Текст книги "Корвус Коракс"

Глава восемнадцатая. Клин клином

Ночью ко мне пришло озарение. Я не стал дожидаться утра, вскочил с кровати и растолкал Фишера. Старик, толком не проснувшись, бросился плашмя на пол, выхватил из-под подушки «ТТ» и нацелил его сперва на дверь, потом на окно. Убедившись, что наш номер никто не берет штурмом, Вилли Максович сел на кровать. Отложил пистолет, протер глаза и с упреком сказал:

– Что ж ты мне, деточка, весь сон перебил? Такой интересный был сюжет! Как будто вызывает меня к себе в кабинет на Лубянке товарищ Бокий и объявляет: «Через три часа забрасываем вашу группу на Азорские острова». Мне бы промолчать, а я ему шарашу прямо в лицо: «Какая заброска? Какие сегодня, на хрен, острова? Да и вас, Глеб Ильич, давным-давно, еще в тридцать седьмом, шлепнули…» А Бокий снимает пенсне и спрашивает удивленно: «Виля, ты чего? По-твоему, какой сейчас год?» И вдруг понимаю, что это все – не теперь, а тогда, и рядом со мной в его кабинете – весь наш молодняк, все живые: Юра Мигунько, Генка Эккерт, Ванечка Цацулин, Мишаня Крамер и Ленька Велюров, еще не сволочь… Тут ты и прервал мне сон…

– Вас забрасывали на Азорские острова? – восхитился я. Такого даже в комиксах не было!

– Куда там! – вздохнул Вилли Максович. – Южнее Алеутских – ни разу… Но ты ведь, надеюсь, разбудил меня среди ночи не только для того, чтобы задать этот очень своевременный вопрос?

– Не только, – подтвердил я. – Вчера, пока мы ехали обратно в гостиницу, я много думал…

– Если ты про Гогу, я тоже о нем много думал, – желчным тоном перебил меня Фишер. – И нет, мы не будем брать его в команду, даже в качестве дойной коровы, и не возьмем его денег, какие бы златые горы он нам вчера ни сулил. Я, конечно, не против военных трофеев, но сбор трофеев и сделка с подлецом – разные вещи. Берешь у Гоги хоть копейку – становишься ему обязан…

Я попытался вставить слово, но без толку: когда старик заводится и придумывает реплики за тебя, собеседник ему уже не нужен.

– Так что не спорь, Иннокентий, – упрямо говорил он, – мой ответ – нет. Он сдал нам большую шишку, то есть Сверчкова, – отлично, спасибо, свободен. А о том, как распорядиться этим знанием, я подумаю завтра. Все, спим! – Фишер лег и решительно натянул одеяло на голову.

Его жест означал конец разговора, но я сдаваться не хотел.

– Вот про это я и хотел поговорить, – сказал я одеялу. – Раз уж Сверчков – такая шишка, с которой нам одним не сладить, нужен временный союзник такого же калибра. Правда ведь?

Старик молчал.

– Кто поможет в борьбе против президентского советника? – продолжал я гнуть свое. – Ясно же, другой советник по той же нацбезопасности, Рыбин. Как говорится, клин клином вышибают. Они лютые конкуренты, я читал. Один с удовольствием подгадит второму, а мы в выигрыше.

Фишер высунул нос и пробурчал:

– Рыбин, говоришь? Нет, плохая идея, – и снова укрылся с головой.

– Почему плохая?

– Фамилия его мне не нравится, – глухо донеслось из-под одеяла. – Чтобы Фишер просил помощи у Рыбина? Тут есть какая-то звенящая – не побоюсь этого слова – пошлость…

– Ну Вилли Максович, я же серьезно!

Старик отогнул край одеяла и добавил сварливым тоном:

– А если серьезно… Имей в виду, к кремлевским не подкатишь на импровизации. Про Гогу я знал все, и то пришлось повозиться, а про этого я вообще без понятия. Ты ведь не собираешься к нему официально записываться на прием, да? Значит, надо разведать, где этот сомище водится, под какой корягой отдыхает, где обычно проплывает и каким сачком его ловить для разговора без свидетелей. Мы неделю угробим, пока найдем брешь в его охране, и я уж молчу, в какую сумму нам обойдутся реквизит и услуги информатора, которого еще, кстати, нужно найти…

– В том-то и фокус, Вилли Максович! – Я щелкнул пальцами. – Крэкс-фэкс-пэкс, есть один человек! Он уже все разведал до нас. И будет рад помочь нам найти Рыбина безвозмездно…

Кряхтя, Фишер отбросил одеяло. Сел и сунул ноги в тапочки. Оценивающе глянул на меня.

