Текст книги "Ариэль. Другая история русалочки"

Обернувшись, девушка увидела, что все они вернулись к тем же самым делам, которыми были заняты до её появления: укладывали волосы, обменивались сплетнями, резвились, кружа друг вокруг друга, – это зрелище всегда было усладой для глаз их отца.

– Вам хотя бы иногда становится скучно вести такую праздную жизнь? – спросила она жестами, хотя её никто не мог видеть. – Неужели в вас нет хотя бы капельки любопытства? – Ариэль произнесла эти слова губами, пытаясь извлечь звук из своего горла. Впервые за долгое время. Но из её рта лишь вытекла вода. – Прошло уже больше сотни лет со дня смерти матери!

Никто её не видел. Руки девушки, с помощью которых она не могла заставить сестёр себя услышать, крепко сжали трезубец.

Она уплыла прочь, оставшись неуслышанной и незамеченной.

Ариэль

В этот раз девушка будет во всеоружии. Она взяла с собой сумку, вроде тех, что художники используют, чтобы переносить свои принадлежности для рисования, и сложила в неё несколько вещей, которые, как она думала, могут ей пригодиться. Тщательно подобрала одежду, добытую из затонувшего сундука с судна, потерпевшего кораблекрушение. Вещи, конечно, были мокрыми, но зато совсем не износились. Прошло очень много времени с момента её последнего пребывания на суше, поэтому ей не сразу удалось вспомнить, что нужно на себя надеть, чтобы наряд был завершённым. Платье, передник и нижняя юбка… Число слоёв, в которые облачаются люди, способно свести с ума! Если она забудет надеть нательное бельё, неужели это хоть кто-то заметит?

Также важно было не забыть взять с собой деньги – всевозможные виды монет – просто на всякий случай. В прошлый раз за всё платил Эрик. В этот раз, возникни такая необходимость, ей предстоит решить данный вопрос самостоятельно.

Затем Ариэль села за туалетный столик и прогнала крабов-парикмахеров. Её несколько раздражала суетливая толкотня, которую те устроили вокруг неё, и их назойливое желание помочь. Она могла самостоятельно убрать со своей головы корону и не собиралась снимать золотую ракушку. Русалка сбросила с себя мантию, которая своей тяжестью давила ей на плечи и придавала девушке более взрослый и величественный вид. Предмет царского гардероба немедленно унесли две макрели, которые его почистят и аккуратно повесят на риф, чтобы тот не измялся и не порос актиниями.

Вытянув губы трубочкой, Ариэль дунула в висевшую у неё на шее золотую ракушку несильно, ведь она не собиралась поднимать тревогу. Из морских недр показался Флаундер, который ожидал, когда царица его позовёт, предоставляя ей возможность побыть наедине с собой.

Плавно изгибая ладонь, она провела ею поперёк своего тела, изображая прилив:

– Пора.

Флаундер согласно кивнул и подплыл к русалке. Вместе они начали свой путь на поверхность.

Они двигались почти синхронно: рыба совершала своим телом волнообразные движения вверх-вниз, русалка работала хвостом практически в том же ритме. Спустя несколько минут Флаундер решился заговорить:

– Совсем как в старые добрые времена, верно?

Повернувшись к своему маленькому другу, Ариэль одарила его улыбкой, что теперь было большой редкостью. Она подумала в точности то же самое.

Когда голова русалки показалась над поверхностью воды, её появление выглядело менее зрелищно, чем в предыдущий раз, но у неё, как и тогда, захватило дух. Чайка была почти на том же самом месте, где они её оставили.

Тут в голову Ариэль пришла мысль, что она не знает жеста, обозначающего слово «чайка».

– Великолепно! – воскликнула птица. – Я очень надеялась, что вы вернётесь.

Русалка заморгала, опешив. «До чего всё-таки она чудная», – пронеслось у неё в голове.

– Ага, вот и мы, – ответ Флаундера прозвучал слегка развязно. – И, кстати, это тайная миссия. Никто не должен знать о том, что Ариэль покидает свои царские владения для решения вопросов на суше… в особенности вопросов, касающихся её отца. В особенности тех, отношение к которым также имеет морская ведьма Урсула.

