Текст книги "Родной. Чужой. Любимый"

Глава 25

Внутри стояла гулкая тишина. Спускающийся лифт наполнил подъезд неожиданно громким грохотом, и я вздрогнула. Представила себя запертой в узкой содрогающейся кабине и решила подниматься по лестнице. Всего-то четвёртый этаж. Мне ещё можно совершать подобные марш-броски.

Думаю, ещё пару месяцев будет легко.

У двери я остановилась, достала из сумочки так и не прицепленный к общей связке ключ, глубоко вдохнула и открыла дверь.

Квартира встретила меня темнотой и тишиной. Всё хорошо. Здесь никого нет. Ещё раз глубоко вдохнула и вошла внутрь.

Громко щёлкнул выключатель, освещая маленькую прихожую светом. Я закрыла за собой дверь, но не успела сделать и шага, как споткнулась о… взгляд.

В проёме комнатной двери стоял Антон и смотрел на меня.

– Ты где шлялась?

Ни голос, ни выражение лица не предвещали радостной встречи. Радости и не было. Зато очень быстро пришёл страх.

– Антон? – каким-то задушенным голосом просипела я. – А почему ты здесь?

– А где мне ещё по-твоему находиться? – голубые глаза заволокло льдом. – Я как дурак спешил вернуться домой, где меня ждёт молодая жена… а она не ждёт!

Последние слова он проорал и двинулся ко мне. Я пискнула и рванула обратно к двери, так недальновидно закрытой.

Но не успела…

Антон ухватил меня за плечо и дёрнул к себе. Я не удержала равновесия. Меня крутануло и бросило на вешалку, на которой сейчас висел только длинный мужской халат. Рефлекторно я ухватилась за него руками, чтобы предупредить падение. Но вместо этого раздался громкий треск разрываемой ткани, и мы вместе с халатом полетели на пол.

А Антон грозной скалой возвышался сверху. И у него было такое выражение лица, как будто он сейчас раздавит меня. Как дождевого червя.

Я подобралась, автоматически защищая живот. От Антона не укрылся этот жест.

– Так и знал, что ты не послушаешься. Вот как чуял! – каждая его модуляция заставляла меня вздрагивать и ещё сильнее поджимать под себя ноги. – Тебе было велено сделать аборт? Сука… Всё вас надо воспитывать, тварей.

Он сделал шаг назад, и я уже набрала воздуха, чтобы сказать ему, что не будет никакого аборта, как не будет и нашего брака, потому что на этом всё. С меня хватит.

Но не успела.

– Собирайся, – велел он, – отвезу тебя в больницу.

Двинулся к комнате.

Я поняла, что это мой шанс. К чёрту разговоры и выяснения. Позвоню ему, напишу смс. А ещё лучше отправлю письмо по почте. Там и сообщу, что развожусь с ним.

Резко поднялась на ноги, сделала два коротких шага и рванула дверь на себя. Мне нужна лишь секунда, чтобы выскочить в подъезд, а там уж он меня не догонит…

* * *

Саша решилась утром. После очередной бессонной ночи, после долгих раздумий и бесед с собственной совестью набрала номер сына.

– Тём… – начала она, не зная, как сформулировать то, что обещала ему не говорить, и вот теперь собиралась нарушить собственное слово.

– Что с Алиной? – сын понял, догадался каким-то седьмым чувством, а может, прочёл её мысли. Хоть это и считалось невозможным в нашем мире. Засыпал вопросами: – Как она? Что случилось?

– Ничего не случилось… – Саша тут же пошла на попятный. Алина ведь просила не сообщать Тёме о беременности, и она обещала ничего не говорить. – Просто… она ушла от мужа… – ладно, это сказать ему можно.

– Он её обидел? – сын тут же напрягся.

– Не её… – начала было объяснения Саша, но Тёмка уже не слушал. Из трубки доносились короткие гудки.

Вот зачем позвонила? Мычала в трубку как корова. И не сказала ничего толком, и Тёмку наверняка заставила волноваться.

– С кем ты говорила? – подошедший Ярослав обнял сзади, поцеловал в шею, щекоча кожу губами и тёплым дыханием.

– С Тёмкой, – тревога, которая заставила её набрать номер сына, не отступала.

