Текст книги "Ариэль. Другая история русалочки"

Вытянув шеи, обе птицы наклонились вперёд, стараясь не упустить женщину из виду.

– Мне так жаль, что ты не смог посетить столь чудесную оперу, царёк, – донеслись до них её слова из темноты.

Секунду спустя Ванесса вернулась, одетая в ярко-розовый шёлковый халат. Теперь чайки могли видеть, что она несла с собой склянку, которая лишь наполовину выглядывала из-под широкого рукава одеяния принцессы.

– Но я думаю, Эрик поставит её снова ещё разок. На этом представлении ты, естественно, также не сможешь поприсутствовать. Какая досада! Это была просто фантастика. В центре сюжета русалочка, потерявшая своего принца, который стал марионеткой в руках старой морской ведьмы. Дерзкая девчонка.

Женщина замолчала… А затем разразилась громким хохотом. Её аккуратный рот открывался всё шире и шире, изрыгая волны смеха, ни капли не похожего на смех Ариэль.

Она развернулась, чтобы поднести стеклянный сосуд к свету, проникавшему в комнату через окно, на котором неподвижно, словно статуи, сидели чайки… И птицы на мгновение задержали дыхание.

Это была узкая цилиндрическая стеклянная колба, должно быть, вроде тех, которыми пользуются учёные или лекари для проведения экспериментов. Она была запечатана воском, поверх которого лежал кусочек муслина. Внутри сосуда была вода и… одна из самых страшных вещей, которые Скаттл и Джона когда-либо видели.

Тёмно-зелёная студенистая субстанция, имевшая неясную форму некоего растения, занимала большую часть склянки. Узловатым концом своего тела нечто упиралось в дно сосуда. Ближе к «голове» у него росло некоторое подобие конечностей, которые безо всякого дела болтались в тесном пространстве. В верхней части тела у существа также была пара жёлтых глаз, под которыми жалко свисал жуткий, будто карикатурный рот. Финальным аккордом ужасной насмешки над природой были два склизких отростка, которые свисали по бокам его рта, имитируя белые, как пена морская, усы морского царя, некогда украшавшие его лицо.

Правнучка-чайка отвернулась, чтобы справиться с приступом тошноты.

– Это он! – завопил Скаттл, в последнюю секунду замаскировав свои слова чаячьим криком, вспомнив о том, что морская ведьма, как и Ариэль, понимает языки всех созданий.

Ванесса резко обернулась, заподозрив неладное. Быстро оценив ситуацию, Джона принялась клевать своего прадедушку, да так реалистично, словно пыталась отобрать у него лакомый кусочек. Скаттл возмутился:

– Что, разрази тебя…

– Нет, это моя рыбёшка! – прокричала Джона. Она многозначительно выпучила на него глаза, пытаясь помочь ему сообразить, к чему всё это представление.

Прадед уставился на неё в ответ.

Спустя несколько секунд к нему пришло озарение.

– Что? Ну да, верно, – ответил он, выразительно ей подмигнув. – Нет. Моя. Правнучка-чайка. Это. Моя. Рыба!

Затем они оба слетели с карниза, сцепились в воздухе клубком, громко крича, как самые что ни на есть обыкновенные чайки.

Ванесса подбежала к окну, но мгновенно успокоилась, когда увидела, что перед ней всего-навсего пара птиц, сражающихся в полёте за гадкий кусок чего бы там ни было. Фыркнув, она резко отпрянула от окна.

– А ты довольно быстро смекнула, что к чему, – похвалил правнучку Скаттл, салютуя ей крылом.

– Что будем делать дальше? – спросила она.

– Дальше? Мы отправимся искать Ариэль.

Атлантика

Глубоко-глубоко под водой, укрытое тёмными волнами, на которых деревянные лодки качались, словно игрушечные кораблики, лежало совсем иное царство.

