Текст книги "Странное происшествие на Тенистой улице"

Глава 20

«В моей комнате ничего нет. В моей комнате ничего нет. В моей комнате ничего нет». Я без конца повторяю про себя эту фразу, надеясь, что сердце перестанет так бешено колотиться. Но что-то мне подсказывает, что это не поможет…

Забавно, но когда все собираются за обеденным столом, я почти забываю о привидении в нашем доме. Папа передразнивает бабушку, а мама порой так хохочет, что не в силах есть, потому что иначе просто задохнётся. Иногда я даже забываю о том, что Джону разрешают приносить за стол Рено, несмотря на то что чёртова кукла едва не довела меня до сердечного приступа!

Но ночью… поздно ночью, когда все спят, вот тогда-то и начинается самое ужасное. Я закрываю глаза, и до меня тут же доносятся подозрительные звуки. Какие-то скрипы. Стуки… Собственный звук есть даже у темноты. Терпеть не могу темноту…

Я выпрыгиваю из кровати и стаскиваю все одеяла. Завернувшись в них, словно мумия, выхожу в коридор. Когда я задерживаюсь там на мгновение, вглядываясь в непроглядную тьму, у меня непроизвольно останавливается дыхание.

Дело дрянь… Не могу я спать в своей комнате, но испытывать себя, свой страх на нашей ужасной лестнице… нет, это ненамного лучше. Мне кажется, будто из темноты тянется чья-то костлявая рука, норовящая ухватить меня за лодыжку, а из зияющего деревянного рта Рено с шипением и треском доносится моё имя…

Спокойствие, Тесс. Только спокойствие… Замедлив шаг, я замечаю, что картинка, висящая на стене, покосилась. Но не слегка, а так, что может вот-вот упасть. Робкими шагами я очень медленно подхожу поближе, проклиная себя за то, что не могу просто пройти мимо и не обращать внимания. В этом доме я, наверное, единственная, кто заметил бы такую мелочь. Мама всё ещё занята поисками пропавших акварельных красок, папа разучивает новую партию для скрипки, а Джон… да, у Джона есть Рено. Кукла, которая не знает покоя. У которой не бывает выходных…

Даже в темноте я могу с уверенностью сказать, что картина опять изменилась. Цвета настолько глубокие, что сделались почти чёрными, а цветы стали какими-то скрюченными и бурыми. Мёртвыми… У меня дрожат руки, когда я тянусь к картине, чтобы поправить её. В углу картины, которой я лишь слегка коснулась, виднеется тёмное пятно. Пятно, которого там раньше не было. Я убираю палец и, затаив дыхание, вглядываюсь в темноту. Краска. Мой палец испачкан влажной краской…

Отпрянув от картины, я хватаюсь за перила, потом с трудом спускаюсь вниз. Это всё проделки Инес! Мама никогда не стала бы вмешиваться в работу другого художника, и никакого иного объяснения просто нет. Точно так же как нет и никакого иного объяснения странному рисунку в моём альбоме.

Когда я наконец добираюсь до гостиной, то чувствую себя полной развалюхой. Хочется плакать. Ну почему всё так происходит? Все остальные крепко спят и, наверное, видят замечательные сны. А я здесь единственная, кто дрожит от страха. Я вытираю красновато-чёрную краску с пальца о пижамные штаны, даже не заботясь о том, что потом её, может быть, и не сотрёшь, и начинаю поочерёдно включать лампы. Мне нужен свет – много света.

Как только загораются все лампы, я плюхаюсь на диван под мамиными картинами и поджимаю колени к подбородку. Яркий свет слепит глаза, но в то же время мне становится намного лучше. Я чувствую себя в безопасности. Ну вот. Пока я не узнаю наверняка, чего хочет от меня Инес Кларк, буду спать именно здесь. Естественно, с включённым светом…

* * *

Внезапно проснувшись, я испуганно озираюсь вокруг. Когда я бросаю взгляд на окно, меня пронзает страх. На улице темно. Ещё ночь. Я лежу на том же месте, где и заснула, – на диване в гостиной. Я не слышу никаких криков, дребезжания дверной ручки или плача. В доме царит тишина. Так почему же я тогда проснулась?

