усмехнулся:

– Может быть, он чувствует мою смерть?

– Типун тебе на причинное место, братец! – Дрюня вскочил и нервно зашагал по кабинету. – Как такое в голову-то пришло? Ты вон надысь чуть на Агнушке не женился! Тебе еще жить да жить! Хусним, как говорят гномы, с ней, с Агнушкой, но может, тебе действительно подобрать какую ласурскую деву и жениться? И неважно, из каковых она будет, аристократов или простолюдинов, главное, молодая кровь.

Редьярд вернулся за стол.

– Вон как ты теперь заговорил, – усмехнулся он, – а давеча из-за той же Агнушки готов был меня за пятки кусать, лишь бы не пустить к алтарю Пресветлой.

Дрюня тут же занял его место у окна и сердито заметил:

– Для такого дурня как ты, братец, ничего не жалко…

– Ладно, не злись! – улыбнулся король, от сердца немного отлегло. – Стрема, авось, и вправду вернется… И я, авось, еще поживу… Устал я что-то братец от дел государственных, понимаешь?

Шут обернулся.

– Понимаю, Твое Замученное Величество, как же не понять. Ну так возьми опять отпуск, пусть Арк превыкает к короне. Он же справляется?

Редьярд нахмурился.

– В мирное время ему цены нет, а в военное… В прошлую войну он ведь в моей палатке не сидел, стратегические вопросы не решал, все по передовой носился со своим полком… А сейчас у нас на носу угроза, с которой мы еще не сталкивались. А он? Малопушки какие-то захотел! В оружие не наигрался!

Дрюня поднял ладони, будто сдавался.

– Ну все-все, успокойся, братец! Признайся, ты на нервах оттого, что совсем скоро станешь дедом, а потом… – он хитро прищурился и замолчал.

– Что – потом? – насторожился король.

– А потом еще раз станешь дедом! – торжествующе провозгласил шут. – Такие испытания, а особливо пиры в их честь и череду поздравлений, непросто пережить. Но не боись! Я тебя не брошу. Ванильку уже предупредил, она свое благословение дала.

– Как она? – проворчал Его Величество. – И лягушонок этот твой… Людвин, как?

Дрюня расплылся в улыбке.

– Лягушонок Людвин грозит в будущем перекричать мамочку, а пока распевается на радость нашим соседям по этажу.

Редьярд полез в ящик стола, вытащил свиток, перевитый золотым шнуром, и протянул шуту:

– Держи.

– Что это? – Дрюня отошел от окна и с любопытством взял свиток.

– Подарок, – король подтолкнул его под локоть, понуждая развернуть свиток. – Графский титул и земли для твоего первенца.

Рука шута дрогнула. Он поднял на Его Величество растерянный взгляд:

– Братец… Ну что ты… Ну зачем?

– Вдруг он не захочет быть шутом, твой лягушонок? Вдруг его ждут дела во славу Ласурии? Это ты, братец, бессеребренник, ни разу у меня ничего не попросил.

– Да мне и не нужно было ничего… – пробормотал Дрюня.

– Да у тебя ничего и не было, – хмыкнул король, – а у него пусть будет.

– Я…

– Только давай без благодарностей, – Его Величество встал, обошел стол и похлопал шута по плечу.

Потом подумал и крепко его обнял.

– И вообще, – сказал он, отступив назад, – не мешай работать! Иди, иди прочь…

Дрюня покинул кабинет, будто во сне, и только в коридоре остановился, не обращая внимания на гвардейцев в красных мундирах, застывших по обе стороны двери. Он все еще изумленно смотрел на свиток, а потом почесал в затылке и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Вот скажите мне, как это возможно, что Его Величество порадовал меня, шута, более чем я – его? Где логика?

Конец