– Заснуть мне, по твоей милости, сегодня уже не удастся, – проворчал он. – Ох, Иннокентий… Ладно, излагай свою гениальную идею. Как, по-твоему, мы отыщем этого филантропа?

– Нам даже искать не придется, – обрадовал я старика. – Мы с вами знаем адрес. Подъезд третий, этаж второй, квартира сорок четыре. Метро откроется через полчаса, и сразу можно будет к нему ехать. Кстати, в вашем чудо-чемоданчике есть что-нибудь от похмелья?..

Полтора часа спустя Фишер уже давил пальцем кнопку звонка с номером 44 на двери и не отпускал ее до тех пор, пока нам наконец не открыли.

– Вы еще кто? – мрачно спросил хозяин квартиры. – Чего трезвоните в такую рань?

Он уже смыл почти весь грим, размотал с себя бинты и остался в трусах и майке. Волосы у него были всклокоченными, лицо – опухшим, выражение на нем – страдальческим. Без клоунского носа и ярких белил узнать журналиста Акима Каретникова было почти невозможно.

– Мы добрые ангелы, – ответил ему Вилли Максович и протянул таблетку. – Прожуйте, не запивая водой, и полегчает. Это не энтеросорбент, побочных последствий не будет… А еще мы хотим вернуть ваше имущество. – Старик вытащил из кармана связку ключей, взвесил на ладони и с поклоном вручил хозяину квартиры. – Я мог бы, между прочим, и сам открыть вашу дверь, но не стал. Мы ведь еще и очень тактичные ангелы… Войти-то нам позволите?

Каретников машинально сжевал таблетку и посторонился, пропуская нас в прихожую.

– Спасибо, а то я их обыскался, – сказал он, с растерянным видом глядя на ключи. – Весь дом перевернул, приготовил уже второй комплект. Думал, с этими всё, пропали. Где я их обронил?

– Там, где мы их нашли, – туманно ответил Фишер. – Угораздило вас вчера так набраться… Известный журналист, при исполнении, а сдались алкоголю, как зеленый новичок… Стыдно.

– Редкий для меня случай, клянусь! – журналист виновато прижал руку к груди. – С костюмом клоуна промашка вышла. Надел его для маскировки, а оказалось, что куча людей из бомонда жаждут выпить с клоуном. Гонялись за мной по всему залу, проходу не давали. Банкиры, генералы, народные артисты… В конце концов пришлось прятаться от них под столом, ну и отключился. Не ожидал, что у Абрамовича такой сервис – доставка нетрезвых гостей по домам… И главное, дирижабль-то потом украли! Слышали, да? Мне вчера на домашнюю трубу десяток эсэмэсок пришли из редакции. А я уже спал дома, самое интересное пропустил…

– Вообще-то ничего не пропустили, – хмыкнул Фишер. – Но, не в обиду вам будь сказано, как очевидец вы тогда стоили немного… Хоть что-нибудь помните из вчерашнего?

– Начало праздника на «Челси» еще более-менее целиком, а все, что потом, кусками, – Каретников конфузливо потупился. – Фрагментами. Какие-то переходы, лестницы, коридоры…

– …носилки, санитары, погоня… – в тон ему продолжил Вилли Максович.

– Матка боска! Так это вы двое украли «Челси»! – Каретников хлопнул себя по лбу. Унылая гримаса исчезла с его лица, глаза засверкали. – Офигеть! Вот это материал! Интервью мне дадите? Само собой, на условиях полной анонимности… Если, конечно, вас уже не ангажировал кто-то другой или вы сами не практикуете гонзо-журналистику…

– Что вы! Что вы! – церемонно расшаркался Вилли Максович. – Мы с моим молодым коллегой Иннокентием далеки и от журналистики, и от гонзо, и я вообще не знаю, что это такое… Мы следопыты-энтузиасты, работаем на себя, ради светлого будущего. Интервью, может, и дадим, но позже. А пока у нас к вам разговор по поводу одной вашей недавней статьи, а вернее сказать, по поводу ее персонажа… Только, наверное, не очень удобно беседовать в прихожей…

