Текст книги "Корвус Коракс"

Двухэтажный особняк на Воздвиженке был оформлен в фирменном стиле «Би-Лайма»: всего два цвета, третьего не дано. Сам фасад песочный, пилястры черные; стекла на окнах темные, густо-тонированные, а вдоль всего дома – узенький газончик с лимонными нарциссами. Для полноты картины не хватало разве что витража, на котором бы кислотно-желтая подлодка выныривала из самых глубин Черного моря. У дверей Фишер огляделся по сторонам и сказал:

– Дело простое, начинай без меня. Я пока прогуляюсь вокруг. Хочу проверить одну идею.

Дело, однако, с самого начала оказалось непростым. Когда я зашел, в тускло освещенном офисе находился лишь один человек – внушительного вида щекастый детинушка со значком «Артем Грибов, менеджер» на черно-желтом батнике. Сидя за столом в полукруге книжных полок, Артем Грибов доедал пиццу и лениво листал затрепанный комикс – по виду, один из первых выпусков «Никиты», с паутинкой оптического прицела на обложке. Рядом немолодой кенар в клетке чирикал на трети громкости какую-то полузабытую попсу типа «Ревунова-Караулова».

– Куда, куда? – замахал рукой детинушка. – Закрыто, технический перерыв!

Не успел я огорчиться, как под потолком что-то громко заухало и засвистело. Выяснилось, что в офисе есть еще одно живое существо: седой сыч, которого механическая штанга выпихнула из будки старинных ходиков на край жердочки.

– Зар-раза, – пробурчал менеджер, глянув на циферблат. – Вечно они спешат… Ни сна, ни отдыха. Так, давайте, чего у вас там? Возврат?

Он сунул в рот остаток пиццы и, продолжая жевать, взял у меня из рук жетон. Покрутился вместе с креслом вокруг своей оси, ловким обезьяньим жестом выхватил с полки нужный том, раскрыл на середине, сам себе кивнул, щелкнул жетоном об стол и сказал:

– Просрочен!

– То есть? – не понял я. – Что значит «просрочен»?

– Это значит, – с видимым удовольствием объяснил Грибов, – что время хранения вложения фактически закончилось. Формально там остается сорок восемь часов, но, согласно инструкции по работе с клиентами, общий срок возврата вложения по предъявлении жетона – пять календарных дней, а к концу этого времени ваш срок уже автоматически истечет. Это дает нам законное право заранее не оказывать услугу, а вложение отправить в мусор… Если, конечно, у вас не найдутся особые причины. Особые!

В слове «особые» даже самый глупый клиент уловил бы намек. Эх, где мое удостоверение инспектора ФИАП! С ним я всегда побеждал вымогателей. Этого, например, я бы запросто подловил на кенаре-носителе – он тут нелицензионный, по перышкам видно, – и обнулил бы идею взятки угрозой составления официального протокола об использовании контрафакта. Теперь, однако, выхода нет – придется заплатить наглецу.

– Есть у меня причины, целых две. – Я торопливо вытащил из кармана две последние тысячные бумажки и выложил на стол перед Грибовым.

– Сударь, вы охренели! – Менеджер бросил взгляд на мое подношение и состроил возмущенную мину. – За кого вы меня приняли? Чтобы я, лучший работник месяца, лауреат городского конкурса «Безопасная связь», нарушал должностную инструкцию?! – Детинушка пристукнул кулаком по столу. Клетка подпрыгнула, и контрафактный кенар, вообразив, что хозяин хочет добавить громкости, завопил: «Люди! Вечно! Что-то! Говорят! Но я не такой! Я не тако-о-о-ой!»

Щелчком по клетке менеджер утихомирил носителя и уже безо всякого надрыва прибавил:

– Невостребованных вложений у нас целая гора, замучаешься ее разбирать… Короче, двух причин мне мало. Меньше чем за пять я жопу от кресла не оторву.

Я пошарил по карманам – в надежде, что где-то случайно завалялась денежка. И, конечно, без толку. Даже если Фишер взял свой конверт с собой, едва ли мы сейчас наберем всю сумму.

– Может, пока хватит двух? – предложил я. – Завтра я представлю вам остальные три.

