Текст книги "Никогда не обманывай герцога"

Глава 12

Гейбриел сидел на корточках за надгробной плитой, изо всех сил стараясь не шевелиться, хотя солнце пекло ему плечи, а позади него в абсолютно неподвижном воздухе жужжала пчела. Услышав, как Сирил, тяжело дыша, бежит по траве, Гейбриел крепко зажмурился и еще сильнее сжался.

– Я нашел тебя! Нашел! – Голос Сирила прозвучал на расстоянии нескольких шагов.

На траве случилась короткая потасовка.

– Сирил, ты жульничаешь! – Голос Джереми дрожал от гнева. – Ты должен был досчитать до ста.

– Я досчитал до ста! – возмутился Сирил.

– Сирил? Лорд Литтинг? – раскатился по церковному двору мужской голос.

– Ну вот! – недовольно прошептал Джереми. Выглянув из-за плиты, Гейбриел увидел, что через подстриженную лужайку идет мужчина в церковном облачении.

– Здесь не только мы. Там есть еще, – дерзко глядя вверх, на мужчину, сказал Джереми, указывая рукой в сторону Гейбриела.

Священник, нахмурившись, обернулся, и Гейбриел, опустив голову, присоединился к остальным.

– Думаю, вы все трое понимаете, что здесь не место для игр, – с укоризной сказал священник. – Лорд Литтинг, вы самый старший, и эти мальчики берут с вас пример.

– Простите, сэр. Больше этого не случится.

– Пожалуйста, следите, чтобы такое больше не повторилось. – Священник повернулся к Гейбриелу и улыбнулся: – Вы, должно быть, Гейбриел Вентнор. Добро пожаловать в деревню. Мы увидим вас в воскресенье в церкви Сент-Олбан?

– Он не может пойти с нами, – с презрительной усмешкой объявил Джереми. – Моя мама говорит, что он нечестивый еврей.

– О, Джереми, как тебе не стыдно! – упрекнул его Сирил.

– Лорд Литтинг, Бог всех приглашает в свой дом. – Священник положил свою теплую руку на плечо Гейбриела. – Надеюсь, юный Гейбриел всегда это будет помнить.

Гарет с некоторым нетерпением ожидал Антонию внизу, у лестницы. Он поглаживал морду своей лошади, а Стэттон, один из старых слуг Селсдона, держал поводья небольшого, но красивого серого коня, которому Антония всегда отдавала предпочтение. Интересно, подумал Гарет, помнит ли его этот высохший старый слуга. Сам он не мог вспомнить этого конюха – впрочем, это не имело значения.

– Пожалуй, сегодня хороший день для прогулки верхом, – заговорил с ним Гарет.

– Хороший, но переменчивый, – отозвался Стэттон хриплым голосом, сплюнув на траву. – Похоже, к ужину будет дождь.

– Да, наверное. – Посмотрев на небо, Гарет повернулся к старому конюху: – Знаете, Стэттон, я благодарен вам за то, что вы пришли сюда из деревни. Эта болезнь, которая здесь ходит, настоящее бедствие. Смотрите, чтобы вы тоже не заразились.

– Хрен и чеснок, – ухмыльнулся старик почти беззубым ртом, вытащив из-под короткой потертой кожаной куртки ремень. – Они все прогонят.

– Надеюсь, они вам помогут, – неуверенно сказал Гарет.

Слуга оказался неразговорчивым, но Гарет был настойчив, не зная, чем еще скрасить ожидание.

– Хорошее животное, вполне подходит для верховых прогулок герцогини, – заметил Гарет. – Он вырос здесь, в Селсдоне?

– Здесь, ваша светлость, не выращивали лошадей, – горько усмехнувшись, ответил Стэттон как раз в тот момент, когда на лестнице появился Кембл с висящей на руке корзиной. – Прежний герцог считал, что это слишком дорого.

– Правда? – удивился Гарет. – А я бы считал это выгодным.

– Он не хотел держать лошадей, – как само собой разумеющееся сказал старик. – Слишком дорого держать их зимой в стойле. Он считал, что они никогда не окупят хлопот.

