Текст книги "Корвус Коракс"

Судя по всему, мародеры, унесшие мебель из квартиры покойника, впотьмах не вписались в поворот и со всей дури разворотили бок шкафа об угол портика. Антикварная мебель превратилась в старые дрова – которые были брошены здесь же, на свалке мусора.

«Но хорошее дерево тоже вещь стоящая, я бы и сам пару дощечек оттуда взял себе в запас, – продолжал Кеша. – Подхожу ближе и слышу: тук-тук-тук! Там, знаете, такой потайной ящичек был, с дырками для воздуха, и он в нем сидел. Очень упорный, очень! Он за ночь, как дятел, такую щель продолбил, что прямо оттуда мог насекомых хватать. Вылезти целиком – нет, не получалось, а клюв уже пролезал. Я сразу понял, шкаф из квартиры того деда, которого за день до того схоронили. Там, говорят, когда “скорая” приехала, а ключей не было, дверь пришлось снимать. И поставили ее обратно так-сяк, саморезы недокручены, петли болтаются. Замок амбарный сбоку навесили, а смысл? Показуха. Я тогда смекнул: кто-то ночью заявится и что-нибудь сопрет из старья…»

Мальчик угадал, но нет худа без добра. От мародерства тоже иногда бывает польза. Если бы шкаф не сперли и не вынесли на улицу, птица из тайника сдохла бы через день-другой. А если бы Кеша не прошел мимо обломков шкафа, антик бы никогда не попал сперва к Бучко, затем к рыжему менеджеру и наконец ко мне. Одна случайность цепляется за другую, за третью – и вот я здесь.

Ясно уже, что ворон не краденый. Мне осталось проверить, не сохранилось ли каких документов на птицу. Не обязательно с печатями: я согласен на неофициальные, любые. В конце концов, носители не собаки, родословных для аукционов не требуется. Возраст удостоверен, сертификат подлинности носителя выпишет Сережа Горчаков. Но даже хиленький бэкграунд может повлиять на весомость лота. Раз уж старик прятал птицу, значит, догадывался о ее ценности. А вдруг в квартире остались какие-нибудь записи, заметки и прочие бумажки с упоминаниями о вороне? Все то, что не нужно мебельным мародерам и вообще никому. Кроме меня.

«Он смешной, я бы его себе забрал, но у нас с мамой твердый уговор, – рассказывал мне юный Кеша. – Никаких птиц дома. Нет, она не против моего бизнеса, это вам не Алевтина, мама понимает – деньги человеку необходимы. Но у нее нереально жуткая аллергия на помет. Я поэтому школьную форму сам стираю, с шампунем, не хочу ей проблем. Чуть что – у нее глаза на мокром месте и сопли текут. А отец, как дурак, музыку домой таскал, то попугаев с хард-роком, то кенаров с кантри. От них он особенно тащился, а кенары знаете как гадят! Мелкие, а такие засранцы! Мама плачет, он на нее орет, что это она все назло ему и что сына, то есть меня, против него настраивает… Ну и ушел он от нас, короче, когда я всех птиц его собрал и в скупку отнес… То есть кенаров в скупку, а попугаев – к Наждачному в штаб, бесплатно, для перезаписи. Андрею Антоновичу всегда ведь хорошие носители нужны…»

Задумавшись, я перестал следить за окном на первом этаже и чуть не пропустил момент, когда консьержка, оставив пост, пошлепала в сортир. Дверь за ней громко стукнула, задвижка щелкнула. Теперь я могу незаметно войти в подъезд – пожалуйста, путь свободен. Не охрана, а недоразумение. Думаю, позапрошлой ночью эту бабку просто заперли снаружи, когда она уединилась по великой нужде. А может, она проспала на своем дежурстве все самое интересное.

