Текст книги "Корвус Коракс"

Глава двенадцатая. Уходим по-английски

Молодость – опасная болезнь мозга, которая настигает всех людей без исключения. Некоторым, вроде меня, удается сравнительно быстро выздороветь, зато у других пчелиный рой внутри черепа так и жужжит годами. Мне кажется, в Москве процент юных остолопов выше, чем в среднем по стране. То ли климат у нас плохой, то ли вода, то ли нашему городу элементарно не везет. Сколько себя помню, количество прибабахнутого молодняка в столице никогда не уменьшалось. Из года в год одно сборище сменяло другое, и каждое новое с удовольствием било морды остаткам предыдущего.

Сперва, как водится, бесились окраины. Еще совсем недавно карту Москвы и области можно было каждый месяц красить в тревожные цвета, военными стрелочками отмечая направления главных ударов. Волны захлестывали город с четырех сторон. На центровых наезжали татуированные братеевцы, их теснили вечно бухие бескудники, тех лупили расхристанные тропари и сами же затем рассеивались под напором чертанцев – немигающих пасмурных качков в грязных красных майках с косо намалеванными на них сатанинскими рожами.

Позже, когда метро подорожало, а пневмопочта подешевела, географический принцип кучкования молодых обормотов плавно сошел на нет. Теперь их объединяла одновывихнутость мозгов. Самыми безобидными, несмотря на яркую боевую раскраску, оказались панки. Они, как скунсы, старались отпугнуть врагов своим запахом и крайне редко вооружались битами или тем более арматурой – а потому в конечном счете уступили место под солнцем более агрессивным скинам. Те, впрочем, недолго сверкали лысинами. Вскоре объявились плечистые немногословные тоты в кожаных распашонках и перво-наперво отпинали скинов. Однако и на кожаных молчунов нашлась управа: через некоторое время ими самими занялись шумные анархи – бородатые и патлатые, как бомжи…

– …А теперь уже этих анархов разогнала Пионерская дружина, – догадался Фишер. – Но уже через год-другой могут появиться какие-нибудь антипионеры, чтобы разогнать дружину к чертовой матери. Так? А потом придут антиантипионеры? И антиантианти?

– Типа того, – кивнул я. – Круговорот говна в природе. И нас с вами случайно затянуло в чужую войнушку.

– Случайно? Затянуло? – Старик покачал головой. – Ну уж нет! Не обольщайся, Иннокентий. В такие игры принимают только тех, кто сам хочет играть. Лично я не напрашивался, да и ты тоже. Посмотри-ка на себя в зеркало, а потом на меня: из нас с тобой такие же анархисты, как из вареной луковицы пуля. Дело вовсе не в очередной драчке стриженых с бритыми, пойми. Тут другое. Ты разве не слышал, о чем говорил нам этот алкаш в клоунском наряде? Они ищут нашего ворона. А мы гарнир к основному блюду.

Я невольно взглянул на Корвуса. Не подозревая, что речь зашла о нем, носитель отвернулся от нас, наклонил голову и лениво глазел в боковой иллюминатор на проплывающие мимо рваные клочья облаков. Ему было не до тайн и не до войн. Он переваривал обед.

– Ты раньше с пионерами никогда не общался? – спросил Фишер. – Ни по по службе, ни как-нибудь еще?

Ага, «по службе», очень смешно! Молодежь и авторское право – два непересекающихся множества. У нас в ФИАП давно уже поняли: глупо связываться с теми, у кого уже есть сила и еще нет мозгов. Содрать с таких копеечку за чужой контент почти нереально, да и небезопасно. К примеру, у сатанинского смайлика, который чертанцы шлепали себе на майки, тоже наверняка имелся автор, но качать права никто почему-то не рискнул. И правильно. С таким же успехом разработчики пиратского бренда «Веселый Роджер» могли бы сунуться за ежемесячными отчислениями к капитану Флинту.