Присев, я ещё раз осматриваю комнату. В углу стоит несколько нераспакованных коробок с вещами, посреди коврика навалена целая гора игрушек лето, а на столе лежит стопка листов с нотами. Пока всё хорошо. Ничего необычного. Потом мой взгляд скользит вниз, на пол. И я замираю на месте. Там, у кирпичной стены, какой-то мусор. Грязь? Крошки от печенья? Качая головой, я вспоминаю, как пыталась уговорить родителей снести чёртову перегородку ещё до переезда. Я говорила им о том, как странно и глупо иметь такую стену внутри дома и что это ещё одна штука, связанная с Чикаго, от которой веет холодом и бросает в дрожь. А они в ответ: это якобы элемент старинной архитектуры, и нам крупно повезло въехать в такой дом. Вот уж точно – повезло…

Я слезаю с кушетки и подползаю к стене. Оказавшись рядом с ней, я понимаю, что на полу не грязь. Скорее это какая-то тёмно-красная кирпичная пыль. Причём имеются и довольно крупные осколки, как будто стена крошится. Гм. Прежде чем купить этот дом, родители провели здесь целый день. И всё это время какой-то парень внимательно осматривал его и всё проверял. Он рассказал им о трубах и старом водонагревателе. Сообщил даже о крошечной трещине в кухонном окне. Но как он не заметил, что крошится кирпичная стена? То есть он ведь должен был это заметить, не так ли? Если только раньше всего этого там просто не было…

В животе у меня забулькало. Возможно, здесь кроется ещё одна подсказка… Я с трудом сглатываю, жалея о том, что рядом нет моих друзей. Они наверняка посоветовали бы, что делать, и не испугались бы, как я сейчас. Особенно Нина. Она-то уж точно не стала бы делать вид, будто не заметила пыль у стены, и не отправилась бы спать, как только что собиралась сделать я. Нет. Она попыталась бы всё выяснить. Вот и мне нужно попробовать сделать то же самое.

Прижав ладонь к стене, я провожу рукой вверх по кирпичной кладке, прямо над кучкой пыли. И поочерёдно ощупываю и нажимаю на каждый кирпич. Нажала, пошевелила. Нажала, пошевелила. И так далее. Когда дохожу до пятого по счёту от пола кирпича, то сразу понимаю, что тот шатается. Я осторожно стучу по нему, и на пол сыпется ещё больше осколков и пыли. Всё, я нашла его! Нашла незакреплённый кирпич! И тут меня осеняет: я точно знаю, что нужно сейчас сделать.

Трясущимися руками я хватаюсь за шершавые края кирпича и начинаю раскачивать его туда-сюда. Кирпич становится всё более податливым. И вскоре я понимаю, что могу вытащить его из кладки целиком.

Ну, была не была! Я вытаскиваю кирпич и вижу перед собой в стене зияющую чёрную дыру. Это тайник. Может, там что-нибудь спрятано? Только не хочется вот так сразу засовывать внутрь руку. Я вдоволь насмотрелась фильмов ужасов, чтобы совершить такую непростительную глупость.

Мысленно я отмечаю: обязательно сообщить обо всём родителям. Потом, когда всё закончится. И я теперь понимаю, как мне нужен собственный мобильный телефон! Будь он у меня сейчас, я могла бы включить фонарик и хорошенько рассмотреть эту дырку. А теперь придётся обшарить весь дом в поисках обычного фонаря (нет уж, спасибо!) либо пробраться в комнату родителей, чтобы одолжить один из их телефонов (двойное спасибо!). Или использовать настольную лампу.