Номера квартиры юный Кеша не запомнил, но я обошелся и так. На площадке третьего этажа только одна из дверей была опечатана. И только эту дверь оберегал теперь от грядущих посягательств навесной замок – самый большой из тех, которые мне когда-либо встречались. Однако он царствовал, но не правил: скобы, на которых замок висел, и вправду оказались чистой фикцией. Я мог даже не беспокоить хлипкие дверные петли. Легкий пинок, виноватое звяканье, скрип обиженного дерева – и я внутри.

На меня сразу навалилась душная темнота. Она пахла пылью и была вязкой, словно переваренный кисель. Ага, все ясно. Если на улице вечер, а в квартире полночь, значит, шторы совсем не пропускают света. Плохо, что идти придется наобум и в любую секунду я могу врезаться с грохотом в какой-нибудь предмет обстановки. Зато потом, когда я включу свет, с улицы никто ничего не увидит.

Я сделал неуверенный слепой шажок вперед и ощупал руками воздух: черт, да где же тут выключатель? Куда он подевался? Во всех квартирах, будь они новые или старые, его ставят на одно и то же место – в прихожей, слева от входной двери, сантиметрах в сорока. А-а, вот, кажется, и он… Едва рука нащупала на стене выпуклость, затылок соприкоснулся с чем-то твердым.

О-о-о-о-ох! От внезапного удара я кувыркнулся ничком в кисельную тьму и ухнул в нее, как в беззвучный бездонный колодец.

Глава восьмая. Барабан был плох

– …Больно тебе?

Звуки вернулись ко мне вместе с ярким электрическим светом. Душная темнота рассеялась – это был плюс. Я не валялся на полу, а сидел, и не на табуретке, а в кресле с высокой деревянной спинкой и удобными подлокотниками. Еще два несомненных плюса.

Дальше, к сожалению, пошли минусы: у меня болел затылок, ныло правое колено и правое плечо, а еще я не мог пошевелить руками и ногами – похоже, к креслу меня привязали надежно. Надо мной склонилась черная матерчатая маска вместо лица. Еще три фигуры – тоже без лиц и в камуфляже – подпирали ближайшую стену.

Место, где раньше стоял шкаф с клеткой-тайником, я без труда опознал по желтому выгоревшему прямоугольнику на обоях и куче старых книг, брошенных на полу. Вероятно, кроме того шкафа, из комнаты вынесли что-то вроде комода и пяток стульев. Взглянуть на потолок я не мог, хотя резкие тени от лампочки подсказывали мне, что не так давно комнату могла украшать еще и люстра.

На мою беду, те четверо явно интересовались не краденой мебелью и даже не бывшей люстрой. Они интересовались мной.

– Больно? – повторила маска. – Учти, это только аванс. Ну, в смысле, по-русски, задаток. Готовься, скоро еще наваляем.

– Почему? – кротко удивился я.

Нехорошо, конечно, влезать в квартиру мертвеца, но эти четверо тоже не были похожи на близких родственников усопшего. Думаю, прав находиться здесь у них было столько же, сколько и у меня.

– Па ка-ча-ну! – огрызнулась маска злым фальцетом. – Вопросы здесь задаю я, а всякие там фрики, в смысле лохи, должны мне отвечать. Понял? А ну говори, ты кто такой? Зачем сюда явился? Чего ищешь?

Жизнь напоминает ледяную горку. Ты только что был наверху, а через мгновение катишься вниз на пятой точке. Еще час назад допрашивал ты, а сейчас – какая ирония! – взяли в оборот тебя самого. Но вместо конфет ты уже получаешь конкретно по голове.

Однако деваться некуда: раз настаивают, надо ответить.

– Фамилия моя – Бучко, – послушно доложил я. – Зовут Илья Владимирович. Продаю страховые полисы. Зашел узнать, не пожелает ли хозяин квартиры застраховаться от стихийного бедствия или несчастного случая. Хочу предложить очень выгодные условия…

– Че ты несешь, даун тупой, какие условия? Он уже дуба дал!

