Текст книги "Загадка миллиардера Брынцалова"

– Нет, ни разу.

ВТОРАЯ ПОПЫТКА СЪЕСТЬ ЧУЖОЙ МОЗГ
(Только для тех опять же, кто хочет разбогатеть)

Александр Толмачев воспринял мое желание поговорить-побеседовать с женой Брынцалова Натальей с пониманием. Тем более что было неясно, когда Сам захочет продолжить наш разговор. Он тут же набрал номер телефона, попросил Наталью Геннадиевну. Ответ передал мне:

– Еще спит.

Я нисколько не удивилась, хотя утро было в разгаре. Если б я была миллиардершей, да вовек меня из постели б не вытащили!

Хотя, конечно, и жаль было, что вот так вот, не по щучьему велению…

– Делать нечего. Будем ждать, – говорит Александр. – Позвоним попозже…

Но чтобы не ждать попусту, то есть сидя пригорюнившись, спешу на встречу с худощавым, подтянутым, безупречно исполнительным, как я уже успела сделать вывод, понаблюдав, Николаем К. Да уж, Владимиру Алексеевичу не откажешь в умении подирать себе помощников! Николай – инженер-электронщик, отработал двадцать один год в научно-исследовательском институте. Последняя должность – заместитель главного инженера. Оклад? Шестьсот тысяч.

Спрашиваю:

– Ваши коллеги сильно удивились, что вы ушли из науки к Брынцалову?

– Нет, не удивились. Это все понятно, объяснимо. Не я первый… Ушли крупные специалисты – технологи, конструкторы, металловеды, химики, просто люди, которые создавали науку, закладывали потенциал.

– В общем отрасль развалилась, по существу?

– Да.

– А почему из вас, при таком-то образовании, не вышло Брынцалова?

– Брынцаловым надо родиться, мне так кажется, потому что люди, которые способны заниматься предпринимательской деятельностью, бизнесом, – это люди весьма одаренные, предприимчивые, я бы даже сказал – талантливые.

– А у вас каких качеств не хватает, которые есть у Брынцалова?

– У меня нет такой хватки, как у Владимира Алексеевича. Простой пример приведу. Любой человек может заниматься просто торговлей? Не обязательно какими-то крупными делами, а мелкой торговлей? Нет. Торгашом тоже нужно родиться. Вот выброси меня на улицу, скажи – ты безработный, иди торгуй – я не пойду, потому что знаю – это не мое. Не мое.

… Чем я, собственно, занимаюсь? Хочу вызнать тайну чужих возможностей и поделиться ею со многими и многими, чтоб все мы разом разбогатели… Если попросту, без затей излагать этот планчик…

Но чем шире круг людей, которые работают на Брынцалова, с кем мне хочется поговорить, кого хочется расспросить, ем все неприступнее становится загадка Императора, тем все величавее его облик… Хотя некоторые быстроглазые журналисты и там и тут успели переложить на свой величавый язык «этапы большого пути» черкесского кооператора в недавнем прошлом и даже обозначили их как «азбуку успеха»…

Но мне-то «азбука» все не по зубам… И я бы, конечно, с радостью встретилась с Владимиром Алексеевичем еще раз, но где там… Встретилась и сделала бы еще одну попытку «съесть» его мозг. По примеру первобытных народов. Вон каи из Новой Гвинеи запросто съедают мозг убитых врагов потому, что верят – таким путем заполучают силу. А зулусы, например, верят, что ежели съедят центральную часть лобной мякоти и брови врага, то сразу же приобретут способность смотреть врагу прямо в лицо…

Одним словом, не мной придумано это самое «съедание» чужих мозгов и убежденность, что таким простым, доступным способом можно заполучить и чужой опыт, и знания, и интуицию.

Конечно, это все немножко наивно… Но ведь попытка не пытка!