– Ой, конечно, тысяча извинений! – спохватился Каретников. – Не сердитесь, я еще притормаживаю после вчерашнего. – Он поскорее провел нас в комнату, расшвырял по углам барахло, освобождая два стула возле стола, усадил нас и нетерпеливо затанцевал перед нами, как пес в предвкушении выгула. – Чай будете? Есть хотите? Торта со взбитыми сливками у меня нет, но, кажется, в холодильнике остались яйца, сыр, лук, ветчина, еще какая-то колбаса…

– Очень правильная идея, – одобрил Вилли Максович, – уважаю ваш подход. И чтобы не терять темпа, сделаем так: я начну рассказывать о нашем деле, а Иннокентий, дока в кулинарии, тем временем заварит чай и сделает глазунью. Сейчас мы согласуем меню… – Фишер взял меня за рукав, вывел из комнаты и шепнул: – Чайные пакетики в коробке на подоконнике, луковица, одна, в кухонном шкафу, четыре яйца в холодильнике, боковое отделение, остатки колбасы там же на верхней полке, а сыр и ветчину не трудись искать… И не смотри на меня, пожалуйста, волком, я ведь не предвидел, что мы вернемся сюда так скоро. Не приносить же еду обратно… Давай-давай, курсант, поторопись, и это не просьба, а приказ старшего по званию…

Что ж, приказ есть приказ. Я отправился его исполнять – с одной стороны, уязвленный, что старик присвоил мою идею и меня же сослал на кухню, а с другой стороны, польщенный, что меня как-никак назвали кулинарным докой. Не очень-то я люблю готовить, но когда живешь один и лишний раз лень выходить в магазин, волей-неволей научишься мастерить полноценный завтрак из минимума продуктов. Чтобы сейчас еды хватило на всех троих, я наскреб по сусекам горсточку муки, из молочного пакета вытряс оставшиеся капли молока и вместо глазуньи сделал омлет. В него я добавил, кроме колбасы и луковых колец, половину помидора, нашинкованный болгарский перец и полдюжины ломтиков какого-то экзотического овоща, с запахом чеснока и огурца одновременно. В итоге у меня на сковородке – самой большой, которую я обнаружил, – получилось нечто пышное, пиццеобразное, вкусно пахнущее и, главное, объемное.

Занимаясь стряпней, я пытался прислушиваться к разговору Фишера с Каретниковым, но вскоре бросил это занятие по причине его бессмысленности: все равно половина звуков из комнаты терялась в коридорчике, загнутом буквой «Г», а оставшуюся половину успешно заглушало скворчание масла в сковороде. Только в конце моего вынужденного наряда по кухне, когда омлет был готов и пришла пора рисовать на нем ножом эмблему «мерседеса», деля круг на три части, я отчетливо расслышал смех и слова: «…ну вылитый был труп. Вы-ли-тый!» Из этого я понял, что всю нужную информацию о Рыбине старик уже благополучно выудил и теперь развлекал Каретникова историей о приключениях его тела на дирижабле.

Так и оказалось. Пока мы в комнате завтракали, Вилли Максович превратил эпопею с пристыковкой «Челси» к башне МИДа и последующей беготней с носилками в одну большую байку – приятное дополнение к моему омлету. При этом Фишер почти не отклонялся от истины, однако свое участие старательно преуменьшал. Как-то ему ловко удалось сделать главным героем наших похождений веселого и находчивого меня, а самому остаться всего лишь комическим персонажем на подхвате у славного Иннокентия. Сперва я удивлялся такому перевертышу, но быстро смекнул, что скромную роль оруженосца старик выбрал себе неспроста. Под конец его рассказа я вполне примирился с фантастическим образом молодого чудо-богатыря и даже начал гордо расправлять плечи и надувать щеки.

Антипохмельная таблетка Фишера, его рассказ и мой омлет подействовали: журналисту заметно полегчало. Более того – в его памяти всплыли еще несколько картинок. Он вспомнил, например, мидовский гобелен с Добрыней, китайские вазы, двойного Ганди, наше перемещение ползком и группу вооруженных кирасир. Последних он, правда, счел сперва алкогольным бредом, но мы с Вилли Максовичем дружно убедили его, что потешные войска действительно пробегали мимо.