Джона уставилась на рыбу:

– Царские? Или царицыны?

– Что? – спросил Флаундер раздражённо.

– Русалочьим народом правит царица. Разве не будет правильнее называть владения царицыными?

– Нет, вообще-то… гм, полагаю, что так. Возможно. Это имеет значение?

– Имеет, если ты царица, – заметила птица. Ариэль с трудом сдержала улыбку; она бы рассмеялась, будь у неё голос. – Я полечу вперёд и отыщу прадедушку, – продолжила чайка, безошибочно угадав, что её новые друзья уже начали терять терпение, – так мы сможем подготовиться к диверсии против тех нескольких часовых, которые ещё стоят на берегу. Нам следует условиться о сигнале, чтобы я знала, когда вы будете готовы выйти на сушу.

Флаундер внимательно следил за жестами девушки, которые затем переводил вслух:

– В этот момент флот, в составе которого будет не менее… тридцати семи летучих рыб, покажется над водой и будет перемещаться, держа курс на запад.

– Всё ясно. Буду ждать появления тридцати семи серебристых летающих рыб, которых очень трудно поймать и которые отличаются изрядной костистостью, но при этом (ах!) превосходным вкусом, направляющихся в сторону заката.

– Как это звучит на языке чаек? – спросил Флаундер, переводя жесты Ариэль, охваченной любопытством.

Птица издала громкий крик.

Он ничем не отличался от обычного крика, который могла бы издать любая чайка.

Затем Джона взмыла вверх, не задавая новых вопросов и не издавая других звуков.

Ариэль тряхнула головой, и они вместе с Флаундером нырнули обратно под воду. Друзья держались очень близко к поверхности, плывя прямо под ней и почти что её касаясь.

Девушка могла чувствовать, как они приближаются к земле: ощущать изменение воды на вкус, улавливать изменения температуры течений кожей, – но ей также не составляло труда время от времени поглядывать на берег и держать ухо востро, чтобы внезапное появление лодок не застало её врасплох. Удары вёсел можно услышать за несколько километров. Отец рассказывал легенды об облачённых в кольчугу мореплавателях былых времён, чьи триремы имели три ряда вёсел, с помощью которых они бороздили океанские просторы. Отец говорил, что их удары были отчётливо слышны даже на дне Атлантики. Будь они чуть громче, обрывали бы песни полурыб-полузверей – дельфинов и китов, использовавших голоса для ориентации в водном пространстве.

Ещё до того, как отец наложил запрет на посещения русалочьим народом суши, встреча лодки с русалкой уже считалась большой редкостью. Если капитан был человеком старой закалки, он либо осторожно брал в сторону от морской девы, либо делал ей подношение: плод земного дерева. Яблоки и виноград русалочьим народом ценились дороже любых драгоценностей. Русалка, в свою очередь, могла одарить его плодами океана – самоцветами или золотым гребнем, украшавшим её волосы.

Но даже в те времена существовал риск столкнуться с морским судном, команда которого отличалась беспринципностью, попасться в сети, быть насильно выданной замуж за человека, чтобы стать его диковинной женой-русалкой, или быть пойманной в качестве трофея, который преподнесут королю.

(Если вспомнить некоторые обнаруженные русалками сети, из которых они высвобождали своих подводных братьев, вполне объяснимо, почему Тритон полагал, что люди едят абсолютно всё, что им удалось выловить из моря, включая русалок.)

Морские существа, встречавшиеся Ариэль и Флаундеру на пути, проявляли по отношению к ним любопытство и интерес. Они кланялись русалке и рыбе, когда те ещё только собирались их поприветствовать, и внимательно разглядывали их, когда думали, что друзья этого не видят. Даже без короны на голове царица была легко узнаваема благодаря своим рыжим волосам и неизменно сопровождавшей её рыбе. Она приняла правильное решение, наказав Себастьяну молчать о её путешествии; сплетни распространялись по Атлантике в разы быстрее молниеносного скольжения в толще воды стаи тунцов.