Коралловые рифы, будто леса, были разбросаны по его ландшафту, освещаемые рябью солнечных лучей, вынужденных проделывать нелёгкий путь сквозь толщу воды, чтобы до них добраться. Длинные ленты бурых водорослей напоминали ветви деревьев, растущих на суше. Они грациозно наклонялись и изгибались при малейшем прикосновении морского течения и были мягкими на ощупь, но в то же время прочными, словно кожа, и иногда даже имели острые края. Похожие на пальцы листья тянулись к солнцу, участвуя в фотосинтезе, совсем как их надводные родственники.

Были в подводной стране и горы, и каньоны. Подобно рекам, которые опоясывали деревушки и сбегали с холмов в Мире Суши, водные потоки разной температуры, встречаясь, создавали течения и водовороты. Из трещин в земле извергалась кипящая вода, вырвавшись из адских глубин. Она была слишком горячей для всякого, за исключением крошечных созданий, существование которых целиком и полностью зависело от энергии этих смертоносных потоков.

Здесь повсюду, как и на суше, кипела жизнь.

Мелкая рыбёшка собиралась в большие косяки – сельдь, килька и молодая макрель резвились в лучах света, искрясь, словно россыпь бриллиантов. Закручиваясь в водоворот, они проплывали над песчаным ковром, словно один большой невиданный зверь.

Рыбы покрупнее – лиры и морские собачки, бычки и каменные окуни – переливались всеми цветами радуги: красным и жёлтым, синим и голубым, оранжевым, фиолетовым, зелёным и даже несколькими цветами сразу, словно разукрашенные клоуны.

Налим, алоза, голец, мерланг, треска, камбала, кефаль и многие им подобные были достойными представителями среднего класса.

Самым крупным одиноким волкам – груперам и ремень-рыбам, морским собачкам, большим акулам и тунцам – удалось достичь зрелого возраста только лишь потому, что они сообразили, как избегать людских лодок, сетей, лесок и приманок. Черноглазые хищники были прекрасно осведомлены о том, что они составляют верхнее звено пищевой цепи только в морских глубинах. Но где-то по ту сторону водной поверхности живут существа, гораздо более ненасытные и пугающие, чем они.

Завершали популяцию знаменитые обитатели морских глубин, не относящиеся к группе рыб: осьминог, изгибающий и закручивающий концы своих щупальцев; изящные медузы, похожие на сказочных фей; лобстеры и морские звёзды; морские ежи и голожаберные моллюски – забавные создания, своим видом напоминающие стрекозок и бабочек, которые проплывали по дну океана, одетые во всевозможные краски и имеющие самые разнообразные формы.

Все эти существа пробуждались, отходили ко сну, играли, плавали и проводили целую жизнь на дне морском, ничуть не заботясь о том, что происходило наверху, над ними.

Но были в этой стране и другие, необычные животные, которые могли многое рассказать не только про море, но и про сушу. Тюлени и дельфины, черепахи и редкие гости полосатики спускались вниз поохотиться или немного поболтать, чтобы затем исчезнуть, пробившись сквозь странную плёнку, отделявшую океан от другого мира. Само собой, их любили, но доверяли не то чтобы всецело.

Однако самые удивительные обитатели подводного мира жили в городе, построенном ими самими, в царстве, расположенном в пучине морской.

В городе не было крыш, и окружавшая жилища вода беспрепятственно заполняла их: существа, которые вольны перемещаться, куда их душе угодно, не терпят искусственных ограничений. Всё здесь было просторным, словно бескрайнее небо (или, скорее, как безбрежный океан), воплощало причудливые идеи архитекторов и служило для удовольствия обитателей. Изящные изгороди наводили гостей этих краёв на мысли об ином мире. Арочные проходы, а не двери вели в комнаты, некоторые из которых были расположены одна над другой. В лестницах не было необходимости. Колонны, стройные и изящные, словно сталактиты в неисследованной пещере, поддерживали «дорожки», парившие повсюду над залами и украшенные утончёнными спиралями. Каждый уголок сиял белым цветом мрамора или бледно-розовым и оранжевым пламенем кораллов, а иногда мерцал радужными переливами, подобно перламутру, выстилающему внутреннюю часть раковины.