– Правда? Очень, очень сожалею. – Я соорудил на лице гримасу фальшивой скорби. – Значит, я опоздал, приношу соболезнования. Что ж, тогда мне придется уйти. Вы меня только развяжите, а провожать не надо, не трудитесь, выход я и сам как-нибудь найду.

Там, где сложносочиненное вранье дает сбой, простенькая уловка, наоборот, может неплохо сработать. Но сейчас был не тот случай. Вместо того чтобы развязать, меня обыскали.

И почему я не вышел из дома в старом пиджаке? Зачем надел новый? Моему карману сейчас бы очень пригодилась прореха, через которую удостоверение ФИАП обычно проваливается глубоко за подкладку. Но в новом пиджаке никакой прорехи, увы, нет. Видно, Фортуна, честно нянчившая меня весь день, решила немного передохнуть.

Чужие пальцы легко обнаружили и быстро извлекли из моего кармана документ. Ох, чувствую, сейчас грянет буря!

– «Федеральная инспекция по авторским правам. Ломов Иннокентий Викторович»… Так ты не Бучко! И не страховщик! – Меня тут же наградили ударом по уху. По счастью, тип в маске драться не умел, и оттого получилось не очень больно. – Ты муму гнал! А ну колись без балды, какого хрена ты здесь? Не скажешь – будем тебя гасить форева! В смысле, по-русски, пока ты копыта не отбросишь!

Страшной угрозе я не очень поверил. Судя по голосу, маска вряд ли старше меня, а пожалуй и помоложе. Думаю, парню от двадцати до двадцати двух максимум. В таком возрасте понтов всегда больше, чем реальных полномочий, – это уж я по себе знаю. Будь ты из органов, будь ты из мафии, один черт: до лицензии на убийство надо дорасти. Пока твой потолок – лицензия на десяток ссадин и пару выбитых зубов. Что тоже, конечно, неприятно.

– Ладно-ладно, – сказал я, – не надо гасить, зачем такие крайности? Вы меня раскрыли, признаюсь: я не полисами торгую, я из ФИАП. И для авторского права, чтоб вы знали, без разницы – живой человек или мертвый. Мы работаем со всеми. Если, допустим, кто-то из вас сегодня напишет песню, а завтра, например, сиганет под поезд, мы будем защищать ваши имущественные права до 2061 года. Видите, как удобно! Вы давно в гробу, а денежки идут…

– А он тоже, что ли, песни сочинял? – злобно-недоверчиво спросила у меня маска. – Ну этот, здешний хозяин в смысле?

Жаль, что я ничего не знаю о владельце ворона. С другой стороны, и эти четверо, похоже, о нем мало что знают. Выходит, наши шансы примерно равны. Теперь главное врать убедительней, с деталями.

– Еще как сочинял! – горячо откликнулся я. – А как же иначе? Он только этим и занимался. Хиты минувших лет – все его.

– Какие хиты? – не отставала от меня маска.

– «Валенки», например.

– А еще какие?

– «Позови меня с собой», «Чунга-чанга», «Варьете».

– Еще?

– «Подмосковные вечера», «Жил-был я», «Поручик Голицын».

– Еще?

Ну сколько можно, изверг? Я уже наврал на хороший ретроальбом.

– «Есаул-есаул», – второпях брякнул я. Это была грубая ошибка.

Бац! Мне с размаху влепили по правой скуле. А затем, для равновесия, добавили и по левой. Бац! Эх! Парень, похоже, входит во вкус. Но если ты не умеешь драться, твоему кулаку почти так же больно, как и моему лицу.

– Попался, сучонок! – завизжала маска, тряся ушибленной об меня рукой. – Он опять пургу метет, вы въехали? Свистит нам, баки заливает! «Есаула» живой Газманов сочинил, мы-то знаем! А он, бля, думает, все вокруг него такие лузеры… ну, то есть в смысле, говоря по-русски… по-русски…

В воздухе повисла нехорошая пауза. Мой мучитель встряхнул головой, словно конь, отгоняющий приставучего слепня. Казалось, он пытается свериться с каким-то образцом внутри себя, но память дает сбои и нужный образец как назло все время выскальзывает.

