Текст книги "Корвус Коракс"

Глава двадцать вторая. Девушка на танке

– Кончай верещать! – потребовал Фишер. – Лучше прочти мне еще разок. Медленно!

Текст я уже выучил наизусть и мог механически произнести его, не заглядывая в бумажку:

– «Привезешь ворона в Оск-во завтра до полуночи а то с девчонкой будет то же что с ним. У».

На черном оперении моего скворца Карла засохла бурая капля крови. Уложенный в узкую и длинную коробку, он и сам вдруг сделался очень длинным, каким никогда не был при жизни.

– Та-ак, – протянул старик. – А теперь рот на замок и дай мне подумать хотя бы минуту.

– Они схватили Лину! Они убили Карла! – Сейчас я не мог молчать. – Как они про нее узнали? Я ведь вообще никому… даже на работе, даже Бестужевым, подробно не рассказывал… я же…

Вилли Максович взял меня за плечи и сильно встряхнул – так взбалтывают бутылку кефира.

– Заткнись, деточка, – сурово сказал он. – Воплями делу не поможешь. Ты сам и проговорился – Рыбину. Кто тебя за язык тянул? Ну-ка вспомни свои слова: «Эвелина – перспективный дизайнер женской обуви на юго-западе Москвы». Всё. Умному человеку других подробностей не требуется. Профессия, локализация и редкое имя. Даже дилетант ее вычислит, а у Рыбина возможности – о-го-го. Я же тебя предупреждал: будь осторожен с кремлевскими… Та-ак…

Некоторое время Фишер, полуприкрыв глаза, молча и сосредоточенно барабанил пальцами по деревянной спинке скамейки. Потом наконец произнес:

– Из нас двоих пока лучше соображаю я, поэтому и формулировать буду я. Тебе разрешается только меня слушать и отвечать на мои вопросы – предельно кратко. Понял?

– Вилли Максович, они же…

– Понял или нет?

– Понял.

– Уже прогресс. Я догадываюсь, какие мысли вертятся в твоей голове и сколько глупостей ты хочешь сделать, причем одновременно. – Старик стал по очереди загибать пальцы: мизинец, безымянный, средний. – Глупость номер один – сорваться с места, поехать туда, откуда пришло сообщение, и всех поубивать. Глупость номер два – бежать в полицию. Глупость номер три – схватить Корвуса и ехать с ним… куда они там требуют мчаться? Оск-во – это что?

– Сокращение от Осколково, – ответил я. – Это турбаза в Ольгинском районе. Еще когда мы на «Челси» летели, я вам про нее рассказывал. Там у пионеров штаб и бывают ежегодные слеты…

– А, да, теперь припоминаю, – кивнул Фишер. – Главная база наших негодяев, эдакая пиратская Тортуга. Мы еще собирались бомбить их дерьмом с дирижабля… Короче, Иннокентий, выкинь, пожалуйста, все три глупости из головы. Раз… – Настал черед разгибать пальцы. – Домой к твоей Лине нам ехать абсолютно незачем. Автор записки, этот самый У – то есть Федя Утрохин, – давно увез ее из дома в свое Осколково, а вот засаду, скорее всего, оставил… Два. Ты по-прежнему веришь, что кто-то из полицаев захочет связываться с пионерчиками? Вижу, что нет. Кроме того, не забывай, что полицаи нас самих ищут. В участок мы можем войти, но оттуда уже не выйдем… Ну и три. Ехать и менять? Никто тебе не гарантирует, что обмен вообще состоится и ты вернешься живым. Я могу поехать с тобой, но… Есть разница между риском и дуростью. Второй раз захватить приличную посудину типа «Челси» нам не позволят. Можно атаковать турбазу с земли, но у меня одного – тебя как серьезную боевую единицу, извини, я не учитываю, – шансы победить нулевые. Значит, нам остается… что? Теперь можешь отвечать.

– …сидеть сложа руки, – злобно сказал я. Фишер был прав, и меня это больше всего бесило.

