Текст книги "Хамелеон"

Хамелеон
Лина Вольная

Книга посвящается

Томасу Эдварду Харди,

Киллиану Мерфи

и Аннабель Уоллис

Благодарности:

Мария Семёнова

Ольга Сергеевна Буслаева

Рустем Сагдиев

Кира Карасёва

Екатерина Николаевна Жолобова

© Лина Вольная, 2023

ISBN 978-5-0060-1929-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Его разворот по Можайскому шоссе впечатлил, вновь завибрировал телефон.

– Да! – ответил по блютусу хозяин, явно нервничая и барабаня пальцами по рулю – Да, говори!

– Что-то ты задерживаешся, братишка? – монотонно произнес голос на том конце провода – И мне это не нравится, а когда мне что-то не нравится, то я, знаешь ли, начинаю нервничать.

– Все в поряде, Альберт! – более, чем спокойно, ответил водитель чёрного «мерседеса» – Пару минут и я на месте.

– Лады! – чёрная поверхность навороченного айфона потухла, водитель кроссовера вполоборота кивнул сидящем на заднем сиденьи – Ну ребятки, все готовы?

Двое крепких парней в спортивных очках усмехнулись – А то, шеф! Не таких еще чабуреков брали, и что?

– Во-первых не чабурек, а чебурек, а во-вторых, Авель таджик, и то на половину.

Коротко стриженный парень спортивного телосложения громко рыгнул – Разница какая? Чурка и все тут, а чурка от чебурека не далеко ушла.

Взрыв всеобщего хохота разорвал зловещую тишину, они ждали конца…

Длинная, цвета маренго, размытая после дождя дорога, с искуссно просажанными вдоль нее берёзками, липами и молодым ельником казалась Авелю чем-то чужим и далеким, хотя не одну сотню раз он бороздил это полотно своими холёными шинами «мишлен». Он знал этот путь, как свои пять пальцев, ездил и мог в точности воспроизвести в памяти все пролетающие мимо дома и новостройки, дорожные знаки и даже скворечники, прикреплённые к единичным столетним дубам, а сейчас? На спидометре девяносто километров в час, лампочка не мигает, самбуфер не бьёт по ушам, мелодично увещевая слух любимой композицией, которая льётся божественным елеем на загнанную в угол душу. Почти вечер, шестой час, и солнце медленно садится за лиловый туманный горизонт. Грусть застыла хрустальными бисеринами слёз на длинных угольных ресницах.

– Перестань! – приказал себе Авель, небрежно стряхнув слёзную пелену – Это было не раз и не два, и все было вери-вел, но сердце стучит так, что хочется даже прижать к нему ладонь, чтобы оно не выпрыгнуло.

Лишь на секундное ничтожное мгновенье Авель прикрыл в усталости веки – гулкий удар по лобовому стеклу разорвал нирвану. Таджик вздрогнул и открыл глаза, лихорадочно ища ногой педаль тормоза. Машину дёрнуло и поволокло юзом, и лишь многолетняя сноровка помогла выровнить иномарку и припарковать её к обочине.

Молодой человек тяжело вздохнул и вышел из автомобиля – Н-да?! – ладонь озабоченно тронула лёгкую небритость на щеках – Д-дела?!

Лобовое стекло слегка треснуло, рассеяв вокруг места удара лёгкую паутину трещинок, в центре которых трепыхалось тельце, неизвестно откуда взявшейся, летучей мыши. Распластанные крылья ещё бились в предсмертной конвульсии, а тельце её, мохнатое, маленькое, подёргивалось в такт импульсам. Последняя судорога навсегда освободила ночную незванную гостью от легкой прозрачной субстанции, именуемой душой. Авель тогда мог поклясться, что видел и слегка ощутил её присутсвие – такая сизо-белесая дымка от затяжки сигареты, выдохнутая стремительно и рассеявшаяся мгновенно: – Чертовщина какая-то, для ночного войяжа по городу для этих животных ещё рано, откуда она здесь взялась, да и летун этот для Москвы – нонсенс?!

Брезгливо подцепив двумя пальцами бедняжку, Авель торопливо швырнул её в кусты. Едва заметную струйку экскрементов пришлось смыть включёнными дворниками.