– Так, может, и поляки там были на самом деле? – осторожно спросил Каретников. И когда мы заверили его, что паны в конфедератках тоже не привиделись, облегченно вздохнул: – Спасибо, успокоили. Я-то был уверен, что эта толпа уж точно мой глюк, на профессиональной почве.

– А что, у вас проблемы с Польшей? – заинтересовался Фишер.

– Наоборот! – помотал головой Каретников. – Ни малейших, это и удивительно. Русских там традиционно не слишком любят и с репортерами из России раньше не церемонились. Но с тех пор, как их президент Дудоня объявил о визите в Москву, Польша для наших просто сказка наяву. Я сам там был в командировке неделю назад, лично убедился. Чиновники обхаживают собкоров российских газет, как кавалергарды барышень. Ребята, которые вместе со мной вернулись из Варшавы, уже рвутся обратно: у них там теперь доступ в любые кабинеты, льготы на брифингах, бесплатный буфет с зубровкой в правительственном пресс-центре, лучшие места на парковках, культурная программа класса люкс и чуть ли не почетный эскорт…

– Короче говоря, не страна, а рай земной, – усмехнулся Фишер.

Хозяин квартиры задумчиво почесал переносицу:

– Для нас – возможно, но для аборигенов… Хм, я бы так не сказал. Последнее время там вообще странная чехарда, как будто все с ума посходили. Не видели во вчерашнем номере заявление польского ПЕН-клуба? – Не вставая с места, Каретников протянул руку к пачке газет у стола, взял верхнюю и прочел: «Пресловутая политика стыда уступает место политике бесстыдства, все больше смахивающей на сознательную провокацию. Провокационный характер этой политики выражается в санкционировании обнаглевших от своей безнаказанности патриотов в масках, которые все чаще выходят на массовые манифестации с крайне расистскими лозунгами и слишком хорошо знакомой всем неофашистской символикой». И так далее. Польские пеновцы – люди сдержанные, и если уж они заявляют такое, значит, действительно припекло…

– Знакомая история, – нахмурился Фишер – У них, я гляжу, пионерчики покруче, чем в России.

Каретников с досадой щелкнул ногтем по газетному листу:

– Удивляюсь я нашему главному. Польские новости – это вообще гвоздь, если не для первой полосы, то для второй наверняка. Но мы текст набрали не двенадцатым кеглем, а десяточкой и всунули на последнюю полосу, рядом с рекламой. Я привез интервью с их оппозиционером Михником – так оно до сих пор не вышло. Не может это быть случайностью! Пронин подружился с Дудоней, а о друзьях, как о покойниках, плохо писать – ни-ни-ни. Только один сладенький позитив. Наша свобода слова уже давно похожа на ощипанного павлина: ни красоты, ни полета, одно название, что птица. Сверху наедут на учредителя, учредитель нагнет главреда, главред придавит секретариат, и вот вам результат. Завтра с утра схожу в редакцию, потребую у начальника подробностей: за мое участие в полете на дирижабле он мне кое-чем обязан.

– Но про наше с Иннокентием участие пока ни слова, – напомнил Фишер. – Как договорились.

– Могила! – Каретников провел пальцем по горлу. – Только в день икс. Но и вы не забудьте: у меня на ваш бывший и будущий контент теперь эксклюзив… Только, ради всего святого, когда будете общаться с Рыбиным, таких импортных слов не употребляйте. Иностранными лейблами на одежде тоже не сверкайте, а патриотизма замесите погуще, он это любит. Уловили мысль?

Вместо ответа Вилли Максович поманил нас в прихожую, где оставил на вешалке свой кожаный плащ, приподнял его за лацкан и гордо объявил:

– В шестьдесят седьмом куплен, и все сносу нет. Фабрика «Большевичка», город Москва. За такой патриотизм Рыбин нас не просто полюбит, а к сердцу прижмет, как родных…

Через несколько минут, когда мы, простившись с журналистом, вышли из его квартиры в подъезд, я уважительно пощупал рукав раритетного плаща и спросил у Фишера:

– Неужели вы его правда купили больше пятидесяти лет назад?