Когда мне было лет восемь, я любил комикс «Ваня Запоминалкин». Там молния ударяет в третьеклассника, и на него, как на птиц, начинает действовать обычная шрайб-команда. Теперь Ваня сам себе носитель: он запоминает все подряд, в любых количествах, но пользы от этого ему никакой. Информация лезет из головы в неподходящее время, как тесто из квашни. А вот когда ему что-то нужно позарез, он не в силах вспомнить даже детский стишок.

– …лузеры, или, по-нашему, по-русски…

– …козлы, – робко подсказал атаману один из камуфляжников.

– О, точно! Козлы! – Маска встрепенулась. – Клево, зачет! Именно что козлы, я и хотел сказать. То есть мы не козлы, а совсем наоборот. Это вот эта падла думает, что мы такие козлы, что не знаем даже Газманова, а мы знаем…

Наверное, маска могла бы еще долго топтаться на козлиной теме, но монолог внезапно был прерван легким музыкальным звоном.

Каждому времени – своя музыка. В XVIII столетии саунды для ходиков писали, под заказ вип-клиентов, великие Моцарт с Бахом. Век спустя – Бородин с Чайковским. Еще позже – Уэббер с Морриконе. А сегодня у большинства пользователей в карманные часы вделана штамповка из театральных сериалов или эстрадная попса. На одного Баха – штук сто Киркоровых и тысяча «Бригад».

Однако рингтон, который я сейчас слышал, не входил в разношенную топ-двадцатку. Хотя мотивчик был мне знаком, я не мог с налету его опознать. Что-то экзотическое, но не эксклюзивное. Скорее маршевое, чем вальсовое. Кажется, довольно старое, но не слишком древнее. Короче, уже не Моцарт, но еще не Пахмутова.

Звон в побитом ухе мешал мне сосредоточиться и угадать мелодию. Я смотрел, как мой мучитель гордо извлекает из кармана золотой брегет величиной с кормовую свеклу и приподнимает его на ладони, дожидаясь окончания рингтона. А затем подкручивает репетир, чтобы часы прозвонили ту же самую партию еще раз – на бис…

– Да-а-а, – важно протянул атаман, когда мелодия опять иссякла и золотые часы вернулись обратно в карман. – Вещь! Нечеловеческая, бля, музыка. Ну все, я в Госбанк за кэшем, так что дальше вы сами… Горн, мухой сюда! – Маска поманила пальцем того самого камуфляжника, который подсказал про козлов. – Ты принимаешь командование. Этого терпилу разрешаю отметелить по полной. Узнай, чего ему надо, но будь бдителен, не поведись на ботву. Расколешь его до завтра – с почетом вручим третью звездочку, а нет – с позором заберем и вторую, перед строем. Понял? Тогда салют! – Рука его взметнулась высоко над головой.

– Салют! – Горн повторил тот же загадочный жест рукой.

Хм! «Командование», «звездочка», «перед строем»? Эти четверо что же, из военных? Э нет, едва ли. У армейских и манеры другие, и словесный мусор особый. Да и честь военные отдают иначе. Пустое рукомашество у наших не принято: ритуал требует, чтобы на голове была пилотка, фуражка или папаха, а не маска. Скорей, эти похожи на великовозрастных оболтусов, которые заигрались в войнушку.

Хотя игры играми, но последний удар был неприятным. Бедное мое ухо!

Тем временем парень-в-маске ушел с моего горизонта, а маска-дублер заступила на свободное место. Внешне эта вторая не отличалась от первой: та же плотная черная материя, прорези для глаз, дырочка для рта. Но, может, хоть с этим удастся наладить контакт? Я дождался пронзительного скрипа закрываемой двери и сказал:

– Красивое имя – Горн. Ты, случайно, не американ?

