Текст книги "Родной. Чужой. Любимый"

Глава 17

– Что происходит? – мама встала у него на пути. Лицо её было очень серьёзным.

– Я люблю Алину, – произнёс Тёма, наблюдая, как белый автомобиль с эмблемой такси покидает их улицу.

– Мы это знаем, дорогой, – мама говорила мягко, её рука успокаивающе легла ему на плечо.

– Ничего вы не знаете, – Артём дёрнул плечом, сбрасывая руку. – Я люблю её, понимаете?

– Она твоя сестра… – папа тоже недоумевал. Они с мамой встревоженно переглянулись.

– Никакая она мне не сестра! – теперь Тёма уже не сдерживал голос, прокричал, если и не на всю улицу, то уж ближайшие соседи наверняка услышали: – Я люблю её… Пап, дай машину.

– Нет, – лицо отца каменело.

– Как знаешь… – Артём не собирался сейчас объясняться с ними. Он должен был догнать Алину и наконец всё ей объяснить.

Быстрым шагом пошёл по дорожке к воротам, а закрыв за собой калитку, и вовсе перешёл на бег.

Было ещё не поздно, сумерки только-только начали опускаться на разморенный летней жарой город. Улицы кишели людьми. Артёма то и дело толкали прохожие, и вскоре ему пришлось снова перейти на шаг.

Почему всё так сложно? Почему он не может просто быть с любимой женщиной, не думая обо всех остальных?

Сейчас Тёма почти жалел о своей вспышке и признании. Ведь по возвращении домой ему придётся объясняться с родителями. Да и Алинку тоже подвергнут допросу с пристрастием.

Вряд ли они легко смогут принять их отношения.

Калитка домика, где Алина снимала комнату, была открыта, как и входная дверь в её половину. Опять забыла закрыть.

Артём вошёл, прикрыв за собой дверь, и сразу двинулся в комнату.

Алинка лежала на кровати, свернувшись калачиком, и горько плакала. Тёма почувствовал, как в груди собирается плотный ком. Он больше не позволит, чтобы его любимая девочка плакала из-за него.

Сделает для этого всё возможное.

Подошёл, остановился рядом, глядя на вздрагивающую от рыданий девушку. Опустился на кровать.

Алинка почувствовала, повернула голову и уставилась на него изумлёнными заплаканными глазищами. Не ожидала, что он придёт? На мгновение смутилась, но глаза тут же сузились от злости, в них заплескался гнев.

– Убирайся отсюда! – закричала она, толкнула его, попытавшись вскочить на ноги. – Пошёл вон!

Тёма не мог позволить ей улизнуть. На этот раз Алинка его выслушает.

Он схватил её за запястья и завёл руки за голову, одновременно опустившись на неё и прижимая своим телом к кровати.

– Пусти! Пусти меня! – Алина извивалась под ним, пытаясь выбраться.

Но Артём был сильнее, к тому полон решимости. Чтобы она замолчала, он применил самое простое и эффективное средство заткнуть ей рот – поцеловал.

Алина продолжала извиваться и мычать что-то ему в губы, но спустя совсем недолгое время замолчала и расслабилась, отдаваясь поцелую. Тёма отпустил её руки, и они тут же легли ему на затылок, впутываясь в волосы.

– Я люблю тебя, – произнёс он, когда дыхание закончилось, и пришлось отстраниться. – Я очень сильно тебя люблю, – повторил, глядя ей прямо в глаза.

– А Флоранс? – спросила она тихо, желая, но ещё не решаясь поверить.

– Между нами ничего нет. С тех пор, как мы с тобой вместе, сегодня я виделся с ней впервые. Папу изводил звонками дядя Кирилл, и мы с ним поехали к ним в гости. Флоранс я сказал, что люблю другую. Даже не представляю, зачем она приехала на ужин.

Он видел, как тает айсберг в глазах Алины, как рушится возведённая между ними преграда, как появляется надежда… Та самая надежда на счастье, что жила и в его глазах.

– Скажи ещё раз, – попросила она, уже робко улыбаясь.

– Я люблю тебя, – сказал он, любуясь её улыбкой и понимая, что сделает всё, чтобы Алина всегда смотрела на него так – с верой, нежностью, теплом и любовью.

– Я тоже тебя люблю, – шепнула она и потянулась вверх, навстречу его губам.

Артём не заставил её ждать, сам желая этого поцелуя. Мечтая касаться любимой женщины, слиться с ней в единое целое, чтобы между ними больше не осталось никаких преград.

