Текст книги "Родной. Чужой. Любимый"

Я легла на бок, обняв пса и положив на него голову. Джек не шевелился, позволяя мне изливать своё горе. Я плакала долго, пока окончательно не выбилась из сил. Потом мы просто лежали, наблюдая за бегающими детьми.

Мне стало легче. То, что мучило меня так долго, ушло. Рассосалось. Почему-то только сейчас мне стало ясно, как глупо я себя вела. Отвергала свою семью, их помощь, а ведь они старались быть рядом, помогать мне, даже когда я не просила.

И Тёма…

Я прогнала его, а он купил мне кольцо. И я могла бы его носить, если бы не была такой непроходимой идиоткой. Он любил меня, я любила его, что ещё мне было нужно?

– Я дура, Джек, – придремавший пёс приоткрыл один глаз. И я восприняла это в качестве предложения продолжить самобичевание. – Понимаешь, я наделала много ошибок, обижала тех, кто меня любит. Но теперь… теперь я во что бы то ни стало помогу ему встать на ноги, стать прежним. И когда он станет тем Тёмой, кого я когда-то знала, попытаюсь снова завоевать его любовь… Как думаешь, получится?

Я вопросительно посмотрела на Джека, он подскочил и коротко гавкнул. Надеюсь, это означало согласие.

Теперь, когда у меня появилась цель, всё стало простым и ясным. Мучившие меня сомнения рассеялись окончательно, и я воспрянула духом. У нас всё будет хорошо.

Операция прошла успешно. Доктор благоухал антисептиком и выглядел уставшим, но был явно доволен.

Но первые дни после неё прошли очень тяжело. Новый сустав, словно бы размышлял – приживаться ему или нет. Возможно, Артёму было даже хуже, чем после взрыва. Ведь тогда он был без сознания и не чувствовал боли. А сейчас Тёма страдал, но пытался скрывать это от нас.

К тому же он начал всё дальше от нас отдаляться. Погружался в своё личное горе, куда никому не было ходу. И мне тоже. Тёма мог подолгу смотреть в окно, не поворачивая головы, если его не окликнуть. Но и на своё имя он не всегда реагировал с первого раза.

Тёма словно ускользал от меня…

Но я была как бульдозер – настроена на позитив, и ничто не могло меня заставить свернуть с верной тропы.

Я проводила с ним каждый день. Сначала приносила настольные игры, но Артём видимо отвлекался, периодически стискивая зубы и втягивая воздух. Затем настала очередь телевизора, и поначалу всё шло вроде даже неплохо: мы оба выяснили, сколько всякой развлекательной ерунды идёт по всем каналам. Но скоро и это перестало его занимать.

И тогда я принесла папин детектив. Помнится, в детстве мы тайком таскали его книги. Саша не разрешала нам их читать, потому что считала, что некоторые сцены слишком кровавы для нежной детской психики. И мы читали тайком, с фонариком под одним одеялом.

Это были хорошие воспоминания, и я надеялась затронуть те самые струны в его душе, которые помогли бы вернуть мне прежнего Тёмку.

– Зачем ты это делаешь? – спросил он на третий день. Нужно было признаться, что мой план провалился, но я отказывалась отступать.

– Что делаю? – спросила с деланным изумлением, пытаясь мысленно просчитать его реакцию на мои возможные варианты ответа.

– Возишься со мной, – Тёма произнёс это так, как будто я делала что-то неимоверно глупое и раздражающее его. – Даже папа с мамой стали реже приходить, чтобы ты могла больше времени проводить со мной. Я же не идиот, я вижу ваши переглядывания.

Я смутилась. Мне казалось, что мы с родителями хорошо держимся и скрываем свои переживания.

– Зачем тебе это нужно? Впрочем, не говори, я сам всё знаю, – Тёма отвернулся к окну, и я мысленно застонала, разговор явно уходил в сторону от тропы позитива.

– Тём… – начала я, но он меня перебил.

– Мне не нужна твоя жалость, поняла? – Артём произнёс это так жёстко, как никогда прежде не заговаривал со мной. – Я предлагал тебе всё. Хотел быть с тобой, но был тебе не нужен. А теперь я уродливый инвалид, и ты сидишь со мной целыми днями как добропорядочная сиделка… Мне это не нужно. Уходи.