Бац! Ох! Лаконично. Я пощупал зуб кончиком языка. Вроде бы не шатается. Пока. А вот синяк на лице мне обеспечен уже сейчас. Похоже, беседа с Горном как-то сразу не заладилась. Лучше бы я поговорил с ним о погоде. Однако теперь уж поздно менять тему.

– Извини, брат, – проникновенно сказал я маске. – Ты только не горячись, это была проверка. Я тебя испытывал. Теперь-то я уверен, ты не американ, ты свой реальный пацан, патриот. И я не американ, я тоже нормальный. Видишь, как много у нас общего. Может, развяжешь мне руки? Ну или хотя бы правую? И я тебе…

О-о-о-о, мое ухо! Вот гад! По больному месту! Он ведь из меня отбивную делает – и все ради какой-то там призовой звездочки. А я даже не знаю, ради какой именно. Обидно! Хотя в любом темном переулке на окраине Москвы человека могут уделать вообще даром – за пару сигарет… О-о-о, он опять за свое!

– Стой-стой-стой, – заторопился я, – больше не трогай меня, сдаюсь, ты победил! Хочешь знать, что я тут делаю? Ладно, передай вашему главному: я на самом деле из Управления по налогам и сборам, взыскиваю долги. Хозяин этой квартиры задолжал стране две тысячи пятьсот два рубля и двадцать четыре копе…

О, теперь и нос! Мой нос! До чего же трудно иметь дело с невеждами! Горн не поверил, что настоящий налоговик припрется за двумя тысячами. Точность мелких деталей не помогла мне, а подвела. Думаю, болван в маске не имел дел с настоящими мастерами доения из УНС: те-то как раз способны прийти и за двадцатью четырьмя копейками… Ладно, Горн, если ты не веришь в мелочи, будет тебе такой масштабище – закачаешься!

– Хорошо, я скажу! Скажу! – Мне даже не пришлось стараться, чтобы мои вопли звучали убедительно. – Открою тебе правду, но помни: за эту правду уже погибло четыреста сорок пять человек в двадцати странах мира. Хозяин этой квартиры был последним на Земле потомком Чингисхана. Слышал ты что-нибудь про сокровища Чингисхана? Тридцать кило белого золота, двадцать пять кило необработанных алмазов, сто семнадцать кило слоновой кос…

Ай! Ой! Ай! Скотина недоверчивая! Снова ухо! Как можно работать с людьми без проблесков воображения? Ну кому я распинаюсь о кладе Чингисхана? Этот неуч даже не знает, кто такой Чингисхан! Наверняка он не только книжек – он и комиксов о нем не читал!

В ухе стреляло, в боку кололо, затылок ныл, лицо саднило, нос вот-вот распухнет. Тяжкая доля – служить мальчиком для битья. Как же мне улизнуть от этой кодлы? Может, напугать их? Но чем? Концом света? Новыми санкциями Евросоюза? Крысами-людоедами? Другой кодлой? Думай, Кеша, думай быстрей! Чего они боятся, кроме гнева атамана? Мистики? Микробов? Мин? Ага! Мин, кажется, все боятся.

За пять следующих секунд я мысленно сложил убедительную байку о припрятанном в этом доме – еще со времен Наполеона – мощном пороховом фугасе. Однако новый виток вранья не понадобился.

Потому что в квартире возник нежданный гость.

Я сидел спиной ко входу и визитера не видел, но отчетливо слышал все, несмотря на шум в ухе. Сперва – знакомое звяканье петель. Затем – протяжный скрип открываемой двери, неторопливые шаги, покашливание. И наконец – тихий голос, почти шепот:

– Эй, вы чего тут делаете? А? Вы зачем человека связали?

Горн даже не обозлился, только отмахнулся:

– Котелок, убери этого придурка – но без шума!