Высунув голову на поверхность, девушка с удовольствием обнаружила, что они не сбились с пути. Друзья приближались к Тирулийскому заливу, береговые косы которого (по одной слева и справа) были расширены с помощью валунов усилиями жителей суши с целью обезопасить заходящие в залив суда. Поверхность моря между этими двумя выступами была гладкой, словно зеркало. Южная часть гавани была скалистой и серой, подобно Южным островам, вокруг которых резвились осьминоги, а на мягких волнах качались временами опадавшие с ветвей деревьев оливки. В центре побережья скалы расступались, освобождая совсем небольшой клочок земли пляжу. К северу от него лежали приливные отмели – здесь море переходило в сушу ещё более плавно, постепенно порастая травой вперемешку с кочками коричневатой илистой грязи, в которой зарождались всевозможные морские формы жизни, не отличающиеся большими габаритами: двустворчатые ракушки, моллюски, устрицы, крабы, мурены и даже некоторые виды рыб. За ними тянулись уже непосредственно болота, смешивавшиеся с рекой, которая текла, как однажды рассказал ей Эрик, прямиком со склонов гор.

А между русалкой и берегом были морские суда.

Небольшие рыбацкие лодки, на форштевнях которых были нарисованы ярко-голубые глаза, чтобы отпугивать неудачу. Быстроходные, лоснящиеся в лучах солнца китобойные суда. Крохотные кораклы, на которых ребятня и взрослые жители побережья перемещались по болотам и малой воде, чтобы выловить оттуда икру, креветок, моллюсков и более вкусные морские водоросли, которые прежде являлись пищей бедняков, а теперь высоко ценятся богачами.

Над всей этой суетой величественно возвышались бороздящие океанские просторы большие корабли. Их огромные белые паруса были приспущены, но в любую секунду корабли были готовы сняться с якоря, чтобы выйти в открытое море и вернуться домой нагруженными пряностями и золотом, шоколадом и благовониями, тончайшими шелками и сверкающими кристаллами соли.

Ариэль разглядывала эту последнюю категорию судов, испытывая приступ зависти. Они несли на своём борту отважных путешественников из мира людей туда, где она никогда не бывала, – к чужестранным землям, о которых девушка знала только из легенд. Возможно, они проплывали прямо над головами гиперборейцев, даже не подозревая об этом. Это казалось ей в некотором роде несправедливым.

Затем она заметила крошечное судёнышко (не больше вёсельной лодки, честное слово), которое держалось на воде особняком. Оно одиноко плавало дальше всех прочих от берега, на самом краю залива, и находилось к ней ближе всего.

На носу лодки, сгорбившись, сидел какой-то человек. Он с мрачным видом всматривался в морские волны. Ариэль нахмурилась, прищурив глаза, чтобы рассмотреть его получше. Русалка испытывала искушение дорисовать слабо различимые детали при помощи своего воображения: перед ней одноглазый пират или старый морской волк с деревянной ногой, пожёвывающий трубку и грезящий о былых днях своей славы в ожидании шторма, который никогда не начнётся.

Но было в нём что-то такое… его волосы казались столь чёрными и блестящими. И несмотря на то что он сидел сгорбившись, изогнутость линий его спины сглаживалась рельефностью мышц, которые отличались свойственными молодости крепостью и упругостью. Одной рукой мужчина поплотнее запахнул своё пальто, это движение показалось ей странно знакомым…

Ариэль сглотнула. Будь у неё голос, она бы сейчас вскрикнула.

Перед ней был Эрик.

Не вызвав ни единого всплеска, она погрузилась под воду – быстро и беззвучно, словно призрак, – как любое морское создание, желающее остаться незамеченным. Никакой бури эмоций, никаких радостных шлепков хвостом по воде.

Русалка держалась у самой поверхности воды, медленно моргая. Сердце гулко билось у неё в груди.

– Ариэль?.. – обратился к ней Флаундер, встревоженный её поведением.

