Текст книги "Загадка миллиардера Брынцалова"

… Все, все так таинственно, так неясно, так странно, когда пытаешься уловить связь между «дворцом» и «лачугой», между Хозяевами и всеми прочими… недаром все та же незадачливая, сердобольная «Москвичка» к числу прочих своих недоумений приплюсовала еще одно: почему почти сразу, следом за статьей «Человек есть то, что он ест», – исчезла из ресторана «Ферейна» сама героиня очерка – Раиса Федорова? Почему? Ей что, надоело получать приличную зарплату? Ведь вот только что с охотой, с юмором отвечала на все вопросы докучливой «Москвички»:

« – Рая, извините, а каким образом вам удалось устроиться на такое престижное место? По знакомству?

– Представьте себе, нет. Случайно услышала от коллеги, что недалеко от дома (я почти рядом живу) открылся при предприятии небольшой ресторанчик. Ну и пошла наниматься, что называется, с улицы. Рассказала, что умею, чему обучалась, в каких всесоюзных конкурсах участвовала. Меня и взяли. Шесть лет с тех пор прошло. Нареканий в свой адрес не слышала. Надеюсь, что хозяин моей работой доволен.

Вроде все на месте и у Раисы Федоровой, и Владимира Довбыша – толково, с увлечением рассказали они о своей работе…

Только почему, почему аккурат после этой статьи ушла с работы Раиса Федорова? Отчего уже совсем неправдоподобно звучит уверение: «Кажется, выстраивается профессиональная династия. Вслед за мамой, метрдотелем, тонкости сервировки и светского обращения осваивает ее дочь Светлана, официантка в ресторане „У Ферейна“. Ничего этого нет! Хотя и мама улыбается со страниц газеты, и очаровательная юная Светлана… „Ферейн“ от них отказался? Или они – от „Ферейна“?

– А может, господину Брынцалову вдруг какое-то кушанье не понравилось? – спросила я у Александра Толмачева.

– Такого не может быть, – был ответ. – Брынцалов не мелочный.

Присутствующая при нашем разговоре молодая женщина улыбнулась многозначительно и, вздохнув, сказала:

– Отчего? Почему? У нас здесь позволено быть умным и красивым только избранным. Владимир Алексеевич тут действительно ни при чем, но… что можно поставить на пути женщины, которая почувствовала себя оскорбленной только потому, что на этот раз нее портрет красуется в газете, а какой-то «холопки»?

– Неужто так круто? – не поверила я.

– Вы, значит, уж точно все еще живете при социализме! – усмехнулась моя собеседница. – А мы… мы уже хлебаем капитализм полными ложками, уже со всеми плюсами-минусами на дружеской ноге…

Впрочем, спустя время Раиса объявилась на «Ферейне» и приступила к работе.

– Александр, – спрашиваю в надцатый раз, – так когда же наконец состоится наш разговор с Натальей Геннадиевной?

– Так ведь… да ведь… ну, понимаешь, что такое «кошка, которая гуляет сама по себе»?

– Ну что ж, бужу ждать, – смирилась и на этот раз. Хотя бы потому, что любую женщину всегда сложно понять. Тем более что она и сама подчас себя плохо понимает… Мужчины – и это общепризнанно – куда как проще, прямолинейнее по своему внутреннему устройству…

А «Москвичка» все еще висела а воздухе, сотрудники редакции все еще не сыскали надежного спонсора и работали, считай, все на том же неистребимом женском энтузиазме, давая своим верным читательницам массу деловых советов, вроде: «Если из старого мехового пальто получается только жилет – также не стоит огорчаться. Посадите его на легкую подкладку и носите как хотите, например, на работе, если там прохладно». Такие вот дела…

И уже ушел на другую работу Николай Г., бывший помощник пресс-секретаря, один из тех, которые помогали В.А. Брынцалову проводить предвыборную кампанию, когда Владимир Алексеевич баллотировался в президенты.