«Не окупят хлопот»! Должно быть, Уорнем рассуждал так же и в отношении Ноулвуд-Мэнора, позволив ему совсем разрушиться.

– Великолепное создание, – в восхищении заметил Кембл, остановившись перед конем. – Итак, – обернулся он к Гарету, – я отправляюсь в деревню за доктором Осборном, а заодно сделаю кое-какие покупки. Могу я пригласить вас с собой?

– Спасибо, нет. – Гарет продолжал поглаживать лошадь, но животное нетерпеливо вертело крупом. – Зачем вам нужен Осборн?

– Джейн и миссис Уотерс стали жертвами этой жуткой горловой инфекции, которая разгуливает здесь.

– Бог мой, да это настоящая эпидемия, – отозвался Гарет, на что Кембл только пожал плечами и отправился по своим делам, а Гарет снова обратился к Стэттону: – Откуда взялся этот красавец?

– От лорда Митчли в двадцать первом, – прищурившись, ответил он. – Это было еще до ссоры. Конь был привезен специально для герцогини – но не для этой, а для предыдущей.

– Да, для той, что упала. – Гарет поморщился.

– Нет, – покачал головой старик, – для той, которая легла спать и больше не проснулась.

– О, простите, должен признаться, я их путаю.

При этих словах Стэттон рассмеялся, словно услышал самую веселую на свете шутку, а Гарет снова подумал об Уорнеме.

За то время, что здесь провел, изучая вместе с Уотсоном счета имения, Гарет окончательно убедился в том, что его покойный кузен был скупым злобным мерзавцем. Ссора с лордом Митчли, например, началась из-за пустяка – неотремонтированного куска изгороди, а разрослась до полного разрыва отношений – в результате герцог приказал Кавендишу и Уотсону решить это дело.

Размышления Гарета были прерваны Антонией, которая торопливо спускалась по лестнице, на ходу принося извинения и объясняя, что опоздала из-за болезни миссис Уотерс.

– В конце концов мы отправили ее наверх, в постель, – закончила Антония, когда Стэттон помог ей сесть на коня. – Мистер Кембл пошел за доктором Осборном.

– Да, он сказал об этом, – отозвался Гарет. – Уверен, она быстро выздоровеет.

– Я тоже надеюсь. – Антония развернула коня почти кругом. – До свидания, Стэттон! – помахала она рукой. – Спасибо, что пришли помочь.

Искоса взглянув на Гейбриела, Антония почувствовала тревогу и предвкушение удовольствия, как возможность напиться после страшной жажды. В это утро Гарет был одет для загородной прогулки в облегающие брюки цвета буйволовой кожи, в коричневые с кисточками сапоги до колена, которые, казалось, были сшиты специально по форме его икр, и в свою любимую темно-коричневую куртку, под которой были видны красивейший кремовый жилет с невероятно белоснежной сорочкой. Честно говоря, он выглядел слишком элегантно, но Антония решила, что это дело рук мистера Кембла.

– Боюсь, Нелли испортила твой сюрприз, – еще раз извинившись за опоздание, сказала Антония, когда они выехали на подъездную дорожку. – Она уже рассказала мне о новой лестнице в Ноулвуд-Мэноре.

– Нет, – рассмеялся Гарет, и от смеха у него в уголках глаз образовались очаровательные морщинки – это вряд ли можно назвать «сюрпризом». Сверни здесь и поезжай вверх за конюшнями.

Антония так и сделала, но, поднявшись на небольшой холм, не обнаружила ничего, кроме выезда на старую верховую тропу.

– Вот и сюрприз. – Гарет жестом указал на тропу. – Уотсон расчистил ее. Теперь можешь пользоваться короткой дорогой в Ноулвуд-Мэнор, когда пожелаешь.

– Тогда поедем по ней? – предложила Антония, чувствуя, что у нее поднимается настроение.

– Да, я собирался подарить тебе это грандиозное путешествие, – признался Гарет. – Насколько я помню еще с детства, это очень красивая дорога – с водопадом и маленькой беседкой над озером.