– Тёма… – я смотрела на него испуганно. Он что, и правда меня гонит? Я не хотела в это верить, но Артём уже отвернулся к окну, показывая, что моё присутствие здесь излишне.

Я медленно поднялась со стула. Положила книгу в сумку. Оправила платье. Растерянно обвела взглядом палату и заметила, что стакан пустой. А ведь кувшин поднимать лёжа неудобно. Налила в стакан воды, подвинула его ближе к Тёме. Потом отнесла стул к стене.

Всё это я делала медленно, как будто эти простые действия могли бы помочь оттянуть тот миг, когда мне придётся уйти.

И всё же, остановившись у кровати, я набрала воздуха, чтобы сказать… А что я могла ему сказать, кроме того, что мы все уже неоднократно ему говорили?

Мне ничего не оставалось, как принять неизбежное, развернуться и выйти из палаты. Если Тёма не хочет больше меня видеть, я не должна его принуждать.

Уже подошла к двери. И даже взялась за ручку. А потом подумала, какого хрена я делаю? Разве не повторяю сейчас ту же самую ошибку, отказываясь от Артёма?

Решительным шагом вернулась к нему, бросила сумку на стул. Скинула балетки. Тёма даже повернул голову, взглянул на меня хмуро и слегка удивлённо. Но меня это не остановило.

Я легла на край кровати, вытянувшись вдоль Тёминого тела, обняла его, положив голову на грудь. Так говорить было намного проще. Слова сами просились наружу, даже не нужно было их подбирать.

– Я здесь, потому что люблю тебя. Потому что нужна тебе так же, как и ты нужен мне. И я тебя больше не оставлю, как бы ты меня ни гнал.

Я почувствовала содрогания и подняла голову. Он что, плачет? Тёмка обхватил меня руками, сжал крепко, почти как раньше, уткнулся носом в макушку и рыдал. Сильно, страшно и почти без слёз.

Когда он чуть успокоился, я приподнялась на локте и посмотрела ему в лицо. Я лежала с изуродованной стороны, поэтому было легко касаться шрамов рукой, изучая их подушечками пальцев.

Тёма дёрнул было головой, пытаясь отвернуться, но я не позволила.

– Тебе должно быть противно, – с горечью произнёс он. – Я урод…

– Ты очень красивый, – не закрывая глаз, я прикоснулась к шраму губами и оставалась неподвижной несколько секунд. – Я знаю, какой ты – весёлый, остроумный, добрый и щедрый, ты любимец всех девушек и старушек, – с удовольствием услышала, как он хмыкнул в ответ на это, но на губах появился лишь слабый намёк на улыбку. – А это… – я снова коснулась шрама рукой, – мы сделаем всё, чтобы этого не было. Хорошо?

Он кивнул и снова крепко сжал меня.

А потом сняли швы, и доктор сообщил радостную новость: сустав прижился, но это лишь половина дела. Впереди нас ждала долгая реабилитация.

Но самое главное, что Тёмку наконец-то выписали домой.

Джека мы закрыли в комнате, потому что у него была привычка прыгать и обниматься при встрече, а Тёма мог не выдержать напора. Из-за двери слышалось царапанье и тоскливый скулёж.

Артём передвигался с помощью специального приспособления, ногу ещё нельзя было перегружать. Родители с двух сторон страховали его, чтобы не упал. Но всё же Тёмка делал первые самостоятельные шаги.

И сегодня вечером у нас будет праздник по этому радостному поводу.

В реабилитационный центр я возила Тёмку каждый день. Для этого мне даже пригнали Жука из Анапы, чтобы не возиться с такси.

Поначалу Артём быстро уставал, тогда он становился раздражительным и капризничал как маленький ребёнок. Но я всегда была рядом, чтобы вернуть его на тропу позитива, сохраняла терпение и любовь в своём сердце, даже если хотелось стукнуть Тёмку по голове.

Разумеется, я сдерживалась, ему и так достаточно травм.

Если нога постепенно заживала и начинала работать, то с лицом всё было сложно. Тёма жутко комплексовал, уже автоматически поворачивался к собеседнику левой стороной и отказывался выходить со мной на улицу. Весь его маршрут состоял от лифта до Жука и из Жука до реабилитационного центра.

И хотя доктор рекомендовал гулять и разрабатывать новое колено, Артём утверждал, что ему достаточно ходьбы по квартире.