Как справедливо заметил Владимир Алексеевич, говоря о своем методе зарабатывать, – «курочка по зернышку клюет…» Закончу – «… и то сыта бывает». Стало быть, самое время пойти «поклевать» в кабинет к заместителю генерального директора «Ферейна», «поклевать» и «поесть» его мозгов.

И вот какой разговор состоялся у меня со Львом Борисовичем Орловым, человеком крупным, тяжеловатым, со спокойным, вдумчивым взглядом чего-чего только не повидавших глаз…

Не стану ничего комментировать. Кому надо – тот сам все поймет.

Да, кстати, к Льву Борисовичу я попала после очередного звонка в апартаменты Натальи Геннадиевны, послеобеденного… Увы, как сказали там, на другом конце провода, она еще не вставала…

– Скажите, пожалуйста, откуда вы пришли, Лев Борисович, сюда, на «Ферейн»?

– Я сюда пришел из министерства, после того, как оно приказало долго жить.

– Из какого?

– Из Министерства медицинской промышленности. Я работал начальником главного управления проектирования капитального строительства. Я строитель по образованию, и с семидесятого года все свои силы отдавал на развитие медицинской промышленности.

– Кто из вашего министерства сегодня добился высокого положения, получает большие деньги, из ваших знакомых?

– Пытающихся много, но я бы не сказал, не назвал бы ни одной фамилии, кто добился больших денег. Хотя людей, которые сегодня занимаются развитием медицинской промышленности, много.

– А как вот Брынцалов, ни с того ни с сего, не имеющий медицинского образования, не служивший в министерствах соответствующего профиля, – как он оказался наверху?

– Во-первых, это человек неординарный. С точки зрения организации, с точки зрения постижения азов рыночной экономики, которую мы вообще не знаем. Мы были законопослушные государственные чиновные люди, ждали всевозможных указаний, приказов, распоряжений, директив и так далее и четко их выполняли. Старались, по крайней мере. Брынцалов ворвался к нам, можно сказать, как вихрь.

– Это в каком году было?

– Это – где-то в начале девяностого года.

– То ест приехал в Москву, пришел в министерство… Какое впечатление он произвел?

– Нет не в министерство. Когда он пришел, уже министерства не было. Он пришел в производственное объединение «Мосмедпрепараты» имени Карпова.

– Сюда пришел?

– Да.

– А вы здесь работали?

– А я в этот момент, после того как министерство приказало долго жить, уже работал здесь, заместителем генерального директора по капитальному строительству.

– Какое первое впечатление он произвел?

– Ну, первое впечатление было такое, будем говорить, противоречивое. С одной стороны, это был деятельный, активный человек, методы его, они, конечно, в первое время не наши были, не советские, не проминистерские методы. Честно говоря, первое впечатление было такое… все эти его замахи… они могут и не реализоваться. Но оно очень быстро развеялось, это впечатление.

– А в качестве кого он пришел сюда?

– Он пришел просто как компаньон, предложивший свои услуги – он поставляет сырье, мы его перерабатываем, это сырье, в готовую форму. Из этого пчелиного молочка производилось несколько препаратов – апилактоза так называемая, стимулятор очень активный, препарат не новый, он, в принципе, выпускался и раньше, но в малых количествах, не имел особой рекламы. Мы тогда вопросами сбыта, коммерции вообще не занимались. Мы говорим – пожалуйста, мы переработаем, а вы вопрос реализации берите на себя, нас это не касается. Он говорит: «Меня это вполне устраивает». Он лично пробил все согласования этого препарата, мы в этом участия не принимали, – причем очень быстро и оперативно, что тоже сразу к нему расположило. Мы переработали этот препарат, он стал реализовывать и на этой реализации заработал, как я понимаю, очень хороший капитал.

– А почему другое… У других же была возможность молочко собирать? Давно же в книжках написано, что оно полезное? А вот почему именно он вырвался?

– Ну, наверное, его заслуга в том, что он организовал это дело в больших масштабах, крупномасштабное производство. Одно дело – продавать на рынке в баночке неизвестно что, а другое – привлечь к этому официальную организацию, которая брала на себя ответственность за качество, потому что это все проходило через наши лаборатории, соответственно, сертификат выдавался на это дело. Он первый, по сути дела, догадался и организовал это производство.