Русалка посмотрела на него, и по лицу девушки было видно, что её душа разрывается на части. Жестами она перечислила одну букву рунического алфавита за другой:

– Эрик.

– ЧТО?

Она подняла указательный палец, что на любой язык переводится как «один момент».

С помощью мелких, но быстрых движений она подплыла к лодке поближе, обогнула её кормовую часть и бесшумно высунула голову из воды. На берегу, как и всегда, было многолюдно: стояли печальные вдовы моряков, которые проглядели все глаза, напрасно ожидая возвращения тех, кто навеки остался на дне морском; задумчиво прохаживались капитаны кораблей; толпились девушки, надеявшиеся увидеть какое-нибудь завораживающее зрелище; а мальчишки, мечтавшие о награде, зорко вглядывались вдаль, надеясь заметить кита или хотя бы его фонтан. Но в общем и целом люди не обращали внимания на окружавший их безмолвный мир океана, особенно на ту его часть, что была ближе к берегу. Надеясь остаться незамеченной, русалочка решила положиться на этот факт, а также на то, что глаза юноши тоже неотрывно смотрели вдаль.

Вне всяких сомнений, это был Эрик.

Его глаза имели всё тот же мечтательно-голубой цвет небес, ну или морской лазури, в которую окрашен горизонт там, где океан плавно переходит в небо. И когда она посмотрела на них, у неё не возникло прежнее чувство, что в их уголках вот-вот возникнут лучистые морщинки и они засияют смущённой улыбкой радости. Глаза принца были широко распахнуты и всматривались в то, что было скрыто от взора девушки и находилось на расстоянии тысяч километров, преодоление которых заняло бы тысячи часов; за пределами мира, которому принадлежал этот залив.

Его лицо было худее и бледнее, чем пристало человеку, который любит проводить дни на своей лодке. В то же время оно выглядело достаточно здорово, не измождённо, хотя и не беззаботно.

Его волосы стали теперь гораздо длиннее и были забраны в нетугой хвост.

Хотя наброшенный на его плечи плащ и выглядел поношенным и выцветшим от соли, под ним Ариэль смогла разглядеть атрибуты высокого титула юноши: кипельно-белую рубашку, несколько золотых медалей, пусть и небрежно расстёгнутый, но качественный и подогнанный точно по фигуре жилет. Роскошный широкий ремень держал необычайно искусно скроенную пару брюк, которая определённо была узковата для человека, ведущего активный образ жизни, а ведь прежний Эрик предпочитал, чтобы одежда не стесняла движений. Он был обут в поношенные ботинки, которые явно не предназначались на выход, как и плащ, который он накинул на себя в последний момент. С целью маскировки или чтобы не портить вещи получше.

Принц продолжал пристально вглядываться в линию горизонта, словно ожидая чего-то. Тут Ариэль поняла, что судёнышко стояло на якоре. Словно он был здесь уже достаточно долго или предполагал, что будет находиться здесь некоторое время.

– Здесь так чудесно, не находишь, Макс? – пробормотал юноша. – Так тихо. Ты почти можешь слышать… Практически слышишь…

От неожиданности Ариэль округлила глаза – над краем борта лодки показался кончик лохматого уха её старого знакомого.

Эрик осторожно вынул из своего кармана какой-то предмет. Сперва Ариэль подумала, что он окажется трубкой (ей казалось, что это соответствовало бы возрасту принца и занимаемому им положению), но когда он поднёс его к губам, русалка поняла, что это был крошечный музыкальный инструмент. Он был короче флейты, которую юноша прежде повсюду носил с собой, и толще. Больше походил на окарину – музыкальный инструмент, на котором люди играли в те стародавние времена, когда ещё умели разговаривать с животными и русалками.

Набрав в лёгкие воздуха, принц на мгновение замер.

Затем он сыграл несколько нот. Негромко и неспешно.

Сердце Ариэль практически перестало биться.