Её руки уже стянули с него футболку, пока его неловкие пальцы возились с пуговицами на платье. Артём сумел освободить только грудь и тут же, не удержавшись от соблазна, принялся её целовать. Его девочка подавалась ему навстречу, тихонько постанывая от наслаждения, и этим распаляя ещё больше.

– Алин, ты чего кричала-то? – женский голос ворвался в затуманенное сознание, но губы и руки ещё несколько секунд продолжали своё сладкое движение, прежде чем Артём осознал, что они больше не одни.

Он приподнялся на кровати и повернулся.

В проёме застыла квартирная хозяйка, кажется, Степанида Ивановна, или что-то в этом роде. Она была одета в короткий голубой халатик с крупными ромашками, парик на голове съехал, видимо, натягивался в спешке.

На её лице застыло изумление, которое быстро сменила гадливость пополам с гневом. При этом рот искривился, сделав женщину ещё более безобразной.

– Шлюха! – вдруг завизжала она. – Проститутка!

Женщина схватила пульт от телевизора и бросила в них. Артём сдвинулся и прикрыл Алину своим телом. Пластик больно ударил между лопаток.

– В моём доме! И с кем? С собственным братом! – после пульта в них полетел стакан. Не разбился, но Артём решил, что этого довольно. Он поднялся и двинулся к не перестававшей визжать женщине.

– Извращенцы! Вон из моего дома! Прочь!

Артём подошёл совсем близко, и Степанида сделала шаг назад. Потом ещё один. И вдруг замолчала, увидев закипавший в его взгляде гнев.

– Алина, идём отсюда, – скомандовал Тёма и протянул назад руку. Сердце сделало несколько ударов, прежде чем он почувствовал ответное пожатие. Потянул её за собой.

Они прошли мимо застывшей безмолвным обвинением женщины к выходу.

– Чтобы ноги твоей здесь больше не было, – вдруг снова подала голос Степанида Васильевна, произнеся это негромко, но отчётливо, – шалава, с собственным братом спуталась. Тьфу…

Она гадливо сплюнула на пол.

Тёма ощутил, как Алина сжалась и втянула голову в плечи.

* * *

Всё было как во сне. В ушах звучали визгливые крики Серафимы Анатольевны, её обвинения, а главное – слова… Эти слова прожигали мою кожу, ткани, рёбра, достигая самого сердца.

Извращенцы…

Ведь это действительно извращение – влюбиться в собственного брата. И пусть он тысячу раз будет сводным, вообще нисколько не родным, пусть у нас с ним нет ничего общего, кроме фамилии, для всех и всегда мы будем извращенцами.

Я чувствовала, что Тёма куда-то меня ведёт, говорит что-то успокаивающее. Но для меня всё сливалось в фоновый шум. Собственные мысли были гораздо громче, заглушая его наверняка очень разумные и логичные объяснения.

Очнулась я только тогда, когда увидела испуганное лицо ба.

– Что с вами случилось? – она всплеснула руками, а мне снова включили звук, позволяя разобрать слова.

Я оглядела нас с Тёмой и усмехнулась. Тут было чего испугаться. У меня на платье криво застёгнутые через одну пуговицы, а Тёма и вовсе без футболки. Это же я стянула…

От воспоминания бросило в жар, но потом снова пришли слова. Мы извращенцы. Это всё неправильно, невозможно, недопустимо.

Нас не может быть.

– Ба, мы попали в… небольшую передрягу, – голос у Тёмки был легкомысленным. – Приютишь Алинку на несколько дней, так, чтобы родители не узнали подробностей?

Бабушка Маша обвела нас по очереди подозрительным взглядом, но тут же кивнула. Она всегда прикрывала Тёмку в его проделках. Ему вообще было сложно отказать. Мой сводный брат умел быть убедительным.

Теперь мне придётся убедить его.

И себя тоже.

Возможно, я ещё не готова была признаться даже самой себе, но решение уже созрело внутри меня. Я знала, как нужно поступить. Как будет правильно.

И понимала, что Тёма вряд ли со мной согласится. По крайней мере, не сразу. Но со временем он поймёт, что я была права.

Мы не можем быть вместе.

Нас не должно быть.

Но это всё будет завтра. Сегодня у меня совсем нет сил.

– Бабуль… – позвала я.

И она словно прочитала мои мысли:

– Иди в свою комнату, приляг.