– Где он скупал это молочко – только там, у себя?

– Насколько я знаю, только у себя. Ну, вы представляете это место – Северный Кавказ, это житница медовая.

– Ни «черной» работой не гнушался, ни «белой», все делал?

– Да, не гнушался никакой работой. На мой взгляд, он окончательно победил тогда, когда… Конечно, были в этой области, как вы говорите, конкуренты. Конкурентами являлись предприятия балтийские, они начали всячески на него и на нас накатывать. Накатывание было такое, что якобы «Мосмедпрепараты» стали под видом пищевой добавки, продавалось во всех магазинах и аптеках, – что под видом пищевой добавки выпускается медицинский препарат. В общем, было раздуто кадило, были подключены все из бывшего министерства, тогда еще существовал народный контроль, и все это дошло до народного контроля.

– А чего прибалтийцам-то не сиделось?

– Дорогу им перешли потому что.

– они тоже делали?

– Они делали в виде медицинского препарата, в невзрачном виде, стоило это копейки. Но они делали не совсем то, что делали мы. Мы делали действительно биологически активную стимулирующую пищевую добавку на основе пчелиного молочка. В общем, начался накат, чисто коммерческий, начали появляться ростки этих самых отношений, рыночных. Прибалтика тогда уже уходила от нас…

– Но все-таки скандалила?

– Но рынок-то сбыта все равно оставался. Они отделялись забором, а рынок-то – это вся Россия. Ну и кончилось тем, что нашего генерального директора строгой бумагой пригласили на ковер в Народный контроль Союза. Наверное, не следует вам объяснять, что это такое. Мне приходилось часто бывать в этом заведении. Я помню, как там у входа стояли одна или две реанимационные машины, потому что вопрос там…

– Да что вы! Расскажите!

– Да ведь это была игра в одни ворота, избиение… Избиение людей до полусмерти… Вы приходите туда, становитесь на ковер, вас начинают…

– Надо стоя выслушивать все?

– Конечно, стоя.

– Независимо от возраста?

– Неважно. Короче говоря, дело сейчас не в этом…

– Но все же это тоже детали.

– Ну, деталь такая, что после этого по крайней мере вылетаешь с работы. Из партии – это точно. А человек без работы, без партии в то время – вы понимаете, что это такое. Ну, и, конечно, наш генеральный директор, когда получил это «приглашение» на ковер, имел очень неприглядный вид, – вот, мол, претензии определенные появились к Брынцалову, ты нас втравил в это дело, мы – государственное предприятие… Что будет, что будет! А Брынцалов и говорит: «Что это у тебя за бумага?» Директор отдает бумагу. Он разорвал эту бумагу. У того ноги подкосились. А Брынцалов: «Ничего! Никуда не ходи! Если их интересует этот вопрос – пусть они приезжают в наш пятитысячный коллектив и принародно, в нашем пятитысячном коллективе, рассматривают проблему».

– Кем тогда был Брынцалов?

– Никем. Просто советник неофициальный. Занимался проблемой апилактозы…

– Откуда у него такая уверенность была, что все сойдет?

– Уверенность, приобретенная опытом, я так понимаю. В принципе ему пришлось пройти довольно сложный жизненный путь и добывать место под солнцем. В одиночку очень тяжело. Но это его закалило и придало силу такой необычности, неординарности решений. Правильно он поступил тогда.

– Сколько лет было вашему директору?

– Он – мой ровесник. В девяностом – пятьдесят четыре года.

– А как дальше события развивались?

– А дальше – очень просто. Товарищи высокопоставленные из Народного контроля – тогда министерство еще теплилось, – руководители министерства, значит, приехали в наш коллектив, в актовый зал, где обралось порядка шестисот человек. Причем эти люди, начальство, привыкли к тому, что от них все зависит, они руководят процессом, проводят основную линию. А тут все не так. Тут их встретили с кинокамерами – «Пожалуйста, давайте на весь мир разберемся в этой проблеме: что тут дурного мы делаем?»