Я решаю, что лампа всё же лучше. Поставив её на пол, я поворачиваю абажур так, чтобы свет падал на отверстие в стене. Потом подхожу и всматриваюсь внутрь. Там, в глубине, лежат какие-то пожелтевшие бумаги! Похоже, они перевязаны бечёвкой.

Дрожащей рукой я достаю их оттуда. Как только мои пальцы дотрагиваются до хрупкой бумаги, у меня перехватывает дыхание. Воспоминание о том, что разбудило меня, вернулось. Оно не просто пугает. Оно наводит ужас.

Глава 21

Я много раз прокручиваю этот звук в своей голове, когда сижу там, на полу, сжимая свёрнутые бумажные листки. Шуршание и скрежет, сопровождаемые глухим ударом. Звук кирпича, который закладывают обратно в стену. В этом я уверена.

Поднявшись на ноги и пошатываясь, я хватаю кирпич и запихиваю на прежнее место в стене. Потом отряхиваю угол нашего коврика и носком стираю под ним пыль. Не хочу, чтобы папа с мамой узнали про вынимаемый кирпич. Во всяком случае пока. А может быть, и никогда – в зависимости от того, что содержится в бумагах, которые я обнаружила в тайнике. В бумагах, скрытых в старой кладке, не может быть ничего хорошего. Примерно такое же ощущение возникает, когда учитель вдруг высказывает намерение «серьёзно» поговорить с родителями в середине учебного года. Или когда официантка берёт меню и расхваливает квашеную капусту. Плохо и то и другое.

Присев, я поправляю абажур лампы и начинаю развязывать бечёвку. Бумага настолько старая, что так и остаётся свёрнутой даже после удаления бечёвки. Я медленно расправляю листочки на полу, затем беру четыре самых больших кубика лего из конструктора Джона и прижимаю ими уголки бумаги.

Передо мной ещё один рисунок пастелью, но на этот раз на нем изображена не могила. Скорее это какая-то комната. Моргая, я провожу указательным пальцем по контурам комода и кровати. Я снимаю детали лего и беру другой листок бумаги. На нём нарисован прямоугольник. Прямоугольник на крошечных ножках. Сначала мне кажется, что это какая-то старомодная ванна с ножками, как у нашей, но потом я замечаю линию наверху. И ещё несколько изогнутых цветов в каждом углу. Никогда раньше не видела ванну, даже старую, с цветами.

В голове у меня вихрем проносится десяток возможных вариантов: коробка с игрушками, корзина для одежды, чемодан… Но в итоге остаётся лишь один вариант, от которого у меня по спине – от копчика до самой головы – прокатывается жуткий холодок: музыкальная шкатулка. Возможно ли такое? Трудно сказать, потому что, как и на первом рисунке, линии не идеальны. Они какие-то… сырые. Незавершённые. Они именно такие, какими их может нарисовать рука шестилетней девочки…

Мои руки покрываются гусиной кожей. Неужели это нарисовала Инес? Если так, то что она пытается до меня донести? Переворачивая страницы одну за другой, я замечаю инициалы на обороте – И. Б. Интересно. Большинство художников помещают на своих произведениях инициалы или подпись. Здесь буквы похожи на инициалы. Если так и есть, то моя тайна становится ещё больше запутанной, потому что фамилия маленькой девочки, которая, как мне казалось, навещает меня, начинается не с буквы Б.

Я сворачиваю рисунки и снова обвязываю их бечёвкой. Я чувствую напряжение в глазах. Начинает болеть голова. Забравшись обратно на диван, я бросаю ещё один взгляд на стену. К счастью, кирпич остался на месте.

– Ничего, я во всём разберусь, – шепчу я, а потом усталость всё-таки берёт своё, и я зеваю. – Обещаю. Только нужно немного поспать.