Они неторопливо ехали по лесу, и Антония поворачивалась в седле то туда, то сюда, чтобы полюбоваться тем, что их окружало. Извилистая тропа вела их наверх, к небольшому озеру, протянувшемуся от родника на пастбище до леса, где вытекающий из озера ручей каскадом падал, разбиваясь внизу о выступ скальной породы, а затем убегал под арочный каменный мост.

Свернув к Ноулвуд-Мэнору, они начали подниматься на холм, и Антония увидела беседку – причудливое сооружение из такого же необработанного камня и известняка, что и мост.

– Однажды мы с Сирилом стащили трубку и кисет с табаком у кучера из Селсдона и, забравшись в эту беседку, закурили.

Антония рассмеялась. Теперь у Гарета был вид очень серьезного человека, и трудно было представить, что когда-то он мог делать что-нибудь недозволенное. Но если верить тому, что рассказывал ей муж, Гарет на самом деле был крайне непослушным, однако Антония отнеслась к этому спокойно.

– Антония? – Гарет подъехал ближе к ней. – С тобой все в порядке?

– Да. – Она подняла голову и улыбнулась. – Это просто потому, что ты сейчас выглядишь очень серьезным человеком. Что было потом с тобой и Сирилом? Вас поймали и хорошенько выпороли?

– О, наше наказание последовало быстро и осуществилось нами самими. Нам стало очень плохо, но тебе вряд ли захочется узнать все подробности. После того случая я понял, что мне больше никогда не захочется снова закурить.

– Мы можем подняться туда? – порывисто спросила Антония. – Или нас ожидают в Ноулвуд-Мэноре?

– Мы можем вообще не ехать в Ноулвуд-Мэнор, если тебе не хочется, – покачал головой Гарет и спешился.

Привязав свою лошадь к молодому деревцу, спасшемуся от топора Уорнема, он повернулся, чтобы помочь Антонии спуститься. Его уверенные и сильные руки обхватили ее за талию, и Гарет с легкостью поднял Антонию с седла. Дорожка была неширокой, и, опустив Антонию, Гарет оказался так близко, что их куртки соприкоснулись. Почувствовав на себе его взгляд, Антония с нежностью посмотрела на него, а когда Гарет наконец позволил ее ногам коснуться земли, с трудом скрыла разочарование.

– Я привяжу твою лошадь. – Ей показалось, или его голос действительно стал хриплым? – Там, под листвой, каменная лестница. Подожди, я дам тебе руку.

Ступеньки, ведущие наверх, в беседку, действительно оказались скользкими от сырости и листвы. Антония ногой очистила первые две, а потом подошел Гарет и взял ее за руку. На мгновение Антонии захотелось, чтобы он никогда ее не отпускал. Рядом с ним она чувствовала себя в безопасности, в ней возникала уверенность в собственных силах. Может, Гейбриел и правда ее ангел-хранитель? – подумала Антония, и на ее губах заиграла улыбка. Нет, решила она, он слишком грешный, чтобы быть ангелом, и слишком загадочный.

– В этой небольшой низине всегда сыро, – сообщил Гейбриел. – Здесь повсюду мох и причудливые маленькие поганки. Сирил считал, что отсюда по ночам выходят феи.

– Мне кажется, это вполне вероятно, – тихо согласилась Антония, оглядываясь по сторонам.

Поднявшись наверх, она вошла в беседку. С одной стороны беседка была открыта, с другой – окружена каменной балюстрадой, а в глубине ее стояла широкая каменная скамья. Гейбриел снял перчатки для верховой езды, Антония последовала его примеру, и они перчатками очистили скамейку от опавших листьев, а закончив работу, сели рядом. Антонии казалось, что она фактически ощущает тепло и силу Гейбриела, хотя они касались друг друга только локтями.

Но Антонии этого было недостаточно, ей хотелось как можно больше узнать о Гейбриеле, о его судьбе. Однако он выглядел крайне настороженным, целиком ушел в себя. Заметив, что он помрачнел, Антония не стала ничего говорить, грустно вздохнула и, выбросив из головы эти мысли, стала смотреть через ограждение вниз, на край озера.

