Текст книги "Книга поэм"

Соня, не плачь!

Посвящается Софье Абрамовне Шапиро, моей 108-летней маме. (Через три месяца ей исполнится сто девять лет).

 
Я родился в Одессе, в тогда еще Украине Советской,
Четвертого августа 1939 года.
 
 
Мне было 2 года, когда началась большая война, и я,
Привязанный шалью к животу моей мамы,
Отправился в мои первые три путешествия:
                                                                  по Черному морю,
Волге-реке и железной дороге, —
Из Одессы в далекий, неведомый всем, Казахстан,
 
 
В его степную пустыню, – где и откуда
В переполненной беженцами нищей столице его, Алма-Ата,
Мама со мною, и Машей, своей младшей сестрою,
Ослепшим отцом и калекою-матерью
(Все, они, как и я, всей беспомощной кучей
Барахтались, не вылезали из-под складок маминой шали,
Твердым узлом завязанной на ее узкой спине)
 
 
Дожидаясь прихода любимого мужа с фронта,
Она одна за собою тащила
Наш воз выживанья четыре года!..
 
 
(Это были ужасно голодные, дважды смертельные, годы:
                                                                                 Первой от рака
Умерла моя добрая бабушка, а за ней – легендарный,
Великий и в жизни, и в смерти, мой дед Авраам:
В тайне от всех, он уморил себя голодом, чтобы оставить
После себя под кроватью две наволочки хлебных корок —
                                                                                        спасти нас.
 
 
И спас! Так случилось. Я еще расскажу о нем позже).
 
 
Мама, не плачь! – я сказал в двенадцать, вытирая ей слезы.
Но почему, почему «так случилось?» А где был мой папа?
 
 
«Твой папа был на войне.
                                        Твой молодой замечательный папа,
Доцент Одесского Политехнического Института,
В июле 1941 года, когда первые бомбы войны
                                                                                упали на город,
Отказался воспользоваться
                                             «отпускной „броней“ для ученых»
И уехать в эвакуацию с Институтом и всеми нами
На Урал, в город Куйбышев, в безопасное сытное место…
 
 
Вместо этого, выстояв четырехчасовую очередь в
                                                                                         военкомате,
Он стал лейтенантом в инженерных войсках
                                                                                     Сталинграда, —
(Через три месяца – самое страшное место
На военной земле в СССР – оттуда не возвращались!..)
 
 
«Как коммунист и еврей,
Я не мог поступить иначе», – сказал он.
 
 
Все годы войны, терзаясь душой о семье,
Он прослужил в осадном Сталинграде
Начальником его подземных
Ремонтных оборонных мастерских, —
Латая пушки, танки, самолеты, —
 
 
В самом опасном, самом убийственном месте, —
На жертвенной плахе Сталинградского ада, —
 
 
Но ни осколок, ни пуля, ни блатная вопящая бомба
Немецких Хеншелей, пикирующих на аэродромы, —
А их были сотни и тысячи этих бомб —
Не коснулись его.
Он был заговорен любовью жены своей, моей Мамы.
 
 
Ты заговоренный! Говорили ему.
Я коммунист и еврей. Меня любит мой Бог, – отвечал он.
 
 
Моя мать дождалась: Папа вернулся с войны, стал деканом,
Профессором, написал прекрасный учебник,
(по которому, и сейчас, почти через семьдесят лет,
Еще учатся все инженеры России), —
Дал мне крепкое строгое незавидное детство.
 
 
Моя юность была интересней, но я не об этом:
Я о папе.
 
 
Когда, в 73-м,
Через двадцать восемь лет по окончанью войны,
Я попал с головою в железобетонный капкан КГБ,
И ОНО, угрожая арестом за «подрывные
                                                    антисоветские вирши»,
Маша уже подписанным условным приговором,
Изгоняло с позором меня в Израиль,
 
 
Мой отец, утешая жену свою, мать мою, прохрипел ей:
(Опухшие шейные железы почти душили его!)
 