Молодой человек сел в автомобиль, включил двигатель, но трогаться с места не хотелось. Минута, вторая, тупого безразличного молчания, щелчок инкрустированной, под золото, зажигалкой – Авель закурил.

Некогда мягкий любимый «парламент» показался сейчас безвкусной замшевелой табачиной – Тьфу! – смятая сигарета скрылась в недрах автопепельницы – Пора! – левая нога плавно опустилась на педаль газа, «мерс» вальяжно тронулся вперед.

Задрожали руки, но цепко обхватив, обитый кожей, руль, Авель подумал: – Нет, правда, а что руки-то задрожали? – меланхолично начал просыпаться разум с сознанием – Ну незнай прям, что ручонки-то дрожат, чуют может что, недоброе, а? – Авель по инерции затряс головой: – Н-нет! Ничего не произойдёт, всё будет, как раньше – я товар, мне деньги, и, разбег, а потом домой, к ней!

– О-ой ли? – ухмыльнулся разум – Прям вот только отдашь и всё, да, разбег и девичья фамилия? Я вот лично сомневаюсь, а ты-то подумай, время ещё есть. Каждый человек выбирает свою судьбу, каждый человек строит всё сам, никто, он сам!

– Но Альберта я знаю давно! – упрямился таджик – Мы работаем с ним и ни разу друг-друга не подвели, сегодняшний день не отличается ничем! – внутри замерла тишина – Эй, ты где? – громко крикнул Авель – Отзовись! – и сам испугался того самого крика в никуда, никому – О-о, Аллах, я схожу с ума!

Кончиками кистей он интенсивно начал тереть виски: – Боже, это какое-то наваждение, сон, и всё из-за какой-то проклятой мыши. Плавно выехав с Можайки, он свернул на Кутузовский. На удивление пробок не было, хотя по времени – час пик: – Что это, добровольное приглашение на семь кругов ада или просто блажь?

Заприметив свободное место на парковке у торгового центра, Авель втиснулся между «хондой» и хечбэком «рено», повернул ключ в замке зажигания, замер. Впереди то и дело сновали прохожие, стеклянные двери молла не закрывались вовсе, витрины блистали, как богемское стекло, пестрея своей своеобразной начинкой. Гул, суета, жизни сотен, тысяч, миллионов людей, которым до него нет никакого дела. Как, впрочем, и ему до них.

В нагрудном кармане замшевой толстовки вновь зазвонил телефон – Да? – спокойно ответил Авель – Хорошо, я выхожу!

– Нееет! – захрипел внутренний голос, но он этого уже не услышал.

Ища глазами чёрный тонированный кроссовер Альберта, Авель осторожно начал продвигаться вдоль плотно припаркованных друг к другу иномарок. Плотную спортивную сумочку – барсетку он тесно прижимал к груди, она одновременно грела и жгла. «Ауди» подельника Нарретдин заприметил у самого края торгового молла.

– С-сука, забрался-ж! – процедил сквозь зубы таджик, но подойдя к передней левой двери автомобиля словно преобразился: губы его приобрели этакую лёгкую усмешку безразличия, глаза, миндалевые, большие, тоже смеялись, лицо словно просветлело и источало свет, лёгкий румянец тронул резко очерчённые скулы – ни дать, ни взять, зардевшийся школьник на пороге первого свидания.

Резко открыв дверь, он небрежно плюхнулся на переднее сиденье рядом с водителем, при этом отогнав налипший к спине страх.

– Ну-у здравствуй, братан! – повернулся к нему водитель кроссовера – Чё кислый какой или мне не рад?

Авель вполоборота повернул голову назад и сфотографировал острым зрением двух незнакомых ему качков.

Проигноривовав вопрос водителя, таджик осторожно бросил через плечо – А это кто такие? Мы, кажется, договорились и других лиц в дело не привлекали, что изменилось?

Альберт беспечно пожал плечами и щёлкнул зажигалкой – Ничего! Ничего не изменилось, друг мой, кроме разве что одной маленькой детали – это мои самые лучшие и постоянные покупатели и товар они будут пробовать сами. Хороший товар – сочные «бабки» тебе, респект и уважуха! Хреновый товар – плохая репутация и разговор по-мужски, тоже плохой!

– Ты на что намекаешь?! – взбунтовалась горячая горская кровь – Я что, лох или кидала какой-нибудь?