Детинушка сморщился, как будто я угостил его чем-то невкусным или протухшим.

– Никаких авансов! – строго сказал он. – Пока я согласен на пять, но ближе к закрытию понадобится семь. Если протянете до завтра, предъявляйте не меньше десяти. И я бы на вашем месте поспешил: вложение будет сактировано через двое суток. А захочу – так и раньше…

– Мне почему-то кажется, что вы поможете этому юноше, – раздался позади знакомый голос, и меня аккуратно отодвинули в сторону. – И услуга ваша будет беспричинной. Иначе…

Вилли Максович! Уже в который раз я поразился его умению возникать бесшумно, как ниндзя.

– Иначе что? – ухмыльнулся Грибов.

– Иначе у вас испортится настроение, – обманчиво-спокойным тоном ответил Фишер.

– Уже боюсь. – Грибов привстал из-за стола, картинно играя мускулами. Как и многие молодые амбалы, он недооценивал тех, кто выглядит старше и слабее. – Шел бы ты отсюда, дед, и в чужие дела не лез. А то ведь споткнуться можешь ненароком…

– Не урони его, – попросил меня Вилли Максович.

«Кого его?» – хотел спросить я, но не успел. Потому что в краткий миг между моей мыслью и еще не произнесенными словами Фишер подпрыгнул – и начался аттракцион.

В прошлый раз, когда старик в одиночку победил пионерский отряд, я был привязан к креслу и слышал только звуки. Однако и теперь, когда я смотрел во все глаза, увидеть удалось немного. Фишер как будто размазался в пространстве: одновременно он был и в воздухе, и на столе, и с пустыми руками, и с птичьей клеткой в руках. В одну и ту же секунду он беззвучно отламывал у клетки дно, бросал мне обмершего от ужаса кенара и нахлобучивал сверху пустую клетку на голову детинушки. «Кр-р-рак!» – звук, с которым было выломано дно, донесся до меня только сейчас, с невероятным запозданием. В школьном учебнике физики я, разумеется, читал про сверхзвуковую скорость, но не подозревал, что в нашей обычной жизни она достижима.

Длинная секунда закончилась, картинка вновь обрела четкость. Я увидел, что голова менеджера упакована в птичью клетку, а Фишер стоит рядом с ним и держит «ТТ» на уровне его лба.

– Не дед я тебе, гнида черно-желтая, – почти ласково пропел Вилли Максович. – Будешь делать то, что я говорю. Скажи что-нибудь, если понял. – Для верности старик провел стволом пистолета по прутьям клетки, словно хотел активизировать носителя.

– Я не такой, я не такой… – тихо и жалобно откликнулся кенар, сидящий у меня на ладони.

– Ы-ы… – в унисон замычал детинушка. Птичья клетка была тесновата для его щек.

– Рад, что мы договорились, Артем Грибов, – продолжил Фишер все с той же притворной ласковостью. – Сроку тебе даю – до утра послезавтра. Не найдешь вложения – пожалеешь. Попробуешь скрыться – далеко не убежишь. Пожалуешься кому или просто расскажешь – будет плохо и тебе, и им. А если захочешь посмотреть, что во вложении, – я тебя самого сактирую…

Вилли Максович взял у меня из рук бедолагу кенара, который был не рад обретенной свободе, и посадил на стол. Забрав две мои тысячи, старик достал из кармана и придвинул к носителю три купюры помельче – одну бежевую и две голубые.

– Стольник – на новую клетку, полтинник – покормить птицу, а еще полста – чтобы ты вдруг не подумал, что мы с молодым человеком жадины. Мы за справедливость. Твоя услуга входит в стоимость жетона. Усек? Тогда до встречи. Шлем снимешь не раньше, чем мы покинем здание.

Я выскочил вслед за Фишером и, когда мы отошли подальше от «Би-Лайма», спросил:

– Все, что сейчас было, – это часть нашего большого плана?

Старик внимательно на меня посмотрел – как будто проверял, издеваюсь я или всерьез.

– Скорее, импровизация, – сказал он. – Но с клеткой, по-моему, эффектно получилось. Считаешь, я переборщил? Подверг опасности жизнь кенара? Тебе не понравилось?

– Еще как понравилось. Но вы же сами говорили – в боестолкновения с противником без необходимости не вступаем.