– Беседка прекрасна, – наконец заговорила она. – Здесь так высоко, крутой холм. Замечательно, что когда-то ее построили.

– Ею никто не пользуется, – тихо отозвался Гейбриел. – Насколько я знаю, никто никогда ею не пользовался, кроме нас с Сирилом.

– Существует еще одна беседка, – заметила Антония. – Вернее, павильон. Огромное красивейшее сооружение из портлендского камня и мрамора. Говорят, там обычно устраивали пикники.

Гейбриел ничего не ответил, и Антония, почувствовав, что настроение у него резко изменилось, обернулась, чтобы взглянуть на него. Гейбриел сидел, крепко стиснув зубы, лицо его было лишено какого бы то ни было выражения.

– Да, – наконец выдавил он. – Он внизу, у дороги, идущей вдоль фруктового сада, в полумиле отсюда. Там рядом олений парк, красивые сады и озеро… очень большое.

– Да, я иногда хожу туда гулять. – Антония осторожно просунула свою руку под его ладонь. Ее тепло, мужская физическая сила пальцев, стиснувших руку, сначала были приятными, а потом привели ее в легкое замешательство. – Гейбриел? Я сказала что-то не то?

Он покачал головой, но его взгляд был по-прежнему устремлен куда-то вдаль.

– Это там… в оленьем парке… умер Сирил, – ответил Гейбриел. – Удивительно, что никто меня об этом не спрашивал. Я ожидал, даже хотел, чтобы кто-нибудь спросил и тем самым положил этому конец.

– Я слышала… – пролепетала Антония, не зная, что сказать, – что это был несчастный случай.

– Неправда. – Он резко повернул голову и почти с осуждением взглянул на нее. – Ты слышала, что я убил его. И я сам считаю, что сделал это. Никто ни разу не употребил здесь выражение «несчастный случай».

– Да, ты прав, – потупившись, созналась Антония. – Но ведь единственным человеком, который когда-то говорил об этом, был… мой покойный муж.

– Да, могу держать пари, он говорил еще кое-что, – мрачно сказал Гейбриел. – И, не сомневаюсь, это «кое-что» в конечном счете стало смыслом его существования.

– Он был очень ожесточенным и озлобленным человеком, – прошептала она, теребя перчатки. – Гейбриел, я не хочу его защищать, но могу понять – я знаю, что значит потерять ребенка. От такого горя можно… сойти с ума.

– От горя – да, – бросил Гейбриел. – Но искала ли ты кого-то, кто мог быть виновен в этом? Ведь ты не хотела никому мстить?

– О, Гейбриел, мне не нужно было никого искать, – глухим голосом ответила Антония. – Я знала, кто виноват. Это была я и мой ужасный, строптивый характер.

– Нет, – покачал он головой, – нет, я не верю, что это явилось причиной смерти.

– Но это так, Гейбриел. – Антония немного повернулась на каменной скамье и взяла его руки в свои. – Я, несомненно, допустила это, а значит, сама убила ее. Я настаивала до тех пор, пока… пока не случилось худшее.

– Антония, – взяв ее руки, он повернул их вверх ладонями, – я думаю, это самое плохое, что можете кем-то случиться. Я хочу знать, зачем ты это сделала? – хрипло спросил Гейбриел. – Это тоже трагедия, ведь ты несешь эту ношу.

Антония не могла найти слов. Она смотрела на шрамы – тонкие белые кривые полоски, похожие на серебристых червяков, ползущих через ее вены и сухожилия.

– Господи, я не для этого привез тебя сюда, – прошептал Гейбриел. – Это должна была быть приятная прогулка, а я неожиданно испортил ее, заговорив о том, о чем не собирался говорить. Но с тех пор как увидел эти шрамы, я стал… В общем, не знаю, что со мной случилось. Мне больно за тебя, словно внутри у меня что-то разрезали. Я просто… не могу понять, зачем ты это сделала.

– Зачем? – повторила она. – Разве теперь это имеет какое-нибудь значение?