– Ты не кипятись, кореш! – похлопал его по плечу Альберт – Успокойся, покури и ближе к делу. Давай, доставай свой фирменный кофеёк, взвесим, попробуем, рассчитаемся и покатимся дальше, кто – куда, дел невпроворот!

Таджик слегка наклонился и расстегнул барсетку. Сидевший сзади парень в чёрных кожаных перчатках вытащил из голенища кирзового ботинка капроновую удавку и намотал оба конца ее на ладони. Сидящий слева коллега едва заметно усмехнулся. Фирменно-упакованная пачка чиллийского кофе, в четыреста пятьдесят грамм, перекочевала из рук Авеля в ладонь Альберта.

– Полкило? – прикинул водитель «Ауди» навскидку – Или?

– Вешай! – буркнул Авель – Что кота за яйца тянуть?

На улице стемнело так, что трудно было даже различить близлежащие здания и прохожих или это в глазах так темнеет, из – за страха? Будто что – то ледяное, ужасное, дыхнуло ему в спину и ни на секунду не отпустило…

Пассажир, находившийся сзади водителя, ловко ивлёк из нагрудного кармана электронные весы, осторожно опустил кофейный сверток на тёмную панель – чудо табло выдало цифру пятьсот двадцать.

– Ха! – усмехнулся покупатель – Как в аптеке, даже с кэшбэком.

– А ты сомневался? – огрызнулся Авель – Я вату не катаю!

– Мы тоже! – напрягся пассажир сзади – А теперь вскрывай, я пробу сниму!

Тот, что держал весы на коленях, достал выкидной нож, вспорол обёртку и кончиком лезвия подцепил порошок, понюхал и смачно слизнул. Воцарилась гробовая тишина, электронные часы на панели приборов показывали восемнадцать пятьдесят семь.

– Кайф! Не бутор определённо, похоже прямо с лаборатории?! Берём, Альберт, рассчитывайся, да погнали наших городских в известное нам место! – хрипло процедил задний пассажир, опуская весы и пачку мнимого кофе в отдельный прозрачный пакет – Поиграли и будет!

Альберт пожал плечами и полез во внутренний карман пиджака – Хозяин – барин! – щёлкнули замки на дверях и звук этот раздался в тишине, как выстрел.

Авель вздрогнул – Это что?

– А это, мой дорогой подельничек! – ухмыльнулся Альберт, доставая медленно вовсе не пачку новеньких и хрустящих купюр, а красное твёрдое удостоверение – Контрольная закупка наркотического вещества в особо крупных размерах, так – то, Авельчик, не приехал ты, а приплыл надолго!

Тупо уставившись в раскрытую полицейскую корочку, Авель читал и не верил своим глазам: – Главное Управление города Москвы, отдел перевозки и нелегальной транспортировки запрещенных наркотических средств, подполковник Нуриев Альберт Айдарович.

Строки поплыли перед глазами, но собравшись, Авель дёрнулся вправо, к двери, в ту же секунду на шею лёг капроновый шнур – Стоять, хлопец, и без резких движений!

– П… шел ты! – захрипел Авель, судорожно пытаясь ухватить верёвку – Мусор ты, шакал!

Удавка сильнее врезалась в шею и перекрыла дыханье, таджик удручающе захрипел. Альберт Айдарович бесстрасно наблюдал происходящее и молчал, в руках у него моргала видеокамера.

Перед глазами Авеля поплыли размытые картинки; лес, недавний пикник на «Чистых прудах», тёплая постель дома, яркое восходящее солнце за окном и она, его Ольга, стоящая полуобнажённая к нему спиной, с тонкой тлеющей сигаретой в руках. Маленькая, хрупкая, как прозрачный нежный ангелок с рождественской открытки, чистый и любящий, только его и ничей больше. Что же будет с ней, если его так вот просто возьмут сейчас и удавят здесь, в шикарном джипе, с блатными номерами, что сделает тогда она?

А она… тонкая сигарета так и тлела в ее изящной маленькой ручке. Взгляд девушки упал на наручные часы – ровно семь часов вечера.

– Почему не звонит он? – вяло проплыла в мозгу мысль – Ведь он уже, как час назад, должен был появиться?