Это была песня, которую она пела Эрику, когда спасла его, вытащив на берег. Песня, которая невольно вырвалась из её груди, когда он лежал там без сознания. В ней говорилось о красоте моря и суши, о том, что люди смертны, а жизнь полна чудес. Она прорвалась наружу безудержным потоком, словно сама жизнь.

Её звуки приносили девушке сладостную муку, подобной которой она прежде не испытывала и которая была гораздо сильнее той, что она почувствовала, когда её хвост разделился надвое, превратившись в пару ног. Они проходили по её телу волнами: ощущение боли, внезапного осознания и одновременно – успокоения.

Прозвучали первые десять нот, и музыка стихла. Эрик прислушивался.

Он ждал.

Ариэль открыла рот, всей душой желая, чтобы из её горла вырвались несколько нот. Закрыв глаза, она пыталась выжать их из своего сердца, из своих лёгких. Разве любовь не снимает любые проклятия? Иначе какой от неё толк?

– Прошу вас, пожалуйста, древние боги. Сделайте так, чтобы я запела… Всего лишь один раз…

Но в тишине не прорезалось ни звука.

– Р-р-гав?

Вопросительное ворчание Макса заставило Эрика заморгать, а Ариэль мысленно ойкнуть.

– Да, я знаю, что не использовал эту мелодию в опере, – произнёс юноша, как если бы отвечал на более чётко сформулированный собакой вопрос. – Знаю, она бы сделала оперу самим совершенством. Но что-то в этом мне показалось неправильным… Я должен был сохранить её для… для… – Внезапно заморгав, он улыбнулся самому себе. – Звучит нелепо, не находишь, Макс? – Широко улыбаясь, он потрепал пса за уши.

Ариэль погрузилась глубже в воду, тая от его улыбки. Спустя все эти годы! Когда он улыбался, вместе с ним будто улыбался весь мир. В линии его рта, которая меняла свой изгиб, когда поднимались уголки губ юноши, словно била небесная радуга, солнечные зайчики плясали в его смехе. Она почувствовала себя абсолютно беспомощной и глупой. Царица морская! Хвост которой так легко прижать какой-то улыбкой.

Эрик вздохнул:

– Спасибо, что составляешь мне компанию в этих небольших вылазках, Макс. Я знаю, что они тебя утомляют. Но здесь я чувствую себя так, словно я… наконец очнулся. Или заснул ещё глубже, захваченный в плен очередной грёзой. Тут либо одно, либо другое. Я уже разучился отличать сон от яви. Ну право же! – Вздохнув, юноша с досадой сжал в ладони окарину. На секунду Ариэль решила, что он собирается бросить её в море точно так же, как поступил со своей флейтой много лет назад. Но вместо этого принц поднёс инструмент к губам и ещё раз сыграл те самые десять нот, позволив бризу погасить их своим дыханием. В этот раз Ариэль не пыталась закончить мелодию. Слёзы проступали в уголках глаз русалки и смешивались с солёной морской водой. Наконец Эрик убрал окарину от лица:

– Пора, возвращаемся обратно, пока моя благоверная не решила, что наша прогулка затянулась, – с этими словами он снял лодку с якоря, взялся за вёсла и со знанием дела развернул судёнышко, не вставая с банки и не прикладывая существенных усилий.

Когда нос лодки уже почти смотрел на Ариэль, Макс начал переминаться с ноги на ногу:

– Р-р-гав?

Пёс попытался заглянуть через край лодки, учуяв, что за бортом кто-то есть.

Ариэль погрузилась глубже под воду. Она почти не сомневалась в том, что зрение собаки с годами стало менее острым, к тому же на глаза ей свисала кудлатая шерсть. Макс поднял нос по ветру, принюхиваясь… но Эрик уже грёб обратно к берегу.

Ариэль проводила их взглядом: старого пса и его хозяина, управлявшего крошечным судёнышком, – юношу, во власти которого когда-то был корабль не меньше целого замка и сердце дочери самого царя морского.

Ариэль

Флаундер высунул голову из воды рядом с ней.

– Это точно был Эрик, – заметила рыба. – Ого, как он сильно изменился.