– Вживую с ними не сталкивался, – доложил я Вилли Максовичу. – Потому и не сообразил вчера, что хмыри в масках – из той самой Пионерской дружины. Не додумался, что буквы «БГ» и «ВГ» на жетоне, который мы нашли у Горна, – это их слоганы «Будь готов!» и «Всегда готов!». Я про них только в газетах читал. В «Листке» выходила, кажется, статья, потом в «Новом Коммерсанте» и где-то еще…

– Газеты не самый надежный источник информации, – нравоучительно заметил Фишер. – Знал бы ты, сколько дезы в войну через них прокачивали! Помню, к газете «Красная Звезда» был для этого специально прикомандирован Шурик Казанцев, майор инженерных войск. Врун был феноменальный. Мог в одиночку поставить на уши сотню человек в геббельсовском министерстве пропаганды. Наша страна, естественно, отметила его таланты…

– Дали ему орден?

– Срок! Я его потом в Воркуте встречал, в пересыльном лагере: мотал червонец за разглашение госсекретов. Оказалось, на его туфту про электрическую пушку купились не только в Берлине, но и в Москве… Словом, доверять прессе я бы не стал. – Старик покосился на клоуна, тихо лежащего в отключке. – Ну хорошо, допускаю, в мирное время они врут поменьше, чем в военное. К тому же других источников у нас все равно пока нет. Жаль, мы с тобой не успели вчера допросить пленных… Ладно, докладывай, чего ты там вычитал про пионеров? Противника надо хоть немного изучить. Что нам известно? Руководство? Идеология? Численность? Дислокация?

– Официально они вроде были приписаны к Минмолодежи, – припомнил я, – но тех упразднили еще два года назад, а эти живехоньки, и кто у них куратор – не знает никто. Может, и нет у них никакого куратора. Бочке, которая катится вниз с горы, двигатель не нужен… В идеологию никто, по-моему, толком не въехал, а лозунги патриотические, как у всех: догнать и перегнать все, что движется, мы за капитализм, но против богатеев, наши арифмометры – самые железные в мире, наши часы – самые быстрые, наши жены – пушки заряжены, и тэ пэ… А еще там много о еде: надо, мол, жевать отечественное, а привозное выплевывать. То есть вроде можно и импортное жевать, но только если страна-производитель нас любит… Значит, шпроты уже нельзя, хинкали нельзя, картошка фри тоже запрещена…

– Дурачки, – вздохнул Фишер. – Жратва-то здесь при чем? Мы в их возрасте были практичнее. Трофейное – наоборот, самое вкусное… Нет, с такими идеями большой армии не соберешь.

– В газетах писали, что у Пионерской дружины есть филиалы во всей стране, – возразил я. – И каждый год с июня по сентябрь у них слет в Ольгинском районе, на турбазе Осколково. Тогда их скапливается по нескольку тысяч. Но и сейчас там у них на базе человек двести…

– Всего двести? – переспросил Фишер. – Для такого дирижабля, как наш, это вообще не проблема. Главное – иметь на борту хороший боезапас.

У меня заныли вчерашние синяки. Двести человек – это все-таки очень большая толпа. Чтобы привязать меня к креслу и побить мое лицо, хватило четверых пионеров. Вилли Максовичу как бойцу нет равных. Но сумеет ли он один сладить с такой сворой?

– Ты, деточка, не бойся. – Свободной от штурвала рукой Фишер пододвинул мне карту. – Ну-ка найди мне это Осколково и продиктуй координаты. Наезжать на них по суше я бы в одиночку не взялся, зато мы можем пролететь над ними и вдарить с воздуха, как Федосенко и Усыкин… ну когда в октябре 41-го они прорвались к Берлину на аэростате «Борис Иофан». Такой бенц врагу устроили!

– Откуда же у нас на борту бомбы? – изумился я. Мне-то казалось, будто «Челси» – судно прогулочное, а не боевое.

Вилли Максович пренебрежительно отмахнулся:

– Бомбы? Какая чушь! Учи историю, деточка. Знаешь, как в Средние века обороняли крепости? Швыряли вниз все, что под руку подвернется, даже объедки и дохлых кошек. Главное – сбросить. Догадайся зачем. У тебя одна попытка, напряги извилины.

– Наверное, для психологического эффекта, – смекнул я.