Ольга посмотрела в окно – вечер, тёплый апрельский вечер, сменял затяжной субботний день. Багряный край уходившего за крыши солнца томился, словно разбавленное бургунское вино, кроваво-вишнёвый полукруг с лимонно-охровой каймой, уходящей размыто вдаль. Небо, сизое, с проседью взбитых молочных облаков. Ни ветерка, ни малейшего дуновения, хоть чем-то отдалённо напоминающего бриз. Тишина, да множество зажжённых огней в домах, магазинах, фонарных столбах и уличных постерах. Город словно вымер, хотя движение людей и автомобилей не прекращалось ни на минуту. Что это, тоска по нему, а тоскует ли он по ней?

Назвать тоской то чувство, что испытывал сейчас Авель, можно было бы с натяжкой. Когда удавку ослабили, но не убрали, он еле отдышался и начал лихорадочно соображать. Трое вокруг зловеще молчали, нагло ухмыляясь, что впринципе, не предвещало ничего хорошего.

– Эй! – ткнул ему в затылок сидящий сзади – Ты давай не сдохни раньше времени, где остальной товар? Где, твою мать, обещанные девятнадцать килограмм?

Авеля стошнило, прямо на шикарный коврик премиум – класса, отчего цвет беж мгновенно окрасился в оттенок «детской неожиданности».

– Б…ь! – выматерился подполковник – Только на химчистке полной был и на тебе!

Он схватил Авеля за длинную чёлку и дёрнул к себе. Лицо его, мгновенье назад, безразличное и вполне даже удовлетворённое, исказила гримаса ярости – Ты чо удумал, барыга? Машину мне портить блевотиной своей, да? – таджик закрыл глаза и слушал угрозы молча – он понимал, что это только начало – Тебя спрашиваю, чурка, товар остальной где? Твои четыреста пятьдесят грамм или, хрен с ним, пятьсот двадцать – это капля в минзурке с литровой бутылки. Где двадцать килограмм, твою мать, а не твоя сраная щепотка, где?

– Ты имя матери моей всуе не упоминай! – открыл глаза Авель и дерзко взглянул в оскал врага – Не смей!

Альберт с размаху ударил Авеля в левое ухо. Тот дёрнулся, но промолчал, кровь брызнула фонтаном и обагрила не только жертву. Лацкан недешёвого пиджачка, цвета мокрой саржи, у господина Нуриева, приобрёл иной цвет, что собстенно, и сподвигло подполковника пойти иным путем. Безумие, яростное, напористое, граничавшее с истерией, вдруг стихло, как налетевший шквал ветра, а узурпатор более, чем спокойно обратился к тому, кто вешал товар.

– Миха, наручники на него, выводи из машины и сажай на заднее сиденье. Пришло видать время говнюку познакомиться с дядей Ваней! Всё, хорош с ним возиться, здесь не время и не место трясти мудака. Делай, что говорю!

Михаил дважды себя уговаривать не заставил. Проворно отцепив с поясного ремня железные браслеты, молодой опер защёлкнул их на запястьях Авеля, вышел из автомобиля, и, цепко держа задержанного за локоть, втолкнул его на заднее сиденье. Снующие туда – сюда прохожие даже и не заметили всего того вопиющего безобразия, что только что произошло перед витринами торгового молла.

Развалившись рядом с Авелем, Миха накинул таджику на голову чёрный полиэтиленовый пакет, Альберт повернул ключ в замке зажигания. «Ауди» плавно выкатилось с парковки и помчалось в сторону МКАДА.

Заложник собственного деяния, тяжело дыша сквозь воздухонепроницаемый колпак, думал пока только об одном, что будет с его Ольгой?

Зашелестел гравий под колесами кроссовера, мерно покачивая автомобиль, минуты, мучительные, длинные, превратились в вековые часы ожидания.

Альберт молчал, цепко держа руль, думал: – До какой же изощерённости придётся дойти, выбивая показания из таджика? Или прикладывать усилий вовсе не придётся и чурка вывалит всё, как только начнется допрос с пристрастием?