– Разве это бой? – пожал плечами Вилли Максович. – И разве этот судак-переросток – настоящий противник? Никто не пострадал, мы даже сэкономили приличную сумму…

Пройдя еще несколько шагов, старик приостановился и добавил:

– Хотя без прыжков и прочей акробатики можно было обойтись. Но я подумал, что если просто показать ему ствол, моя мысль до него дойдет хуже. Что он, пистолетов не видал?

В ответ я промолчал, и еще через десяток шагов Фишер признался с легким раздражением:

– Да-да-да, ты прав, тактика партизан не слишком подходит для нелегалов. Я немного увлекся, каюсь. Можно было бы ему заплатить без эксцессов. Уж пятерку на круг мы бы с тобой наскребли – вскрыли бы еще одну мою закладку в Митине, в конце концов… Но я терпеть не могу таких хамов… И потом – мне к вечеру нужна разминка, а при качественных прыжках укрепляются и подвздошная мышца, и квадрицепсы, и пресс, и плечевой пояс… Ты, конечно, скажешь, что проще купить скакалку? Да, проще. Но столетний дед со скакалкой выглядит смешно, а это роняет авторитет командира, а падение авторитета командира в условиях наступательной операции… Кстати, Иннокентий, ты знаешь, куда мы с тобой направляемся?

Я завертел головой, прислушиваясь и принюхиваясь: оказывается, мы уже шли по заметно сузившейся полоске тротуара Воздвиженки в направлении метро «Арбатская». Когда мэра только выбирали, он клятвенно обещал, что пешеходов будет любить сильнее, чем водителей. Однако в этом районе, похоже, симпатии Масянина к многоколесным механизмам перевесили его любовь к прямоходящим. Машины двигались мимо нас сплошным потоком. Шустрые бензиновые легковушки старались обогнать тяжелые грузовые паровики и отчаянно сигналили. Нас окутывал типичный запах делового центра Москвы: густая сладковатая смесь ароматов цветочных клумб, нагретого асфальта, выхлопных газов и отработанного пара.

– Думаю, мы заметаем следы, чтобы потом вернуться в гостиницу, – предположил я. – Все равно ведь уже скоро вечер…

– Еще не вечер! – объявил Вилли Максович. Похоже, старик еще чувствовал неловкость за ребячество в офисе «Би-Лайма» и был рад поскорее сменить тему. – Мы наступаем, строго по плану. Помнишь, ты вчера по дороге домой рассказывал о своей первой встрече… если можно так выразиться… с этим Утрохиным? Меня уже тогда удивили его слова, что за кэшем он идет в Госбанк. Да, раньше, в мое время, так говорили, но сейчас человек твоего возраста употребил бы слово «Сбербанк» – который, вопреки всеобщим заблуждениям, не вполне государственный. Есть еще такая контора, как Центробанк: он стопроцентно гос, однако наличкой с частниками не делится. Я подумал, кое-что вспомнил, и меня осенило… Вот послушай. – Не останавливаясь, Фишер сорвал со стены ближайшего дома какое-то рекламное объявление, плотно прикрыл им нижнюю половину лица и проговорил: – «Я в Госбанк за кэшем»… Правильно? Так он сказал?

– Точь-в-точь, – подтвердил я. – И в чем фокус?

– В том, что ты, Иннокентий, немножечко глухарь, – весело откликнулся старик. На ходу он смял в комок ненужную рекламку и, прицелившись, точно кинул в урну. – Ты услышал не ту букву. Я, как видишь, нарочно прикрывал рот бумажкой, а пионервожатый Федя был в маске. Поэтому оба раза тебе послышалось «Госбанк», хотя и он, и я сказали другое слово!

– Какое? – Я по-прежнему ничего не понимал.

– А вот какое! Смотри, мы сейчас свернем направо, на Никитский бульвар. – Фишер взял меня за рукав и подтолкнул вперед. – Иди первым, я следом за тобой. Уже видишь дом номер пять? Такой солидный белый особняк с декоративными решетками? Нет, сюда нам не надо, мы обычные прохожие. Ты вполголоса читаешь вывеску и идешь мимо. Давай!