Вся эта красота была воплощением многих тысяч лет искусства, мира и терпения, царивших в этом месте, а также практически полного отсутствия сообщения с остальным светом. Атлантика представала во всём своём фантастическом великолепии лишь тем немногим людям, которые зачарованно смотрели на неё в последние секунды своей жизни, прежде чем навсегда сгинуть в пучине. Скрытая от двуногих обитателей суши, она не менялась веками, чудесным образом сохраняясь в первозданном виде.

Существа, построившие этот подводный мир и повелевавшие им, были долгожителями. Их души пребывали в гармонии, они умели созерцать и почтительно относились ко времени. Правили ими цари и царицы, происходившие из одного древнего рода.

Ну, или так было прежде.

Сейчас Атлантикой повелевала царица, которая видела другой мир и была обманута им. И которой придётся жить с последствиями этого до конца своих дней.

Ариэль

На тронном помосте собралась привычная толпа: русалочий народ с хвостами всех цветов и оттенков, несколько дельфинов, которые время от времени поднимались к поверхности океана, чтобы набрать в лёгкие воздуха, одинокая ремень-рыба, небольшая группа морских ежей. В основном здесь были русалы и русалки, поскольку царица устраивала приём при дворе в честь Ритуала июньского прилива, одного из самых важных и торжественных обрядов Севаринских церемоний.

И ей мучительно хотелось оказаться сейчас в другом месте.

Правители и правительницы должны были произносить речь перед толпой, это являлось частью их работы. С большей частью формальностей вполне можно было справиться, просто сплавав куда-нибудь, чтобы выслушать, что тебе говорят, с царственным видом, серьёзно кивая и не забывая улыбаться детям. Но когда событие требует публичного выступления, а ты между тем не можешь вымолвить ни слова…

– На роль жреца, который проведёт Обряд, выбрали Аннио, поэтому он, а не Лайе будет выманивать духов из Бездны подземного мира, – она сообщила это на языке жестов, внимательно передавая имена жрецов с помощью рун алфавита, которому была уже не одна сотня лет.

Себастьян, Флаундер и Трелл, маленький морской конёк, занимающий должность гонца, находясь ближе к толпе, с трёх сторон от тронного помоста, переводили слова девушки народу. Они, а также сёстры Ариэль были единственными, кто дал себе труд изучить древний русалочий язык жестов, однако переводить вызвались только рыба, краб и морской конёк.

Каждому из них в отдельности недоставало громкости (чего в былые времена нельзя было сказать об отце девушки), поэтому, когда её слова озвучивал только один из них, их могли слышать далеко не все.

(Единственная попытка использовать морскую ракушку, чтобы усилить голос Флаундера, оказалась провальной. Он звучал просто нелепо.)

Живи Ариэль в идеальном мире, обязанность перевода легла бы на плечи её сестёр. Им, выросшим вместе с ней и обладавшим голосами, похожими на тот, что некогда принадлежал Ариэль, было бы куда легче говорить от её лица, а поскольку они и сами были принцессами, к ним бы прислушались гораздо охотнее.

Но это слишком сильно походило на работу.

А единственным, чего её сестры избегали (и куда старательнее поползновений назойливых поклонников), была работа.

Так что Ариэль облекала свои мысли в жесты, её маленькие помощники переводили, разные части толпы слушали то, что ближайший оратор пытался донести до них от имени своей повелительницы, и в итоге всё внимание было обращено на переводчиков, вопросы адресовали им, и получалась самая настоящая неразбериха.

– О каком Аннио идёт речь? О старшем?

– Рассматривалась ли кандидатура моей дорогой деточки, Ферестии?