На пятидесятикиллометровой отметке, от развилки МКАДА, он свернул влево, на грунтовую дорогу. Жиденький пролесок уходил вглубь заброшенного поля, за которым начинался сосновый бор. Здесь, на маленькой заимке, стояла ничем не приметная, но ладненькая на вид избёнка, огороженная хлипким, похожим на плетень, забором. Ни дать ни взять – лесная сторожка со старым дедом Пахомом, а вот и он сам, старый гэбэшник дядя Ваня, на заслуженной ладной пенсии, вышел к воротам и хитро улыбается приемнику своему, душегубу Берту, который с лихвой обучился и приёмам его нелегальным и тактике ведения допроса без протокола, и многому-многому другому, из чего шустро и ладненько пеклись такие уголовные дела, что треск стоял, мама не горюй!

Нуриев вышел из машины и по-отечески поприветствовал старого учителя – Здорово, Иваныч, здоровьеце – то как?

Пенсионер усмехнулся уголком рта – Твоими молитвами, сынок, и поправляю здоровье. Заскучаю в городе, засобираюсь сюда – глядь и ты, как зверь, на ловца бежишь, да не один еще, а с подарком, не так ли?

Альберт цокнул языком – Ничего не скроешь от тебя, старый, вон, привёз барыгу одного, не колется, где товар остальной. Припёр полкило мне и тю-тю, молчит, как рыба.

– Ну-у?! – прикурил красный «мальборо» Иван Станиславович – Это всё херня, не дрейфь! Чего ты нос повесил? Мы ему сейчас быстренько поможем разговориться, где да как, да за какие коврижки. Давай, выгружай его, да в баньку, там и побеседуем по людски!

– Ты топил что ли?

– А то, ровно чуял, что ты подтянешься. Давай, давай, не тяни резину, тащи засранца в преисподнюю!

Авеля грубо выволокли из машины и втолкнули в жарко натопленный предбанник, парень споткнулся об высокий порог и рухнул на колени.

Дед ухмыльнулся – Э-эх, правильную позу принимаешь, малой, э-эх, правильную, а молчать будешь, как партизан, и вовсе с коленей не поднимешься, поверь мне!

Авель верил, всё же пытаясь подняться, но носок кирзового дедовского сапога с неимоверной силой обрушился на кобчик, хрип сотряс стены.

– Лежать, кому сказано! – это было последнее, что он услышал, теряя сознание, и вновь подумал о ней.

А она вздрогнула в очередной раз: – Боже, нужно позвонить, позвонить ему!

Судорожно схватив телефон, Ольга набрала номер Авеля. Абонент «любимый» молчал, вибрируя на его дисплее надписью «конфетка».

Альберт поднял с пола выпавший из кармана жертвы телефон – Конфетка, это кто, амиго? – силовик пнул парня по ногам – Не та ли девка с твоей кофейни, продавщица, а?

Таджик молчал, стиснув от боли зубы и слепо сплёвывая кровавую слюну на мокрые доски.

Нагнувшись к уху несчастного, подполковник прошипел не хуже змеи – Если сейчас ты не возьмёшь трубку и не скажешь, что у тебя всё нормально, то я конфетку твою жевать буду, до блевотины, вместе со всеми своими архаровцами, понял?

– Не смей, она не при деле! – впервые за всё время издёвок подал голос Авель – Она всего лишь мой продавец!

– Да ну?! – хмыкнул Нуриев – Которого трахаешь и покрываешь, твою мать, вместе со всей твоей богодельней? Десять секунд тебе на размышление, а потом не обессудь!

Десяти секунд не потребовалось, Авель потянулся к сотовому и тяжело сглотнул.

У Ольги дрожали руки, в висках стучало, а напряжение настолько зашкаливало, что казалось был слышен даже собственный бешенный ритм сердца: тук-тук, тук-тук, и холод, липкой вереницей мурашек пробравшийся за спину.

– Авель, Авель, это ты? – закричала Ольга – Что случилось, не молчи!

– Да, конфетка, это я! – собрав cилы, выдохнул он – Всё нормально, не волнуйся, я скоро буду!

От его металлического неестественного голоса, в котором было столько боли и страдания, Ольгу затрясло еще больше – Ты где, что у тебя с голосом?

Альберт хищно сощурился и провел ребром ладони по горлу, комментарии к жесту были излишни, Авель понял все без слов.

– Я сломался, мне пока некогда разговаривать, пока! – послушно изрёк задержанный и отключился.

– Ты лжёшь! – слёзы её горькие, крупные, словно осколки богемского хрусталя, покатились из глаз – Что же, что же с тобой на самом деле?