– Ты же не сказала ему? – Яр развернул жену к себе лицом и поднял пальцами подбородок, заставляя взглянуть в глаза.

– Нет, не успела… Он бросил трубку.

Саша вздохнула.

– Ты же понимаешь, что мы должны учитывать интересы наших детей? – мягко спросил Ярослав.

– В том и дело, что они оба – наши дети, и оба сейчас делают глупости, – Саша тяжело вздохнула. – Вот как вложить им в головы свои мозги? Чтобы они перестали вытворять ерунду. Девочка ждёт ребёнка. Яр! Я не хочу, чтобы наша история повторилась…

Она прижалась к мужу и положила голову ему на грудь. Ярослав обнял её, погладил по волосам. Она почувствовала, как мерно и сильно бьётся его сердце. Этот звук её всегда успокаивал, словно обещал, что всё будет хорошо.

– Всё будет хорошо, – повторил слова собственного сердца Ярослав, – они сами разберутся.

– Думаешь? – Саша подняла на него глаза, полные надежды.

– Уверен, – пообещал Яр, склоняясь к её губам.

* * *

– Логинов!

Артём быстро нажал красную кнопку и сунул телефон в карман. Совещание должно было начаться через минуту. Главред терпеть не мог, когда опаздывали. И для новичка, каким был Тёма в свой второй рабочий день, лучше не было возможности зарубить на корню себе карьеру, чем войти в совещательную после Петра Семёновича.

Маме он перезвонит позже. Из всего разговора Артём понял только, что у Алины неприятности, и она уходит от мужа. А значит, эти две новости взаимосвязаны.

Может, Тёма только начинал журналистскую карьеру, но с логикой у него всё было в порядке. Два и два Артём мог сложить в уме и получить четыре.

Петра Семёновича он слушал вполуха, думая об Алине. Хотя и обещал себе, что не будет этого делать. До него доносились отдельные слова: «эскалация», «слишком много», «не хватает людей», «Логинов»…

– Логинов, вы меня слышите? – этот вопрос уже был адресован напрямую ему.

– Конечно, Пётр Семёнович, – Артём автоматически выпрямился на стуле, как и каждый в этом зале, когда на него падал тяжёлый взгляд главреда.

– И о чём я говорил?

– Об эскалации? – голос против воли прозвучал вопросительно.

– Логинов, вы уже не студент, вы пришли работать на один из самых крупных каналов страны, если вам неинтересно, дверь – там, – Пётр Семёнович указал рукой.

– Мне интересно, – Артём не отвёл взгляда. Главред хоть и слыл мужиком жёстким, но был справедливым начальником. Идея пришла быстро, и пока не передумал, Тёма её озвучил: – Можно с вами поговорить?

– Прошу после совещания ко мне в кабинет, – он театрально поклонился и продолжил: – Так вот, с Курчанской поедет Логинов. Будешь изучать теорию в поле.

– Что? – Курчанская, пожилая женщина с коротким выбеленным ёжиком волос, даже вскочила со стула. – Пётр Семёныч, там стреляют, а мальчик только после института.

– Сейчас везде стреляют, а мальчик, – он окинул Тёму оценивающим взглядом и неожиданно подмигнул, – знает, куда пришёл работать. Всё, совещание окончено, все за работу. Логинов, ко мне в кабинет.

Артём вошёл к главреду со смешанным чувством тревоги и надежды. Но Пётр Семёнович его удивил.

– Что тебе мешает сосредоточиться, Артём? – наедине он сразу перешёл на «ты».

– Э-э, – Тёма опешил, не ожидая такого глубокого подхода, но тут же нашёлся: – Всё в порядке. Я готов работать. Хочу стать лучшим спецкором канала.

– Верю, – Пётр Семёнович усмехнулся. Наверняка и сам когда-то таким был, молодым и амбициозным, строил карьеру, отдавая себя без остатка любимому делу. – Но всё же повторю вопрос – что мешает тебе сосредоточиться на деле?

И Артём, сам от себя не ожидая, признался:

– С Алиной случилось что-то…

– А Алина у нас кто? – брови Петра Семёновича поползли вверх. Явно ожидал другого ответа.

– Моя сестра, – признался Тёма и тут же спохватился: – То есть не сестра. Мы не родные, но росли вместе… в общем, всё сложно.