– «КОСБАНК», – с удивлением прочел я. Это была даже не вывеска, а маленькая латунная табличка на двери. Отойдешь на метр – не заметишь. – Надо же! Я про такой и не слыхал.

– А тебе и не надо, – хмыкнул мне в спину Вилли Максович. – Подобные шарашкины конторы в Москве не для обычных людей. Всякому крупному бизнесмену нужен собственный банк: для обналички, ухода в офшоры и других жульничеств. Вот и Гога завел себе карманный банчок…

– Гога? – переспросил я, оглядываясь на ходу. – Вы так говорите, словно я его должен знать.

Фишер улыбнулся и привычно подмигнул:

– И ты его знаешь, и все его знают. Правда, не так давно, как я… Это единственный сын и самое большое разочарование в жизни моего покойного друга Аристотеля Костанжогло.

Глава шестнадцатая. Сачок для олигарха

Моей Лине приходится ездить в метро даже чаще, чем мне. Однажды она сказала, что московская подземка в час пик – это такой пункт обмена: за скромную плату тебе меняют комфорт на скорость. И ведь точно! Тебя толкают, давят, мнут, наступают тебе на ноги, не выпускают, когда ты хочешь пройти, и стараются выпихнуть туда, куда тебе не надо. Но если тебе удалось все это пережить, ты оказываешься в нужной точке столицы в нужное время – помятый и довольный.

Уже через час мы с Фишером стояли в уютной подворотне, а напротив нас, через дорогу, расположился трехэтажный дом цвета тысячерублевой купюры. Над третьим этажом возвышались две острые башенки с узкими оконцами – как рожки у чертика. Дом был окружен узорчатой металлической оградой – метра два в высоту, никак не меньше. У ворот прогуливался туда-сюда бритоголовый секьюрити – мощный загривок, серая униформа, черный ремень, черная кобура на нем.

– Ты, Иннокентий, молодец, – вполголоса похвалил меня Фишер. Он взглянул на свои часы и что-то черкнул в блокнотике. – Я-то сперва опасался, что Гога, как обычно, умотал в Лондон или Нью-Йорк, но ты очень вовремя сказал про его портрет в газете и про будущее выступление в его родной школе. Та экономическая конференция когда, ты говоришь, у нас проходила?

– Вчера. – Я хорошо запомнил, как Корвус, в ту пору еще безымянный носитель, уронил на страницу газеты «НК» украденную у меня колбасу.

– Именно! А визит в школу завтра. Значит, сегодня он, скорее всего, тут. Жить за городом Гога не любит, поэтому осталось выяснить, в каком из трех своих московских домов он остановился. Детская забава – проще игры в наперсток. Десять лет назад, когда мы виделись в последний раз, этот особняк на улице Доватора ему нравился больше других, но, возможно, то был минутный каприз… Угу, смена караула. – Старик сверился с блокнотиком. – Шансы растут…

Я увидел, как из ворот вышел второй секьюрити и остановился рядом с первым. Они были почти близнецами: такие же униформа, ремень, кобура. И даже загривками они были похожи.

– Шансы на что? – уточнил я. – На то, что Костанжогло сейчас в этом доме?

– Наоборот! На то, что под этим наперстком шарика нет… Ага, я так и думал, пошли… – Вилли Максович развернулся и направился вглубь двора. – Деточка, за мной! Здесь нам больше ловить нечего. Если проход не заколотили, тут можно пройти напрямую и выиграть минут десять…

Я поспешил за Фишером, удивленный быстрым отступлением с только что занятой позиции. Мне-то казалось, что мы здесь надолго: будем наблюдать за окнами, следить за воротами, подмечать, кто войдет сюда и кто выйдет, и только через пару часов, тщательно изучив все мелочи, найдем правильный ответ. В комиксах так все и было. Пока мы шагали по проходному двору, огибая какие-то облезлые деревянные сарайчики, я старался помалкивать. Но едва мы вышли на незнакомую улицу с редкими хилыми тополями, я все-таки не удержался и рассказал Вилли Максовичу о своих мыслях. Старик, вопреки моим опасениям, не высмеял меня.