Ариэль рассеянно показала на языке жестов:

– Уверена, он бы сказал о тебе то же самое.

– Эй! – воскликнул Флаундер слегка смущённо, но вместе с тем не без гордости покачивая на волнах своё солидное брюшко. – Я теперь занимаю во дворце важную должность. Мне совершенно необходимо поддерживать свой вес!

Ариэль улыбнулась.

Весь этот разговор состоялся с единственной целью: сбросить напряжение и эмоциональный груз, которые принесла с собой такая неожиданная встреча. Сами по себе слова не имели никакого значения. За ними скрывался вопрос Флаундера, обращённый к Ариэль. На самом деле маленький друг хотел узнать, всё ли с ней в порядке, и напомнить ей, что в эту трудную минуту он рядом.

Произносимые вслух слова – далеко не самый содержательный способ общения. К такому выводу она пришла, потеряв голос. Часто истинный смысл заключён между строк и не облекается в вербальную форму.

А ещё порой окружающие забывали, что её немота не идёт в паре с глухотой, и тогда беседа принимала действительно интересный оборот.

Русалка и рыба вновь скрылись в волнах и теперь плыли у самой поверхности воды, которая изменилась и начала неприятно пахнуть перегноем, маслом и прочими субстанциями, чуждыми для океана. Несмотря на то что представители русалочьего племени находили стоявший здесь душок довольно-таки неприятным, продукты и отходы человеческой деятельности часто становились дополнительным источником пропитания для тех рыб, которые осмеливались жить столь близко к берегу. Каждый камень и деревяшка под водой были усеяны усоногими раками, края раковин которых были острыми, как бритва, скоплениями мидий, походивших на букеты цвета чёрного дерева, кластерами бархатистых трубчатых червей нежно-сиреневого оттенка, которые хоть и много болтают, но совершенно безвредны. Крабы, отличавшиеся большей храбростью и менее выраженными художественными наклонностями, чем их собрат Себастьян, непрерывно карабкались вверх и вниз по опорам моста и обломкам судов, потерпевших кораблекрушение. Время от времени кто-нибудь из них приветственно махал царице и тут же падал на дно морское, поскольку не мог держаться одной клешнёй, после чего, не давая себе передохнуть, вновь приступал к восхождению.

В некотором роде путь к дворцу походил на полосу препятствий, представленную траловыми сетями, которые захватывали со дна залива всё без разбору, независимо от того, было ли это съедобным или нет, а также нечистотами, вытекавшими из огромных труб, нависавших над водой. Друзьям пришлось сделать вокруг болота большой крюк: вода, лившаяся из стока, имела нездоровый ярко-жёлтый цвет. Жидкость, распространявшаяся в воде, походила на раскрывающийся цветок, растекаясь не менее красиво, чем чернила осьминога, однако она обожгла кожу и чешую Ариэль. И чем это только здесь занимались люди?

Когда они наконец очутились в более чистых водах близ замка (стоявшего в удалении от промышленного центра города, главным образом, чтобы его жителям не приходилось вдыхать смрад и заразу, витавшие в воздухе этой части столицы), Ариэль закружилась в водном потоке, словно выдра, встряхивая волосами и топорща чешую, чтобы избавиться от застрявших в них частичек грязи. Затем девушка и Флаундер поднялись на поверхность и осмотрелись по сторонам.

Береговая линия охранялась ровно восемью часовыми. Все они были сосредоточены у входа в лагуну, где русалка однажды спасла Эрику жизнь. Это был третий и последний раз, когда она пыталась добраться до дворца. Один из стражей приводил свои ногти в порядок при помощи карманного ножа, другой снял ботинки, чтобы его ноги отдохнули в песке. Все они и правда несли службу спустя рукава.

А почему, собственно говоря, они должны были вести себя как-то иначе? Заморская принцесса, вышедшая замуж за их принца, приказала солдатам охранять пляж от вторжения… некой океанической угрозы. Вероятно, русалки. Кто на всём белом свете воспринял бы такую задачу всерьёз?