Тепло от этих слов проникло сквозь ледяную корку, сковавшую сердце. Ба, которая тоже не была мне родной, оставила комнату, которую я занимала в детстве. Помню, как, впервые появившись в этом доме, волновалась, а потом спросила, согласятся ли они быть и моими бабушкой и дедушкой. Всё же Татьяна Викторовна своим игнором попортила мне немало крови…

– Алин, подожди, – Тёма оказался рядом и взял меня за руку.

– Не надо, – попросила, не глядя ему в глаза. Осторожно освободила руку. Чем меньше мы станем касаться друг друга, тем проще нам будет разорвать эту невозможную связь.

Да, я всё уже решила, но подумаю об этом завтра. Кажется, так рассуждала героиня какой-то книги. И сейчас я была с ней абсолютно солидарна.

Не знаю, что подумал Тёма. Я старалась не встречаться с ним глазами. Слишком больно было. И от произошедшего полчаса назад. И от принятого мною решения.

Тёма должен остаться моим братом. И только.

Так будет лучше…

* * *

– Ох, боюсь я, мам… Тёмка вернулся сам не свой. Поссорился с Яром…

– Ты думаешь, они…?

– Не знаю, мам…

Я проснулась от тихих голосов и некоторое время лежала с закрытыми глазами. Знаю, что подслушивать нехорошо, но сейчас речь шла обо мне и Тёме. А значит, мне нужно знать, что происходит.

Но они замолчали. Наверное, услышали, как изменилось моё дыхание.

Я открыла глаза и приподнялась.

– Доброе утро, – Саша сидела рядом со мной на постели. Она улыбалась мне и смотрела мягко, с теплом и нежностью.

Я не выдержала, рванулась к ней, прижалась к груди, вдыхая такой знакомый, по-настоящему родной запах. Слёзы стекали по щекам. И не было никакой возможности их сдерживать. Поэтому я хлюпала носом в Сашину сиреневую блузку, на которой оставались тёмные следы от моих слёз.

Саша всегда мало значения придавала вещам, говорила, что дети для неё важнее.

Вот и сейчас не оттолкнула меня. Напротив, обняла, прижала крепче, касаясь губами моих волос. От неё шло тепло. Материнское. Родное. Ласковое.

И я заплакала ещё горше.

– Прости меня, – вырвалось между всхлипами, когда я наконец смогла говорить.

– Ну что ты, девочка моя, всё хорошо, – Саша гладила меня по волосам, как маленькую.

Когда я более-менее успокоилась, она спросила:

– Расскажешь, что произошло?

Я кивнула и рассказала. Всё, что произошло за эти две недели. Мне жизненно необходимо было выговориться, а Саша, как никто иной, умела слушать. Стало легче. А принятое вчера решение выглядело ещё более логичным.

– Мы не можем быть вместе… – подвела я итог, снова хлюпнув носом.

Саша задумалась. На её лбу залегла длинная глубокая морщина. В уголках глаз стала чётче видна мелкая паутинка. Да и вся она резко осунулась.

– Ты права, здесь о вас вряд ли забудут, даже если мы в газете напишем, что ты не дочь Яра, – наконец моя мачеха заговорила, а мне стало ещё больнее, почему-то подсознательно я надеялась, что Саша будет на нашей стороне. – Но… – она продолжила, подтверждая догадки моей интуиции, – если вы уедете, я не вижу никаких причин, почему вам нельзя быть вместе. Вы не родственники. Папа исправит документы. Откажется от отцовства. Вы сможете пожениться…

Чем дальше она говорила, тем меньше мне нравились её слова.

– То есть мне придётся выбирать между Тёмой и папой?

– Милая, это всего лишь бумаги, Ярослав всегда будет твоим папой. И неважно, что написано в документах. Но вам с Тёмой нужно официальное подтверждение, что вы не кровные родственники…

– Не нужно, – перебила я её, чувствуя, как в глазах опять встают слёзы. – Я уже всё решила. Я знаю, как будет правильно.

– Бедная ты моя девочка… – вздохнула Саша и снова меня обняла, а я продолжила заливать её блузку слезами.

Осталось только сообщить Тёме о моём решении.

Глава 18

На работу я опоздала.

Поначалу думала и вовсе не идти. А зачем? Всё равно Вася уже наверняка в курсе моих извращённых наклонностей. Вряд ли он захочет работать со мной вместе.

Но потом всё же привела себя в порядок и собралась.