– Уникальный случай, когда глупые комиксы не соврали, – проворчал он. – Наблюдение – самая нудная часть нашего ремесла. Но сегодня нам везет, ситуация нетипичная, потому что объект и все его повадки мне заранее знакомы. Если бы Гога был внутри, охрана сменялась бы чаще и выглядела не такой приметной. Эти же двое не дежурят, а, скорее, занимают место, создают видимость. Ну вроде танка-обманки: с аэроплана или с цеппелина он как настоящий, а пальцем ткнешь – надувной. У второго охранника и оружия-то нет – заметил, какая легкая кобура? Совсем не оттягивает пояса… Ну а как только оба закурили, все стало яснее ясного. Гоги тут быть не может, он не выносит табачного дыма в радиусе полусотни метров от себя. Кстати, это одна из тех его привычек, которые я понимаю и одобряю. Я, знаешь, и сам бросил, еще лет семьдесят назад, в лагере, а Аристотель, его отец, вообще никогда в жизни не курил. Но зато многие другие привычки Гоги мне всегда казались… причудливыми, что ли…

– Причудливыми? – не понял я. И почему-то сразу вообразил олигарха Костанжогло на сцене, с приклеенной бородой, с цилиндром фокусника в руке. И как он оттуда достает кролика.

– Сейчас поймешь, – кратко пообещал мне Фишер. – Поверни голову направо, только медленно. Здание наискосок, через дорогу. Не разглядывай долго, это выглядит подозрительно. Оценил?

Дом, который я увидел на другой стороне, был раскрашен в цвет пятитысячной банкноты. Но в остальном дубль номер два абсолютно ничем не отличался от первого, тысячерублевого. Совпадали, кажется, все детали: высокая узорчатая ограда с воротами посередине, одинаковые ряды окон, три этажа и две башенки над ними – пара веселых рожек чертика.

Вечернее майское солнце уже пряталось за шпиль далекой высотки МИДа, но на улице было еще светло. Не останавливаясь, мы дошли до ближайшей подворотни, и только оттуда Вилли Максович позволил мне без спешки рассмотреть второй из особняков Костанжогло.

– Разницу засек? – спросил Фишер, выждав паузу. – Соберись, Иннокентий. Напряги дедукцию, представь себя разведчиком. Что, кроме иной раскраски дома, сразу бросается в глаза?

Я честно собрал в кучку все свои скромные навыки наружного наблюдения и сказал:

– У ворот никакой охраны. И раз он ценит свою безопасность, здесь его, наверное, тоже нет.

– Неверно! – строго сказал Вилли Максович. – Охраны полно. Вон тот дворник в оранжевом жилете совсем не дворник: сколько он ни метет, мусора в лотке совсем не прибавляется. И вон у того очкастого студента, который присел на парапет у забора, мороженое не тает – это муляж. А еще видишь там, подальше, на углу, пожилую даму в шляпке, с собакой на поводке? Ничего странного в этой картинке не замечаешь?

Наверное, я переусердствовал, напрягая зрение, потому что старик засмеялся:

– Деточка, ты глаза-то не пучь, а прояви смекалку. Ну? Что в этой сцене неправильно?

Вот оно что! И как же я раньше не сообразил?

– Переодетый мужчина! – воскликнул я. – То-то я смотрю, походка у нее… точнее, у него…

Фишер одобрительно похлопал меня по плечу.

– Во-от! Можешь, когда хочешь! Половину ребуса разгадал верно. Дама ненастоящая, ты совершенно прав. Но и собака тоже ненастоящая – чучело на колесиках. Присмотрись, лапами не перебирает, а катится на них. Поскольку это такса и лапки коротенькие, трюк почти не заметен… Вижу, ты уже хочешь спросить, почему переодетый тип не взял с собой живую собаку? Потому что, друг Иннокентий, ему нужен футляр, а внутри что? Гра-на-то-мет. Судя по длине, «Муха-18». Это на случай, если кто-то на грузовике попытается протаранить ворота…

– Протаранить? – удивился я, измерив на глазок ширину улицы. – Да тут грузовику не то что не разогнаться – толком не развернуться! Он ненормальный?