«Быть может… быть может, в этот раз всё действительно получится».

Птичий крик привлёк внимание Ариэль, и она подняла голову, чтобы посмотреть на небо. Полдюжины сияюще-белых чаек, с виду совершенно безобидных, парили в небе над пляжем, представляя собой живописную картину. Хотя… не все они были абсолютно белыми. На нижней стороне крыльев одной из них были сероватые перья, а на голове у неё торчал нетипичный для этого вида птиц хохолок, также серого цвета. Другая чайка, поменьше прочих, следовала позади этой серой – Скаттл и Джона.

Стая была в полной боевой готовности и ожидала сигнала с земли.

– Я этим займусь, – произнёс Флаундер, отплывая.

Ариэль ждала в воде, пока её друг искал летучую рыбу, чтобы дать той указания. Всего несколько секунд спустя море наполнилось сверкающей вибрацией косяка рыб, движущихся в унисон то над поверхностью воды, то под ней, словно два мира перехлёстывались друг с другом.

Эти создания были прекрасны. С помощью своих серебристых крылышек рыбки поднимались в воздух с такой же лёгкостью, с какой рассекали волны, словно они не подчинялись физическим законам: пространство, материальные тела, вода, воздух, время, свет – между всеми этими понятиями для них не было никакой разницы. Они издавали шум, подобный стрёкоту полчища гигантской саранчи или причудливым раскатам грома, предвещавшим появление молний.

А тем временем двое стражников с любопытством уставились на это зрелище.

Атака с воздуха началась в то же мгновение.

Ариэль пришлось отвернуться, но она помнила, что чайки пошли на это ради неё и что она должна быть им за это благодарна. Прежде девушка не была уверена, что Джона подразумевала под «отвлекающим манёвром», и заключила, что птицы будут клевать глаза и другие незащищённые участки людских тел, царапать их когтями и, возможно, сбрасывать с воздуха на их головы острые ракушки. Но то, что они в действительности предприняли, оказалось гораздо менее жестоким и в то же время действенным до жути.

Так или иначе, Флаундер чуть не помер со смеху.

Часовые бросились врассыпную. Поначалу они, как сумасшедшие, метались туда-сюда и бегали кругами, пытаясь спастись от зловонного града, напоминавшего худший из кошмаров. Те из них, что были посообразительнее, поспешили укрыться кто под крышей дворца, кто – за выступами утёсов.

– Вперёд! – воскликнул Флаундер, придя в себя.

Несколькими быстрыми волнообразными движениями хвоста Ариэль продвинулась ближе к суше, где уровень воды был значительно ниже. Приложив всю свою силу, русалка вытолкнула себя наверх так, что теперь её тело находилось в вертикальном положении и она стояла на хвосте. Затем царица взмахнула трезубцем и превратила себя в человека.

Вот и всё.

Только и всего.

В былые времена это мог сделать её отец. Давным-давно, прежде чем начали происходить все эти ужасные вещи.

Ещё до их с Эриком встречи.

Он мог превратить её в человека на один день или на несколько и позволить дочери исследовать жизнь на суше, пока ей это не надоест, или пока она не начнёт чувствовать себя одиноко, или пока не соскучится по нему.

Когда Ариэль встретила Эрика, Тритон мог спасти русалочку от неприятностей, которые повлёк за собой обмен её голоса и жизни (а затем и его жизни) на возможность любить земного юношу и быть любимой в ответ. Она бы не только обзавелась парой ног, которые позволили бы ей ходить по суше, но и сохранила бы свой голос, благодаря которому смогла бы сказать что-то вроде: «Я та самая русалка, что спасла тебя. И я знаю эту песню, потому что сама сочинила её. Позволь мне спеть её для тебя».

Она смогла бы запеть. И они могли бы влюбиться друг в друга.

Ариэль с отцом могли заключить сделку, подобно древним богам: Прозерпине, Плутону и Церере. Она могла проводить половину своих дней на суше, а оставшуюся часть – в море. И тогда все были бы, положим, если и не безумно счастливы, то по меньшей мере рады, поскольку это был бы наилучший вариант из всех возможных.