– …снова искать союзников, – невозмутимо продолжил Вилли Максович. – И конечно, уже не из кремлевских… Перестань бычиться, Иннокентий. Зажми эмоции в кулак. Горячее сердце – это прекрасно, но мне нужна твоя холодная голова. Напрягись и подумай: кто поможет нам против пионерчиков? Допустимы любые идеи, самые безумные. Помнится, ты называл каких-то готов… анархов… хоть что-то боеспособное от прежних молодежных групп в Москве осталось?

– Сомневаюсь, – буркнул я. – Из тех, давнишних, уже никого не найти. Однако…

Похоже, я начал потихоньку приходить в себя. Хотя злости во мне меньше не стало, она уже не окутывала мозги черной непроницаемой пеленою. И сразу же в дальнем уголке сознания что-то неуловимо забрезжило. Еще не идея – скорее, ее проблеск, осторожное предчувствие.

– Ну? Придумал? – Теперь уже Вилли Максович теребил меня.

Но я не спешил. Я знал, что хорошую идею, как большую рыбу, нельзя раньше времени вытаскивать, иначе она может сорваться. Надо быть терпеливым, подсекать аккуратно.

– Кажется, придумал, – сказал я наконец. – Есть у меня знакомый мальчик, мой тезка…

Со второго раза школа № 1223 показалась мне еще более унылой на вид и похожей на казарму. Здание, конечно, планово ремонтировали и красили в розовый цвет – но в рамках отпущенного бюджета. Наверное, только первоклашки, которым еще все было в новинку, приходили сюда с радостью, а тех, кто постарше и посерьезнее, эти стены уже избавили от иллюзий. Будь у меня маленький бизнес за пределами своего класса, я бы старался приходить в школу как можно позже и не досиживать до последнего урока – особенно если это география или астрономия. Какой из двух входов выберет смельчак, желающий удрать, – главный или запасной? Конечно, главный: он уже под охраной ласточек и, значит, меньше шансов нарваться на человека-завуча.

Я убедил Фишера довериться моему опыту и оказался прав. Вскоре после звонка на урок парадная дверь школы № 1223 приотворилась. Из нее высунулась знакомая кудрявая голова. Убедившись, что возле школы безлюдно, ученик 6 «В» Иннокентий Савочкин вышел и с независимым видом стал спускаться по лестнице. Тотчас же к нему на плечо спикировала дежурная ласточка. Отработанным жестом тезка хлопнул по наружному карману форменной куртки, из которого вылетел спичечный коробок. Савочкин подхватил его на лету и щелчком открыл. Крупный жук обрел свободу – но лишь на мгновение: ласточка схватила добычу и с ней в клюве взлетела ввысь.

– Какой находчивый! – шепотом похвалил Вилли Максович. – Эти птицы не принимают подачек и не едят с руки.

– Да, он разбирается, – подтвердил я. – Ласточка должна хотя бы формально сама поймать жука, и Кеша помогает ей сохранить самоуважение.

Тем временем шестиклассник обогнул клумбу и деловито направился к выходу из школьного двора – мимо двух почти сросшихся кленов, за которыми прятались мы с Фишером. Когда Кеша оказался рядом, я выглянул из-за деревьев и сказал вполголоса:

– Эй, тезка! Привет. Есть разговор.

Увидев меня, Савочкин повел себя очень странно. Он стал отчаянно гримасничать и махать руками, как будто отгонял от себя тучу мошкары. А когда убедился, что я не понимаю его знаков, то ускорил шаг и, не останавливаясь возле кленов, коротким энергичным жестом поманил за собой. Минуту спустя маленький Кеша перебежал через дорогу, потом быстрым шагом двинулся к ближайшей пятиэтажке. Там он ловко вскрыл гвоздем наружную дверь ближайшего подъезда и вновь показал жестом, чтобы мы следовали за ним. И только когда мы все оказались в подъезде, а дверь за нами закрылась, мальчишка набросился на меня:

– Вы чего тут ходите? С ума сошли? Вас же разыскивают!

– Быстро они, однако, сработали, – с неудовольствием сказал Фишер, но тут же выяснилось, что ищут меня не из-за вчерашнего.