И было бы вполне естественно, если бы Николай остался с обидой в сердце… Никто же не хочет, чтобы его разлюбливали, чтобы – «вот бог, вот порог»… Мне почему-то понятнее было бы, если бы Николай «понес» своего недавнего шефа… Женская у меня логика, так сказать… И потому в последнем с ним разговоре не таила про себя никаких резких вопросов.

– Не жалеете, что нанялись работать на Брынцалова?

– Не жалею, очень доволен. Мне нравилось общаться с людьми. А людей приходило в предвыборную кампанию очень много, очень интересных людей, разных по характеру. Это мне доставляло огромное удовольствие: объяснять, помогать, даже просто сочувствовать. Они приходили со своими мыслями, предложениями, хотели сотрудничать с Владимиром Алексеевичем.

Присылали письма. Среди этих писем много было наивных, со всякого рода просьбами подарит машину, квартиру, дачу, мотоцикл… Но были и достойные серьезного анализа. Если хотите, я могу показать вам эти письма. Они уже не нужны…

– Хочу. Это интересно.

(Потом мы сходим с Николаем в красиво, добротно отделанный дом на территории «Ферейна», где сыщем на дне шкафа стопки с письмами, и я смогу их прочесть и окунусь в атмосферу «предвыборной гонки», в атмосферу раскрепощенных желаний многих бедствующих людишек, которые почему-то решат, что самое время заставить миллиардера раскошелиться.)

– Николай, никак не могу поверить, что совсем недавно Брынцалов был общительный, принимал в сякого рода «ходоков», удовлетворял чьи-то просьбы, вообще вел себя доброжелательно.

– Тем не менее это было так. Тогда он верил, что нужен России, ее народу. Но с его невоспитанностью… Да, это так, это не изживается легко, просто. Скажу больше – богатство, по-моему наблюдению, провоцирует человека на бесцеремонные поступки. Ему все дозволено. Человек, который богат, считает, что может все. Может себе позволить в присутствии женщины выразиться нецензурным словом, может даже на телевидении, в интервью, сказать такое, что все покраснеют. Вот эта вседозволенность его – она как раз и испортила, мне кажется, его имидж.

– Объяснить ему это, остановить… можно было?

– Знаете, он человек очень самолюбивый, он не любит, когда его учат.

– Выходит, я ему одна сказала то, что думали многие?

– Вы – очень смелый человек. Я бы, скажем, не отважился.

Между прочим, и Николай пытался помочь мне встретиться с женой Брынцалова. Но тоже ничего не вышло.

Так что самый момент спросить его:

– А вы-то сами общаетесь с Натальей Геннадиевной? Находите с ней общий язык? Вернее, находили?

– Знаете, в некоторых случаях я даже сочувствовал ей. Я был у нее несколько раз дома, и она была в таком заплаканном состоянии, и мне хотелось ее пожалеть. Она все говорила: «Какие у вас добрые глаза!» И мне хотелось как-то по-доброму к ней отнестись, чтобы как-то, ну, просто пожалеть человека, сказать ей хорошие, теплые слова. Может, и ей чего-то не хватает…

– Может, она одинокая очень?

– Может. Может, ей не хватает взаимопонимания от Владимира Алексеевича, хочется больше нежности, доброты, тепла. Может, ей не хватает чисто человеческих отношений, теплых, дружеских таких, чтобы он ее понимал, и она его понимала, чтобы в трудную минуту он ее мог выслушать и сделать так, как она хочет. Я думаю, этого нет в их семье. Когда я с ней общался, были случаи, когда просто приходилось ее жалеть. А иногда были случаи противоположные, когда она была не в настроении, могла резко сказать: «Вы не так делаете! Чтобы в дальнейшем так больше не поступали!»

– Насчет чего, например?