– Тихо! – шепотом сказал Вилли Максович и лишь после того, как мы оказались на улице, добавил: – Нет, я наврал, он у меня гораздо раньше. И это хоть и «Бо…», но никакая не «Большевичка»… На-ка, подержи, – он сунул мне в руки невесть откуда взявшийся тяжелый сверток, перевязанный шпагатом, загнул полу плаща и показал мне маленькую полустертую этикетку: пять черных букв «BOSCH» на сером фоне и рядом силуэт барса в прыжке. – И я его, сам понимаешь, не покупал. В сорок втором мы с напарником, еще помоложе тебя, под Псковом загнали в болото «хорьх» генерала Витца. Генерал с шофером успели дать деру, а мы поделили найденные трофеи: мой напарник забрал портфель с документами, а я этот плащ. Видишь, до сих пор его ношу. Но откуда он у меня взялся, пусть для посторонних останется секретом…

– Таким же секретом, как и детали вчерашнего полета на «Челси»? – хитро спросил я. – Вы ведь за завтраком нарочно делали рекламу мне, а себя задвигали на задний план, да?

– Браво, Иннокентий, ты раскусил мой трюк! – Фишер забрал у меня обратно таинственный пакет и пристроил его под мышкой. – Аким отличный парень, он нам реально помог – и с информацией, и вот с этим реквизитом. Я уверен, он не нарушит обещание и не сдаст нас по доброй воле, но мало ли что? Вдруг его подвергнут допросу с пентоталом? Пусть рассказывает только то, в чем сам не сомневается. И пусть лучше они думают, что я просто юморной дедулька. Про тебя пионерчики уже и так знают, а мне желательно оставаться для них сюрпризом как можно дольше. Поверь старому партизану, молчание – самая твердая в мире валюта. И ты при Рыбине случайно не сболтни лишнего. Ненадежный народец эти кремлевские. Когда ты им нужен, они мягко стелют, а когда не нужен, продадут за ломаный пфенниг. Помню, был у них такой товарищ Семичастный. Пока на трибуну не взойдет – брат родной. Как взойдет – волчина позорный… Хотя ладно, дорасскажу потом. Нам сюда, в метро. Едем до «Киевской»…

К Рыбину на дачу, в элитный поселок Бужарово Истринского района, мы добирались по сложной траектории. На Киевском вокзале Фишер вскрыл еще одну свою нычку, взял конверт с деньгами и какой-то мешок. Потом мы заехали в лавку «Все для праздников» на Красной Пресне, где старику продали – после долгих переговоров и с оглядкой – коричневый баллон без маркировки. Напоследок в магазине «Мир веревок» на улице Трофимова он купил большую бухту каната. После этого у Фишера остались всего три пятисотки: две из них он вернул обратно в конверт, а одну отдал мне, сказав: «На всякий случай – если разделимся».

Из магазина мы вышли на проспект Андропова, но двинулись не к автобусной остановке, а в противоположную сторону. Вилли Максович навьючил на меня, как на ишака, весь наш немалый груз и налегке встал у обочины, всматриваясь в несущийся поток машин.

Минут через двадцать, когда у меня уже затекли плечи, пальцы и шея, Фишер радостно воскликнул: «А вот и наше персональное авто! Готовься!» – и замахал руками. Остановился окутанный паром монстр с большой кабиной, за которой вместо кузова громоздилась увесистая металлическая конструкция, похожая на косо лежащую огромную солонку. Вилли Максович легко вскочил на подножку, через окно кабины пошептался с водителем, открыл дверь и сделал мне знак: дескать, залезай. Кряхтя, я с вещами взобрался на сиденье, старик запрыгнул следом за мной и сказал: «Полный вперед!» Пока мы ехали до Бужарова, огромная солонка у меня за спиной тяжко громыхала на каждом ухабе, а водитель, перекрикивая грохот, всю дорогу обсуждал с Вилли Максовичем преимущество старых добрых паровых двигателей перед нынешними бензиновыми. От шума, тряски, громких голосов и пара, то и дело залетавшего в кабину, я слегка обалдел. Путь показался мне вечностью; когда же наконец водитель высадил нас у кромки леса и покатил дальше, выяснилось, что мы уложились всего в час пятнадцать.