Сдала меня директриса Липская и притом давно – еще два дня назад. Алевтина Олеговна решила поподробнее разузнать про птичьи гранты, кто сколько получит, стала расспрашивать коллег из других школ и смекнула, что я самозванец. Как назло у ее великовозрастного сынули нашлись дружки среди пионеров. Едва прозвучало мое имя, в школу нагрянули четверо: «Три тормоза с дурацкими кличками и битыми фейсами и их главный, крезанутый визгун с золотыми часами» (по описанию я опознал Горна, Барабана, Котелка и Утрохина). Вчетвером пионеры целых два часа наседали на Кешу: требовали сказать, о чем таком я с ним беседовал.

– Они тебя не тронули? – встревожился я.

– Не-а, – успокоил меня Кеша. – Только орали, особенно с часами. А я что? Вижу – они полные неадекваты, ну и прикинулся удодом. Хлопал зенками, долдонил одно и то же: он, то есть вы, выяснял у меня, чем кормят птиц семейства врановых, и я рассказал про рацион питания. А больше знать ничего не знаю, отстаньте, дяденьки. Что взять с малявки? Поорали и отстали…

После этих слов Савочкин оглядел Фишера и деловито добавил:

– Про человека, похожего на вас, они тоже спрашивали. Хотели узнать, не видел ли я вас обоих вместе. По-моему, вы их чем-то особо достали. Это не вы, случайно, троим накостыляли?

– Стыдись, мальчик! – Фишер укоризненно погрозил Кеше пальцем. – Как ты вообще мог о таком подумать? Неужели человек в моем возрасте станет махать кулаками случайно? Разумеется, нет. Я набил морды тем троим намеренно и жалею, что мне не попался четвертый… Кстати, эти хмыри между собой меня как-нибудь называли? По фамилии? По имени?

– Не знают они ни имени, ни фамилии, – засмеялся Кеша. – Вы для них Черный Плащ без опознавательных знаков, как в комиксах для малышни. Высокий, седой, непобедимый, с боевыми искусствами. Ужас, летящий на крыльях ночи и раздающий волшебные пендели.

Фишер нахмурился.

– Никакой я не ужас, я старый лопух. – Он с досадой дернул себя за рукав плаща. – Стоит только пару дней не менять гардероб, и готово: твоя одежда превращается в особую примету, а затем и в твое прозвище. Тогда уж вообще неважно, как тебя по-настоящему зовут…

Тут я наконец спохватился, что до сих пор не представил обоих друг другу.

– Познакомься, – обратился я к мальчику. – Это Вилли Максович Фишер, мой… – На этом месте я запнулся и посмотрел на старика, не зная, как продолжить фразу. «Мой знакомый» – слишком бледно, «мой друг» – чересчур ответственно, а «мой учитель» – уж больно высокопарно.

К счастью, Кеша пришел мне на помощь и сам нашел подходящее слово.

– Я уж догадался, – сказал он Фишеру, – вы его сэнсэй. Будем знакомы. Меня тоже зовут Иннокентий, но чтобы вам не путаться, можете говорить Кеша. А меня не возьмете в ученики?

– Да ты вроде и так уже все умеешь, – хмыкнул старик. – Я только что видел, как ты обошелся со сторожевой ласточкой. У тебя прямо профессиональный подход, браво, хвалю.

– С птицами просто, с людьми сложнее, – очень по-взрослому вздохнул шестиклассник. – Мне бы сейчас очень пригодились ваши боевые искусства. Много вокруг всяких уродов. Одним не нравится, что я умный, другим – что зарабатывать умею, третьим – что перед нашей Алевтиной не прогибаюсь. А самой директрисе – что я в волонтерах у Наждачного.

Фишер незаметно кивнул мне, но я и так понял: пора. Пришло время для главного разговора.

– Кеша, есть важное дело, – начал я. – Помнишь того ворона, из дома в Романовом переулке?..