– Ну, например, когда я пришел с журналистами. Они хотели взят интервью у Владимира Алексеевича. Кстати, он их сам пригласил. Они принялись снимать его, когда он раздевался для массажа. То есть полуголым, в трусах. Наталья Геннадиевна была возмущена, она протестовала, чтобы они не снимали его в таком виде. А Владимир Алексеевич отнесся к этому по-своему: мол, подумаешь, какое дело, пусть снимают, как хотят. Я оказался между двух огней. Или быть заодно с Натальей Геннадиевной и закрыть камеру рукой, или не мешать Владимиру Алексеевичу и тележурналистам. Как быть? Что лучше? Наталья Геннадиевна потом меня отчитала за это, что не был с ней заодно. Возможно, она и права, но… Или второй случай, когда я привел к ней журналистов, а она рассердилась, мол, без согласования с ней… Хотя я ей звонил по телефону, и она свое согласие дала… Что поделаешь? Человек настроения… Когда доброжелательно встречает, а иногда как будто не замечает. Не только меня, разумеется…

– Если это все кому-то не по вкусу – может уходить, но не «выступать»?

– Разумеется. Не ты платишь – тебе. Обычные капиталистические отношения. Но нам они, конечно, еще в диковинку.

Что же получается? Зачем далеко ходить за ответом, почему Владимир Алексеевич пренебрегает нынче прессой, самой Величественной, Вездесущей четвертой, а возможно, и первой властью? Все очень просто – не оправдали доверия, надоели все эти бессчетные журналисты, опротивели?

Выходит, я попала в самое неподходяще время. Вполне возможно, и Наталья Геннадиевна в том же состоянии – не хочет больше отвечать ни на какие журналистские вопросы?.. Мол, толку-то!

– Вот если бы раньше вы пришли! – уверяют меня в отделе рекламы. – К тому же, посмотрите, с какими вопросами обращаются к жене Владимира Алексеевича из этих новых, лощеных журналистов…

Взяла в руки листок, отпечатанный на компьютере, прочла:

«1. Удовлетворяет ли вас сексуально ваш муж?

2. Какой секс вы предпочитаете, не пренебрегаете ли оральным?

3. В какое время суток вы испытываете наиболее сильное сексуальное влечение к мужу или какому-нибудь другому мужчине?..»

– Ну как? – спросили меня в отделе рекламы. – Вы бы после этого побежали в объятия журналистов?

– Нет, – ответила честно, – ни за что. Но, с другой стороны, нельзя же валить в одну кучу всех и вся…

Пожали плечами. А когда Николай вышел, просветили меня с очень женской щепетильностью:

– Приехал к нам на «Жигуле», Каких-то семь месяцев назад. А уезжает на «форде». Плохо ли?

Да кто говорит… Просто замечательно! Тем более, если сравнивать с другими судьбами, с другими внезапностями…

А ведь мы в последнее время так и поступаем, чуть чего:

– Ой, все-таки не в тюрьме! Все-таки не в Чечне… Слава Богу!

– Ой. Упал-разбился самолет! Слава Богу, моих в нем не было!

– Ой, взорвался дом! Слава Богу, мои все целы!

– Ой, опять убили предпринимателя и шальной пулей прохожего! Слава Богу, мои не попали…

И не потому ли бежим к телевизору, когда начинается новая серия «не про нашу жизнь», хоть та же «мыльная» «Санта-Барбара»?.. Хоть «Дикая Роза», где Рикардо и Роза только что совершили прогулку с детьми и немного поиграли с ними в мяч.

«Наконец Роза шутливо заметила:

– Кабальеро так увлекся, что может опоздать на деловую встречу!

– Ради вас, о прекрасная, я готов забыть обо всем на свете! Я уже начинаю гордиться, что моя жена – артистка. Я люблю тебя, Роза!

– И я тебя люблю, Рикардо.

Поцелуй был трепетен и нежен. Как здорово у них все наладилось, в последние дни, после того, как он, разгневанный грязной анонимкой, зашел в ее комнату потребовать объяснений. Только Роза могла превратить постыдную ссору, им затеянную, в апофеоз любви. Как же он плохо ее знал, как же виноват перед ней…»

… Если я не упомянула о том, как «Ферейн» намекнул многим своим сотрудникам, в том числе и Николаю К., что более в их услугах не нуждается, – то скажу об этом сейчас. О способе расставания с «разлюбленными» по-ферейновски. Их отправили в цех. Чтоб, значит, помогли производству. Николая поставили закручивать колпачки на тюбиках с лекарством. Он закручивал, закручивал… и понял – все, пора искать другую работу… Сел в «форд» и уехал.