Было удивительно, но главред не перебивал. Сидел молча, опустив глаза на столешницу и постукивая ногтем по кружке с надписью «Любимому начальнику» и короной над ней.

И Артём вдруг вывалил всё, что накопилось. И что Алина его отшила, и что выскочила замуж явно ему назло. А теперь что-то случилось, и он беспокоится. Мать не стала бы просто так звонить.

– Значит так, – выслушав и ни разу не перебив, Пётр Семёнович отодвинул от себя кружку и поднял взгляд, встречаясь с глазами растерянного Тёмы, удивлённого, что вот так всё вывалил начальнику, – в субботу ты полетишь с Курчанской. Официально там сейчас мир, а неофициально… продолжают постреливать. Обычно мы готовим новичков пару месяцев, прежде чем отправить в гущу событий, но сейчас у меня сложная ситуация… Людей не хватает, руководство требует репортажей и рейтингов, а кататься по горячим точкам желающим немного. Народ у нас всё больше в креслах сидеть предпочитает в своих студиях, а не под пули лезть. И правильно делает…

Пётр Семёнович сделал паузу, а Тёма вспомнил, что ему говорили о главреде. Начинал с военного корреспондента, несколько десятков командировок в горячие точки, более сотни репортажей. Это он не обидеть Тёму пытается, просто озвучивает расклад.

– Я хочу, чтобы ты вернулся живым и невредимым, – продолжил Пётр Семёнович, – чтобы в командировке ты думал только о деле, а не об Алине и её проблемах. Понимаешь?

Тёма кивнул, хотя пока и не особо понимал, к чему тот клонит.

– Даю тебе два дня, слетать к Алине и решить проблемы. И её, и свои. В субботу летишь в Пальмиру, слушаешься Курчанскую, набираешься опыта и приступаешь к самостоятельной работе. У тебя есть потенциал, надеюсь, ты его не про…шь. Вопросы есть?

Артём покачал головой.

– Тогда топай к Курчанской, получи инструкции и отчаливай домой. Всё.

Пётр Семёнович открыл ящик стола, достал папку и погрузился в изучение бумаг.

– Он всегда такой? – спросил пять минут спустя у Елены Сергеевны, которая уже приготовила для него список самого необходимого в командировке и теперь перечисляла, что и почему может пригодиться.

– Какой? – Курчанская на мгновение отвлеклась от списка.

– Проницательный… – наверное, это слово лучше всего характеризовало главреда, который знал, что нужно Тёме, лучше самого Тёмы.

– Там, где он бывал, чтобы выжить, необходимо было научиться замечать мельчайшие детали, – заметила Елена Сергеевна, – а тебе нужно научиться слушать. Об аптечке позаботится канал, а вот если тебе придётся несколько часов носить на себе с десяток килограммов оборудования, а твоя обувь натрёт ноги – тут только сам дурак, что не слушал, я предупреждала.

– Извините, – Тёма смутился и вернулся к списку, который занял целую страницу, и ещё что-то было на обороте.

Все инструкции Курчанской Артём принял к сведению и обещал на месте слушаться её беспрекословно. И немудрено, в холле висела памятная доска погибших при исполнении сотрудников компании, и девяносто процентов имён составляли спецкоры.

Выйдя из здания канала, поймал такси до аэропорта. Домой решил не заезжать. Там сейчас царствовала Флоранс, и объясняться с ней у Артёма не было никакого желания.

Испытывал ли он вину перед ней?

Нет. Тёма ведь не собирался возвращать Алину, он просто убедится, что с ней всё в порядке. И вернётся домой.

Позвонил Флоранс уже из Анапы и сказал, что уехал в командировку на два дня. Лучше солгать, так им обоим не придётся нервничать.

Поехал сразу к ба. Знал, что так скоро к родителям Алинка не вернётся. Себе пообещал, что только увидит её, убедится, что всё в порядке, и поедет обратно. Ему просто нужно это знать, чтобы сосредоточиться на деле.

Вот точно, именно так.

– Тёма? – бабушка удивилась. – Ты же в Москве…

– Ба, где Алина? – Артём кивнул деду, игравшему с какой-то собакой, и вернулся к допросу.