Нам повезло с подъездом. За все полчаса, пока я рассказывал нашу историю, никто из жильцов не вошел, не вышел и мне не помешал. Еще по дороге к школе, когда мы с Фишером обговаривали будущую беседу, я предложил ничего не утаивать – ни от самого Кеши, ни от наших возможных союзников. Я побаивался, что после случая с Рыбиным старик встанет на дыбы и начнет напирать на секретность, однако он, к моему удивлению, сразу же согласился.

«Иногда в нашей профессии человека используют втемную, – объяснил Вилли Максович. – Например, мы вчера кое-чего не сказали хорошему парню Акиму из “Нового Коммерсанта”, для его же блага. Но если планируется совместная боевая операция, взаимное доверие всех участников обязательно. Умолчишь о чем-то, даже незначительном, и в самый ответственный момент из-за одной карты рухнет весь карточный домик. Так что расскажи ему в подробностях. Про фонограмму Корвуса, про дирижабль Абрамовича, про кремлевских – всё-всё… Если даже твой Кеша захочет узнать ориентиры пещеры в Одинцово, разрешаю сказать и про пень. Будь у нас времени побольше, я бы нашел еще какой-нибудь вариант. Но девочку надо выручать как можно скорее, и нет времени на поиски других помощников. Наждачный с его волонтерами – сейчас наш единственный шанс, а без этого школьника их быстро не найти и не убедить…»

Тезка слушал меня внимательно, по ходу вворачивая вопросы. По ним я вскоре понял, какие моменты ему интересны, а какие – не особенно. Далекая история едва ли была его коньком, и рассказ о фонограмме с давнишними секретными переговорами его, по-моему, не слишком впечатлил. Зато когда я стал описывать наше подводное бегство от полиции на «Малой Миноге», глаза шестиклассника засверкали. «Подлодка – кру-у-у-у-уто, – протянул он. – Просто чума. Может, сдадите нам в аренду? Наждачному бы она пригодилась». Когда же я дошел наконец до похищения Лины и убийства безвинного скворца Карла, Кеша насупился и сжал кулаки.

– Эти пионеры хуже хорьков, – сказал он сурово. – Я проведу вас к Андрею Антоновичу. Если надо, поедем прямо сейчас. Наждак – мы его так между собой зовем, чтоб короче, – всегда за справедливость. Он не бросает людей в беде. И вас не бросит.

– А тебя свои не взгреют за то, что ты привел нас без предупреждения? – на всякий случай спросил я тезку. – Мы ведь не волонтеры, мы вроде как посторонние.

– Не волнуйтесь, – очень серьезно ответил Кеша. – У нас не проходной двор, но и не тайная организация, как говорит Андрей Антонович. А еще он говорит, что если мы уйдем в подполье, власть будет только рада. Поэтому нам разрешено приводить не только волонтеров, но и просто хороших людей, кому нужна помощь. Все ведь сначала посторонние, а потом многие становятся своими. Колю Доскина знаете? Еще познакомитесь, он сейчас зам Наждака по хозчасти. Коля раньше был моим соседом по дому. Когда его несправедливо уволили из МГУ, я его и привел…

Пока мальчик произносил свою прекрасную речь, у меня на языке вертелся еще один важный вопрос. Я сильно колебался, задавать его или нет, но потом все-таки решился.

– Кеша, – осторожно спросил я, – извини, а ты не боишься, что мы окажемся… как бы это сказать… ну… не очень хорошими людьми? Вдруг мы с Вилли Максовичем нарочно втерлись к тебе в доверие? Однажды ведь я тебе уже врал. Ты помнишь?

– Еще как помню, – заулыбался тезка. – Но это ничего. Один раз человек меня может обдурить, а два раза – уже на сто процентов нет. Потому что я наблюдательный. Каждый человек врет по-своему, по-особенному. Я это сразу запоминаю, и больше ему меня не провести.

– Выходит, я тоже вру по-особенному? – удивился я.

– Точняк, – подтвердил Кеша. – Да вы, наверное, и сами про это знаете. Врете вы гладко, как по писаному, убедительно и почти не моргаете. А сейчас вы здорово запинались и глазами хлопали, а рассказ ваш в некоторых местах – ну совсем безбашенный. Значит, все правда.