– Ответ правильный, молодец! Рожденный ползать всегда боится, что сверху на него свалится какая-нибудь дрянь. Этот страх у людей в крови. На «Иофане», аэростате Главполитупра, сроду не водилось никакой взрывчатки. Единственный тамошний балласт – триста кэгэ «Блокнотов агитатора», таких мелких журнальчиков размером с ладонь, с Лениным на обложке. Первый и последний раз их употребили на что-то путное. Можешь себе представить? Весь огромный отрезок Унтер-ден-Линден от Фридрихштрассе до самого Шлоссбрюкке удалось загадить маленькими красными ильичами…

– Но ведь макулатуры у нас тоже нет, – осторожно напомнил я.

– Подумаешь! Зато есть много другого мусора, да и гальюны наверняка еще не опорожняли. К тому же в здешнем рундуке имеются свечки, штук сорок. А если смешать дерьмо со спиртом, целлюлозой и свечным воском и потом открыть кингстоны… – Тут Фишер увидел что-то в иллюминаторе и сам себе скомандовал: – Отставить. С бомбежкой сегодня не получится, отбой. Смотри сюда!

Я послушно взглянул в указанном направлении – и не заметил ничего подозрительного. Впрочем, нет: далеко-далеко впереди нас маячило черное зернышко. Крохотное, маковое, почти соринка.

– Видишь? – Вилли Максович ткнул пальцем в направлении соринки. – Они выдвигаются навстречу. Узлов пятнадцать делают в час, не больше. Судя по их скорости, судно маломощное, вроде аэробаржи. Радуйся, Иннокентий, что это не воздушный линкор… Хотя откуда у пионеров линкоры? Их-то всего в России восемь, а в Москве сейчас – только два: «Жаворонок» и «Стремительный».

– Значит, мы успеем изменить курс и оторваться?

– От одной такой посудины – легко, но… Погляди на Корвуса.

Носитель больше не следил за облаками. Теперь у него нашлось занятие поинтересней. Притиснувшись к боковому иллюминатору, ворон энергично пытался склевать с поверхности стекла что-то невидимое. Ох, черт! Вторая соринка в небе.

– Тоже тащатся на малой, – прикинул Фишер. – Еще одна воздушная галоша. Но две галоши с разных сторон – это перехват. Будь уверен: на хвосте у нас скоро будет и третья. – Старик взглянул на корабельный хронометр. – Минут через сорок, самое большее, нас попытаются окружить, а это очень паршиво.

– И что мы тогда будем делать? – Я изо всех сил постарался, чтобы мой голос не дрогнул. В мозгу у меня с неприятным консервным скрежетом провернулось корсарское слово «абордаж».

– Можем взять из кухни ножи, из гардероба – брабантские манжеты и сразиться врукопашную, – предложил мне Вилли Максович. – Ты готов стать павшим героем? Созрел? Чувствую, что нет. Успокойся, и я пока не жажду. Поэтому назначаю экстренную посадку. Отыщи на карте букву «п», но не простую, а прописную. Нам с тобой мало куда-то причалить – надо еще и вовремя оттуда удрать. Нужна высотка, где больше одного терминала. Видишь что-то подобное?.. Балда, не туда смотришь, бери левее! Наши полчаса – это на карте семь сантиметров максимум. А мы примерно там, где моя карандашная отметка… Ну? Есть поблизости башни?

Сколько я ни всматривался в квадратики, кружочки и ломаные линии на карте, ни одного места, мало-мальски пригодного для срочной посадки, не было. Заглавные «П» кое-где попадались, а толку?

– Ничего подходящего, – выдохнул я. – Вот невезуха! Из башен – только высотка МИДа на Смоленской. Но мы же с вами не будем…

– Глупости! МИД для нас – отличный вариант, – нетерпеливо перебил меня Фишер. – Пять стыковочных терминалов плюс какое-никакое, но почтение к международному праву. Думаешь, где-нибудь еще в Москве знают, что такое экстерриториальность? То-то и оно. Дураками будем, если не воспользуемся. Держись за поручень: сейчас я совершу маневр, и судно тряханет.