– На работе, задерживается… А что случилось? – ба начала напрягаться.

И Тёма поспешил её успокоить:

– Всё нормально, ба, просто нужно с ней поговорить.

– Она тебе позвонила?

– Да, она мне позвонила, – согласился Артём, думая, что бабушка говорит о матери.

– Вот и хорошо, – вдруг разулыбалась ба, – уверена, у вас всё получится.

Артём не стал задумываться, что она имела в виду. Снова вызвал такси и отправился в клинику, где работала его сводная сестра.

Над входом горела сигнальная лампочка. А вот дверь была закрыта. Артём взглянул на часы. Девятый час. Неужели они разминулись?

Позвонил ба и попросил сообщить, если Алинка вернётся домой. А затем набрал маму.

Перебрав возможные места, куда Алина могла отправиться, решили для начала остановиться на квартире её мужа. Мама отыскала записанный в блокноте адрес и продиктовала Артёму.

– Позвони мне, когда найдёшь её, – попросила она.

– Конечно, – легко согласился Артём, но на душе почему-то было тревожно.

* * *

Я быстро поднялась на ноги, сделала два коротких шага вперёд и рванула дверь на себя. И даже успела переступить порог квартиры, но на этом моё везение закончилось.

Муж бросился на меня в каком-то зверином рывке, преодолев разделяющие нас жалкие метры. Я не видела приближения Антона, но почувствовала его. Потому что волоски на руках встали дыбом, и по коже побежали мурашки. А может, это просто был страх, что он меня догонит. Ведь теперь я понимала чётко, ничего хорошего меня не ждёт.

Рванула к лестнице. Знала, что лифта просто-напросто не успею дождаться. Я уже видела выкрашенные светло-зелёной краской перила, покрытые серой плиткой ступеньки, даже более тёмные стыки могла рассмотреть.

Мне оставалось совсем немного.

Если бы я знала, как всё обернётся, то обула кроссовки. Нет, конечно, если бы я знала, как всё обернётся, то просто-напросто никуда не пошла. Но я не ожидала ничего подобного, поэтому надела босоножки на невысоком каблуке. Они состояли всего из трёх ремешков. Один из которых обхватывал щиколотку, а два других располагались чуть выше пальцев.

Они были удобные, эти босоножки. В них я стояла за операционным столом, принимала пациентов, да и просто гуляла по городу, и даже ни одной мозоли не натёрла.

Но в самый ответственный момент они меня подвели…

Я была уже прямо перед лестницей, когда нога скользнула куда-то влево, увлекая меня вперёд и одновременно в сторону. Верхняя ступенька оказалась куда как ближе, чем секунду назад. Я взмахнула руками в тщетной попытке удержать равновесие и почувствовала, как Антон схватил меня за рукав, пытаясь удержать.

Вот только не удержал.

Раздался громкий треск ткани, после чего я полетела вниз.

И в этот момент услышала такой родной голос, искажённый паническим страхом:

– Алина! Не-ет!

После чего была адская, разрывающая изнутри боль и полная темнота.

* * *

Лифт спускался невыносимо медленно. Раньше Артёму казалось, что в новостройках более быстрые лифты. Нажав кнопку ещё несколько раз, так, на всякий случай, Тёма принялся рассматривать рисунки на стене, пытаясь разобрать надписи.

Кажется, Катя любила Серёжу. По крайней мере, его имя она вписала в неровное, нарисованное синим маркером сердечко. А Костик умеет вставать на мостик. Что ж, за неизвестного Костика стоило порадоваться, это полезное умение, развивает суставы.

Наконец кабина спустилась на первый этаж, двери приветственно распахнулись, и Артём заскочил внутрь, на ходу нажимая кнопку четвёртого этажа.

Вверх лифт ехал также медленно, наполняя Артёма ощущением, что он опаздывает, что вот-вот случится нечто необратимое, то, после чего всё изменится безвозвратно. И в первую очередь его собственная жизнь.

Крики и ругань Тёма услышал, когда над дверьми горела цифра три. Оставался всего один этаж. Но эта черепаха решила испытать его терпение. Уж лучше бы Артём пошёл пешком, знал же, что лифтам нельзя доверять, когда спешишь.