Повинуясь команде, один из двух камуфляжников неторопливо, с эдакой игривой ленцой отлип от стены, картинно расправил плечи и пружинистым шагом двинулся мимо меня навстречу голосу.

Почти сразу же за моей спиной началась возня, сопровождаемая странным бульканьем: словно позади меня вдруг разверзлось море или озеро, в котором кто-то принялся тонуть – быстро и неудержимо. Через пару мгновений к бульканью добавились еще и шорох, похожий на шелест энергично сминаемых газет, и звонкие деревянные удары. С таким звуком шары в боулинге выбивают кегли.

– Барабан, чего ждешь, он же хиляк, мочи его! – заорал Горн, глядя мне за спину. – Давай же, пошел, пошел! Вырубай его!

Второй из оставшихся камуфляжников рыча рванулся мимо моего кресла вслед за Котелком – уже безо всякого позерства, всерьез, с явным намерением раздавить, расплющить, размазать по стенке… и с точно таким же, как и в первый раз, результатом: сначала глухое бульканье, потом громкий шорох и звуки боулинга.

Я ждал, что очередь теперь дойдет до Горна, и был вознагражден.

– Ты чего это? А-а-а! – Горн уставился куда-то вверх и весь как-то съежился. – Зачем это? Не надо! Я не хочу! НЕ ТРО…

Кто-то до поры невидимый перегнулся через спинку кресла над моей головой. Две длинные руки в матово блестящих черных рукавах безжалостно поймали за ворот орущего и давящегося криком Горна и легко, как надувную игрушку, подбросили его в воздух. На миг в комнате стало темнее: пролетевшее надо мной тело заслонило лампочку под потолком. Потом я услышал звук грузного шмяканья об пол и придушенный писк – как если бы из воздушного шарика разом выпустили весь воздух. Дальше – тишина.

Краем глаза я уловил отблеск лезвия, а затем веревки, которые удерживали меня в кресле, разом ослабли. Я поерзал, сумел развернуться и наконец-то рассмотрел бравого бойца целиком.

Это был очень высокий и очень костлявый старик с узким лицом и тонким носом, напоминающим ястребиный клюв. Длинные седые волосы собраны в пучок и перетянуты аптечной резинкой. Одет он был в черный долгополый кожаный плащ, глухо застегнутый у ворота и свободный книзу. Плюс синие джинсы и крепкие охотничьи башмаки.

Как же он в одиночку управился с этой троицей? Невероятно! На первый взгляд ему лет восемьдесят. А может, и все сто.

– Ты шевелиться можешь? – спросил у меня старик.

– Вполне могу, – ответил я, освобождаясь от пут и прислушиваясь к своим ощущениям. Болело во многих местах и по-разному, но, кажется, все мои раны совместимы с жизнью. Даже ухо. – Спасибо вам огромное. Но скажите, как вам удалось…

– Не болтай, а шевелись, – строго прервал меня старик. – Времени мало. Проверь карманы у этих трех, нет ли документов. По повадкам это не эфэсбэ и не гэрэу, но и на простых гопников тоже не похожи. Затем ты свяжешь всех троих, и учти: самый крупный очухается уже минут через двадцать. Если не найдешь бечевку, поищи на кухне клейкую ленту. Она тоже сгодится. Когда свяжешь, оттащи их в угол, чтоб не мешались. А я займусь своими делами. Ну все, ступай… Или нет, погоди: сначала приложи себе к носу что-нибудь холодное – тогда, глядишь, блямбы и не будет…

Холодильник на кухне, к счастью, оказался хоть и старым, но не антикварным, поэтому мародеров не заинтересовал. Открыв дверцу, я наковырял в морозилке немного снега, прижал к носу, подержал секунду-другую и поглядел в мутное зеркало над мойкой. В зеркале отразилось лицо человека, который только что пережил дорожную аварию средней тяжести. Кое-что посерьезнее обычного падения с велосипеда, однако ж все-таки не наезд парового катка.