– Ай да Кеша! – Фишер показал мальчику большой палец. – Логика железная. Напомни мне лет через пять: если я к тому времени не рассыплюсь от старости, то возьму тебя в ученики.

Кеша расцвел.

– Уж я напомню, не сомневайтесь, – пообещал он. – Но теперь надо ехать. Путь неблизкий, а половину электричек поотменяли. Да еще по дороге вам надо будет затариться каким-нибудь хавчиком, а мне обязательно скинуть маме эсэмэску, что я сегодня ночевать не приду…

До Ярославского мы добрались в два приема – пешком и на метро с одной пересадкой и с одной остановкой на «Чистых прудах», где Кеша нырнул в черно-желтую будку пневмопочты, а я и Фишер в супермаркете затарились свертками, пластиковыми бутылками и жестянками. На ближайшую электричку до Фрязина мы определенно опаздывали. Но Фортуна нам подмигнула и задержала отправление на пять минут, так что мы успели вбежать в последний вагон. Был он почти пуст: только у дверей, под клеткой с волнистым попугайчиком, объявляющим станции, играли в карты мужик в дождевике и болотных сапогах и две такие же болотно-дождевые тетки, постарше и помоложе, в одинаковых бейсболках цвета крокодила. У них была одна на всех огромная хозяйственная сумка, которая пахла пирожками и звякала чем-то стеклянным.

На запах пирожков отреагировал и Корвус: он заворочался в рюкзаке, а когда я достал клетку, запросился наружу, готовый перелететь поближе к картежникам и питаться всем, что подадут. Как видно, годы, проведенные в тайнике у бывшего наркома, не отучили носителя от древней привычки побираться. Пришлось сразу же распаковывать купленные продукты – есть самим и потчевать Корвуса. Кеша, главный спец по пернатым, вскрыл банку сардин и вызвался заняться кормежкой ворона. Поначалу тот глядел на старого знакомого настороженно: сардины ел, но как бы нехотя, словно делал кормильцу великое одолжение. «Ты меня освободил, ты же меня и продал», – читалось в каждом движении его клюва. Но когда банка опустела и ворон смекнул, что добавки может и не быть, он сделался покладистым и перестал изображать обиду.

К этому времени в нашем вагоне появились новые пассажиры: два высоких бородача примерно моего возраста, две девушки с челками, и с ними две гитары на четверых. Расположившись неподалеку от нас, они выложили на газету две вареные курицы и полбуханки хлеба. После чего расчехлили инструменты, тихонько забренчали и замурлыкали песни. Я таких прежде не слышал, зато у Корвуса они, похоже, хранились на одной из промежуточных дорожек, между Сталиным и Киркоровым. Поэтому наш ворон, быстро зацепившись за ключевые слова, стал громко и чисто подпевать. Сначала спел про град Китеж и прибавочную стоимость, потом про зэка Васильева и цыганскую венгерку, затем про комиссаршу Марусю и циркового канатоходца, а под конец, когда соседи по вагону потянулись к нему – кто с пирожком, кто с куриной ножкой, – Корвус выдал ритмичное зажигательное соло, уже на английском. Сюжет я понимал через пень-колоду. Кажется, речь шла про богатый отель на Парк-авеню, Рокфеллера и чьи-то брюки в полоску. «Ого, – шепнул мне на ухо Фишер, – а птичка-то даже постарше, чем мы думали».

Из-за этого импровизированного концерта мы едва не проехали свою станцию: волнистый попугайчик под потолком вагона то ли заслушался Корвуса, то ли обзавидовался ему и вовремя не объявил остановку. Только благодаря бдительному Кеше, который подпрыгнул и встряхнул клетку, попугайчик опомнился и все-таки исполнил свой профессиональный долг…

Станция называлась Дачные Липки. Прямо у здания вокзала расположилась конечная остановка автобуса, однако Кеша сказал: «Она нам не нужна, тут недалеко», – и повел нас пешком по хорошо заасфальтированной главной улице. Перед самым лесом она резко свернула налево, а мы двинулись прямо, уже по проселочной, петляющей между соснами. Минут через двадцать дорога вывела нас на опушку. Кеша жестом велел остановиться и ждать, а сам сделал несколько шагов в сторону сильно разросшихся кустов орешника, огляделся по сторонам и свистнул.