Так всегда говорила Алинка…

В груди сдавило какой-то щемящей тоской. Плохое предчувствие нарастало. И, когда двери кабины наконец неспеша раскрылись, Тёма увидел, как белобрысый тип толкает Алину с лестницы.

– Алина! Не-ет! – закричал Тёма и бросился к ним, стремясь поймать, подхватить, хотя бы замедлить падение… но опоздал. Он пришёл слишком поздно, и ему только и оставалось наблюдать, как его любимая женщина сломанной куклой скользит вниз.

Артём оттолкнул стоящего у него на пути белобрысого и бросился к Алине. Её глаза были закрыты, одна рука неестественно вывернута.

– Алина, милая, родная, любимая… – шептал он, одной рукой осторожно убирая волосы с её лица, а другой судорожно доставая застрявший в кармане джинсов телефон. – Потерпи немного… – и тут же скороговоркой сообщил глухому голосу, произнёсшему фразу «Скорая помощь»: – Девушка упала с лестницы, без сознания, пишите адрес…

Отключившись, сразу же набрал другой номер. И поднял глаза. Наверху лестницы по-прежнему стоял белобрысый тип и смотрел на дело своих рук. На лице у него застыл ужас. Но Тёму это ничуть не разжалобило. Если Алина умрёт, он своими руками придушит этого ублюдка.

– Попытка убийства на бытовой почве, – произнёс он во вновь ожившую трубку, – скорая уже едет, убийцу я задержу. Приезжайте.

Белобрысый – кажется, его звали Антон, но какое это имело значение? – никак не отреагировал на сделанные Тёмой звонки. Он также недвижимо стоял и смотрел на растянувшуюся на ступеньках Алину.

– Если она умрёт, ты, сука, сдохнешь, – пообещал ему Тёма. И Антон кивнул, соглашаясь.

Скорая приехала первой. Прежде чем погрузить Алину на носилки, врачи неуверенно переглянулись, и у Тёмы пережало горло. Нет, пожалуйста, пусть она останется жива. Пусть она никогда не будет с ним, но живёт.

Господи, если ты есть, пусть она останется жива!

– Вы едете? – спросил фельдшер, и Тёма закивал. Конечно, он едет.

Вот только Антон… Его не стоило оставлять одного, он мог сбежать. Но Артём даже не раздумывал.

– Жди полицию, – приказал он, так и не двинувшемуся с места белобрысому, а сам бросился вслед за Алиной.

Поездка в больницу слилась в один непрекращающийся кошмар, саундтреком к которому была неумолкающая сирена. Где-то Артём слышал, что если включают сирену, значит, больной очень плох. И это не внушало оптимизма.

Врачи что-то кололи, измеряли, подключали какие-то приборы. А Тёма смотрел на неподвижное тело Алины и просил бога оставить ей жизнь. Она не заслужила вот такого конца.

Пожалуйста, пожалуйста, он что угодно отдаст за её жизнь. Даже свою. Не раздумывая…

Артём не заметил первую красную каплю, которая сорвалась с носилок и упала на пол. За ней была вторая и третья, и вскоре они образовали тонкий ручеёк.

– Кровь, – просипел Тёма, глядя на разбивающиеся о пол красные капли, – у неё кровь!

А потом эту картинку размыли слёзы, потому что смотреть, как любимая женщина истекает кровью, оказалось выше его сил.

Глава 26

Я попыталась открыть глаза и застонала. Голова наполнилась чугунной пульсирующей болью. Что произошло? И где я? Эти два вопроса требовали немедленного ответа, но тело было неповоротливым и каким-то чужим. К тому же любое движение, даже самое незначительное отдавалось болью. В некоторых местах она была тупой, ноющей, в других – острой и чувствительной, как свежая рана.

Но самым страшным было не это.

Ощущение чёрной пустоты внутри меня…

Я автоматически прикрыла живот левой рукой, охнула от боли, пронзившей тело из-за резкого движения, которое ещё совсем недавно воспринималось мной как нечто естественное и обычное.

Мой ребёнок…

Я ещё не успела привыкнуть к мысли, что стану матерью, но это ощущение во мне, оно что-то меняло, воспринимаясь, как пушистый тёплый комочек. А сейчас там не было ни тепла, ни мягкости, только антрацитово-чёрное ничто.