– Аким был прав, – с удовлетворением сказал Фишер, отряхивая плащ. – Это лучший вид здешнего транспорта. Такси чересчур дороги, рейсовые автобусы привязаны к расписанию, фуры – вечная добыча для гайцов. А что им взять с бетономешалки? Ведро цемента максимум.

Старик вытащил из кармана сложенный вчетверо тетрадный листок, развернул и показал мне.

– Заштрихованный квадратик – участок леса, где мы с тобой находимся, – объявил он. – Черная сплошная линия внутри квадратика – пятиметровый забор вокруг дачного поселка. Пунктир рядом со сплошной – колючая проволока поверх забора. Вот этот крестик – сторожевая будка КПП и въездные ворота. Нас через них не пропустят, поэтому мы туда и не пойдем. А пойдем мы в чащу, откуда человеку неподготовленному на территорию проникнуть трудно. Но нас-то предупредили заранее, мы подготовились, и поэтому нам будет легко… За мной, курсант!

Углубившись в лес, мы вскоре действительно наткнулись на высоченную стену из красного кирпича. Преодолеть ее без пожарной лестницы нечего было и пытаться, а каким-то образом загнать в чащу пожарную машину – тем более. Но Фишер, похоже, все спланировал. Он сложил ладони у рта рупором и жалобно протявкал: «Хау! Хау! Хау!». Затем развязал мешок, запустил в него руку, к чему-то прислушался и тихо произнес: «Замри, Иннокентий. Молчи и жди сигнала!». Вскоре за оградой раздались новые звуки – словно бы кто-то наверху равномерно встряхивал мокрые простыни. Две крылатые тени зависли над стеной. По силуэтам я узнал длиннохвостых неясытей, они же Strix uralensis, – довольно опасных сторожевых птиц.

Из базового курса орнитологии я помнил, что совы имеют способности к звукоподражанию, но в современном шоу-бизнесе не применяются: использовать этих хищных птиц в качестве носителей все равно что разводить медведей ради медвежатины. У неясытей по традиции служба иная: прежде всего охрана военных баз, полигонов и прочих запретных зон. Раньше я не знал, что в этом списке есть и дачные поселки, а теперь знаю. У меня зачесался кончик носа, но я боялся шевельнуться. Хотя дневное зрение у сов неважное, они могут реагировать даже на медленно движущиеся предметы и атакуют чужаков на слух. Однако они равнодушны к неподвижным и бесшумным объектам – будь то забор, пень, камень, окаменевший Кеша Ломов или соседняя статуя в виде Фишера с детской рогаткой и двумя воланчиками наизготовку…

Щелк! Щелк! Статуя Фишера ожила. Рогатка запулила в небо воланчики, один за другим, и оба безошибочно нашли свои цели. Как всегда, великий профи Вилли Максович напал на врага так стремительно, что я не успел разглядеть сам процесс – успел только почувствовать результат. Сверху на меня посыпались перья. «Полшага вправо и руки подставь, живее!» – скомандовал старик. Промедли я хоть мгновение, одна из двух неясытей свалилась бы мне прямо на голову. А так я вовремя сумел поймать в объятия тяжелую тушку совы: глаза были закрыты, но сердце билось.

– Они ведь не погибнут, да? – шепотом спросил я у старого разведчика.

– Не волнуйся, я их просто оглушил, – успокоил меня Фишер. Он аккуратно уложил свою неясыть под стеной и помог мне сделать то же самое. – Через час они очухаются и будут почти как новенькие. Мы чтим заветы святого Гринписа и с пернатыми не воюем… Кстати, ты снова можешь говорить в полный голос. Нам с тобой тут нечего бояться. И причина в том…

Вилли Максович взял в руки загадочный сверток – сегодняшний подарок Акима Каретникова – и начал неторопливо разворачивать.

– И причина в том, – говорил он, снимая оберточную бумагу слой за слоем, – что всякая охрана предназначена для защиты от злоумышленников. Но мы-то, Иннокентий, доброумышленники, верно? Значит, нас не остановить… – Старик ухмыльнулся и пропел: – Нам нет прегра-а-ад ни в море, ни на су-у-уше, нам не страшны-ы-ы ни льды, ни а-аблак-а-а… Вот привязалась песня – почти семьдесят лет отбиться не могу от дурацкого Марша энтузиастов… Гляди сюда, деточка!

