Текст книги "Софья Петровна. Повести, стихотворения (сборник)"

Москва, 27 мая 1986 г.

<…>Хочу поделиться с Вами впечатлениями о книге Л. К. <…> Я была много о ней наслышана и почти знала сюжет, тему, историю создания, историю публикации, судьбу и т. д. Знала я также и то, что книга написана человеком, пережившим всю эту трагедию, а главное, писавшим не постфактум, не спустя годы, а из самого момента событий, когда еще не было ясно, что будет потом и как история выпутается из этого страшного и кошмарного закоулка.

Но я представить себе не могла, что эта книга так написана, ибо меня потрясло не то, о чем она, а то, с каким авторским отношением она создана. Поясню.

1. Поразительно, как точно угадано в ней (книге) все, что составляет черты эпохи и что видится так отчетливо, только на значительном историческом расстоянии. У меня создалось ощущение абсолютного предвидения будущего из момента прошлого и разгадки прошлого из уже состоявшегося будущего. Эффект исторической стереофонии, если можно так сказать. Если бы я не знала, что книга написана тогда, я бы сказала, что это гениальная ретроспективная вещь – ибо в ней есть, присутствует все, что случилось много позже.

2. Книга написана очень большим художником, мастером. Художником русской кисти, русской психологической школы. Умение так организовать повествование, чтобы восприятие действительности целиком принадлежало героине, а не автору, чтобы дистанция между автором и героем была выдержана классически строго и естественно, без нарочитого оглупления или «поумнения» героя, – это редкое умение. Я знаю только три текста, авторам которых такая задача удалась вполне. Это «Шинель», Макар Девушкин и Голядкин. Это тот случай, когда в произведении не торчит «рожа сочинителя», а говорит, думает, страдает герой, маленький человек. Вот эта великая традиция – пропускать всю боль мира через душу маленького человека, ограниченного узким окошечком, щелочкой-обзором, зашоренного и оболваненного и вместе с тем все-таки способного вместить в себя так много, – выразилось в книге Л. К. беспрецедентно в советской литературе. Право, ей уступает даже единственный «прецедент» – «Один день», ибо авторская тенденция там гораздо ощутимей, назидательней, дидактичней. Здесь же все так безыскусно, все так однострунно, непритязательно, что душа болит и плачет об этой несчастной Сонечке-героине без всякого пафоса и громких слов. Вот она, первая Сонечка последостоевской литературы. Правда, только эта Сонечка дала мне возможность понять весь страх, весь кошмар, все замирание сердца несчастных наших соотечественников. И прояснила весь механизм зла, его процветания и его обреченности.

И я восхищаюсь и преклоняюсь перед автором, имевшим мужество написать такую книгу в такие времена. А главное – довериться по-настоящему, а не притворяясь, своей героине, ее человеческой возможности обрести понимание. В этом доверии я вижу глубоко художническую честность, настоящую, а не на словах гуманность, в этом единственном нахожу корни, почву и связь с русской великой литературой.

Эта книга страшная, мучительная, безнадежная и все-таки очень добрая. Такие книги помогают выжить. Спасибо.

Читательница (Л. И. Сараскина)

около 9 апреля 88.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Не примите это «за литературные мысли». Но хочется написать Вам хоть пару слов просто человеческой благодарности. Я прочел «Софью Петровну» (впервые). Ощущение от нее – такое бывает во сне, когда надо бежать и не можешь, немеют ноги. В ней воздух той поры – куб воздуха, который Вы унесли и сохранили. И вот теперь его можно вдохнуть и узнать, что такое удушье. А ведь без этого ничего нельзя постичь и никакие умозрительные построения, пусть самые благие, заменить этого не могут. Когда-то «Иван Денисович» взял нас, завел в зону и там оставил. Точно так и Вы заставляете не читать, а участвовать. Это я сам схожу с ума, и разжигаю керосинку, и чумею в тюремных очередях. Кстати, я тогда тоже стоял в них, только ничего не понимал и ничего, конечно, не помню, слишком мал был. И вот теперь вернулся взрослым.

Очень емкое, очень ясное письмо, все и всех вижу наяву, даже старуху Кипарисову, хотя вряд ли на нее страничка наберется. Уж не говорю о точности письма, поразительная. И что еще меня поражает – это самообладание. В вещи, написанной тогда же и написанной не в стол, а в тайник, так естественно было бы сорваться на крик. А ритм удивительно четкий, и ни тени авторского присутствия, словно и написано под диктовку Софьи Петровны. И при всей ровности тона главка за главкой – как шаги жующего динозавра, все ближе и ближе.

Напрашивается слово «подвиг», но знаю, что Вы подобную лексику терпеть не можете. Да и слова испоганены. Одни подвиги, куда ни плюнь; не украл, не написал доноса – уже нравственный подвиг.

Просто – спасибо! Как хорошо, что напечатали, даже не верится.

Вечно Ваш

А. Гелескул