Я не знала, где нахожусь. Не знала, какой сегодня день и час. Я даже глаз ещё не открывала. Но отчётливо ощутила, что во мне больше нет этого тёплого комочка.

Слёзы потекли из-под опущенных век. Прокладывали мокрые дорожки по щекам, затекали в уши. Я сосредоточилась на этих ощущениях, не позволяя думать о другом, о том, чего больше не будет. Во мне и так достаточно боли.

Об этом я подумаю завтра. Или позже, когда найду в себе силы.

– Алин, Алина, ты чего? – Тёмкин голос мне наверняка снился.

Он ведь далеко. Он сейчас должен быть в Москве, строить карьеру, просыпаться рядом с Флоранс… Я вспомнила, что слышала этот же голос ещё там… где всё случилось…

– Доктор! – голос перемещался, звуча то ближе, то дальше от меня.

Но всё это не было важным. Я почувствовала укол, совсем неболезненный, по сравнению с наполняющей меня ИСТИННОЙ болью. А потом уплыла куда-то, где не было ни звуков, ни чувств, ни понимания…

Когда я проснулась в следующий раз, глаза распахнулись уже сами собой. Это действие даже почти не вызвало боли.

Я лежала в той же самой палате, что и несколько дней назад, ну или очень похожей. В вазе на тумбочке стоял букет цветов. Чайные розы. Такие выращивает дедушка. Я глубоко вдохнула, чтобы ощутить их аромат. И грудь тут же прострелило острой болью.

Так, с этим понятно. Стоит быть поаккуратнее.

Я осторожно, на пару миллиметров, двигала по очереди руками и ногами, проверяя, чем могу пользоваться, а что нужно особенно беречь.

Правую руку, уложенную в лангету, простреливало от запястья до плеча, было больно дышать, и раскалывалась голова, всё остальное – более-менее терпимо.

Самым страшным было ощущение внутренней пустоты, но об этом я старалась не думать.

Когда в палату вошёл доктор, тоже уже знакомый, я сразу поняла, что он собирается сказать. И оказалась права на все сто.

– Мне очень жаль, – сообщил врач, – ребёнка спасти не удалось.

По глазам я видела, что ему и правда жаль. Ещё молодой, не покрывшийся коростой защиты от страданий пациентов, он умел сопереживать. Но от этого становилось ещё тоскливее, я сморгнула слёзы и повернула голову к окну, вполуха слушая о своих повреждениях.

Сотрясение мозга, перелом правой руки, двух рёбер и множественные ушибы – ничего нового. Это я уже и так поняла.

Встреча с родителями прошла тяжелее.

Как только Саша присела на край больничной кровати и взяла меня за руку, потекли слёзы. Я не могла вымолвить и слова. Да и они тоже. Так и сидели молча. Папа с одной стороны, Саша с другой, а в центре – плачущая я.

А потом зашёл Тёма, оказывается, он находился рядом всё это время. Значит, мне не приснился его голос. Он тоже плакал, наверное, ему уже сказали о выкидыше. В его взгляде было столько жалости ко мне и любви, и обещания быть рядом, что у меня запершило в горле.

И я была благодарна медсестре, сделавшей мне укол, после которого потянуло в сон. Видеть плачущего Тёму оказалось непростым испытанием.

Но, когда я снова проснулась, Тёмка был первым, на кого наткнулся взгляд. Он дремал в стоявшем у окна кресле, и последние солнечные лучи падали на его умиротворённое лицо. Хотелось подойти, обнять, прижаться, вдыхая родной запах, провести по волосам. И я даже обрадовалась, что не могу подняться с постели и наделать глупостей.

У Тёмки своя жизнь в Москве, ему светит блестящая карьера, и я ни за что не стану помехой, стоящей у него на пути. В данный момент я казалась себе древней развалиной, для которой всё уже закончилось. И нельзя мешать тем, у кого впереди – будущее.

– Как ты себя чувствуешь? – Тёма открыл глаза, и я не успела отвести взгляд в сторону. Он заметил, как я его разглядывала.