Нехоршее, а скорее даже дурное предчувствие, закралось в душу. Об его, мягко сказать, увлечении кристаллообразным порошком, с целью сбыта, Ольга знала давно. Знала, но молчала, неоднократно наблюдая, как он фасует наркотик в упаковки из под кофе. «Карт Нуар» – любимая марка никому не известных покупателей, дёшево и сердито. Её, и именно её, Авель всегда закупал на оптовке с последующей заменой содержимого. Девушка истерично начала вытряхивать на пол банки и упаковки – в зёрнах, молотый, сублимированный, с ароматами и без. Вскоре в кофейне стало нечем дышать, но до этого Ольге дела не было: – Авеля нужно спасать! – вот была единственная навязчивая мысль, ибо и дураку понятно, что с ним произошла беда.

Поиск ничего не дал, «Кофейня на Паях» была напичкана исключительно самим кофе, ромом, бальзамами и сладостями.

– Не может быть! – твердила себе Ольга – Не может! Он всегда привозил «это» сюда, но домой ни крошки, ни грамму! – и поиск её продолжился дальше.

Время бежало с неимоверной скоростью, сигареты курились, словно перед расстрелом, нервы, нервы, они сжались в один единый колючий ком и напоминали собой ежа. Девушка вся вспотела, спина хлопчато – бумажной футболки стала насквозь мокрой, волосы расстрепались и разметались по плечам. Посетители, то и дело стучащие в дверь, недоумённо стояли перед стеклянными вратами кофейни, а потом убирались восвояси.

– Подвал, остался подвал с товаром! – будто прозрела Ольга – Искать нужно теперь там!

Влажными пальцами она перебирала ключи на связке, ругалась и нервничала, но всё же через пару минут смогла отворить дверь цокольного помещения. Итог сорокаминутного поиска ошеломил Ольгу – среди коробок с товаром, под мешком с тростниковым сахаром, она обнаружила чёрный кейс.

Кейс был тяжёл и был заперт. Лихорадочно соображая, девушка вновь бросилась перебирать связку всевозможных ключей – есть! Маленький, совсем малюсенький ключик, болтался первым от никелированного брелока в виде божка «нецки». Едва вставив ключик в отверстие, она не услышала даже щелчка – крышка открылась, обнажив содержимое.

Нет, это не был отборный героин или кокаин, не были это и брикеты спресованной маковой соломки, н-нет, это было нечто иное, что поразило Ольгу до такой степени, что она села на пол и в изнеможении обхватила колени руками. Плотно упакованные и перетянутые банковскими резинками пачки евро и долларов, в неимоверной, непересчётной сумме, вот так!

Устало прикрыв веки Ольга тяжело вздохнула: – Чьи это деньги, его или нет? Чушь, в его собственной кофейне чужие деньги не хранились бы, а это значит, что если Авель попал в беду, то сюда рано или поздно нагрянет полиция или бандиты. Все зависит от того, в чьи лапы он попал! Если деньги найдут или те или другие, то в его руки они не вернутся уже никогда! Это нехорошо, очень нехорошо – не то, чтобы она ставила деньги на первое место, но всё же такая сумма?!

Захлопнув крышку, Ольга заперла кейс, сунула его в чёрный пакет, села на пол. Возникла дилема: – Куда девать добро, домой? Боже упаси, категорически нет! В банк? Да ни в жизнь! Но куда тогда, да так, чтобы никто из вышеозвученных их не нашёл?

Перед глазами возник расплывчатый образ покойного деда Василия, но почему? Кондранин Василий Иванович – статный брюнет, с густой жёсткой шевелюрой и не менее жёстким характером. Дед, по отцовской линии, которого Ольга очень любила. Высокий, плотный, но не толстяк, а скорее импозантный брюнет с выразительными чертами лица и волевым взглядом. Кладбище, Ваганьковское, а точнее склеп, где покоится дед – вот, что ей нужно! Где, где, а искать там уж точно никому не придет в голову!

Вызывая на ходу такси, Ольга стремглав вылетела из кафе и побежала, но внезапно остановилась. Да, она забыла запереть кафе, включить сигнализацию и сделать звонок в охранное агенство: – Ч – чёрт возьми!