– Имеет, – глухо ответил Гейбриел. – Эти шрамы, твоя жизнь – мне нужно понять, как ты могла настолько ненавидеть себя. Что произошло? Я понял, что боюсь за тебя, Антония. И боюсь за себя.

– Мой муж, Эрик. – Высвободив свои руки, она обхватила себя. – Мой муж – вот что случилось. Я… рассердилась на него.

– Ты поранила себя не потому, что рассердилась. Нет для этого ты достаточно здравомыслящая женщина, – тихо возразил Гейбриел.

На мгновение Антония замерла, и от нахлынувшей волны благодарности у нее перехватило дыхание. Никто не называл ее здравомыслящей… уже много-много лет.

– Нет, я совсем не такая, – наконец ответила она. – Понимаешь, он нас оставил. Беатрис и меня. В своем загородном доме, в нескольких милях от Лондона. Я думала, что мы поженились для того, чтобы быть вместе. Тогда это была настоящая любовь. Я не знала – и никто об этом мне не говорил, – что у Эрика в городе есть любовница.

– О, Антония! – Гейбриел закрыл глаза.

– Он содержал ее много лет. И у них было двое детей. Я и понятия не имела. Я считала наш брак образцовым. Он ухаживал за мной, добивался, говорил, что безумно любит меня, но все это оказалось ложью. Мы часто из-за этого ссорились, поэтому он увез нас из города. А потом Беатрис и я видели его примерно раз в месяц. У меня снова должен был быть ребенок – безрассудный поступок, не правда ли? Но и это не помогло. С каждым разом ссоры становились все отвратительнее. Я ненавидела Эрика за то, что он унижал меня, не обращал внимания на дочь.

– Бедный ребенок, – прошептал Гейбриел.

– Дело в том, Гейбриел, что, оглядываясь назад, я начинаю понимать, что Беатрис это не трогало, она еще ничего не понимала, – тихо сказала Антония, покачав головой, и плотно сжала губы. – Думаю, виновата только я – моя уязвленная гордость. Я этого не хотела, однако использовала дочь, и это стоило мне всего.

– Что произошло? Что случилось с Беатрис?

– Однажды, ближе к вечеру, Эрик собрался в Лондон. – Антония заставила себя смотреть прямо в глаза Гейбриелу. – Ему не терпелось уехать – к… к ней, как я подозревала. Небо было затянуто облаками, моросил дождь, и вдалеке были слышны раскаты грома, но, несмотря ни на что, он подготовил свой фаэтон. Мы, как обычно, ссорились: из-за его отъезда, из-за позднего часа, я обвинила его в том, что он оставляет нас ради нее.

– Но по-видимому, так оно и было, – тихо вставил Гейбриел.

– Эрик назвал меня строптивой коровой, а я упрекнула его в том, что он не уделяет внимания Беатрис, никогда не проводит время с дочерью. Не знаю, зачем я это сказала, потому что к тому времени она почти не знала его. А он в ответ посмотрел на меня так, словно ударил. «Прекрасно, – сказал он, – посади малышку в экипаж. Я возьму ее с собой в Лондон и, быть может, таким образом положу конец твоему нытью».

– Боже мой, – пробормотал Гейбриел.

– Я, конечно, испугалась, но Эрик как сумасшедший ухватился за эту идею. «Хорошо! – крикнул он мне. – Черт возьми, ты хочешь, чтобы ребенок проводил время с отцом, так я заберу ее с собой!» Он схватил ее в охапку – без пальто, без шапки – и сломя голову выбежал из дома.

– Господи, ребенок, должно быть, перепугался.

– Нет, Беатрис решила, что это веселая игра. Я никогда не забуду его сверкнувший взгляд, когда он подстегивал лошадей. Это был торжествующий взгляд… победителя. Беатрис была с ним, а не со мной, она была счастлива и визжала от радости, пока они не доехали до поворота в конце аллеи. Позже сказали… что дорогу размыло дождем. Экипаж перевернулся. Я все это видела. Я знала… О Господи, я заранее все знала!

– Все произошло очень быстро, Антония, – с трудом произнес Гейбриел. – Она не страдала.