– Паранойя, конечно, – согласился Вилли Максович, – но в этом весь Гога. Вся его система безопасности – дорогостоящая туфта. Если бы кто-то вдруг захотел его кокнуть, послал бы орнитоптер на резинмоторе и сбросил сверху фугас. А лучше три орнитоптера, для каждого из трех домов, чтоб наверняка. Тем более что все – в одном районе и внутри, как и снаружи, одинаковы: спальня на третьем, кабинет на втором, кухня на первом, гараж в подвале… Ты ведь понял, что Костанжогло тут? Да, за теми окнами, мы пришли по адресу. Теперь я нанесу ему первый, так сказать, официальный, визит – через главный вход… На что я намекаю?

– На то, что будет и второй визит, неофициальный, – проявил я сообразительность.

– Разумеется. Собственно, ради него все и затевалось. К тому времени уже немного стемнеет – будет легче работать… Нет, не смотри на меня с таким восторгом, дедушка Вилли через стену не полезет, есть другие варианты, попроще. Всю свою жизнь Гога считал, что я его сильнее, а он меня хитрее. До сих пор я старался его не разочаровывать. Но надо же когда-то начинать…

Фишер запустил руку во внутренний карман плаща, достал складной сачок и вручил его мне.

– Скоро он понадобится, но пока подержи его у себя. На входе будет личный досмотр. Мой «ТТ» их не удивит, но сачок наведет охрану на разные мысли. Не будем их тревожить.

– Ловля бабочек тоже входит в наш план? – Превращение таксы в гранатомет стало последней каплей, и теперь я окончательно решил больше ничему не удивляться.

– Нет, сачок для другого, – отмахнулся Фишер. – Позже сам увидишь. Пока твоя задача – не привлекая внимания, обойти дом с тыла и ждать меня поближе к секретной калитке… Хотя что я говорю? Без меня ты ее не увидишь, она же секретная. Просто держись поближе к афишной тумбе – там я тебя и найду. Постараюсь вернуться минут через сорок. На случай, если от скуки станет невмоготу, вот карандаш и карманный сборник кроссвордов, тут осталось несколько штук неразгаданных. Займись, пока еще светло. Кроссворды простые – лучшее средство скоротать время и при этом не почувствовать себя идиотом. Ну-ка, проверим… Легкий гужевой транспорт в Эфиопии, шесть букв по горизонтали. Какое первое слово приходит в голову?

– Страус, – не задумываясь, сказал я.

– В точку! – одобрительно кивнул Вилли Максович. – Справишься… Когда я дойду до ворот и позвоню в звонок, вся охрана сосредоточится на мне. Тогда выходи, не спеша, перемещайся в заданный квадрат и занимай позицию. Отгадывай кроссворды, разглядывай афиши, считай проезжающие машины – главное, не расслабляйся. Если кто-то из охраны пойдет с круговым обходом и начнет прикапываться, делай честное лицо… Впрочем, оно у тебя и так на редкость честное. Говори, что совершаешь вечерний моцион, или занимаешься оздоровительной ходьбой, или обронил тут пять рублей… В общем, ври по обстановке и, главное, не лезь на рожон и не давай себя поймать. Без тебя сегодня мне не справиться. Все, я пошел, а ты приготовься…

При виде Фишера тайная охрана вся разом подобралась. Дворник бросил лоток и взял метлу наперевес, студент затолкал мороженое в карман брюк и сунул руку за пазуху, а дама подхватила с асфальта лжесобаку, переместила ее под мышку и как бы случайно направила на незваного гостя. Все-таки уникальная конструкция, мысленно позавидовал я. Жаль, что у Вилли Максовича в чемодане нет похожей таксы. Интересно, в каком месте у этого гранатомета спуск?

Последнюю мысль я додумывал на ходу, выныривая из подворотни. В закатном свете Кеша Ломов отбрасывал гигантскую тень в полквартала – очень черную и очень подозрительную. Однако Фишер, как всегда, оказался прав: никто из тайных секьюрити возле ограды не удостоил меня вниманием. Когда один человек быстро приближается к охраняемой точке, а второй от нее неторопливо удаляется, да еще по противоположной стороне улицы, подозрительным выглядит лишь первый. Главное для меня – и дальше оставаться случайным прохожим и не обращать внимания на происходящее. Видите: я замечтался. Мне нет дела до звона колокольчика, лязга замка, дребезжания створок и громких возгласов. Ни-ка-ко-го дела.