Ловким жестом хамелеона, поймавшего насекомое, Вилли Максович мгновенно притянул к себе карту, сверился с ней – после чего вдавил рули высоты. На краткий миг пол ушел у меня из-под ног, а мое сердце ухнуло куда-то в район желудка. Дирижабль резко просел, вздрогнул всем корпусом, затем плавно выровнялся.

– Цел? – Фишер оглянулся на меня. – Порядок! Теперь слушай, что делать. Ты возращаешься в коридор. Переходишь в зал, где бассейн. Там в среднем шкафчике я видел сигнальные флажки. Все их не приноси. Попробуй найти красную букву «Х» на белом фоне, а в идеале – белый квадрат с синим кантом и красным квадратиком в центре. И там же возьми красный, с треугольным вырезом. Это как зубчик Кремлевской стены. Дошло? Говори только: «Да!»

– Да! – послушно откликнулся я. – А что они означают?

Вилли Максович фыркнул:

– Неужели этому не учат в школе? Позор вашим педагогам! Ладно, объясню потом, а пока просто найди и притащи то, что я велел. Марш-марш, вперед! Перемирие закончено, мы уже опять на войне…

Связка флажков на длинных древках, похожих на колья, нашлась именно там, где указал Вилли Максович. Я перебрал, наверное, не меньше десятка, пока наконец не попались два нужных – один с белым квадратом, другой с красным зубчиком. Надеюсь, в этом виде связи Фишер дока, подумал я. Мне-то самому дальше азбуки Морзе продвинуться не удалось. О цветовых сигналах я знаю минимум: белое полотно – капитуляция, черный квадрат – большие деньги, красный фонарь – продажная любовь, а красный круг на белом фоне – «Верните, гады, Курильские острова!»

– Принес? Те самые? Хорошо. – Старик мельком взглянул на флажки и опять уставился в иллюминатор, где первая соринка уже превратилась в жирную муху. – Теперь отправляйся в банкетный зал. Слева от барной стойки найдешь дверь. Ручки на ней нет – просто толкни ее, и она откроется внутрь. Это здешняя аптечка. Принеси сюда вату, йод, бинтов побольше и носилки.

– Ожидается кровопролитие?

– Будешь со мной препираться – устрою, – грозно пообещал мне старик. – Сейчас мое дело – командовать, а твое – исполнять. Повторяю: вата, бинт, йод, носилки. Да! Возьми белые халаты, они там на вешалке. Себе выбери по росту, мне – самый длинный из тех, что есть. Увидишь там марлевые маски и шапочки – тоже бери. И прихвати еще каких-нибудь больничных штучек, на твой вкус. Ты, когда был маленький, играл в доктора? Нет? А в школьной самодеятельности участвовал? Тоже нет? Ну хоть рожи корчил перед зеркалом? Уже кое-что. Ладно, иди же, иди…

Дверь в аптечку открылась с полпинка. Я выгреб все, что мне было заказано, а сверх того прихватил стетоскоп, тонометр, шприцы, скальпель и костыль. Не удержавшись, я добавил к набору еще оригинальную клизму – в виде мини-глобуса – и нагруженный, как вьючный верблюд, едва дотащил ношу до рубки. Тут меня внезапно удостоили сдержанной похвалы. За быстроту, усердие и инициативу. Даже клизма, вопреки ожиданиям, была встречена благосклонно.

– Как клизма она нам, может, и не нужна, но в качестве глобуса – пусть будет, – рассудил Фишер. – Сгодится на случай форс-мажора. Вдруг мы карту потеряем? Тогда хотя бы полушария не перепутаем. Ты, Иннокентий, мотай себе на ус: у каждого предмета есть второе назначение, бесполезное в быту, зато пригодное в бою. Скальпель – тот же метательный нож, шприцы – почти что дротики, стетоскоп сгодится как удавка, тонометр – как праща, костыль – как дубина, полезная в рукопашной схватке…

При слове «рукопашный» я невольно глянул в иллюминатор. Первая из мух над горизонтом опасно доросла уже до габаритов сливы.