– Слуги отнесли тела обратно в экипаж, – прошептала Антония, чувствуя, что впадает в какое-то оцепенение. – Пошел сильный дождь. Кто-то… пытался увести меня, но я не ушла. Везде была кровь, грязь и вода. На них, на полу. А том я взглянула вниз… и поняла, что эта кровь и вода из меня. Такое впечатление, что меня оставляли жизненные силы – жизненные силы моего ребенка. Тогда я поняла, что своим характером убила Беатрис и, очевидно, убью будущего ребенка.

– И… ничего нельзя было сделать?

– Я назвала его Саймон, – едва слышно сказала Антония, и одинокая слеза скатилась у нее по щеке, обжигая кожу. – Он был просто великолепен, так прекрасно сложен. Его сразу же крестили. Знаешь, все понимали. Он прожил два дня. А потом… мне уже незачем было жить.

– О, Антония, я так сочувствую тебе!

– Я даже не помню этого. – Она снова повернула к себе запястья и смотрела на них сквозь пелену слез. – Гейбриел, это одна из тех многих вещей, которых я не помню. Я тебя не обманывала. Меня… нашла Нелли. В розарии. С ножом для чистки овощей. Потом приехал отец, отвез меня в какой-то загородный дом, чтобы я, как он сказал, могла отдохнуть, и оставил там.

– Боже мой. И на сколько?

– На несколько месяцев, – спокойно ответила она, пожав плечами. – А когда я пришла в себя, папа увез меня в Гринфилдс – его имение и через несколько недель сказал, что устроил мой брак с герцогом Уорнемом. Сообщил, что мне повезло и герцог хочет на мне жениться. Я не стала особенно возражать, на самом деле мне было… совершенно безразлично.

Гейбриел обнял Антонию за плечи и притянул к себе. Его тепло и успокаивающий запах окутали ее, и она позволила себе закрыть глаза.

– Антония, прости, что заставил тебя снова все пережить, но мне необходимо было это знать.

– Я переживаю это каждый день. Но быть может, не так остро? Нет, неправда. Просто не так подробно. Как ты однажды сказал, Гейбриел, я буду грустить о своих детях до конца жизни, но со временем, возможно, не при каждом вдохе.

– Надеюсь, что когда-нибудь так и будет, Антония, для твоей же пользы.

Они долго сидели молча, но Антония чувствовала на себе его пристальный – возможно, даже любопытный – взгляд и думала, не слишком ли многое ему открыла. Но для нее это было большое облегчение. Она невероятно устала держать все в себе, скрывать свои чувства. Ей казалось, что она долго спала и только теперь снова проснулась – для боли, да, но, возможно, еще и для какой-то радости в жизни, для солнечного тепла, журчания фонтана в саду, маленького удовольствия решать, что надеть в тот или другой день.

А еще было физическое удовольствие, которое Гейбриел подарил ей и которое не то чтобы снова разбудило ее, а просто оживило. Его приятный голос, нежные прикосновения и надежность крепких широких плеч – все это не должно было иметь никакого значения, но тем не менее имело. Она просыпалась, возвращалась к жизни…

– Ты никогда не был влюблен, Гейбриел? – тихо спросила она.

– Был, однажды, – не задумываясь ответил он, удивив этим Антонию. – Как мне казалось, страстно влюблен. Но это не привело ни к чему хорошему.

– Так всегда бывает со страстной любовью, – с горечью усмехнулась она. – Я думаю, лучше влюбляться медленно.

– И у тебя с Эриком была страстная любовь? – Гейбриел откинулся на спинку каменной скамьи и положил ноги на каменное ограждение. – Любовь с первого взгляда?

– Это очень трогательная история, – смущенно ответила Антония. – Я должна рассказать?

– Мне хотелось бы услышать ее.

– Он учился в Кембридже вместе с Джеймсом, моим братом, – начала Антония, набрав побольше воздуха. – Мне кажется, я всегда знала его и долго сходила по нему с ума. Когда я стала выезжать в свет, он повсюду следовал за мной. Это была просто сказочная история. Потом он сделал мне предложение, и я его приняла, наивно поверив в то, что буду счастлива всю оставшуюся жизнь.