Только пройдя сотню метров и сворачивая за угол, я не удержался и бросил короткий взгляд назад. Вилли Максович в эту минуту входил в ворота, окруженный толпой бравых горничных и молодцеватых лакеев. Шествие замыкал низенький и толстый мажордом. На руках он бережно нес худого рыжего кота. Хотя, может статься, это был замаскированный десантный автомат…

Тумба, рядом с которой мне было велено коротать время, оказалась большой и бестолковой. Я нашел на ней всего две целые афиши – причем обе старые. С одной из них похожий на первобытного человека Шнур зазывал еще на свой мартовский сольник в Малом театре – с многообещающим названием «Без факов». (Мы с Линой ходили, и название оказалось честным: за весь двухчасовой концерт Шнурище не выдал ни одного фака – патриотично матерился по-русски и дважды, под заказ, на монгольском и на урду.) Вторая афиша извещала москвичей о позавчерашней премьере «Ивана Сусанина» в Камерном. Лысый Мефодий Златогоров, изображенный на фоне Кремля, радостно скалился, еще не зная, что опера о костромском террористе вскоре будет запрещена, а самого режиссера упекут на тюремные нары.

Все прочие места на тумбе были заклеены обрывками оранжево-синих листовок «Команды Наждачного». Волонтеры их клеили, городовые сдирали, волонтеры клеили сверху, городовые опять сдирали, и каждая сторона останавливаться не собиралась. Волонтеры, однако, были упорнее, а городские стражи порядка работали с ленцой, поэтому некоторые части листовок оставались недодорванными. Обходя вокруг тумбы и выковыривая более-менее сохранившиеся свежие обрывки из разных слоев, я минут за двадцать почти собрал текст нового расследования Наждачного, об игорном притоне на крейсере «Иван Тургенев». Буковки были махонькие, темнело быстро, одинокий уличный фонарь светил экономно, и я все никак не мог найти последнего, самого любопытного фрагментика – про гордого гардемарина, отказавшегося исполнять обязанности крупье и выгнанного из Морского корпуса за месяц до выпуска…

– Чего творишь, а? – внезапно спросили меня сзади. И ощутимо ткнули в спину.

Я обернулся. Ч-ч-черт! Фишер-то не зря предупреждал о круговом обходе. Под шляпкой в тусклом свете фонаря сурово блеснули глаза дамы с собачкой – вернее, не дамы и не с собачкой.

Счастье еще, что подкравшийся охранник застал меня не за кроссвордами, а за обдиранием тумбы. В сумерках мои раскопки нижних слоев палимпсеста хоть немного, но смахивали на мелкий вандализм. Уж кто-кто, а человек, занятый порчей городского имущества, не вызовет подозрений у секьюрити: так, мирная деталь вечернего пейзажа – вроде ворона на мусорной куче. Думаю, мэр Масянин даже тайно покровительствует тем, кто тайком выковыривает плитку или разрисовывает фасады: нужно же как-то объяснять москвичам, отчего ГБУ «Домовой» ремонтирует только что отстроенное. Эх, жаль, я не додумался заранее прикинуться, скажем, творцом вечерних граффити. С аэрозольным баллончиком в руках Иннокентий «Бэнкси» Ломов выглядел бы намного убедительнее. С ним и отбиться можно в крайнем случае…

– Говорю, чего тут творишь? – не отставал от меня бдительный человек с футляром.

Прямой наводкой из своей таксы он по мне, конечно, не жахнет, прикинул я. И дистанция небольшая, и навар с меня маленький, и выгляжу я мирно. Никого не трогаю, ковыряю тумбу. Но ведь он, гад, в покое меня не оставит. И как быть? Отбиваться нечем, бежать нельзя. Выход один – срочно перехватывать инициативу. Знакомый мне с детства нарисованный разведчик Фишер так бы наверняка и сделал. Да и натуральный, думаю, тоже. Граффитистом мне уже не быть, но еще можно прикинуться любителем фауны – общительным и в меру поддатым.

– Ой! – жизнерадостно воскликнул я, протягивая руки к охраннику. – Ой, кто это у нас? Ка-ка-я собачка! Женщина, это у вас какая такса – гладкошерстная или кроличья? Девочка или пацан? Брали от посредника или от заводчика? Можно погладить?