В руках у него оказалось нечто похожее на сдувшийся мяч для игры в регби – только раз в пять больше обычного и с двумя металлическими «ушами» справа и слева. На белом сморщенном боку мяча была какая-то надпись, но латинские буквы пока терялись в резиновых складках.

– Тащи баллон, – приказал Фишер. – И держи хорошенько, чтобы не упал.

С помощью трубки он подсоединил баллон к мячу-гиганту, открыл вентиль и пообещал:

– Через несколько минут ты узришь это чудо в масштабе один к двадцати. Модель выпустили итальянцы к круглой дате. Кто-то подарил одну штуку Акиму, а он нам передарил. Только газ, сам понимаешь, здесь другой. В двадцать первом веке нет ненормальных связываться с горючим водородом. Если бы синьор Нобиле использовал гелий, как мы с тобой сейчас, конструкция его дирижабля была гораздо проще. Меры пожарной безопасности – лишние килограммы, а бывают ситуации, когда всё решают считаные граммы… Деточка, у тебя возле правой ноги валяется наш канат… Подтолкни его ногой ко мне, я никак не достаю… Ага!

Супермяч уже вырос до полутора метров в длину, и надпись «Italia» прочитывалась на нем отчетливо. Вилли Максович, больше не придерживая резиновый бок, распутал канат, продел его несколько раз сквозь дырки в металлических «ушах», закрепил и начал вязать на канате петли. Он действовал быстро, но не суетливо и даже успевал продолжать свой рассказ.

– Ровно девяносто лет назад, – говорил он, – когда я учился в четвертом классе, итальянскому генералу Умберто Нобиле было за сорок. Он уговорил Муссолини выделить из казны деньги на воздушное покорение Северного полюса. Дуче, правда, пожадничал, много не дал, генералу пришлось добавлять из своих, искать спонсоров, экономить – короче, заниматься чем угодно, только не детальным планированием. А когда есть пробелы в плане… Чувствуешь, нас тянет вверх? Минуты через две взлетим над стеной. Обвяжи себя канатом для страховки… Вот так, посильнее… На счет «три» хватайся обеими руками за ближайшую петлю, держи и без команды не отпускай… Ра-аз!.. Обычному дирижаблю помешают деревья, а модель протиснется… Два-а-а!.. Не дрейфь, Кеша, это будет быстрее, чем на «Челси». Хотя и без удобств. Когда взлетим, можешь закрыть глаза и вообразить себя Крякутным, который памятник… Ну, по-е-ха-ли! Три!..

Я схватился за петлю и послушно зажмурился. Ноги мои оторвались от земли. Меня подхватило и потянуло – не рывком, а плавно, как будто я поднимался из-под толщи воды на поверхность. Лицу стало тепло, в ушах зашумело, но ненадолго: уже несколько секунд спустя над моей головой раздалось шипение, и мягкая сила, уносящая меня в небо, ослабла. Я начал опускаться – медленно, как осенний лист. «Подгибай ноги! – вскоре раздалось над ухом. – Мы садимся!» Тотчас же мои ноги вновь соприкоснулись с твердью, и я открыл глаза.

Вокруг все было как раньше: тот же лес, тот же Фишер и та же красная кирпичная стена. Только теперь она оказалась уже не впереди, а позади нас. Пока я отвязывался, модель дирижабля, разочарованно шипя, с каждой секундой теряла форму и объем. Старик ей помогал – сперва давил ладонями и локтями, затем лег на нее сверху, как на матрац. Когда «Italia» окончательно утратила дирижаблевскую стать и снова сделалась похожа на большой сдувшийся регби-мяч, Фишер обмотал ее канатом, запихнул в мешок, а мешок упрятал в кусты. Разогнулся, прокашлялся, потер поясницу, попрыгал на месте, взглянул на часы, сверился с компасом, убедился, что при посадке я ничего не сломал себе и не вывихнул, и бодро произнес:

– Отлично, деточка! Успеваем. Еще сто метров к северу – и будет спортивная дорожка. Там мы подкараулим клиента. Нам известно, где и когда он занимается бегом, – за всё спасибо Акиму…

Я тоже мысленно похвалил Акима, а заодно и себя – за ночную идею и за то, что сумел-таки уломать старика. Едва мы нашли дорожку и залегли в ближайших кустах, я тихонько спросил:

– Выходит, Каретников уже бывал здесь до нас?