И ещё понадобится много-много времени, думаю я. Судя по тем следам и подсказкам, которые оставляет этот призрак, даже команда Скуби-Ду изрядно поломала бы здесь голову…

Глава 22

И вот наконец суббота. День нашего похода на кладбище. Я-то надеялась, что всё изменится – что Инес перестанет навещать меня и что нам вообще не придётся сюда ехать. Но все надежды рухнули. Четверг и пятница оказались ничем не лучше остальных дней после переезда на Тенистую улицу. А может быть, и хуже.

В четверг я весь вечер вместе с мамой обыскивала дом. Мы пытались найти её пропавшие акварельные краски. Но безуспешно. Единственной вещью, которую мы нашли, оказался Рено… и опять в моей комнате! Джон клялся, что не оставлял там свою куклу. И я знаю, что он не врёт. Тогда остаётся лишь одно объяснение: Инес. Вчера вечером я проснулась от порыва ветра. Настолько сильного, что со стены слетела одна из маминых картин. К счастью, она упала на диван, а не мне на голову. Но всё равно приятного мало.

Инес бродит где-то рядом. И она до сих пор чем-то недовольна.

Я понимаю, что сама согласилась сюда приехать. Но теперь, когда мы стоим перед воротами кладбища Грейсленд, меня одолевают сомнения.

– Вот что, – говорит Эндрю, поглядывая на небо, по которому лениво плывут чёрные облака. – Нам пора заходить.

Вдали слышатся раскаты грома. Я мысленно усмехаюсь. Ну вот, как назло, в день, когда мы выбрались на кладбище, может запросто разразиться гроза. Хотя почему бы и нет?

Прочные металлические ворота раскрыты настежь. Вглубь, насколько видит глаз, уходит полоса огромных деревьев.

– Давайте поскорее с этим покончим, – ворчу я, поёживаясь и застёгивая куртку.

Пронизывающий ветер пробирает до костей, и мне не хочется находиться здесь дольше, чем нужно.

– Думаю, администрация расположена справа, – шепчет Нина, когда мы проходим через ворота и оказываемся на узкой асфальтированной дорожке.

– А почему шёпотом? – спрашивает Эндрю. – Ты ведь здесь никого уже не потревожишь. – И он показывает на раскинувшиеся перед нами многочисленные могильные плиты.

На мгновение у меня перехватывает дыхание. Вот оно что… Как много надгробий. И огромные, устремлённые ввысь, и совсем небольшие, со сколами и даже без надписей. На одних памятниках высечены лица, некоторые представляют собой фигуры в натуральную величину. Наверное, когда увековечиваешь образ человека, смерть кажется не такой мрачной, но лично у меня эти надгробия вызывают острое желание найти туалет.

На бледном лице Нины появляется слабая улыбка. Она поднимает воротник своей тёмносиней куртки и кивает в сторону могил:

– Добро пожаловать в Грейсленд, ребята.

Трудно не заметить волнение в её голосе. Ветер растрепал волосы Нины. Подведённые тенями глаза цвета какао вспыхивают и часто моргают, как будто она прошла через ворота Всемирного центра отдыха Уолта Диснея. Только это не Дисней-уорлд. Это чёртово кладбище, и я, признаюсь, ещё никогда в жизни так не нервничала.

Маленькое кирпичное здание администрации расположено в углу кладбища, справа по ходу движения, – именно там, где и предполагала Нина. Оно выглядит вполне современно и явно не вписывается в окружающий жутковатый пейзаж. Дверь, конечно, заперта, зато есть звонок. Дрожащей рукой я нажимаю на кнопку и жду, когда дверь откроется и мы сможем войти. Мы оказываемся в небольшой комнате с диваном и парой кожаных кресел. На стенах развешены чёрно-белые рисунки и фотографии в рамочках. На диване лежат брошюры, судя по фотографии на обложке рассказывающие о правильном выборе Грейс-ленда в качестве места последнего пристанища…

– Могу ли я вам чем-нибудь помочь? – нарушает тишину женский голос, выводя нас из оцепенения.