Переодетый тип отреагировал на всплеск моего идиотского дружелюбия единственно верным способом: резко сдал назад, ногой отодвигая от меня подальше свой футляр-на-колесиках.

– Не трожь, дурак, укусит, – сдавленно произнес он, – будешь потом на прививки ходить…

– Не укусит, женщина, не бойтесь, я же вижу, она у вас смирная, даже не лает! – с энтузиазмом сказал я, делая еще один шаг к охраннику. – А если и укусит, не беда, у меня иммунитет против чумки, вот и справка есть… Сейчас покажу, сейчас… – Я деятельно зашарил по карманам.

Пользуясь моментом, поддельная женщина подхватила в охапку свою поддельную таксу и торопливо метнулась в сумрак, прочь от афишной тумбы и от уличного фонаря.

– Хулиганье! – донесся уже издалека визгливый голос. – Не молодежь, а уголовники! С собакой на улицу не выйти! Зальют шары и к людям пристают! Вот я патрульных позову…

Даже убегая, охранник оставался в образе. Не какая-нибудь дешевка – настоящий профи.

– Отлично сыграно, деточка, у тебя талант… – Из темноты выступила фигура и оказалась, конечно, Фишером. – Не бойся, никого он не позовет. Им положено беречь нанимателя, а не за порядком следить. К тому же у частников с городовыми отношения, мягко говоря, прохладные. Секьюрити получают раз в пять больше, чем муниципалы, а те, соответственно, не в восторге. Во времена моей молодости это называлось классовой ненавистью. Довольно гадкая штука была, дорогой Иннокентий. Как-нибудь напомни, расскажу – ты обрыдаешься. А пока давай сюда сачок, наблюдай и будь начеку. Если я прав и Гога скушал наживку, все может начаться с минуты на минуту. Опаздывать никак нельзя. Я пошел, а ты готовься, скоро подам сигнал…

«Какую наживку? Куда пошел? За чем наблюдать? К чему готовиться?» – все эти вопросы я задал Вилли Максовичу уже мысленно, потому что он, схватив сачок, тут же пропал из виду.

Через секунду-другую на фоне ограды дома появился темный силуэт и произвел какие-то загадочные манипуляции с решеткой. Я расслышал тихий звук, похожий на скрип деревенского колодезного ворота, а затем силуэт старика вдруг обнаружился по ту сторону забора и сразу провалился под землю. Около минуты вообще ничего не происходило. Потом откуда-то с высоты раздался приглушенный щелчок, и в свете луны я отчетливо увидел Фишера уже на самом верху, между двух башенок – ровно посередине. Вилли Максович сидел на скате крыши в позе задумчивого грифа, томно обмахиваясь сачком. Казалось, он чего-то ждал.

И дождался. Внутри левой башенки вспыхнуло и погасло узкое оконце. Фишер тотчас же метнулся влево и почти целиком слился с башенкой. Теперь на фоне лунного диска был заметен только его сачок, который крутился туда-сюда, как перископ. Оконце воровато приоткрылось, в темную щель просунулась маленькая рука, быстро кинула что-то белое и спряталась обратно. Белое, однако, не упало вниз, а рванулось в небо, но не сумело набрать высоту, потому что его – хоп! – перехватил на лету стремительный сачок. Все произошло мгновенно и беззвучно: голубь (а это был именно почтарь) не успел даже возмущенно курлыкнуть перед тем, как исчезнуть за башенкой. Секунд около двадцати голубь провел в плену, а потом рука – теперь уже Фишера – снова подбросила страдальца в воздух. Миг спустя освобожденный почтарь скрылся в ночи.

Я на цыпочках перебежал дорогу, поближе к ограде, и тут только заметил, что кусок фигурной решетки уехал куда-то вниз, освободив прямоугольный проход. Меньше чем через минуту со стороны дома меня позвали шепотом. Я влез в проход, вступил на газон и сперва потерялся в окружающей темени, не зная, куда идти. Но потом одна невидимая рука потянула меня за брючину, а другая не дала упасть, когда газон под ногами внезапно кончился и я шагнул в яму…