В один солнечный сентябрьский день мне в голову пришла отличная идея. По крайней мере, в тот момент она казалась отличной.

Родители уехали за продуктами. Мы с Джеком отправились гулять. Тёма уже не мог долго обходиться без меня, тем более сейчас он и вовсе остался один в пустой квартире.

Мы перешли широкий проспект и оказались в парке. День был будний, людей прогуливалось не слишком много, и я спустила Джека с поводка, давая возможность порезвиться и погонять белок. Несмотря на хромоту, он оставался довольно проворным, и беготня среди шуршащих листьев доставляла ему удовольствие.

Звонок раздался почти тридцать минут спустя.

– Вы где? – спросил встревоженный голос Тёмы.

И тут мне в голову пришла та самая гениальная идея.

– В парке… – простонала в трубку. – Кажется, я вывихнула ногу и не могу идти…

– Я сейчас буду, – быстро проговорил он и отключился.

«Вот и отлично!» – подумала я, опускаясь на скамейку и следя рассеянным взглядом за Джеком.

Тёмке понадобилось минут двадцать на тот путь, что мы проделывали в четыре раза быстрее. Он отыскал меня взглядом и, опираясь на трость, захромал к скамейке. Очень хотелось подхватить его под руку и помочь, но я сдерживалась. Знала, для него важно ощущать свою самостоятельность.

– Боюсь, из меня так себе помощник… – Тёмка, тяжело дыша, опустился на скамейку.

– Не важно, – призналась я, – просто хотелось вытащить тебя из дома.

– Ты соврала?! – он смотрел на меня так обиженно, что хотелось рассмеяться.

– Прости, – нежно улыбнулась ему и поцеловала в изуродованную щёку. – Мне очень хотелось пошуршать с тобой осенними листьями, и я не придумала ничего другого.

На удивление Тёмка не стал ругаться, только вздохнул, то ли не желая спорить, то ли признавая мою правоту. Несколько минут мы молча сидели на скамейке, жмурясь от по-прежнему яркого солнца, и следили за Джеком, который загнал очередную белку на дерево и теперь обиженно лаял, сидя внизу.

А потом, отдохнув, медленно побрели по пустынной аллейке. Слева от меня хромал на левую ногу Тёма, справа – Джек на правую заднюю лапу. И я засмеялась.

Артём вопросительно вскинул брови.

– Вы очень гармонично смотритесь, – я указала на симметрию. Тёма тогда странно посмотрел на меня, не разделяя моего веселья. И я поняла, что нужно действовать более решительно.

Той же ночью я пришла в его комнату. Скользнула под одеяло, прижимаясь к тёплому телу.

– Алин, ты чего? – Тёмин голос со сна был хрипловатым.

– Ш-ш, – я прижала палец к его губам, а потом заменила его своими губами.

Тёмка ощутимо напрягся, не зная, как реагировать.

– Я люблю тебя, – прошептала, – и хочу быть с тобой… если позволишь.

Он думал всего пару секунд, а потом обхватил меня руками, прижимая к себе и целуя в ответ.

Ночью, когда Тёмка уснул, я выскользнула из его объятий и вернулась в свою комнату. Не хотелось смущать родителей.

Но утром, за завтраком, они как обычно переглянулись, и мама озвучила:

– Нам нужно вернуться домой, вы тут без нас справитесь?

Теперь уже переглянулись мы с Тёмой. Я покраснела, понимая, что если квартира будет в нашем полном распоряжении…

– Справимся, – улыбаясь, ответил Тёмка. И от этой его прежней улыбки защипало глаза.

Мама подошла ко мне, обняла и поцеловала в макушку:

– Вот и славно.

– У меня есть отличная новость, – оглядев нас подозрительно блестящим взглядом, сообщил папа: – Я нашёл клинику, где Тёмке вернут лицо.

Эпилог

Спустя два долгих года мы вернулись в Россию.

Самолёт приземлился в аэропорту Шереметьево и покатился по взлётной полосе. Я смотрела в иллюминатор, не терпелось скорее ступить на родную землю. Мне нравилось жить в Сеуле, но уж слишком чуждым он был. Да и соскучилась по родным.

– Идём? – Тёма протянул мне руку, и я подняла на него глаза.

Доктор Вон оказался настоящим волшебником. Тёмкино лицо было почти прежним. Наверное, те, кто знали его не слишком близко, даже не сумели бы найти разницу. Но я видела изменения и привыкала к ним.