А я вдруг получила приглашение в гости к Наталье Геннадиевне Брынцаловой. И вышло это так вдруг, неожиданно и просто… И буквально через пять-семь минут встретилась с ней лицом к лицу. С миллиардершей, для которой строится огромный, словно пирамида, дворец… С недавней провинциалочкой из маленького, дальнего городка… С необыкновенной, непонятной женщиной, способной к эпатажу, о которой под гармонь разлилось по России:

 
У Брынцалова жена
Ну совсем сошла с ума,
На глазах у всей страны
Взяла, скинула штаны.
 

– Пошли. Это недалеко.

Не поверила:

– Так просто?

– Да, – ответили мне. – Ждет.

С чем сравнить столь приятную неожиданность? Думаю, даже директор «Метрополитена» Филиппе де Монтебелло не был столь обрадован, как я. Хотя в жизни главного музея Америки произошло событие, не имеющее аналогов даже во всей истории США: знаменитая тамошняя миллиардерша, владелица уникального собрания скульптуры и живописи ХХ века Флорен Мэй-Шонборн скончалась 92 лет от роду, а по ее завещанию «Метрополитен» получил в собственность редчайшие, дорогие-предорогие скульптуры и полотна…

Что же мне мнилось вслед за решительным: «Пошли!» Разумеется, в худшем случае я рассчитывала побеседовать с нашенской миллиардершей минут двадцать-пятнадцать… Я же ведь представляю, сколь может быть дел, обязанностей у такой особы… Но и этого времени мне, верилось, хватит, чтобы что-то существенное понят, разглядеть… Как-никак сорок лет занимаюсь журналистикой. Как-никак помоталась по бывшему Союзу из края в край, с сотнями людей самых разных профессий разговаривала под блокнот, под диктофон… Кто только не рассказывал мне о своем житье-бытье: трактористы и академики, свинарки и врачи, геологи и нефтяники, лесорубы и художники, русские карелы, манси, хакасы, украинцы, белорусы, казахи, евреи, узбеки, таджики…

А уж с женщиной поговорить – всегда взаимное удовольствие.

Вот мне и представилось – сядем мы с Натальей Геннадиевной, которая на восемь лет младше моего сына и на год старше моей дочери, – и поговорим по душам. И я попробую как-то не только понять «тайну» ее крупа, заполонившего в свое время телеэкран, но и многое иное, и очень может быть, с высоты своих лет, жизненного опыта подскажу то, о чем ей, возможно, робеют сказать другие – не надо, милая, выставлять себя на посмешище, ведь еще исстари говорилось: «Каково аукнется, таково и отзовется». Или: «Наступил на зубья – граблями в лоб».

Откуда же мне было знать, что…

Впрочем, по порядку… А пока отмечу: газета «Москвичка» рассталась с «Ферейном» вполне благостно. Владимир Алексеевич принял, наконец, редактора и легко расторг «брачные узы» и сказал, мол, «сколько мог – помог». И «Москвичка» осталась не в обиде: пусть и со сбоями шла помощь, и без «права свидеться, объясниться», и ожидание затягивалось в приемной, но все-таки именно он, «Ферейн», оказал изданию поддержку в тот момент, когда на помощь не бросился никто.

– Я могла сказать Владимиру Алексеевичу только «спасибо», – говорит Виктория Арсеньева, редактор. Говорит бодро и весело.

Что еще добавить? Нашим простым, в прошлом советским, женщинам, всегда была свойственна одна, неиссякаемая добродетель – способность довольствоваться малым и благодарить ото всей души за все, про все…

При этом не одна из них даже в том роковом случае, когда муж разлюбил ее и ушел, – способна еще долго верить, будто там, на стороне, его «опоили», околдовали, а так-то он все еще любит ее, одну ее…