– А кто камеры организовал – Брынцалов?

– Все организовал Владимир Алексеевич. И министерские дрогнули. В общем, ушли они побитые, буквально извиняющиеся, что неправильно их сориентировали чиновники, которые устроили уже почти уголовное дело.

– А какое их главное обвинение?

– В том, что мы нарушили фармакопейные статьи, под видом пищевой добавки выпускаем медикамент…

– Брынцалов выступал? Или сидел тихо?

– Нет, и Брынцалов выступал.

– Вы не помните, что он говорил?

– Ну, человек он экспансивный, несколько излишне экспансивный, но по существу говорил, и четко, и правильно. Сначала все было этими великими деятелями принято в штыки, они вроде бы сейчас вообще будут уходить. А потом, когда все это дело вошло в русло нормального диалога, они поняли, что их позиции полностью разбиты.

– Где-нибудь на телевидении прошел этот сюжет?

– Я не знаю, все ли эти камеры были куда-то подключены, но эффект они создали колоссальный. Потому что эти люди на широком экране боялись выступать. Это был очень правильный шаг Брынцалова. Кончилось тем, что они своего чиновника выставили на сцену, он все пытался бормотать из готового доклада, кишащего всевозможными нехорошими словами: «нарушители», «ренегаты», «предатели» – что-то выжать… Ушли они, полностью признав свое поражение. Коллектив принял решение – хватит нам все время смотреть в сторону вышестоящих организаций, будем решать все самостоятельно. С того момента появился «Ферейн».

– А куда делся ваш директор?

– Директор у нас, как и все мы, во многом придерживался просоветского мышления. Владимир Алексеевич подходил с рядом довольно серьезных конструктивных предложений – реорганизации, закрытия производства, каких-то нерентабельных его частей, создания новых, нужных сегодня. Ну, в рыночном плане. Но, понимаете, мы люди были довольно-таки осторожные – а как, а что, можно, нельзя… А он решал эти вопросы проще. Он сказал: «Ну что, ставим вопрос о том, что надо коллективу дать самостоятельность, надо ему дать возможность роста, надо увеличивать производство при резком повышении заработной платы?» На этой почве, в открытом конкурсе он победил. Девяносто восемь процентов голосов получил на выборах и стал президентом «Ферейна».

– А акции у кого сейчас?

– Акции были розданы всем сотрудникам этого предприятия, в зависимости от проработанных лет. А потом он стал их покупать постепенно, за счет прибылей, которые имел от других предприятий. Мне уже детали не очень известны. Но, во всяком случае, в результате его деятельности львиную часть этих акций он скупил у народа. Я сам, например, с удовольствием продал.

– Почему?

– Во-первых, я считал, что это выгодно для меня – продать. Я до сих пор не понимаю, как они ко мне попали, я ведь личного своего ни рубля не вложил. Конечно, мы все понимаем, что это наш труд был, но в свое время мы за труд получали заработную плату. А тут вдруг есть возможность определенное количество – сколько там у меня было – да еще в размере один к пяти, чего их не отдать?

– Не жалеете?

– Нет. Мне надо было решить проблему – квартиру купить…

– То есть вы это смогли сделать?

– Конечно. Я дочери квартиру купил, слава Богу. Сами понимаете – с молодыми в одной квартире… Так что я благодарен очень. Считаю – это подарок фирмы.

– Скажите, пожалуйста, а почему вы вне Брынцалов? И могли бы вы когда-нибудь им быть, или условия существования были созданы специфические? Или все же характер играет роль?