Проделав все необходимые с закрытием манипуляции, девушка увидела подъезжающую иномарку с логотипом такси на дверях: – Наконец – то! Бежать отсюда, пока не нагрянули «гости», бежать, как можно быстрее!

Обернувшись ещё раз на заведение, словно в последний раз, Ольга ужом юркнула на заднее сиденье и коротко бросила водителю – На Ваганьковское, как можно быстрее!

– У вас все нормально? – обернулся водитель, недоумённо разглядывая растрёпанную пассажирку – Я могу вам чем-то помочь?

– Простите? – бровь Ольги невольно приподнялась – Я разве не ясно выразилась, мне нужно на Ваганьковское!

Водитель смущённо почесал затылок и направил зеркало с лобового стекла в её сторону – У вас не совсем, э – э, как бы это помягче выразиться-то, здоровый вид что ли! У вас что-то случилось?

Ольга недовольно хмыкнула, но всё же достала своё карманное зеркальце: – Боже! – волосы всклочены, тушь растеклась, а в глазах боль и страх, но ничего, всё это поправимо, если сию же минуту покинуть это опасное место – Трогай! – усмехнулась Ольга – Где наша не пропадала?

Пара влажных салфеток конечно поправила дело, закрученные в хвост волосы подкорректировали внешний вид, но взгляд оставлял желать лучшего.

Водитель криво усмехнулся – Так всё таки на кладбище?

Ольга кивнула – Туда, родной, и как можно быстрее!

Мужчина пожал плечами – Хозяин – барин! Это обойдется вам в шестьсот пятьдесят рублей.

– Плачу тысячу, только гони! – «Киа» сорвалась с места, прервав тем самым дальнейшее общение.

Когда Ольга покинула салон, видавший виды водитель невольно подумал: – Ей богу ненормальная! Полдесятого вечера чесать на кладбище, сектантка, как пить дать!

А она? А что, собственно, она? Выйдя из автомобиля, девушка поёжилась. Воистину, ну-у никак не прельщала перспектива ночью бродить по кладбищу и искать склеп деда, но страх за любимого переборол ужас реальности, Ольга медленно двинулась вперёд.

Вот первая аллея, центральная, где нашли своё последнее пристанище актеры, дипломаты, деятели культуры и меценаты. Памятники и надгробия поражают своей помпезностью и величием: радостные, невероятные счастливые лица смотрят с мраморных чёрных постаментов и молчат. Они наблюдают за ней и также молча провожают взглядом, грустным и безжизненным. Они, и только они, являются безмолвными свидетелями её незапланированного войяжа.

Вначале Ольга шла медленно, осторожно, едва различая в темноте дорогу и ограды: – Господи, только бы не ошибиться, только бы найти!

Где-то вдалеке каркнула ворона, пробежался лёгким дуновением ветерок, словно воскрешая всё немое вокруг и безмолвное. Облака, будто кто-то раздвинул невидимой рукой, обнажив за ними чёткий жёлтый диск луны. Стало чуточку светлее и Ольга прибавила шагу, она не шла, а бежала, словно за ней гналось полчище чертей, коих изрыгнула сама преисподняя.

Один, второй, третий постамент, витая чугунная ограда, белый мраморный ангелок, воздевший пухлые маленькие ручки к небу, часовня и серый старинный склеп, Ольга остановилась: – Неужели добралась?

Фамильный склеп действительно был очень стар: в довоенное время ещё, возведённый предками по отцовской линии, он пережил и великую отечественную и годы перестройки. Не рухнул он и в смутное совдеповское время. Невысокий, выполненный в готическом стиле, склеп стоял перед Ольгой, как великая китайская стена в двадцать первом, а то и в двадцать втором веке – без изьяна и не тронутый какими-либо природными катаклизмами. Аркообразные, стрельчатые окна его были наглухо замурованы и переходили в не совсем ясные, но грозные образы мифических героев легенд и баллад.

Девушка стояла и смотрела на кладбищенские хоромы деда Василия, как завороженная. Строение само по себе было старо, как быль, и одновременно прекрасно, как самый настоящий архитектурный шедевр прошлого века, да что говорить, и нынешнего тоже.