– Нормально, – после долгих часов молчания голос сипел. Я откашлялась и тут же пожалела об этом – грудь обожгло болью. На мгновение скривилась, но продолжила говорить, он должен понять, что ему тут не место: – Что ты здесь делаешь? Разве ты не должен быть в Москве? Осваиваться на новой работе?

– К чёрту работу, – Тёма взял мою левую руку, легонько сжал и поцеловал пальцы, – я буду рядом. Столько, сколько понадобится, чтобы…

– Нет, – прохрипела, перебивая его, – ты должен уехать.

– Но…

– Я хочу, чтобы ты уехал, – не знаю, как я сейчас выглядела, и было ли выражение моего лица достаточно серьёзным, но в голос постаралась вложить всё убеждение, на которое была способна: – У нас ничего не вышло и не выйдет. Я буду тянуть тебя ко дну. И через пару лет ты меня возненавидишь. Возвращайся и живи своей жизнью, а я буду жить своей.

Я закрыла глаза. Не могла видеть боль, мелькнувшую в его взгляде. Прости, Тёмка, но так будет лучше. В первую очередь для тебя самого. С сосущей пустотой внутри я вряд ли когда-нибудь смогу быть счастливой. Не хочу лишать этого и тебя.

Когда снова открыла глаза, в палате никого не было.

Я снова осталась одна…

* * *

– Что ты решил? – мама смотрела пытливо и вместе с тем сочувствующе.

– Не знаю, мам, – Артём сделал глоток холодного домашнего лимонада, который, как и у ба, в этом доме летом не переставали готовить, несмотря на то, что дети давно выросли. – Алина хочет, чтобы я уехал. Говорит, что у нас ничего не выйдет. Но как я могу бросить её в таком состоянии?

– Тём, – мама опустилась рядом и накрыла его руку своей, – дай ей время. На неё сейчас слишком много навалилось, она запуталась.

– Мне кажется… – Артём на секунду замолчал, но всё же высказал то, что мучило его: – Мне кажется, она и правда меня не любит. Я ей не нужен. А то, что было… это всего лишь желание вкусить запретный плод…

Он посмотрел на маму в надежде, что та опровергнет его слова, скажет, что он не прав, что Алина любит его, что они будут вместе. Но Саша опустила взгляд, а когда наконец подняла, Артём не мог ничего прочитать в её глазах.

– На какое-то время мне показалось, – наконец произнесла она, – что вы нашли друг друга. Но сейчас, думаю, тебе и правда лучше уехать. Алинке нужно время, чтобы успокоиться и обдумать всё, что произошло. А ты требуешь от неё немедленного решения…

Артём опустил голову, а затем медленно кивнул.

– Наверное, ты права… вы обе правы… Но я же могу с ней попрощаться?

– Если она захочет, – отрезала мама, и Тёма понял, что не станет спорить, если Алина откажется его видеть.

– Когда у тебя самолёт в Москву?

– В семь утра.

Он посмотрел на часы. Было уже десять вечера. А затем перевёл вопросительный взгляд на мать.

– Поехали в больницу, – решила она и поднялась. – Я скажу отцу.

Через пять минут они уже сидели в машине. Тёма был уверен, что папа воспротивится его поездке к Алине, он всё ещё не мог простить сыну роман со сводной сестрой. Но тот на удивление не высказал никаких возражений.

Иногда Артём поражался, как мама умеет находить подход к этому непростому человеку. В том, что касалось дел душевных, отец всегда уступал её мнению.

В больнице было тихо. На входе им сообщили, что приёмные часы закончились, но пошли на попятный, услышав про платную палату. Если деньги решают и не всё, то очень многое. Это Артём давно понял.

Алина не спала. Она лежала на больничной кровати и с отсутствующим видом смотрела телевизор с выключенным звуком. Услышав скрип открывающейся двери, повернула голову в их сторону.

Сердце Артёма сжалось от боли и сочувствия. Такой несчастной выглядела его Алинка. Бледнее осунувшееся лицо, заклеенная белым пластырем гематома с ранкой на лбу, тёмные круги под глазами, лангета на правой руке и натянутое по грудь одеяло, из-под которого виднелась просторная ночная рубашка, скрывающая бинты.

Этот Антон, белобрысая сволочь, посмевшая тронуть Алинку, должен получить по заслугам. Артём уже оставил свои показания в полиции и выступит в суде, чтобы убедиться, что этого гада закроют и надолго.