Саша давно уехала. У ба сегодня смена в больнице. Деда ещё четыре дня пробудет в санатории, у него больное сердце, и бабушка каждый год выпроваживает его подлечиться.

Неспеша приняла прохладный душ, позволяя прозрачным струям омывать моё тело. Вот бы и все проблемы так утянуло в слив…

Потом заглянула в шкаф. Вещей у меня здесь немного, и выбор невелик. Надела пудровую футболку с подмигивающим Микки Маусом и джинсовые шорты. Волосы собрала в хвост.

Затем долго рассматривала своё отражение в зеркале. Оно показывало худенькую девчушку лет восемнадцати, не больше. Если бы не глаза… Они бы скорее подошли старой женщине, убелённой сединами, умудрённой опытом, которая уже всё видела и всё пережила, а теперь просто дожидается собственного конца.

Я отмахнулась от гнетущих мыслей. И двинулась к выходу. Краситься не буду. Не до того. Да и зачем, если иду увольняться?

Бородач, расслабленно покачивающийся на стуле, закинув ноги на рабочий стол, при моём появлении взглянул на часы.

– Ты опоздала, – констатировал, вернувшись к просмотру мультфильма на ноутбуке.

– Извини, – я по-прежнему стояла в дверях, не зная, как приступить к процессу увольнения.

Вообще-то, в моих мыслях Василий сам набрасывался на меня с упрёками и требовал писать заявление, и его непонятная реакция сейчас ставила в тупик.

Точнее в тупик ставило полное отсутствие реакции.

– Мне писать заявление по собственному желанию? – уточнила робко.

– Зачем? – бородач всё же отвлёкся от мультфильма, поставив его на паузу, и уставился на меня.

– Ну как… – я окончательно растерялась из-за разрыва шаблона. – Ты же хочешь меня уволить…

– С чего ты взяла? – он по-прежнему сидел всё в той же позе, только руки на груди сложил и голову на бок склонил, выражая предельное внимание.

– Серафима тебе ничего не говорила? – похоже, Василий ещё не в курсе вчерашних событий.

– Если о том, что ты устроила в её доме притон и предавалась содомии с собственным братом, то ещё вечером позвонила и изложила подробности. В красках.

Я побледнела, представив, какими словами поносила меня бывшая квартирная хозяйка. Тогда я тем более не понимаю его спокойствия, уже должен гнать меня отсюда поганой метлой.

– Алин, – бородач наконец поставил стул на все четыре ножки и поднялся, обошёл стол, сокращая между нами расстояние, и присел на его краешек, – ты же говорила, что твоя семья оказалась неродной…

Я кивнула. Говорила.

– Значит, и брат тоже неродной?

Я снова кивнула.

– Значит, он и не брат вовсе, не родственник, и ты можешь заниматься с ним, чем угодно, не нанося ущерба моей тонкой психике, – он усмехнулся, и у меня немного отлегло от сердца. Всё же с Василием мы успели, если и не подружиться, то стать довольно близки, и его осуждение стало бы для меня ещё одним серьёзным ударом. – Вот только к Серафиме ты зря его привела. Я же предупреждал, что она этого не терпит. А застукала вас на горячем…

Я покраснела. Сама виновата, надо было просто закрыть дверь, чтобы ни Тёма, ни Серафима не смогли войти…

– Ещё повезло, что Лизка у меня адекватная, сначала выслушала мою версию, а уже потом выводы делать начала. А то б меня тоже из дому турнули, и жили б мы с тобой в переносках, – он кивнул головой на клетки, в которых мы держали животных после операции, и захохотал.

Я тоже улыбнулась. Всё же картинка, где мы с Василием спим в клетках, свернувшись калачиком на пелёнках, постеленных на пластиковых поддонах, была довольно забавной.

– Значит, ты меня не увольняешь?

– Не-а, – он снова хмыкнул, – но только при условии, что ты тут содомию разводить не станешь. У меня сердце слабое, а детям отец нужен.

– Обещаю, – я кивнула с самым серьёзным видом.

– Тогда прикрой халатом свою Мини, извращенка, – он кивнул мне на грудь.

Я посмотрела на аппликацию.

– Это Микки Маус, – встала на защиту любимой футболки. Почему-то в его устах это слово, ужалившее меня вчера, слышалось всего лишь насмешкой. И совсем не злой.