– А маски и шапочки как что?

– Как маски и шапочки. Наденем их, чтобы скрыть лица. Раз уж наши приметы пионерам известны, без камуфляжа не обойтись. Жаль, нельзя замаскировать ворона под орла или павлина. Придется его вместе с клеткой спрятать обратно к тебе в рюкзак.

Думаю, Корвус предпочел бы реальную свободу – хоть в костюме пингвина. Однако трепыхаться он не стал и втиснулся в клетку без лишних уговоров. Тем более что второе зернышко на горизонте тоже увеличилось в объеме и перестало выглядеть съедобным. А позади нас уже маячила в небе третья черная соринка. Даже не верилось, что у Пионерской дружины – свой воздушный флот. Наверное, они все-таки его арендовали.

– Вилли Максович, а вдруг это не пионеры? – спохватился я. – Может быть, это полиция? Мы ведь все-таки «Челси» угнали…

– Может, и полиция, – с какой-то подозрительной легкостью согласился старик. – Почему бы и нет? Чудеса порой случаются. Маньяк Чикатило, говорят, у себя в камере читал про белого Бима, и когда собачка умерла, так рыдал, так рыдал… – Придерживая рули левой рукой, правой Фишер манипулировал с верхним рядом кнопок на пульте. Время от времени дирижабль мелко подрагивал, как встревоженная птица. – Но сейчас забудь о чудесах. Это не полиция. Те бы использовали свои аэростаты, а не гражданские галоши, взятые напрокат. К тому же наши городовые редко проявляют прыть. Чтобы они побросали все свои дела, их надо сильно рас-ка-чать… Та-ак, хватайся за кресло, я убираю еще три градуса. – На секунду или две мои сердце и желудок опять поменялись местами. – Порядок? Сделай глубокий вдох… Так на чем я остановился?

– Их… надо… раскачать… – Пол под ногами вновь обрел твердость, но я все еще не выпускал из рук спинку кресла.

– Именно! Раскачать, завести, увлечь материально. А хозяин «Челси» где у нас? На пути в Лондон. Значит, премиальных пока не предвидится, и какой же интерес от погони? И потом, ты вспомни: много ли полицаев ты видел сегодня утром из своего окна? Я, например, сверху не заметил ни одного. Если городовые не вмешались тогда, с какой стати они вмешаются сейчас? Думаешь, в них проснулось наконец чувство долга?.. Дыши, дыши, пройдет…

Я сделал еще несколько вдохов и выдохов и решил думать не о перехватчиках, а о чем-нибудь постороннем. Зачем вгонять себя в панику? Порой неведение – столь же могучая сила, как и знание. Если бы динозавры знали заранее, что им крышка, это бы отравило им последние тысячи лет существования на Земле. А так они организованно, без суеты, вымерли и даже не заметили.

Пока упаковывал рюкзак, пока облачался в белое и медицинское, я отгонял мысли о погоне, старательно размышляя о предметах двойного назначения. Лыжная палка в бою – копье, кастрюля – каска, том энциклопедии – бронежилет, старые башмаки незаменимы для обустройства полосы препятствий… я-то, по крайней мере, о свои постоянно спотыкаюсь… Что еще? Вилка и штопор – холодное оружие, радиатор батареи – теплое, кипящий чайник – горячее…

Еще минут пять я рассматривал свои ботинки, чтобы случайно не глянуть на противника. Но в конце концов все же поднял голову. И сразу увидел в иллюминаторах то, чего видеть не хотелось.

Серые баллоны дирижаблей-перехватчиков, которых Фишер называл галошами, подбирались к нам с трех сторон. Хотя они плыли еще далеко, их наружность уже была отчетливо различима. Чем-то они и впрямь смахивали на перевернутые галоши – довольно замызганные и заплатанные, но оттого не менее угрожающие. Судя по размерам, в каждую гондолу вмещалось человек десять, а если утрамбовать – то и все пятнадцать. Пятнадцать помножить на три – это уже сорок пять. А нас с Фишером двое. Пьяница и ворон не в счет.