Из-за кустов раздались рычание и хруст – как будто огромные челюсти стали ритмично перемалывать что-то очень твердое и неподатливое вроде металлических прутьев. Остро запахло бензиновой гарью. Земля под нашими ногами вздрогнула, кусты затряслись, и на поляну неторопливо выкатился большой, очень неуклюжий на вид и сильно траченный ржавчиной…

Ух ты! Танками меня не удивишь, но таких древних я не встречал никогда – ни на парадах, ни в музее, ни на картинках. Даже Вилли Максович был, по-моему, ошеломлен увиденным.

– Ну-у-у вы даете, братцы! – выдохнул он. – Это же настоящий колесно-гусеничный БТ-2! Их серию еще в тридцать третьем окончательно сняли с производства. Откуда вы его умыкнули?

– Не умыкнули, а откопали, – с достоинством ответил Кеша. – Волонтеры его нашли, когда ставили лагерь и осушили болото. Ребята его починили, теперь он и транспорт, и охрана. Если гусеницы снять, скорость у него больше семидесяти километров в час. Мы ему даже имя отдельное дали – Олгой-Хорхой, в честь министра обороны России. Правда ведь похожи?

Я всмотрелся. Действительно, некоторое сходство с Олгоем Жавдетовичем присутствовало. Две фары по бокам, бронированное треугольное рыльце и решетка радиатора превращали переднюю часть танка в карикатурное человеческое лицо. А цилиндрическая башня-нашлепка с коротким и узким пушечным дулом смахивала на маршальскую фуражку с высокой тульей.

Башня, противно скрипя, повернулась так, что ствол орудия оказался направлен почти на нас. Крышка верхнего люка откинулась. Оттуда высунулся человек в огромном танковом шлеме, защитных очках-лисичках и коричневой кожаной куртке. Грозный танкист стянул с головы шлем, сдвинул на лоб очки и превратился в симпатичную блондинку лет двадцати двух.

– Не бойтесь, пушка не стреляет, – сказала она. – Снарядов этого калибра уже нет, а если бы и были, она все равно не стреляет. Затвор заклинило намертво, ствол внутри – такая ржавчина, что больно смотреть. Короче, не боевая мощь, а только видимость. Как и сам наш министр обороны. Вроде и не воевал нигде, и бизнесом никаким не занимался, но деловар хоть куда: записал на жену отель на Багамах, на тещу – оливковую рощу в Греции, а на племянника – трехэтажный особняк в Париже с видом на Булонский лес. Всего у него в собственности…

Кеша тактично кашлянул, прерывая девушку.

– Знакомьтесь, – сказал он нам. – Это Леля Горностай – юрист и экономист. Незаменимый человек в команде Наждачного. Мой консультант по алгебре и геометрии. Валькову нашему всегда некогда, а она, хоть и не кандидат наук, мне любую задачу или теорему из учебника может объяснить быстрее и понятнее, чем школьная математичка.

– А еще я механик-водитель этого зверя, – гордо добавила Леля Горностай, похлопав по броне.

Я тоже хотел представиться, но тезка меня опередил. Он проговорил кратко и увесисто:

– Это Ломов и Фишер. Они со мной. К Андрею Антоновичу. За справедливостью.

– А-а, ходоки… – понимающе кивнула юрист-танкист. – Тогда забирайтесь внутрь и поехали. Или кто-нибудь хочет ехать снаружи, на броне? Сзади есть скобы для пехоты, они прочные. Можно держаться, не упадете. Но предупреждаю: там трясет сильнее, чем внутри. И пыльно.