– Но в котором часу?

Когда все начинали говорить разом, Ариэль ничего не оставалось, кроме как постукивать пальцами по золотистой ракушке, которую она носила на шее в качестве символа своей высокой должности. Девушка чувствовала себя скорее бестолковым капитаном корабля, чем царицей.

– Я, как обычно, дам указание разместить таблички с более подробной информацией в общественных местах. – Она устало вздохнула. – У меня всё.

Её помощники донесли сказанное до собравшихся, мгновение каждый ещё обдумывал (несколько секунд спустя она наблюдала за тем, как значение её слов дошло до их сознания, это напоминало ожидание раската грома после вспышки молнии), затем по толпе прошёлся шепоток, состоявший как из недовольных, так и из одобрительных комментариев, и народ начал расходиться.

Опустившись обратно на трон, Ариэль устало опёрлась на локоть, неосознанно принимая в точности такое же положение, в каком отец всегда застывал под конец утомительного дня. Трелл носился от одного задержавшегося представителя русалочьего племени к другому, удостоверяясь в том, что каждый из них понял объявление царицы и чувствовал себя услышанным или услышанной. Из него вышел отличный маленький гонец, оказавшийся неожиданно полезным в своей новой роли. Флаундер вёл тихую беседу с рыбой, которую девушка не узнавала.

Себастьян уже спешил к Ариэль, проталкиваясь вверх сквозь толщу воды, чтобы усесться к ней на трон.

– О, концерт, которым завершатся церемонии в этом году, будет выдающимся, – заявил он, важно расхаживая взад и вперёд перед Ариэль и страстно жестикулируя клешнями. – Какой талант! Какой энтузиазм! Лучше и быть не могло. Сардины играют так слаженно, рыбы-трубы бесподобны. Всё просто идеально. Гм, есть, конечно, кое-что, благодаря чему выступление могло быть ещё лучше… Вот если бы только у тебя всё так же был твой чудесный голос.

Ариэль посмотрела на Себастьяна, приподняв бровь. Девушка очень сомневалась в том, что смогла бы вставить в его монолог хоть слово, будь даже у неё сейчас голос. Она беспокойно поёрзала на троне. Но маленький краб этого не заметил. Да, он мастерски умел понимать её намёки, читать по её губам и улавливать её настроение, но только тогда, когда обращал на всё это пристальное внимание.

– Эх, какая это потеря для всех нас… – Положив клешню девушке на плечо, он наконец заметил её угрюмый взгляд. – Гм, разумеется, взамен мы получили превосходную царицу, лучшую во всём мире.

Между тем превосходная царица, лучшая во всём мире, барабанила пальцами по трезубцу, лениво размышляя над тем, не превратить ли ей краба в морской огурец на пару минут, чтобы тем временем обдумать его слова.

Но ведь речь Себастьяна была лишь эхом собственных мыслей русалочки, занимавших её голову всё это время: была ли она хоть немного близка к тому, чтобы зваться достойной правительницей? Особенно если учесть, что Ариэль вообще не должна была перенимать бразды правления.

Вернувшись к сёстрам пять лет назад, потерявшая голос и впавшая в глубокое отчаяние после того, что с ней случилось, она не сомневалась в том, что её ждёт изгнание или по меньшей мере суровая кара. Но вместо этого семья девушки приняла совершенно неожиданное решение: её сделали правительницей всей Атлантики. Ещё никогда прежде не случалось ничего подобного. Будучи младшим ребёнком царя-русала, согласно правилам, Ариэль могла наследовать корону только после смерти всех своих старших сестёр, которых у неё было шесть.

«На тебе лежит вина за смерть нашего отца, – сказали они. – Будет совершенно справедливо, если теперь ты возьмёшь на себя его ношу».