Первой приходит в себя Нина.

– Да. Добрый день! Мы разыскиваем могилу Инес Кларк, – произносит она, и лёгкая дрожь в её голосе свидетельствует о том, что даже наш признанный эксперт по кладбищам немного волнуется. – Вы не подскажете, в каком направлении нам лучше пойти?

Женщина кивает и вынимает из-за уха шариковую ручку. До сих пор её кончик, торчащий в пепельных волосах, казался необычной заколкой. Она выдвигает ящик стола и что-то в нём ищет. Потом подходит к стойке и кладёт перед нами листок бумаги. С виду это карта, только вместо городов и государств там просто цифры.

– Кладбище разделено на ряд проходов с названиями, как у обычных улиц. – Она проводит пальцем по одной из дорожек, затем выделяет её ярко-розовым маркером. Удивительно, что на кладбище есть даже цветные маркеры. Мне почему-то казалось, что у них в конторе собрано какое-нибудь старьё.

– Это Мейн-стрит, главная улица. Идите по ней до Грейсленд-авеню, потом сверните налево. Эта дорожка и приведёт вас к могиле Инес.

Грейсленд-авеню на одноимённом кладбище. Интересно…

– А правда ли, что на самом деле там похоронен некто по имени Амос Бриггс? Маленький мальчик? – спрашивает Нина, указывая на номер сорок два, который обозначает место, где находится статуя Инес Кларк. Она явно осмелела…

Женщина сурово сдвигает брови. Она поворачивается и выглядывает в окно, изучая обстановку снаружи.

– Вы в составе экскурсионной группы? Но тогда нужно было заранее зарегистрироваться!

У неё недовольный голос, она резко повысила тон, и я начинаю волноваться. Возможно, нам вообще не стоило ничего у неё спрашивать.

Эндрю подходит к стойке и улыбается. В этот момент он выглядит таким простодушным!

– Ну что вы, мэм! Мы не записывались на экскурсию по могилам призраков. Мы проводим научное исследование. И в этом смысле любые детали, связанные с Инес Кларк, крайне важны для нас. Разве вы нам не поможете?

Несколько мгновений она пристально изучает его лицо. Морщины у неё на лбу медленно разглаживаются.

– Если вы просите меня рассказать правду, то я, так и быть, скажу. Я не знаю точно, похоронена там Инес Кларк или нет. Но кто-то там, конечно, похоронен. Имя Амоса Бриггса действительно значится в реестре захоронений. Но на самой статуе написано: «Инес».

Здание сотрясает удар грома, и Нина вскрикивает от страха. Женщина судорожно хватает ртом воздух, свет на мгновение гаснет и тут же вспыхивает вновь. Я ненадолго закрываю глаза и пытаюсь отдышаться. В первый раз точно так же свет погас не где-нибудь, а в ванной у меня дома. И с этим моментом связаны едва ли не самые жуткие воспоминания. Почему такое продолжает происходить везде, где бы я ни оказалась?

– Кроме того, поступали сообщения об исчезновении статуи. – Голос женщины понижается почти до шёпота. – Несколько поколений здешних смотрителей сообщали, что она то и дело исчезает. Во время бури и грозы.

– Исчезает? – заикаюсь я. – Но как такое возможно?

Женщина пожимает плечами, и на её морщинистом лице появляется зловещая улыбка:

– Понятия не имею, дорогуша. Я говорю лишь то, что слышала собственными ушами. Уж такие здесь ходят слухи. А после того как статуя Инес появилась на кладбище, бури здесь случаются довольно часто…

Бури и грозы. С тех пор как я переехала в Чикаго, их уже было немало.

– Страшные грозы с громом и молнией, которые могут напугать до смерти, – продолжает она.

У неё какой-то скрипучий голос. Это не к добру…

– А происходят ли какие-нибудь другие… гм… странные вещи, связанные с этой статуей? – спрашиваю я. И тяжело сглатываю, боясь услышать её ответ.