Протянула ему ладонь, на безымянном пальце желтел простой ободок обручального кольца. Мы расписались в посольстве два месяца назад. Церемония была очень скромной, на ней были два представителя нашей страны и мы с Тёмкой.

Родители поддержали это решение. И папа оформил документы, где официально отказался от нашего родства. Но теперь я не воспринимала это так болезненно, потому что он всё равно оставался моим отцом, что бы ни было написано на бумаге.

А Саша была моей мамой. Начав тогда её так называть, я поняла, что только это и есть правильно. А кровные узы, да кого они вообще волнуют?

То кольцо с бриллиантом я отнесла в церковь.

Это было во время первой операции. Я безумно нервничала и не знала, куда себя деть, потому отправилась бесцельно бродить по улицам. Помню, как наткнулась на православный храм посреди буддистской Кореи и как удивилась этому чуду.

Внутри было прохладно, пахло свечами и тем особым духом, который можно встретить только в православной церкви. Возле иконы Божьей матери белела небольшая табличка с сообщением, что приход собирает золотые украшения для оклада.

Я решила, что это знак.

Достала из потайного кармашка сумочки кольцо и положила его на полочку.

– Пожалуйста, помоги ему стать прежним, – попросила у иконы, прежде чем уйти.

Не знаю, что помогло, моя ли тихая просьба, или мастерство корейского доктора, или всё вместе, но Тёма больше не закрывался. И даже когда я, немного опасаясь последствий, рассказала о Флоранс и кольце, о том, что отдала его храму, он не рассердился. Напротив.

– Думаю, это чудо, – сказал он тогда и, чуть подумав, добавил: – Думаю, мы оба заслужили немного чуда.

А потом мы обвенчались в том храме…

Воздух родины был иным, здесь как будто даже легче дышалось. Хотя я понимала, что, скорее всего, всё это сама и выдумала. Просто мне очень хотелось домой.

Перелёт был долгим, пересадка в Стамбуле затянулась, и мы оба устали. Но Тёма уговорил меня заехать по дороге в редакцию, обещал, что надолго там не задержится. И я согласилась.

Разве могла я протестовать, когда на лице любимого об одной мысли о прежней работе расцветала та самая улыбка?

Его начальник очень помог нам в эти непростые три года. Оказалось, что жизни и здоровье журналистов были застрахованы, и страховка покрыла почти все расходы на лечение и реабилитацию. А недавно Пётр Семёнович сообщил, что будет рад принять Тёму обратно. Если он захочет, конечно.

И мой муж воспрянул духом.

В редакции его ждали только завтра, но он не мог утерпеть. Хотела ли я, чтобы Тёма вернулся на свою опасную работу? Конечно же, нет! Но это был выбор моего мужа, и я его поддержала. Это была цель, так необходимая сейчас Тёме, ради которой он столько перенёс и двигался вперёд.

Я готова была начать жизнь в Москве, потому что за эти годы для меня стало ясным одно – не важно где, важно с кем. Мы с Тёмой слишком много перенесли и заслужили право быть вместе. Быть счастливыми. Мы оба слишком много времени потратили на лишние сомнения, делали неправильный выбор, ошибались, но зато теперь ценилось каждое мгновение, проведённое вместе.

В любви и согласии.

В Москве мы задержались всего на пару дней, а потом снова купили билеты на самолёт. Я скучала по родителям, с которыми вот уже два года общалась только по видеосвязи. По Гришке, который так вытянулся в свои четырнадцать, что почти сравнялся с папой. По ба и деду. А ещё по Джеку, которому пришлось остаться в Анапе.

Самолёт набрал высоту, стюардесса сообщила, что можно отстегнуть ремни и заказать напитки. А я поняла, что готова сообщить мужу важную новость.

Мы повернулись друг к другу одновременно:

– Я люблю тебя.

– Я беременна.

И рассмеялись этой синхронности.

– Ты правда беременна? – переспросил он.

– А ты правда меня любишь? – улыбнулась я.

– Ты моё чудо, – сказал, улыбаясь в ответ, Тёма.

А потом мы упоённо целовались на высоте девять тысяч метров, пока нас не прервало вежливое покашливание стюардессы.

Тёмка обнял меня и произнёс то, что я больше всего хотела услышать:

– Скоро мы будем дома.

Конец.