 
«Соня, не плачь!
В 41-м
Я оставил тебя и ребенка, и ушел добровольцем на фронт.
Ты знаешь, как я вас любил, – больше жизни!
                                                                           Но тогда для меня
Этот выбор, почти обрекающий всех нас на гибель,
Был делом совести, чести, судьбы и веры,
– в нашу любовь!
 
 
Как еврей, я не мог поступить иначе.
 
 
Соня, не плачь!
Да, судьба опять повернулась:
С орла на ребро своей подлой монеты, но еще не на решку!
Мы еще живы!..
Леня – мой сын, и он сделал свой выбор.
 
 
Мы не можем помочь, и не вправе мешать!
Здесь он будет годами в тюрьме, —
Не мешай ему плачем своим!»
 
 
Так сказал мой отец, коммунист и еврей,
Не умея помочь, отпуская меня (я единственный сын!)
                                                                                    в Ойкумену
Незнакомых Богов, уповая на случай счастливый, —
 
 
Твердо зная, что больше меня никогда не увидит:
 
 
Он был болен неизлечимой в то время болезнью:
                                                                            раком крови.
В Советском Союзе
Эту болезнь не умели лечить, но, ничтожно сумняшась,
В интересах Советской Отчизны ею легко наделяли:
 
 
Например, посылая
«Поручением Партии»
(Но без уведомления о необходимости радиоактивной
                                                                                           защиты)
«Коммуниста – Профессора Эс. Эл. Мака назначить
Экспертом
По восстановленью
и реабилитации цеха урановых мельниц,
На секретном заводе Маяк, город Челябинск,
                                                                                     поврежденных
Неожиданным взрывом неисправного Твела».
 
 
(Я запомнил, что Твелы —
                                    названье урановых топливных стержней,
Превращающих в пар воду Атомных электростанций.
 
 
Врут. Здесь Твелы невинны. Все знают:
Взорвался ПЛУТОНИЙ!)
 
 
Вернувшись с Урала, мой папа стал скучен и радиоактивен.
Мне запретили его обнимать.
Я сразу заметил: по возвращении из «командировки»,
Он и мама стали спать порознь, в различных кроватях.
 
 
Знаменитый столичный профессор Кассирский
Сделал ему восемь полных замен его крови чужою, —
Молодой и здоровой, не отравленной облученьем.
 
 
Дважды в год он летал из Одессы в Москву,
И не всегда привозил мне подарки.
НО ВСЕГДА БЫЛ УСТАЛЫМ.
 
 
Помню, как почти каждую среду мать моя посылала
Меня, еще школьника, и Армена, аспиранта отца,
                                                                            на одесскую бойню:
Место, где можно «по блату» приобрести
                                                                          дефицитную печень,
И гематоген: конфеты-ириски из бычьей крови.
 
 
(В них было много железа. Мы ели их плитками – с чаем.
                                                                                       Благодаря им
Папа продлил себе жизнь, а я превратился
В симпатичного монстрa-удава, и в восемнадцать
– Почти без труда! – стал чемпионом Одессы по штанге)
 
 
Слава Богу, болезнь перешла из опасной и «острой»
В фазу «хроническую»… Что это такое
Я не хочу и не могу говорить… Если б не мама,
 
 
Он никогда бы не дожил до моего изгнанья,
И своих слов (последние, что я слышал!) – рыдая:
 
 
«БЛАГОСЛОВЛЯЮ!»
 
 
5. 26. 2022
 

Приставив руку козырьком к брови

 
                                                                       Юлии Алехиной
 
 
Глаукома мешает ночью водить машину.
Артрит заставляет сойти с тренажеров.
Писчий спазм, или нечастые ссоры с Музой,
Порой принуждают забыть о стихах.
 