– Трусишь? – Проницательный старик обернулся ко мне и подмигнул. – Ничего, Иннокентий, все фигня, прорвемся! Разрешаю пошарить в пакете, который я приволок с кухни: там прямо сверху должны быть тянучки «Воздушные». Специально для аэронавтов, очень успокаивают вестибулярный аппарат. Только смотри не слопай все сразу, оставь мне. Трех конфет тебе за глаза хватит. А еще лучше – возьми пока одну. От переедания на большой высоте может затошнить, уж поверь моему богатому опыту. Как-нибудь при случае напомни – и я тебе расскажу, как я блевал над Вологдой!

После таких ободряющих слов даже лучшая в мире конфета стала бы поперек горла. Тем не менее я сумел растянуть дурацкую тянучку минут на десять. Лишь когда она растворилась совсем, оставив после себя привкус школьного ластика, я уговорил себя снова взглянуть в иллюминатор. Галоши угрожающе придвинулись еще ближе, но было и кое-что хорошее: внизу среди разрывов облаков уже смутно проступили контуры посадочной башни. Правда, до сих пор не пойму, отчего Фишер назвал МИД отличным вариантом.

– Вы уверены, что нам так уж поможет ваше международное право? – осторожно спросил я у Вилли Максовича.

– Ну конечно, прежде всего нам помогут наши быстрые ноги, расчет и везение, – не поворачиваясь, откликнулся Фишер. – Но и «юс гентиум» будет нелишним. Ты обратил внимание на флаг, под которым мы идем? Нет? Зря. Это, к твоему сведению, «Юнион-Джек», а наш порт приписки – Лондон, я перепроверил по судовому журналу. Официально мы территория Великобритании, по протоколу посторонние не могут попасть на борт, если мы не захотим…

– А внизу не знают, что судно украдено? – удивился я.

– Определенно знают, – хмыкнул Фишер. – Прогресс, мать его ети. Чертова пневмопочта всюду понаставила будок, я уж про телеграф не говорю. Но это ничего принципиально не меняет. Если какой-нибудь русский турист в Лондоне захватит супермаркет, тот не становится сразу территорией России. Верно? К тому же никто пока не знает, сколько людей на борту и нет ли заложников. Бьюсь об заклад, охранники эллинга преувеличили число нападавших раз в десять. Не могли же они сознаться, будто их, здоровенных баобабов, в одиночку урыл столетний дед? Хотя вчерашние пионерчики им бы поверили на слово… Ну все, Иннокентий, разговоры отставить, соберись. Видишь, нам сигналят снизу? Мы уже в диспетчерской зоне. Через полторы минуты я приоткрою люк, а ты по моей команде высунешь флажок, который с белым квадратом. А тот, который с зубчиком, держи наготове… И пристегни себя страховочным тросом – он вон там, слева, – а то еще вывалишься наружу…

– Разве на «Челси» нет устройства, которое бы само махало флажками? – Высоты я не боялся, но этот страховочный трос мне казался каким-то слишком тонким. Собачий поводок, а не трос.

– А как же! Вон та металлическая штуковина, похожая на дырявую катапульту, – оно и есть. Но мы им пользоваться не будем, все должно быть экстремально… Эх, гляди, гляди, Иннокентий, как подфартило! – Фишер радостно ткнул пальцем в направлении башни. – Из пяти терминалов четыре свободны, только поляки висят на третьем. Могу поспорить, нам сейчас же дадут первый…

– Это хуже или лучше, чем второй или пятый? – Я тоже посмотрел на быстро вырастающую башню МИДа. Четыре из пяти ее терминалов были пусты, и лишь у западного дрейфовала на привязи раздувшаяся красно-белая сигара с огромной надписью «Henryk Sienkiewicz».

– Лучше или хуже – нам плевать! – объявил Фишер. – Какой бы терминал ни назначили для «Челси», мы зацепимся за другой, и пусть за нами побегают. Кстати, все в рамках международного права. Тот флажок, который у тебя с квадратиком, означает: «На борту эпидемия». А тот, что с зубчиком: «Судно неуправляемо, аварийная посадка»… Ох, не завидую я здешним диспетчерам!