«Держись, Кеша, – сказал я сам себе. – Ты, считай, отделался легким испугом. Тебя не сожрали, а только надкусили».

Веревок я не нашел, но моток скотча действительно обнаружился в нижнем ящике кухонного стола, рядом с древней мясорубкой и ершиком для чистки раковины. Вернувшись в комнату, я первым делом стянул маски с парней, лежащих в отключке, проверил их пульс, а затем и карманы. Все они были живы, дышали ровно, серьезных повреждений я не заметил. Пара кровоподтеков, пара глубоких царапин, один сломанный нос (у Горна) – и это все.

Морды их оказались самыми обычными – без особых примет, лет около двадцати. Прически тоже не баловали разнообразием: тут не было ни скиновских лысин с татуировками, ни панковских ирокезов, ни армейского ежика. Простая гражданская короткая стрижка без выкрутасов, рублей за двести. Я и сам так стригусь.

Никаких документов, удостоверяющих личности, у троицы не имелось – только мелкие купюры, жвачка, сигареты и мятные леденцы. Правда, у Горна в кармане нашелся круглый пластиковый жетон с золотыми буквами «БГ» на аверсе и серебряными «ВГ» на реверсе.

Это уже что-то новенькое, усмехнулся я про себя, раньше я такой мульки не встречал. Растут и крепнут, однако, ряды любителей Бориса Гребенщикова. У нас в ФИАП тоже есть горячий поклонник Бориса Борисовича – Валера Карасев. Надо будет при случае отдать ему этот сувенирчик и намекнуть, что другой такой же фанат их Великого Гуру совсем недавно чуть не вышиб мне мозги…

Пока я обматывал камуфляжников по рукам и ногам и пыхтя оттаскивал их по одному в дальний угол комнаты, старик в черном плаще занимался странным делом. Сначала он пальцами обстукал стены, как врач пациента, затем с помощью рулетки обмерил одну из стен, затем противоположную, после вернулся к первой, пробормотал: «Ну-ну!» – и взрезал стену ножом.

То есть, конечно, не саму стену. Лезвие угодило в невидимый зазор за обоями и прочертило на стене ровный квадрат. Старику оставалось лишь очистить этот квадрат от шкурки обоев – и перед нами возникла дверца сейфа с цифровым замком. Я был слегка разочарован: и сейф, и замок оказались абсолютной рухлядью полувековой как минимум давности. Даже мне, с моим скромным опытом взломщика, хватило бы часа, чтобы подобрать комбинацию.

Старик, впрочем, не стал тратить время. Он вытащил из-за пазухи ломик, поддел угол дверцы и с громким хрустом ее выломал.

Я вытянул шею. Ни-че-го! Кроме слоя пыли, конечно.

– Зеро, – вслух сказал старик. – Хитрая скотина. Перепрятал.

– Может, вас эти опередили? – осторожно предположил я, кивнув на три лежащих тела. – Здесь ведь был и четвертый, который у них главный. Он ушел раньше. Мог и забрать то, что вы ищете.

– Исключено, – отрезал старик. – Деточка, прояви хоть немного наблюдательности. Видишь пыль? Ей не меньше года. И клею на обоях примерно столько же. Значит, он перепрятал сам. И ведь не спросишь у него теперь куда. Кстати, а у тебя они не спрашивали про какие-нибудь бумаги? Чего они, собственно, от тебя хотели?

– Понятия не имею, – честно признался я. – Думаю, они сами толком не знали. Ну, может, кроме атамана, который свалил.

– Тогда и мы валим, – распорядился старик, – больше нам тут делать нечего. И лучше бы нам поторопиться. Я немножко нашумел, соседям это вряд ли понравится. Может, кто-то уже отбил телеграмму в полицию. Мы порядочные граждане, полиции не боимся, но и глупые вопросы нам не нужны. Поэтому рисковать не будем, поговорим в другом месте… Ты, случаем, не в центре живешь?