– Ну, безусловно! Насколько мне известно, Владимира Алексеевича жизнь заставила давно бороться за свое существование, причем довольно жестко. Он начал активно действовать в рыночных условиях тогда, в те времена, когда это еще и не поощрялось. Ну, я шел другим путем, у меня была другая цель. Тоже жизнь была очень тяжелая, и я считаю, что в своей жизни тоже достиг немалого – из рядового инженера дошел до члена коллегии министерства, только благодаря собственным усилиям. Просто по разным каналам мы с ним шли. А то, что мы остались до конца вместе, это уже одно говорит о том, что общего много – в достижении цели, в других моментах и так далее.

– Конфликты у вас бывают с Брынцаловым?

– В начале пути они были, безусловно, потому что это был резкий поворот в сторону. Но когда я увидел его деяния, что это не просто слова, не просто бахвальство, а осуществляемые действия… Практически никаких ошибок в своей деятельности он не совершал.

– Но рабочие уходят?

– Как сказать – уходят… Рабочие-то как раз и не уходят. У нас такая специфика производства… Если он, допустим, слесарь, шофер – эти могут уйти куда-нибудь. А рабочий, который занимается производством фармацевтической продукции, как правило, остается здесь.

– Правильно ли сделал Брынцалов, что решил баллотироваться в президенты, или это был не очень продуманный шаг? Не очень осторожный?

– Я считаю, что это еще раз подтверждает его незаурядность. Сами посудите – человек пришел в Москву никому не известным предпринимателем, и за четыре года доходит до кандидата в президенты – это уже говорит о том, что это человек необычный, таких у нас просто не было никогда. Почему я и продолжаю с ним работать, верю в него. Я был его доверенным лицом, выступал в команде. Он, мне кажется, и сам хорошо знал, что не победит, но его победа в том, что был кандидатом в президенты. Из небытия – в кандидаты!

– С вашей точки зрения, нужен России Брынцалов?

– С ним сегодня считается весь фармацевтический мир. Конечно, он нужен. Он это доказал и тем, что мы выживаем в этих нелегких условиях, хотя многие московские предприятия еле-еле небо коптят, а то и вовсе рухнули. Он дал возможность людям хорошо пожить месяцев семь-восемь, причем очень хорошо.

– Но это же маловато, в общем?

– Как вам сказать… Кто сегодня знает что-нибудь о завтрашнем дне? Никто, все живут одним днем. Но ведь это же не от него зависело, это же общая ситуация. Если бы у нас была возможность реализовать продукцию, хотя бы старыми методами, мы бы очень много сделали. Сюда были вложены колоссальные средства.

– Откуда эти средства?

– Заработали. Нам никто не давал. Нас государство только в блуд вводило всякими постановлениями: что они нам будут выделять средства. У меня тут лежит масса гарантированных документов, государственных, подписанных великими людьми, ответственными – министром и тремя заместителями министра, о том, что нам Минфин гарантирует безоговорочное выделение средств.

– Кто подписал?

– Могу показать. Это очень интересные документы. Вот контракт о реализации инвестиционного проекта. Подписали заместитель министра Минэкономики России Самусев и заместитель министра Косов.

– И толку никакого?

– Вот написано, прочитайте: «Минэкономики России и Минфин России гарантирует инвестору фармацевтическому акционерному обществу „Ферейн“ для реализации инвестиционного проекта…» и так далее… «тридцать три миллиарда». В каком году это было? Это было в девяносто пятом году. Потом это было пролонгировано на девяносто шестой…

– И ничего нет?

– И ничего.

– Как везде, в общем, – одни обещания?

– И все, что мы здесь сделали – это все сделано было благодаря стараниям Владимира Алексеевича, энергии тех людей, которые здесь работают.

– Как вам кажется, вот эта система обещаний – это пришло еще с тех времен или это новейшая конструкция, так называемая демократическая?

– Конечно, система не изменилась.

– Та же самая?

– Естественно. Вот вы говорите – почему я не Брынцалов. Я не буду Брынцаловым, потому что я, хотя и многого достиг, но у меня совершенно другой образ мыслей, его переделать трудно на седьмом десятке. То же самое – все наше руководство, все просоветские, прокоммунистические люди, которые привыкли мыслить скованно…

– Брынцалов всегда рано встает? Каждое утро на работе?.. Вообще, он человек, полностью отдавший себя работе?