Втайне Ариэль подозревала, что такое решение стало не столько наказанием для неё, сколько облегчением для них. Никто из сестёр не стремился занять место правителя. Сохранив статус принцесс, они могли петь и играть часами напролёт, выбирать роскошные наряды из раковин, носить короны, посещать бесконечные балы, парады и праздники… И не работать по-настоящему ни дня. В последнее время русалочка часто наблюдала за тем, как её сёстры смеялись и пели, и удивлялась тому, какая пропасть их теперь разделяла. Вот она – самая молодая, некоторые бы даже сказали, самая симпатичная, и на определённом отрезке жизни, вероятно, самая беспечная из всех – сидит теперь на троне, завидуя остальным.

Русалочий народ души не чаял в своей царице, несмотря на её молчаливость и меланхоличный вид. Или, возможно, как раз по этим причинам. Подводные поэты и музыканты слагали оды и эпические поэмы о трагедии её жизни, светлом чувстве, которое чуть не послужило причиной гибели их царства.

Ей они не приносили радости.

Ей также не приносило радости внимание со стороны русалов. Давным-давно, когда Ариэль была более незрелым и наивным созданием, юноши совсем не занимали её мысли. Во всяком случае, юноши-русалы.

Теперь же она была вынуждена думать о них, присматриваться к ним, остерегаться тайного умысла, который они, возможно, преследуют: жениться на царице, чтобы стать царём.

«Ха! – подумала она с горечью. – Если бы они только знали, с какими страданиями сопряжена власть».

Ещё даже не завершился первый приливный цикл с момента восхождения Ариэль на трон, как она уже начала понимать причины крутого нрава, которым отличался её отец, и истоки овладевавших им настроений. Он правил твёрдой рукой, редко улыбался и представлял собой безупречный образ древнего бога: у него было неподвижное, будто высеченное из камня лицо, длинная борода и твёрдый характер. Он быстро распалялся и часто хмурился. Вместе с сёстрами русалочка постоянно поддразнивала отца, пытаясь завоевать его улыбку и убедить выкроить часок в ущерб выполнению царских обязанностей на игры с ними. Но, как правило, им приходилось довольствоваться его присутствием на официальных мероприятиях, пирах и выступлениях, вроде того, которое пропустила Ариэль, – того самого, с которого всё и началось.

Как бы ей хотелось рассказать ему, что теперь она поняла: быть правителем – тяжёлая ноша. Это заставляет тебя хмуриться, погружаться в глубокие думы, становиться ворчливым.

Это должно было быть лёгкой работой: русалочье племя и его союзники были самыми счастливыми и беззаботными народами во всём мире.

По крайней мере до того момента, пока морские волки не приблизились к саду одной царской кузины слишком близко.

Или пока первый акулий министр не настоял на расширении области, на которой его народу разрешено охотиться, до самого Серого каньона.

Или, что явилось куда более серьёзной проблемой, пока риф внезапно не побелел и не погиб неизвестно почему. Или до того момента, когда как-то раз бугорчатые черепахи не смогли добраться до своего излюбленного места гнездовья, поскольку теперь там построили дома. Или пока люди не поймали (и не съели) целую делегацию, плывшую ко двору из северных морей. Или пока число рыболовных судов не стало настолько большим, что эту проблему уже нельзя было игнорировать, ссылаясь на негласные древние законы, регулировавшие отношения Морского Мира и Мира Суши, составленные в незапамятные дни.

И всё же, несмотря на эти гораздо более серьёзные проблемы, требующие незамедлительного решения, кузина Ерена продолжала жаловаться на морских волков, портивших вид её сада «своими уродливыми мордами».

Одна только мысль об этом вызывала у Ариэль раздражение.

Помимо ворчливости, было и другое, более значимое, сходство между царём морским и его дочерью. Всякий раз, когда он радовался, даже в обществе своих дочерей, его счастье омрачала печаль, навеки повисшая над ним после смерти его жены.