– Более-менее. В пределах кольца. А что?

– А то, – наставительно произнес старик, – что долг платежом красен. Я только что спас твою жизнь, ты не забыл? Пора и тебе сделать для меня что-то хорошее. Как минимум – дать мне информацию про этих субчиков: за что били, чего хотели, о чем трепались, в подробностях… И еще ты мог бы проявить немного гостеприимства. Я, знаешь ли, обитаю за городом, добираться далеко и долго, а у тебя дома уж наверное есть раскладушка и теплый плед. А еще мне нужна ванна, чистое полотенце, чашка кофе и поесть – что-нибудь такое, где холестерина поменьше… ну там капуста, творог… Сразу не отвечай, пять минут подумай. Идем.

Все то время, пока мы спускались вниз по лестнице и пробирались мимо сладко дремлющей консьержки, я мысленно проводил инвентаризацию своего домашнего имущества. И уже на улице, возле подъезда, объявил новому знакомому:

– Рад буду пригласить вас в гости. Ванна, полотенце, кофе и диван у меня есть. Пледа нет, зато имеется спальник, он довольно теплый. А пирожки с капустой и колечки с творогом мы запросто купим у нас в подземном переходе, они работают допоздна… И все подробности, я вам, само собой, по пути расскажу…

– Значит, твои родители совсем не будут против, если у вас переночует незнакомый человек? – с некоторым сомнением осведомился старик.

– Я живу один, – ответил я. – Родители умерли, еще когда я был студентом, а моя подруга сегодня на меня сердится и завтра будет сердиться, поэтому, скорее всего, не придет. Но на всякий случай предупреждаю: ее зовут Эвелина.

– А тебя самого, на всякий случай, как зовут? И кстати, чем ты в жизни вообще занимаешься? – Старик бросил на меня быстрый внимательный взгляд. – Только не ври: я этого не люблю.

Краткое «не люблю» в устах старика прозвучало весомей, чем все полученные мной затрещины. Но я и не собирался больше никого обманывать: свои кладовые вранья я на сегодня уже опустошил.

– Работаю в ФИАП, – сообщил я своему новому знакомому. – Занимаюсь авторским правом, вернее его нарушениями. Зовут меня Иннокентий Ломов. Если будете называть меня просто Кешей, я не обижусь… А к вам, если не секрет, мне как обращаться?

Несколько секунд старик шел молча, а затем задумчиво произнес:

– Видишь ли, Иннокентий, я уже в таком возрасте, что имена теряют смысл. Позовешь меня «эй вы!» – и я откликнусь. Такое устроит?

– Не очень, – признался я. – Как-то слишком фамильярно. Я бы предпочел по имени и отчеству.

– Ты довольно вежлив, – одобрил старик. – Большая редкость по нынешним временам. Вымирающий вид, можно сказать. Вежливых у нас в России не любят и вечно бьют. Хотя и тебя сегодня, как я посмотрю… Ну хорошо, пускай. Откровенность за откровенность, нарушим правила ради такого особого случая. Хорошие манеры нуждаются в награде. Ладно. Ладно. Зови меня Вилли Максович.

– Ух ты, какое совпадение! – Я даже остановился посреди тротуара. – Вас зовут как великого разведчика Фишера!

– Я и есть Фишер… – вздохнул старик. – И я даже был, как ты говоришь, разведчиком. Правда, отнюдь не великим и очень-очень давно… Целую вечность тому назад…

При всей моей вежливости я не сумел промолчать.

– Этого, извините, просто не может быть, – очень аккуратно, чтобы не обидеть пожилого человека, заметил я. – Вэ Эм Фишер пал смертью храбрых при выполнении особого задания Ставки…

– Ну да, – скрипуче хихикнул старик. – И был посмертно награжден золотой звездой Героя Советского Союза. Ты еще расскажи мне, деточка, что я Гитлера убил…