– Если никто не против, снаружи еду я, – поспешно сказал Вилли Максович. Ему, как видно, не хотелось опять протискиваться в узкий люк и сворачиваться канцелярской скрепкой. – Вспомню молодость. Я на броне в последний раз катался лет восемьдесят назад, под Наро-Фоминском. Полуторка наша сдохла, а паек для ста человек курсантов, как говорится, на себе не попрешь…

Едва мы тронулись, я позавидовал Фишеру: внутри танка было очень мало места. Крохотная лампочка помогала разве что не столкнуться друг с другом. Удивительно, но в этой тесноте и темноте тезка еще ухитрялся делать домашнее задание по математике, разложив на каком-то чурбаке учебник и тетрадь и подсвечивая фонариком. После каждой задачи он отдавал тетрадку механику-водителю Леле Горностай, а та, не замедляя скорости танка, успевала проверять решения: кивала, если правильное, и качала головой, если находила ошибку. Грохот от мотора при этом стоял такой, что даже выданный мне танковый шлем почти не защищал уши.

Первым пытки шумом не выдержал Корвус. Он так затрепыхался у себя в клетке, что я поскорее открыл люк и передал рюкзак Фишеру. Минут через десять и я, сняв шлем, последовал за рюкзаком и устроился на танковой броне рядом с Вилли Максовичем. Мы неторопливо тряслись по пыльной грунтовке. Фишер прижимал к колену остатки сборника кроссвордов, что-то записывая карандашом на полях, – наверное, очередной план. А я старательно глазел по сторонам, чтобы поменьше думать о Лине и про то, каково ей сейчас в плену у пионеров. Но пейзаж вокруг нас был однообразным, и отгонять мучительные мысли не удавалось. Выручил меня Кеша. Доделав математику, он тоже вылез на броню. Выражение моей физиономии тезке, должно быть, совсем не понравилось. Он решительно сказал:

– Давайте я вас буду отвлекать. Когда отец ушел, мама первые дни смотрела так же, как вы теперь, и я ее отвлекал задачками из нашего учебника. У вас в шестом классе они тоже были дебильные?

– Не помню уже, – признался я. – Кажется, у нас они были про яблоки, про бассейн и про железную дорогу… А почему ваши – дебильные?

– Ну ясно же почему, – рассудительно, как взрослый малышу, объяснил мне Кеша. – Их как будто придумывают совсем тупые челы. Вот последняя, к примеру, которую мы сейчас с Лелей решали. Для празднования Дня города мэрия закупает у фирмы «Платиновый Ара» три тысячи попугаев-носителей, из них розелл – триста штук по тысяче пятьсот за болванку, эклектусов – семьсот штук по тысяче триста и плоскохвостых – две тысячи штук по девятьсот. Требуется сосчитать, сколько денег в общей сложности получат фирмачи в результате этой сделки, если мэрии удалось договориться с «Платиновым Ара» о пятнадцатипроцентной скидке…

– И что здесь такого? – не понял я. – Вроде бы все верно. За эклектусов, конечно, мэрия тут слегка переплачивает, но остальные оптовые цены, мне кажется, похожи на настоящие…

– Я не про это, – с досадой отмахнулся мальчишка. – Как я могу подсчитать общую сумму, когда в условиях задачи нет многих цифр? Не сказано, сколько фирмачи забашляли мэрии, чтобы выиграть тендер, и сколько потом откатили той же мэрии, чтобы скидка не выросла вдвое? А какой процент они отстегнули погранцам и таможне? Тоже не говорится ни слова.

Вот уж не думал, что когда-нибудь стану заступаться за школьный учебник по математике!

– Зря ты, Кеша, придираешься, – примирительно сказал я. – Тебя просто учат арифметическим действиям, а сюжет здесь – не главное. Если хочешь, назови условие задачи словом «сказка».

– У Наждака для такого есть другое слово: коррупция, – непререкаемым тоном возразил мне тезка. – Разве не видите, что эта сделка просто распил бюджета? Вот объясните, зачем им на праздник столько новых носителей, если с прошлого Дня города в вольерах мэрии еще осталось полно бэушных, товарного вида, уже с готовой фонограммой? Я бы понял, если бы за год гимн Москвы поменялся, но он тот же самый! Говорю вам – здесь коррупция на сто процентов. И к тому же… – Не выпуская из рук скобы, Кеша привстал и завертел головой. – И к тому же…

– Что?