– Дорогуша, – Василий снова вернулся на свой стул и уложил ноги на столешницу, – у меня двое детей. Уж в чём, в чём, а в мультиках я разбираюсь. Это точно жена Микки, и зовут её Мини Маус.

* * *

Тёма пришёл через час, когда я уже приняла трёх пациентов и почти обрела душевное равновесие.

Впрочем, оно тут же пошатнулось. Стоило только заметить знакомую фигуру, направляющуюся к клинике по аллейке.

– Это то, что я думаю? – спросил бородач, с которым мы грелись после охлаждённой сплит-системой клиники на солнышке и жевали приготовленные Лизой бутерброды.

– Угу, – вздохнула я. Уж лучше бы Тёма дал мне побольше времени на то, чтобы собраться с духом. Мне же ещё правильные слова подобрать надо.

– Я буду внутри, – тактичный Василий оставил меня одну.

– Привет, – Тёма опустился рядышком на освободившееся место.

– Привет, – отозвалась я эхом и продолжила жевать сэндвич. Так я не могла говорить, потому что рот занят по уважительной причине.

– Ты как? – на Тёму бутерброд не произвёл впечатления.

Я пожала плечами. Что на это можно сказать? Разбита. Раздавлена. Почти уничтожена… И ещё много синонимов. Но вот сижу на солнышке, греюсь, сэндвичи жую.

Жизнь продолжается.

– Я думал… о нас… – Тёма явно пришёл поговорить и собирался это сделать прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. – Говорил с родителями. Папа пока упорствует, но мама на нашей стороне. У нас может получиться… Ты поедешь со мной в Москву?

Я проглотила большой кусок, не жуя, и закашлялась. Тёма постучал мне по спине. А я всё кашляла и кашляла, потому что это оттягивало необходимость сказать ему, что у нас нет никаких шансов, и я собираюсь с ним порвать.

Прямо сейчас…

– Прости меня, – долго изображать кашель не удалось, я набрала воздуха и прыгнула в пустоту:

– Я с тобой никуда не поеду.

– Но почему? – Тёма выглядел изумлённым. Похоже, он считал это дело решённым.

– Из-за него, – пояснила я и кивнула головой на ведущую к клинике аллейку, на которой как раз показался прихрамывающий Джек и идущий следом за ним Антон.

– Привет, – я поднялась им навстречу, протянула руки к Антону, наклонила за шею, чтобы Тёмке не было видно его ошарашенное лицо, и поцеловала.

Он пару мгновений изображал мраморную статую, а затем его губы раскрылись, подхватывая поцелуй и подчиняя его освоим правилам. Руки Антона принялись исследовать мою спину, начиная спускаться ниже.

Я попыталась отстраниться, но он удержал меня, продолжая целовать.

– Антон, – промычала ему в губы, упираясь руками в грудь.

– Извини, – он немного отстранился, всё ещё удерживая меня в объятиях, прижался лбом, дыша часто и тяжело. – Я так долго этого ждал…

– Алина? – голос Тёмы за моей спиной не обещал ничего хорошего.

Я ойкнула, как будто только сейчас вспомнила, что мы тут не одни.

– Антош, познакомься, это мой брат Артём, – разумеется, ударение сделала на слове «брат».

Тёма помрачнел, но протянутую ладонь всё же пожал.

– Ты пришёл сказать, куда мы пойдём вечером? – я заглянула Антону в глаза, прижимаясь к нему всем телом.

Плевать, что потом он потребует объяснений, что-нибудь придумаю. Главное, сейчас убедить Тёму. Он смотрел хмуро, с подозрением, сомневался, но на дне зрачков уже застыла боль.

– Вообще-то я привёл Джека… – Антон несколько растерялся от моего напора, но, к счастью, не отталкивал, продолжал приобнимать одной рукой.

– Ну тогда идите, Василий Андреевич на месте, – я словно нехотя выскользнула из его объятий, а потом игриво подтолкнула к двери, потрепав по холке хромавшего мимо пса.

Так теперь отыграть второй акт.

Мы оба проводили Джека с Антоном взглядами, и когда они скрылись внутри клиники, Тёма повернулся ко мне.

– Ну и как это понимать?

Я сделала виноватое лицо, ещё бы чуть-чуть и ножкой по плитке пошаркала, но вовремя остановилась. Не поверит. Слишком хорошо меня знает.

– Прости, Тём, – а вот теперь побольше признаний, – я не знала, как тебе сказать, но он мне по-настоящему нравится…

– Ты спишь с нами обоими? – изумился Тёма.