Луна, идеально-круглая, жёлтая, ровно кусок выделанного сыра, выкатилась из-за густых серых облаков, заняв собой почётное место на вечернем сизом небосводе. Похолодало, воздух не то, чтобы стал сырым, но приобрел какую-то промозглую прозрачность, присущую видимо всем кладбищам или казалось ей тогда так?

Ольга начала искать ключи в каменной развилке между лап грифона. Обычно мать её оставляла их всегда там и этот злополучный раз не стал исключением. Вставив в замочную скважину чуть тронутый ржавчиной ключ, ночная посетительница сделала два поворота налево – лёгкий щелчок, и дверь в мрачную опочивальню со скрипом открылась. Пахнуло плесенью и замшевелостью, но это вовсе не остановило Ольгу, скорее даже подстегнуло к решительному завершению намеченного плана.

Шагнув через металлический порог, она по инерции, повернула голову направо – взгляд её искал чёрную, наискось срезанную сверху плиту, с чёрно-белым овалом, обрамлявшим фотографию Василия Ивановича. Ничего, только сплошной мрак и пустота, хотя нет, неправда, ещё и бьющая по ушам звенящяя тишина или ужас?

Страшно ли ей было тогда? Пожалуй нет! – ответила бы в то мгновение Ольга. Всё делалось на автопилоте, ради… да, смысла лгать самой себе нет, только ради денег.

Пошарив в карманах, она извлекла зажигалку и щёлкнула – от маленького, но яркого язычка пламени по стенам запрыгали блики теней. Шаг, другой, а вот перед глазами и действительно вырисовалась гладкая плита с чёрно-белым изображением. Позолотой выбитые полные витиеватые инициалы: – Кондранин Василий Иванович, и дата, с идиально-правильным официальным прочерком 1910—1988г.

Ольга усмехнулась – А интересно, доживу ли я до таких преклонных лет? Семьдесят восемь – это не шутка, если самой тебе ещё только двадцать шесть лет, да ещё как прожитых?!

Но размышления размышлениями, а ближе к делу. Плита, покрывавшая само место захоронения, двигаться не хотела, хотя Ольга прекрасно понимала, что это в её силах. Прикрыв в изнеможении веки, она прокрутила в одно мгновение все произошедшие за последние часы с ней события – последний рывок, и, угол одного мраморного квадрата сдвинулся в сторону. Ещё и ещё двигала девушка неподьёмную плиту и наконец небеса сжалились над ней – в отверствие теперь можно было просунуть пакет с кейсом. Дрожащей рукой Ольга опустила ношу в щель, послышался шелест полиэтилена и шлепок. Дело сделано! На удивление, на своё родное место мраморный квадрат вернулся с более минимальными усилиями, нежели до этого.

Девушка присела на корточки и закурила – Дедушка, любимый, дорогой мой человек, прости!

Полное безмолвие обитало в грустной обители, да тишина, вторившая ему в ответ. Ольга поднялась и вышла, не оглядываясь. Теперь, когда, как ей казалось, она сделала для него всё возможное, шаги её сделались более размеренные, спокойные. Теперь она шла домой с абсолютным чувством выполненного долга, готовая ко всему и всякому.

Дорога, идеально-заасфальтированная, ровная, словно убегала в даль. Маленькие, аккуратные шаги её утопали в едином, слившимся во мраке, земном полотне. Ни шороха, ни дуновения ветерка, ни звука, ни единой живой души, но она шла, твёрдо зная свое направление. Сердце бешено колотилось, клокотало в груди, отбивая учащённый неровный пульс – быстрей, как можно быстрей, домой!

В туманом плывшей, обволакивающей тишине, послышался звук, напоминающий шелест гравия и керамзита под колёсами автомобиля. Ольга вздрогнула и резко обернулась. Что именно, она сначала не поняла, но оно двигалось на неё – неясное, размытое, бесформенное.

– Э-э? – волей неволей девушка остановилась, и ни шагу больше, ни полшага не могли сделать её ноги.

Пятно, угольное, резкое, приближалось. В полумраке блеснули два горящих жёлтых уголька. Ольга подняла голову кверху – благо фонарный высокий столб, и не один, функционировал, и рассеивал вокруг себя слабый лимонный свет. Она стояла практически под ним, незащищённая, одинокая и не знающая абсолютно с чем столкнувшаяся, по позвончнику пробежал холодок…