– И к тому же, я смотрю, мы почти прибыли. Сейчас проедем мимо холма, повернем направо, а там уже до нашего лагеря всего метров восемьсот. Я вас отвлек, хотя бы немного?

– Более чем, – искренне ответил я. – Спасибо, тезка. Мой сэнсэй Вилли Максович сказал бы, что ты вызвал огонь на себя. Сразу захотелось прочесть тебе нотацию или просто щелкнуть по носу за твой самонадеянный тон. Неужели ты и маму отвлекал такими же революционными речами?

– Нет, что вы! – рассмеялся Кеша. – Я ведь не чеканутый, чтобы маму зазря пугать. У нас в учебнике хватает глупых задачек безо всякой политики. Мама и так после каждого митинга места себе не находит, все время боится, что меня упекут в спецуху… Ага, поворачиваем, крепче держитесь. Вон там – живая изгородь и ворота. Символические, потому что всегда открыты.

Открытые ворота я уже увидел, однако надпись на брезентовом билборде, висевшем над распахнутыми створками, прочесть не мог, сколько ни прищуривался. Только когда мы приблизились еще метров на сто, я наконец разглядел слова – «НКО РЕКОНСТРУКТОР».

– Почему вдруг «Реконструктор»? – удивился я. – Что за название? Для конспирации?

– Для прикола, – весело ответил Кеша. – Ну нет, шучу, не только. Это вообще-то Марка идея, Валькова, который математик. Он замначштаба. Марк говорит, что власть плюет на свои же законы, а мы, оппозиция, обязаны их выполнять. И с бумажками должно быть чики-пуки, чтобы колибри клюва не подточил. Наждак с командой территорию арендуют официально, с весны до конца осени, каждый раз в новом районе, а значит, надо регистрировать юрлицо. В позапрошлый раз, когда меня еще с ними не было, они записались цветоводами-любителями, и даже вырастили к сентябрю супергладиолус. Правда, во время штурма полицаи его затоптали…

До этого момента Вилли Максович не прислушивался к нашему разговору. Однако слово «штурм» произвело на него примерно такое же магическое действие, как на нашего Иохвидсона слово «погром». Старик тотчас же запихнул в карман свои листочки и повернулся к Кеше.

– За что они штурмовали лагерь? – спросил он. – Вы имели неосторожность дать им повод?

– Не нужен им повод! – фыркнул тезка. – Сказал же, на законы им чихать. Как только они просекают, что мы это мы, гасят НКО и разоряют лагерь. Хотя в разных районах по-разному. Иногда начальство ленится, и лагерь не трогают до октября. А в Долгопрудненском районе, где мы осели год назад, нагрянули в начале августа. Мы тогда числились любителями фантастики и организаторами комик-кона. Вы бы видели наше косплей-шоу по комиксам! Мне сшили костюм Снупи, Леля Горностай была Ларой Крофт, а Саид Ильясов, наш главный орнитолог, нарядился Бёрдмэном и ходил подпрыгивая, как будто хотел взлететь. Круче него был только Наждак в костюме Железного Человека. Доспехи сделал потрясные, ну жесть. За них ему впаяли тридцать суток, потому что «водолазы», то есть омоновцы, стали разгонять нас именно в вечер косплея. Один сдуру решил, что доспехи картонные, и ушиб об Андрея Антоновича свой кулак…

Ворота лагеря были уже совсем близко. Я заметил, что на столбе слева от створок висит выцветшая буденовка, а на столбе, который справа, – металлический рогатый шлем.

– В этом сезоне удобно вышло, – заметил Кеша. – Раз уж мы закосили под реконструкторов, то в смысле одежды никто нам вообще мозги не парит – можно ходить в чем хочешь, хоть в шкурах, хоть в кимоно, хоть в гусарском наряде. И насчет танка и прочей техники никто нас пока не достает: все, наверное, думают, что нам можно. Коля Доскин называет это словом «парадокс». Потому что, говорит, взаправдашние реконструкторы изо всех сил придуриваются, как будто хотят в прошлое. А наша команда, наоборот, хочет быстрее вытянуть страну в будущее.