– Нет. Я Владимиру Алексеевичу лично не позавидую ни в коем случае! Это надо иметь массу энергии, это надо постоянно думать, думать и думать. Тем более, вы сами понимаете, людей, таких, которые оказывают поддержку, практически нет. Клюют и ждут, пока тебя, так сказать, расклюют совсем. Он не привык рассчитывать на кого-то. Он один в поле воин. И он – безусловный лидер. Коллегиально решать проблемы мы, наверное, еще не осиливаем.

– Мало кому доверяет? Привык быть «волком-одиночкой»?

– Да, это, наверное, вот эта линия проходит… Зато вы не найдете среди фармацевтических предприятий ни одного, которое в короткий срок создало новые мощности, содержится в образцовом порядке, как это здесь, на «Ферейне». Многие предприятия выживают только одним путем – резким сокращением производства, создается небольшой коллективчик, и они сами себя кормят. Брынцалов поломал все стереотипы и создал мощнейший коммерческий центр, широчайшую торговую сеть и по России, и за рубежом, и филиалы, и так далее. Центр был сделан на современном уровне. Он – человек, который за порядок и красоту. Чтобы были красивые помещения, люди были красиво одеты, и жесточайшим образом внедрял это.

– Как же?

– А вплоть до увольнения. Вот один раз предупредил – идет оперативка, приходит начальник транспортного цеха. «А почему ты пришел в замасленной одежде?» – «Ну как же, я же с производства…» – «Я тебя предупредил – больше чтобы так ко мне не приходил». Второй раз: «Почему у тебя галстук кое-как завязан? Я тебя еще раз предупреждаю!» На третий раз: «Все, больше ты не начальник цеха». Потом он его, правда, восстановил, через энное количество месяцев, но дал понять людям, что это не просто шутка, что это всерьез. Он много провел мероприятий, которые повысили культуру, пошел на большие расходы – выбросил все эти рваные телогрейки… Если человек на работе появился неопрятный, и еще, и еще – он долго работать не будет, этот человек. Всю спецодежду закупали по импорту, хорошего качества. Одежда теплая, она, может, и китайская, но не какая-то там вышневолоцкая. Вы посмотрите, вот сейчас вроде бы мы находимся в состоянии кризиса. Вы были у нас на территории? Пройдите, посмотрите. Чистота идеальная, нигде мусоринки нет. Чтобы было все серо, чтобы не выделялось, и ходить в сером, и жить серо? Нет, он, наоборот, вкладывает большие деньги в мрамор, в бронзу, в красивые цветы. Уборщицы тут и день, и ночь, не просто так проходят тряпками, они целый день работают и зарплату получают хорошую. У нас в каждом туалете цветы стоят, и мыло ест, и свежие полотенца есть, и дезодорантом все обработано, и так далее. Ну где вы такое увидите? Нигде. У нас в каждом цеху – своя спецодежда, в одном – розовая, в другом – голубая, в третьем – красная. Зайдите сейчас в цех, который вновь построен, – сначала казалось, что излишки все это. Мы сделали такой цех, что сегодня к нам «едет» масса инофирм, они хотят с нами работать.

– Не убежит Брынцалов, на ваш взгляд, за рубеж? Вот так будет складываться ситуация – чего ему, он человек богатый…

– А зачем ему убегать? Его богатство вот где, его богатство в этом предприятии и в ряде других предприятий. А что будет за рубежом? Он сейчас массу сил отдает на то, чтобы выйти из этого положения и подняться, все-таки… Весь этот хаос и беспредел в стране не могут же продолжаться вечно!

… Теперь, кажется, все ясно, как, от какой печки танцевал В.А. Брынцалов?