– Привет, – Алина смотрела растерянно.

– Здравствуй, милая, – мама села на краешек постели и, наклонившись, легко поцеловала Алинку в лоб. – Тёма уезжает и хочет с тобой попрощаться. Ты не против?

Алинка долго молчала. И Артём уже решил, что не получит ответа, но вдруг она согласно кивнула головой.

– Я вас оставлю ненадолго, – сказала мама и тактично покинула палату.

Тёма сел в кресло, после той отповеди приблизиться и взять её за руку, как хотелось, он не решался.

Алина снова повернула голову и смотрела в телевизор. Звук был выключен, и только цветные картинки меняли друг друга.

Слова подбирались сложно, но Артём должен был их найти и сказать. Теперь, глядя на Алину, он был практически уверен, что она не захочет быть с ним. В ней что-то изменилось. Сейчас в больничной постели в полутора метрах от него лежала совсем не прежняя Алина, не его сводная сестра. Это была совершенно другая женщина, взрослая, прошедшая через тяжёлые испытания и почти сломленная.

И он, Тёма, который мечтал помочь, быть рядом, сделать всё, чтобы она снова могла смеяться, оказался бессилен что-либо исправить. Эта невозможность что-то изменить грызла изнутри.

Ему оставалось только одно…

– Прости меня, – попросил он. Алина повернула голову и вперила в него удивлённый взгляд. – Это я виноват. Мне очень жаль, что всё так произошло. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива. Даже если и не со мной…

Она по-прежнему молчала, но по щекам потекли слёзы. Чёрт! Он опять заставил свою девочку плакать.

Тёма пересел на край кровати, а затем и вовсе прилёг рядом с Алиной. Гладил её щёки, вытирая слёзы, и говорил, говорил… О том, что завтра отправится в свою первую командировку, что волнуется и боится ударить лицом в грязь, о Петре Семёновиче, оказавшемся мировым мужиком, и Курчанской, у которой есть, чему пучиться.

Что Алина уснула, он заметил не сразу. Просто в какой-то момент почувствовал, что её дыхание стало ровным и глубоким, слёзы высохли, и теперь его девочка выглядела умиротворённой.

– Прости меня, – шёпотом повторил Артём, осторожно поцеловал рубиново-красные на бледном лице губы и вышел из палаты.

Назад ехали молча. Мама по его лицу поняла, что они с Алиной расстались, и не задавала вопросов. Дома помогла ему собрать вещи из списка Курчанской, потому что в десять утра он должен быть на взлётной полосе, к себе в квартиру заехать не успеет. Из одного аэропорта – сразу в другой.

Это даже и к лучшему, видеться с Флоранс, разговаривать с ней совсем не хотелось. А на долгие объяснения у него не будет времени. Вот вернётся из командировки, тогда и расставит все точки над «i». Она хорошая девушка и не заслужила лжи. Будет лучше, если Флоранс вернётся в Лондон к матери и отчиму.

Всю дорогу перед глазами стояло бледное лицо Алины. Несмотря ни на что, Артём чувствовал себя предателем, как будто бросил её в тот момент, когда она нуждалась в его помощи.

Верно ли он поступил, что послушал её и мать?

Этот вопрос мучил его и тогда, когда Тёма бегом примчался на взлётную полосу, где уже гудели самолётные двигатели, и когда Курчанская бодро улыбнулась ему, сообщив, что ещё пять минут и улетела бы без него, и когда в иллюминаторах самолёта показались очертания зданий и улиц разрушенного города.

Города, в котором всё ещё продолжалась война…

* * *

После завтрака ко мне пришли полицейские. Одного из них я знала, дядя Саша, папин одноклассник и начальник полиции. В детстве его сыновья подрались за право на мне жениться, им тогда было шесть или семь лет. А мне двенадцать. Весёлые были времена.

Женщину с капитанскими нашивками я видела впервые. Вопросы задавала она, Вероника. От неё я и узнала, что Антон обвиняется в причинении телесных повреждений. Мне. И его ждёт суд.

Веронику интересовал вопрос насилия. Мне даже показалось, что она хотела, чтобы муж меня изнасиловал, и обвинение дополнилось ещё одной статьёй.