Она кивает, и ручка за её ухом угрожающе покачивается.

– Да всё что хочешь! Только назови – и это произойдёт. Но плач… это, пожалуй, хуже всего.

Я настораживаюсь:

– Плач, говорите?

– О да. Иногда мы слышим чей-то плач как раз перед закрытием ворот на кладбище. Как будто плач девочки. Маленькой девочки. – Она вытаскивает ручку из-за уха и медленно рисует ярко-красный круг вокруг могилы Инес. – Может, это плачет сама Инес.

Нина с тревогой смотрит на меня. Лампочки несколько раз гаснут, прежде чем начинают светить в полную силу. «Пожалуйста, не дайте им совсем погаснуть», – думаю я. Не могу я застрять в этой конторе, да ещё и в кромешной тьме. И тем более в обществе этой женщины.

– Исчезающая статуя. Бури. Плач. Всё понятно, – говорит Нина, вытаскивая из сумки ручку и что-то записывая на листке с картой кладбища. – Всё это явно поддерживает версию о том, что Инес погибла от удара молнии. Ну то есть часть истории, связанная с привидениями, вполне понятна.

– А числился ли в то время Амос Бриггс в чикагской переписи населения? То есть жил ли такой человек на самом деле? – спрашивает Эндрю.

Поражённая услышанным, я даже поворачиваюсь к нему. Ведь Эндрю задал вопрос, о котором я даже не подумала.

– Не уверена, мальчик. Простите. Обычно я не отвечаю на вопросы о старых могилах, таких как могила Инес Кларк. Я больше занимаюсь связями с семьями, которые подумывают о погребении здесь своих близких.

– Спасибо, что уделили нам время. И за карту, – говорит Нина и, хватая меня за руку, тянет в сторону двери.

Мы выходим из конторы, но внезапный порыв ветра подхватывает карту, и та взмывает в воздух. Эндрю гонится за ней и победоносно вскидывает вверх кулак, когда наступает носком на край листа.

Нина поднимает листок с картой:

– На самом деле до могилы Инес Кларк не так уж далеко.

– Нет, так не пойдёт, – говорю я, неистово качая головой. – Сейчас польёт как из ведра, и если мы застрянем здесь, то дождёмся, когда и для нас выроют могилы!

Потирая шею, Эндрю вглядывается в небо:

– Если ты и в самом деле не хочешь, то ладно. Но я всё же думаю, что у нас есть время.

Оранжевые листья падают вниз и липнут к мокрому тротуару. Почти голые ветви деревьев хлещут друг друга, и я невольно вспоминаю о костях… лежащих в мокрой земле вокруг. Затаив дыхание, я прислушиваюсь, как завывает ветер среди каменных надгробий. И в воздухе явственно ощущается запах горящих дров. Камин.

Я бы всё сейчас отдала, чтобы очутиться во Флориде. Где единственный шум исходил разве что от мангрового дерева, дрожащего во время дождя, а единственным запахом был манящий аромат океана. Осенью в Чикаго очень красиво, и здесь много такого, о чём с гордостью твердили мои родители. Но вместе с тем здесь так призрачно… Это, пожалуй, единственное слово, которым можно довольно точно описать впечатления от этого города. Призрачно.

– Тесса! – прерывает мои размышления Эндрю.

Я оборачиваюсь, понимая, что они с Ниной сейчас смотрят на меня, ожидая какой-нибудь реакции. Они взволнованы, на их лицах надежда. А что же я? Едва ли я разделяю их чувства. Но нужно, видимо, пересилить себя и, преодолев страх, прогуляться к могиле Инес. Ведь они пришли сюда ради меня. Чтобы помочь. Не знаю, смогу ли я как-то отплатить им тем же.

– Уф! Ну ладно! Пошли! – нерешительно говорю я. – Но только давайте поскорее.