И все-таки, все-таки… то ли я вовсе дура дурой, то ли что, но нет, так и не поняла, как, каким образом кооператив «Пчелка» вознесся на высоту двухмиллиардного (в долларах!) состояния? Единственное, что, возможно, меня оправдывает в глазах читателей, – это то, что не очень-то уверена, а сами-то они раскололи этот орешек?

И еще в качестве оправдательного документа беру в помощь историю знаменитого американского миллионера Арманда Хаммера.

Поначалу, когда с миллионерами-миллиардерами у нас в стране был, можно сказать, провал, во всяком случае, эти «акулы бизнеса» воспринимались как экзотика, – об Арманде Хаммере, построившем в Москве свой бизнес-центр, писали в тонах восторженных до такой степени, словно авторы бегали в коротких штанишках, сосали конфеты и то и дело сглатывали сладкую слюну…

Вот образчик «в отрывках» такого сладенького, конфетного бытописания:

«Разве не случай дал Арманду Хаммеру те полгода между днем получения диплома врача и тем днем, когда в нью-йоркском госпитале „Бельвю“ он должен был занять освобождающуюся должность стажера? В те полгода, не желая и уже не умея терять время попусту, он отправился в Россию, где прадед его был когда-то владельцем херсонских судоверфей. Россия 1921 года выходила из гражданской войны, свирепствовали голод и сыпняк. Как пропуск в настороженную, перевернутую революцией и войной страну, молодой врач-миллионер купил, собравшись туда, полевой госпиталь с хирургическим оборудованием – у военного ведомства США, распродававшего американские послевоенные излишки. Побывав на голодном Урале, Арманд Хаммер понял, что накормить людей не менее важно, чем вылечить. И более выгодно с деловой точки зрения. В Америке 1921 года сжигали зерно, чтобы предотвратить катастрофическое падение цен на него, а Россия за зерно готова была платить мехами, лесом, уральскими самоцветами. Молодой доктор, в котором верх снова взял бизнесмен, наладил этот выгодный для него обмен, построив первый в истории торговый мост между Советской Россией и капиталистической Америкой».

И далее:

«… Москва, 1921 год, голодно, магазины пусты. Как и другим, молодому иностранцу Хаммеру выдали купоны, чтобы получать продовольственный паек. Паек … Он рассказывал историю по-английски, но слово паек произнес по-русски. Потому что английское слово «рацион» не годилось для передачи аромата другой жизни в другой, до основания потрясенной революцией стране. Итак, ему выдали купоны и объяснили, где надо получать паек. И он пришел к указанному месту и увидел очередь и понял, что ему надо ее выстоять. Когда его очередь подошла, оказалось, что у него нет нужной тары, и тогда ему объяснили, что надо сложить ладони, и в ладони ему насыпали муку. И усиливая точность и выразительность своего рассказа о муке, очереди, эпохе, Хаммер поднял над столом и сложил ладошками свои большие чистые руки с отполированными ногтями в столовой мини-дворца Уотсона, за обедом – блинцы с крабьим мясом, салат, толстые куски ростбифа, сыр бри, – который два негра подавали с кухни, где работало еще несколько негров. Он сложил свои ладони и усмехнулся.

– Я спросил, что же мне делать с этой мукой, – и в голосе его прозвучало грустное недоумение. – Мне объяснили, что из муки можно испечь хлеб. Я высыпал назад эту муку и отдал свои купоны.

И уж совсем святочно звучит объяснение Хаммера на тему «Отчего я такой хороший, щедрый, человеколюбивый»:

« – Д-р Хаммер, я встречаюсь с вами третий раз, ивы выглядите таким простым в своих словах и действиях, и это меня привлекает, но в то же время я думаю, что человек, проживший жизнь, в которой было так много всякого, не может быть таким уж простым. И вот мой первый вопрос: какие ваши основные жизненные принципы?