– Нет, ты что? – оскорбилась почти натурально. А чего он сразу обо мне гадости думать? – Спала я только с тобой. Но это был лишь секс. Ничего больше. Понимаешь, что-то на меня нашло, запретный плод и всё такое…

Как можно равнодушнее пожала плечами. Но взгляд отвела в сторону. Нелегко врать подобное, глядя прямо в глаза. А больно-то как…

– Врёшь… – не поверил мне Тёма, но в голосе всё прозвучало сомнение.

– Прости, но врала я тебе раньше. А сейчас поняла, что хочу быть с Антоном. С ним мне хорошо и легко. И с сексом я ждала, чтобы сначала расстаться с тобой. А он настоящий джентльмен, не настаивал. Хочу, чтобы между мной и Антоном не было недомолвок и лжи. Думаю, у меня с ним может получиться. Понимаешь, настоящее…

Так, а теперь улыбнуться. Искренне так, с надеждой на будущее счастье. Посмотреть Тёме в глаза. И никаких слёз! Просто я люблю другого.

Такое случается.

– Прости, Тём…

Он медленно выдохнул, сморгнул пару раз, и я поразилась, как он сгорбился. Как будто ему на плечи взвалили многотонный груз.

– Но как же… – начал он, внимательно вгляделся мне в глаза, но там только безмятежность и совсем слабый отголосок вины из-за того, что не призналась ему раньше.

Даже не знаю, что дало мне силы так бесподобно сыграть. Уверена, сейчас мне бы рукоплескал сам Станиславский, выкрикивая своё: «Верю, Алина! Ты бесподобна!».

– Прости… – снова повторила я.

Он кивнул, скорее, каким-то своим мыслям, нежели в очередной раз повторённому извинению, от которого, я это точно знала, не было никакого толку.

Ибо, ну как простить то, что я сейчас делаю?

– Я тебе не верю, – наконец вынес он вердикт. Качал головой, глядя на меня. Губы искривились. Один уголок поднялся вверх, а второй неудержимо тянуло вниз. Словно Тёма разрывался между желанием рассмеяться оттого, что за глупости я тут несу, и заплакать от обрушившейся на него тяжести понимая, что это вовсе не шутка.

Я молчала. А что здесь ещё можно добавить? Всё уже сказано. Вопрос был в том – поверит Тёма или мне придётся доказывать свои чувства к другому. А раз не поверил, значит, буду и дальше играть выбранную роль.

Шоу должно продолжаться…

Тёма развернулся и медленно побрёл прочь от меня. Что-то неуловимо изменилось в его всегда лёгкой, уверенной походке. Сейчас со спины Артём напоминал пьяного. Или стукнутого по голове. Думаю, при сотрясении мозга тоже так неуверенно ступают, покачиваясь.

Я всхлипнула, зажав рот рукой. Нет, сейчас не то место и не время. Рыдать буду ночью в подушку. Когда останусь наедине с заполнившей меня тьмой.

– Что это было сейчас? – раздалось сзади, и я стиснула зубы, запрещая себе плакать и снова натягивая маску легкомысленной дурочки.

– Ты о чём?

– С чего тебе на меня вешаться, если столько раз уже динамила? Я и надеяться перестал, – Антон дураком не был, и как ни странно это давало ему дополнительные очки в моих глазах.

Глубоко вдохнула, настраивая себя на нужный лад, и улыбнулась.

– Это спектакль для брата. Понимаешь, он уже достал со своей гиперопекой. Считает, что я всё ещё маленькая и не могу встречаться с парнями. Вот я и решила испробовать шоковую терапию, – так, теперь пару раз махнуть ресницами. Жаль, не накрасилась сегодня. Не думала, что так всё обернётся. С тушью ресницы выглядят длиннее и пушистее, и хлопать ими удобнее. А главное – правдоподобнее.

Но Антон, кажется, поверил и… расстроился.

– Так ты сегодня со мной не пойдёшь?

– Куда? – погружённая в мысли о том, что именно понадобится увидеть Тёме, чтобы поверить в мои чувства к другому, не сразу сообразила, о чём он говорит.

– На свидание, – Антон улыбнулся, – покажем твоему брату, что ты в его опеке уже не нуждаешься.

Ну да, действительно, пройтись с мужчиной под ручку вечером по многолюдной набережной, встретиться с парой-другой знакомых. Новости у нас быстро разносятся.

– Отличная идея, – улыбнулась ему в ответ.