«Но… – продолжила размышлять Ариэль, которая теперь была несколько старше, – …кто знает, что действительно могло бы произойти?» Сила трезубца прибывала и убывала вместе с морем и луной. Возможно, она бы оставалась человеком только на несколько дней месяца, скажем, на неделю, в лучшем случае – на две. Разве этого было бы достаточно, чтобы поддерживать отношения?

А что, если бы оказалось, что земные принцы такие же скучные, как морские царевичи?

Отогнав хорошо знакомые мысли, и прежде приходившие ей в голову, Ариэль сосредоточилась на том, что предстояло сделать сейчас. Она вынула из мешка человеческую одежду и натянула её на себя таким образом, чтобы ничем не отличаться от обыкновенной жительницы суши. Одежда была из грубой и колючей ткани, а теперь уже человеческая кожа Ариэль была нежнее чешуи русалочьего хвоста. Потребуется некоторое время, чтобы ботинки, с которых ей пришлось отдирать прилепившихся усоногих раков, просохли от воды. Девушка тряхнула трезубцем, и он начал уменьшаться. Его поверхность блестела золотом даже пуще прежнего, словно чистота металла становилась тем выше, чем плотнее друг к другу начинали прилегать частицы, из которых он состоял. Наконец, он стал таким маленьким, что помещался у неё в ладони и формой походил на гребень. Вместо первоначальных трёх зубьев появилось бессчётное количество крошечных острых зубчиков, каждый из которых оканчивался миниатюрным шипом, напоминая свой оригинал. Ариэль на долю секунды залюбовалась украшением, затем вставила его в свою причёску из искусно заплетённых кос над правым ухом.

Не спуская глаз с часовых и держа ладони как можно ниже (на случай, если она потеряет равновесие), девушка неуклюже пошла с мелководья в сторону укромного участка лагуны. Со стороны это походило на первые шаги детёныша морской черепахи, вот только тот двигался бы в противоположную сторону. Едва вылупившись из яйца, столько дней созревавшего в песке, осторожно перебирая ластами и щурясь от согревающих лучей солнца, неловкой, неуверенной поступью черепашка шагает к воде. Земля и небо полны опасностей и сулят погибель, океан предлагает защиту и тёплый кров. Всё было именно так, за одним только исключением: Ариэль двигалась в обратном направлении.

Ей было тяжело размышлять, продолжая при этом передвигать ногами. Она чувствовала песок. Чувствовала его давление на кожу своих стоп. С каждым новым дуновением бриза из её груди вырывался судорожный вздох. Соль, которая прежде окружала русалку, высохла на коже девушки белыми пятнами и щипала её губы.

Споткнувшись, она полетела лицом вниз.

Силой воли царица приказала своей левой ноге выступить вперёд, чтобы остановить падение. Мышцы, которые ещё совсем недавно управляли хвостом, а теперь – парой бёдер, заныли от боли, непривычные к такого рода движениям.

Ариэль остановилась, переводя дух. Она понимала, что её тело привыкнет к изменениям. В конце концов, земля не была усыпана лезвиями, которые при каждом шаге врезались бы глубоко в её стопы (хотя именно такое ощущение она испытала в первые секунды превращения). Под ногами лежал песок, который люди всегда описывали эпитетами «мягкий» и «ласковый». Если она упадёт, ничего страшного не случится.

Ветер принёс с собой шум и гам, создаваемый чайками и часовыми.

– Глупая птица…

– Да отцепись ты от меня!

– БЕЖИМ!

Но, как только она обогнула выступ скалы, за которым начинался укромный участок берега, всё прекратилось, как по волшебству: ветер, обжигавший лицо, крики часовых, непрерывное ощущение воздуха, давящего на её кожу. Сама того не осознавая, Ариэль очутилась в той самой лагуне, на берег которой она вытащила чуть было не утонувшего Эрика. Её округлая скала будто вырастала из моря, а вода в этом месте была тёплой, спокойной и неглубокой.