Всякий раз, когда Ариэль в её новой жизни представлялась возможность ненадолго выдохнуть, облегчение, которое она при этом испытывала, омрачалось печалью и чувством вины из-за смерти отца.

Так она и правила – твёрдой рукой, весьма достойно, но в молчании и глубокой печали.

Прочистив горло (это был один из немногих звуков, которые она всё ещё могла издавать), девушка наклонилась вперёд, чтобы поделиться с крабом своими соображениями, как вдруг к ним подплыл Флаундер.

Её старый друг подрос и раздобрел с момента их первого путешествия на поверхность, совершённого ими несколько лет назад. На шее у него висел медальон, демонстрировавший его чин; печатка в виде трезубца означала, что её обладатель относится к высшим царским кругам. Но, в отличие от очаровательных маленьких рыб-подручных и слуг – морских коньков, он, попав в луч света, не выпячивал свою грудь колесом и не передвигался вразвалку, чтобы золотой диск бросался в глаза окружающим особенно сильно. Несмотря на прожитые годы и накопленный опыт, он остался всё тем же располагающим к себе и прочно держащимся за дно морское Флаундером.

– Ваше величество!

Проигнорировав краба, он устремился к царице и отвесил низкий поклон – согласно этикету, так было положено делать каждому подданному, но Ариэль обычно старалась останавливать подобные почести, во всяком случае, если перед ней склонялся он или Себастьян.

Кивком головы Ариэль предложила другу перейти к сути.

– Я только что услышал странную – весьма и весьма странную – новость от камбалы, которая услышала её от черепахи, которая услышала её от дельфина… Постой, я не уверен, что камбала узнала об этом от черепахи. Должно быть, между ними был ещё кто-то. Возможно, голубая рыба? – Он почувствовал нетерпение, охватившее девушку, ещё до того, как она его выказала, и потому продолжил: – На поверхности одна чайка заявляет, что у неё есть новость только для твоих ушей.

Глаза Ариэль удивлённо округлились.

Она осторожно показала на языке жестов имя, буква за буквой:

– Это Скаттл?

– Нет, ваше величество, – ответил Флаундер, стараясь скрыть собственное разочарование. – Было сложно установить личность, опрашивая… всех задействованных в передаче сообщения, но я полагаю, эта чайка моложе, к тому же она леди.

Девушка вся так и сникла. От чаек никакого толку. Скаттл был редким исключением. Да, он отличался рассеянностью, но обладал добрым сердцем. Имел склонность к преувеличениям, но был настоящим другом. Встретиться с ней должен был именно он! В течение нескольких лет с того самого дня, когда она потеряла отца, Ариэль пыталась вернуться на сушу, чтобы увидеть Эрика вновь и одолеть Урсулу. Но коварная морская ведьма стала принцессой-человеком и, воспользовавшись властью, источником которой было её новое положение, а не магия, расставила королевских стражников вдоль всего побережья, дав следующее официальное объяснение такой необходимости: на случай нападения вражеского королевства или нашествия пиратов. В некоторых местах, ближе к замку, стражники несли свой пост, стоя по щиколотки в воде. При помощи Скаттла морская царица пыталась обойти бдительных слуг, проскочив мимо них, пока чайка устраивала переполох в качестве отвлекающего манёвра. Но этого было недостаточно, чтобы заставить потерять бдительность мужчин, не спускавших глаз с морской пены и готовых засечь любую необычную девушку с волосами сверхъестественного рыжего цвета в ту же секунду, как она задумает показаться над водой. Некоторое время спустя, после многочисленных уговоров со стороны Себастьяна и сестёр, Ариэль сдалась и решила вернуться к подводной жизни навсегда. Самое меньшее, что она могла сделать, чтобы почтить память своего отца, – посвятить себя выполнению царских обязанностей. Она поклялась навеки забыть Мир Суши. Включая Скаттла, ведь он был его частью.