– Вы хотите сказать, мотивы? Главный мотив, я думаю, состоит в том, чтобы после себя оставить мир чуточку лучше, чем тот, что я застал при рождении… От отца я унаследовал нечто вроде идеализма. И может быть, это объясняет, почему всю свою жизнь я пытался оказать помощь другим, а не просто копить деньги для себя и своих родственников. Всю жизнь я отдавал деньги на разные дела, на госпитали, на музеи. А когда я умру, все, что у меня есть, будет роздано. Должен сказать, что я наслаждаюсь самим процессом работы, участием в том или ином деле. Пожалуй, я работаю больше, чем кто-либо в моей компании, и это сохраняет меня молодым. У меня занято тридцать три тысячи человек, но я единственный из них, работающий семь дней в неделю по шестнадцать часов в день…»

И как бы между прочим, из этого же очерка, написанного в 1987 году, мы узнаем со слов миллионера:

«Я давно собираю произведения искусства, и за мою жизнь у меня было несколько коллекций картин. Первую из них я подарил университету Южной Калифорнии – коллекцию старых голландских мастеров. Это тут, неподалеку. В университете есть свой собственный музей. И студенты могут знакомиться с полотнами великих художников. Моя вторая коллекция, как вы знаете, демонстрировалась в Эрмитаже и Пушкинском музее. В завещании, составленном на случай моей смерти, я передаю картины из этой коллекции Лос-Анжелесскому музею, а рисунки – национальной галерее в Вашингтоне».

… И лишь позднее, когда все эти ахи-охи по поводу тамошних миллионеров-миллиардеров чуток поутихнут, вдруг возникнут некоторые разногласия фактов и в биографии прославленного доктора Хаммера, вдруг обнаружится скромное обаяние неафишируемой «детальки» – американский благодетель России Хаммер в голодные послереволюционные годы вовсю занимался прибыльнейшим промыслом, а именно скупал и скупал за бесценок выдающиеся произведения искусства, в том числе и из Эрмитажа, скупал и скупал русский антиквариат…

Не оттого ли миллионерами-миллиардерами становятся отнюдь не те, кто хочет, отнюдь не все?

А кто не успел, не сумел – пытаются, в частности, приходит к таким, как Владимир Алексеевич, и просить, и канючить… И пресс-секретарь Александр Толмачев расскажет вам, как один такой пришел и попросил у Владимира Алексеевича ажно десять тысяч долларов, потому что «мне нужно уехать за границу учиться».

Владимир Алексеевич спрашивает: «А почему вы хотите учиться за границей?» «Наша страна – полное говно», – отвечает тот. «И вы хотите, чтобы я вам дал деньги? Чтобы вы, опозорив нашу страну, уехали учиться? Да я вам в жизни не дам никаких денег!»

– Ой, а чемпионов, спортсменов, которые просят денег – дай нам на какую-то гулянку, фестиваль, – это постоянно, я уже не помню их фамилии. А из деятелей культуры… Любил бывать здесь актер Караченцов, потому что он считает, Брынцалов – это мужик настоящий, серьезный, с которым можно какие-то дела делать. Но когда говоришь Караченцову: «Ты сам будешь делать?» Он: «Не-а! Просто мне нравится дружить с Брынцаловым!» Приходила, помню, Белохвостикова, актриса, с Элемом Климовым. Говорили о том, что они хотят объединиться с Брынцаловым «на почве культуры». Брынцалов сказал, что он согласен объединиться, но платить пока не готов. Они расстроились.

Опять читаю письма на имя В.А. Брынцалова от тех, кто уж и совсем не имеет понятия, что такое «делать деньги», и которых родное советское государство долго и не без результата учило, что главное – терпение, совестливость и справедливость и – воздастся… И которые уверены, что раз человек широко оповестил о своем богатстве – значит, он способен решить проблемы всех обездоленных, включая не только российских…

Это письмо из Полтавы:

«Уважаемый Человек, прошу Вас стать крестным отцом моей 5-месячной дочери. Почему я обращаюсь к Вам, объясню. Во-первых, вы – добряк, об этом говорит Ваша приятная улыбка и род деятельности в жизни. Вы производите лекарства – исцеление для людей.