– Нет, – ответил старик таким же конспиративным шепотом, – за забор он не попал. Перелететь сюда с помощью «Италии» не догадался или, может, не рискнул. У него другой талант: он умеет находить информаторов. Незаменимое качество для шпиона. Люди из обслуги слили столько сведений, что, когда он их свел вместе, получилась общая картина. Как это называется – сложить пазлы?.. Стоп, молчи, уже бежит… Когда скажу «пора!», выйдешь навстречу, поздороваешься и представишься. Главное, улыбайся и держи руки на виду, чтобы он не запсиховал… Пора!

Я выбрался на дорожку и заранее начал улыбаться. А как только из-за деревьев показался бегун в темно-синем спортивном костюме и белых кроссовках, я сделал шаг ему навстречу и выпалил:

– Здрасьте, я Иннокентий Ломов! Из Федеральной инспекции! По авторским правам! Можно мне с вами поговорить? – Дальше я пока не придумал.

Бегун резко остановился. Это был высокий упитанный блондин лет сорока пяти, похожий на свои портреты – даже, пожалуй, симпатичнее: глаза покрупнее, чем на литографии в «Новом Коммерсанте», морда, в сущности, не таким уж кирпичом, а нос прямо аристократический.

– Привет, Иннокентий Ломов из Федеральной инспекции! – ответил блондин, с интересом разглядывая меня. – А я Ростислав Рыбин. Но ты, скорее всего, и так знаешь, кто я.

Я кивнул.

– И говорить со мной, я думаю, ты собрался не про авторские права. И тема у тебя такая важная, что ты осмелился прервать пробежку советника президента Российской Федерации.

Я снова кивнул – теперь два раза подряд.

– Тогда перестань уже кивать, словно китайский болванчик, и переходи к делу.

Из чащи выбежали два охранника в таких же темно-синих спортивных костюмах и белых кроссовках. О том, что это именно охранники, а не просто местные жители, я догадался по синхронности, с какой оба ускорили свой бег, заметив рядом с Рыбиным постороннее существо.

Однако вмешаться в нашу встречу им было не суждено: позади них внезапно возникла высокая фигура в кожаном плаще, черной молнии подобная. Вилли Максович пропел: «Мур-мур-мур, котятки!» – и когда оба стали оборачиваться на голос, почти ласково приобнял их за шеи и столкнул лбами. Такой громкий и сухой треск я слышал только однажды в боулинге – когда шар, пущенный опытной рукой, достиг ряда кеглей и сбил их все разом. Охранники и упали бы, как те кегли, если бы Фишер не подхватил их и не уложил бережно на дорожку.

Все это время Рыбин не двигался, внимательно наблюдая за событиями. А когда охранники были крепко связаны шнурками, выдернутыми из их же кроссовок, спросил у Вилли Максовича:

– Надеюсь, это не покушение?

– Конечно, нет, – вежливо подтвердил Фишер. – Вам совершенно не о чем волноваться. Если бы это было покушение, вы были бы уже покойником. Поэтому это просто взаимовыгодная беседа.

– Раз так, что мешает мне сейчас закричать, позвать на помощь? – с улыбкой спросил Рыбин.

– Любопытство, – ответил Вилли Максович. – Ну и понимание, что эти, с позволения сказать, телохранители вас не услышат, а других поблизости нет… Иннокентий, изложи человеку суть дела. Господину Рыбину надо еще завершить пробежку, а потом у него сауна и обед…

К этому моменту я уже придумал, что начну со своей первой встречи с Пионерской дружиной, а начав говорить, знал, что продолжу душераздирающим рассказом об осаде моей квартиры и закончу смертью внука наркома. Так я и сделал. При этом я начисто обошел тему Коракса, не упомянул названия дирижабля и факт его угона, а также ни разу не назвал фамилию олигарха Костанжогло. Получалось, что меня безо всяких причин стали прессовать пионеры, ведомые Сверчковым, а к Рыбину я обращаюсь в надежде, что он сможет на Сверчкова повлиять…