– И всё же… Это чайка. Разве это не означает, что Скаттл тоже должен как-то в этом участвовать? – продолжил Флаундер, пытаясь её приободрить. – Было бы весьма и весьма чудно, если бы какая-то случайная чайка прибыла, чтобы поговорить с тобой. Но я не перепроверял первоисточник истории. Мне не хотелось нарушать твой запрет, наложенный на посещение поверхности.

Ариэль задумчиво взмахнула хвостом.

– Не смей даже думать об этом, – проворчал Себастьян. – Я знаю, о чём ты сейчас размышляешь. Это всего лишь глупая птица. Выкиньте эту затею из своей головы, юная леди.

Девушка приподняла бровь, не веря своим ушам. Юная леди? За годы, которые прошли с момента её битвы с морской ведьмой, она повзрослела. Не так разительно, но всё же гораздо сильнее, чем полагается волшебному существу, которое по своей природе близко к бессмертию. Что-то навсегда изменилось в её взгляде – он стал глубже, мудрее, и теперь в нём читалась усталость, чего нельзя было сказать о нём, когда она была юной русалочкой, никогда не посещавшей сушу. Её щёки уже не были такими пухленькими, как прежде, черты её лица заострились. Иногда Ариэль задумывалась о том, похожа ли она на мать… Её собственные воспоминания являлись ненадёжным свидетельством, а единственным зримым отображением внешности прежней царицы была статуя, запечатлевшая женщину и её царственного супруга в танце. Но она была целиком и полностью бледно-молочного мраморного цвета, без каких-либо красок. В ней не было жизни.

Волосы Ариэль больше не струились свободно по воде, как было прежде; служанки и крабы-парикмахеры заплетали их в косы и аккуратно укладывали. Ни одна прядь причёски, отвечавшей официальному стилю, не выбивалась из-под великолепной золотой короны, обруч которой обвивал виски девушки, – она носила её на манер богов. Небольшие серьги из золота и аквамаринов царственно сверкали, но не звенели. Они выглядели весьма элегантно и сдержанно, соответствуя занимаемому их обладательницей высокому положению. Единственным реверансом в сторону юности было золотое колечко в верхней части её левого уха.

«Юная леди», вот уж действительно.

Ей даже не пришлось использовать язык жестов, чтобы Себастьян понял то, что она хотела сказать: «Ты больше не можешь говорить со мной в таком тоне, дружочек. Я теперь царица».

Раздражённо вздохнув, краб по-стариковски пробурчал:

– Прошу прощения, моё поведение было неуместным. Но что я могу поделать? Когда ты отправляешься туда, ничего хорошего из этого не выходит… Это мы уже проходили. Я просто… Просто не хочу, чтобы тебе вновь причинили боль. Не хочу видеть твоё разочарование.

Улыбка промелькнула на лице Ариэль. Она осторожно похлопала старого друга по панцирю, показывая таким образом, что ценит его заботу о ней. Порой было так просто забыть, что поведение Себастьяна чаще всего является показным. В глубине души краб искренне печётся о том, что (как он считает) является интересами русалочки.

Но она уже взрослая, к тому же управляет целой страной, и её интересы – не его забота. Она отвернулась, чтобы жестами обратиться к маленькому морскому коньку. В ожидании указаний он держался в воде по стойке смирно, и лишь его плавники слегка колыхались.

– Трелл, сообщи, пожалуйста, царскому совету, что этим вечером я не смогу выполнять привычные обязанности. Флаундер отправится со мной. Себастьяна я формально назначаю главным до своего возвращения, однако в моё отсутствие не должны проводиться какие-либо голосования, а также приниматься решения.

– Слушаюсь, ваше величество. – Поклонившись, морской конёк стремительно удалился.

– Ваша царственность, не передать словами … – начал было Себастьян.

Но Ариэль уже направлялась к солнечному свету, изо всех сил проталкиваясь сквозь толщу воды к поверхности.