 
Посему: в дни безстишные тренируюсь в воспоминаньях:
 
 
Вспоминаю отца: сорок четыре года тому,
Двадцатого марта тысяча девятьсот семьдесят восьмого,
Через четыре года после моего изгнанья,
Он умер в Одессе от рака крови.
 
 
Предчувствуя близкую смерть, он заставил всех близких
Скрыть от меня ее дату,
И, поставив перед собой календарь,
Написал мне в Лос-Анджелес десять писем
                                                                         о хорошей погоде,
Дабы я пропустил его похороны.
 
 
(Он старался предотвратить
                                            мой вероятный арест на границе)
 
 
Я опоздал на его похороны, и с тех пор навсегда зарекся
Править траур и посещать кладбища, —
                                                                     и теперь, Слава Богу,
У меня не осталось воспоминаний о тризнах друзей,
И поэтому все они рядом, стоит только подумать, —
                                                                                             АЛОХА!
 
 
Кстати, поздравьте: сегодня,
Четвертого августа две тысячи двадцать второго,
Моей жизни исполнилось восемьдесят три года.
 
 
С их высоты мне легко обозреть и пространство, и время
Предсмертия: крепкой старости, плавно и постепенно
Переходящей в дряхлость и саркопению.
                                               Только Мойре Лахесис известны
День и место, когда это со мною случится, – надеюсь
В это мгновение не потерять остроты слуха,
                                                                 дабы услышать
Вовремя – визг ножниц ужасной Атропос,
Самой страшной и неотвратимой из Трех Сестер.
 
 
Да, грустно быть столь обильным годами. Однако,
 
 
«По сравненью со мной, ты еще юноша!» —
                                                          каждый день говорит мне
Моя несравненная сто восьмилетняя мама.
«У меня почти все мои зубы, и я без очков читаю!»
 
 
(Через два месяца, в октябре,
                                               ей исполнится сто девять лет!)
 
 
Что ж, с обожанием, мамочка, соглашаюсь с тобой:
Если в этом году
Меня пощадит очередной непоседа тромб,
И я научусь, как от них защищаться,
Я постараюсь дожить до воплощения моей самой высокой
И интимной мечты, —
Сколько бы лет ни ушло на ее достиженье, —
 
 
Мечты, о которой даже в исповедальном стихе
                                                          я стесняюсь заговорить, —
Премии имени Альфреда Нобеля в литературе.
 
 
Так сложилось в двух последних веках,
                                                      что высочайшая премия эта,
Даже во время каскада
Фундаментальных научных открытий
                                                                    феноменов Природы,
Не потеряла ни грана величия в своей
                                                                  Олимпийской Награде,
 
 
А для поэта, меня, человека, живущего словом,
Она означает: остаться, —
                                             пускай не Орфеем, – Сизифом, —
Жить в НАВСЕГДА,
            а не в бренных и смертных «Тут, Теперь и Сей Час».
 
 
Невзирая на то, что сегодня,
                                           помимо моей изумительной Музы,
Меня поощряют на битву за обладанием этого Приза
Лишь немногие школы профессоров русской славистики
                                                                                 в США и Европе,
 
 
Я позволяю себе перестать уклоняться от схватки:
 
 
Ибо,
Втиснув три больших поэтических жизни
                                                     в колымагу одной, обыденной,
Даже в самом конце ее умудрившись ни на секунду
Не потерять и мгновенья от озаренья, и певчего жара,
 
 
Я, почему-то, уверен, что, соблюдая канон Олимпийцев,
Научась призывать Аполлона на помощь
                                                                          в любых передрягах,
 
 
Я  смогу и успею с честью справиться
                                                     с каменным грузом Призванья,
И, после многих усилий, сумею вкатить его честно
На крутую вершину заоблачно—трудной горы,
                                                    далеко не любому доступной, —
 
 
Чтоб передать его горсти поэтов,
                                                      достойных принять его твердо.
 
 
08. 04. 2022 – 12. 20. 2022