– Мне жаль, Антония, что этого не случилось.

– Не стоит сожалеть. Я грущу по своим детям, а не по мужу. – Позади беседки хрустнула ветка – две белки побежали вниз по дереву, и Антония, глядя, как они прыгают и гоняются друг за другом, некоторое время размышляла, не смеется ли Гейбриел над ее девичьими фантазиями. Но он ничего не сказал, и тогда она обернулась к нему: – А ты, Гейбриел? Ты производишь впечатление человека, у которого разбито сердце.

Гейбриел сидел, низко надвинув шляпу, и можно было подумать, что он дремлет, но Антония уже достаточно хорошо знала его, чтобы обмануться.

– Мне, конечно, тоже хотелось бы иметь романтическую историю, но у меня она совершенно иного рода. Я влюбился в сестру Ротуэлла.

– О-о, в свою деловую партнершу? – уточнила Антония.

– Ты очень внимательна, – заметил Гейбриел, сдвинув назад шляпу.

– Как ее имя? – покраснев, спросила Антония и отвела взгляд.

– Ксантия Невилл. Или Зи, как мы обычно ее называем. О, теперь она маркиза Нэш. – В голосе Гейбриела безошибочно угадывались любовь и тоска.

– Зи, – повторила Антония. – Звучит очень… приятно. Очень мило и нежно. Она и сама такая?

– Милая? – Гейбриел задумался. – Да, она очень красивая, правда, красота ее не обычная. Нежная? Нет, Ксантия исключительно деловая женщина.

– Ты сказал, что она вышла замуж. Значит, теперь все кончилось?

– Нет, все кончилось много лет назад, – с грустью ответил Гейбриел, потирая рукой острый, слегка заросший щетиной подбородок. – Зи не стремилась к браку – во всяком случае, к браку со мной.

– Ты просил ее выйти за тебя?

– Это было и так понятно, – с некоторым раздражением ответил он. – У нас было то, что обычно происходит, и ее брат считал, что со временем мы поженимся. Да, я делал ей предложение – и не один раз.

– Прости. Ты долго был влюблен в нее?

– Позже я много думал над этим, – смущенно признался Гейбриел, весьма удивив своим ответом Антонию. – Я старался понять, когда и с чего все началось.

– Ты не знаешь?

– Точно не знаю. Понимаешь, ее старший брат взял мен на работу в судоходную компанию – на самом деле как мальчика на посылках. Представь себе, тогда наша компания была совсем небольшой – всего три или четыре корабля. И там я познакомился с Зи. Мы были примерно одного возраста, и я просто… страшно завидовал ее жизни.

– Как это понимать?

– Я хотел того, что было у нее. Хотел иметь дружную семью. У Зи в то время было два старших брата: Люк, на которого я работал, и Ротуэлл, который управлял сахарными плантациями. Они безумно любили ее и всегда яростно защищали. Когда я стал старше и понял, что меня влечет к ней, я был… абсолютно уверен в том, что если мы поженимся, то… я стану частью их семьи, буду… четвертым Невиллом, и они никогда не повернутся ко мне спиной.

– О, Гейбриел, ты боялся, что они могут так поступить? – прошептала Антония.

– Я был наемным работником, – хмуро сказал Гейбриел. – Откуда мне было знать, что они могут сделать? Я никому не доверял. Я был сиротой, которого они подобрали из милосердия. У меня не было ни пенни за душой, на плечах – одни лохмотья. Через несколько лет после этого Люк умер и нас осталось трое – я, Ксантия и Ротуэлл. Я очень боялся потерять их, Антония.

– Понимаю. Думаю, могу представить себе, как тебя могло это пугать.

– Боже правый, не могу поверить, что мы это обсуждаем! – Гейбриел внезапно рассмеялся и сжал пальцами виски. – Я задал тебе один простой вопрос и теперь рассказываю прискорбную историю своей собственной жизни.

– Вопрос, который ты мне задал, был не таким простым, – тихо возразила Антония. – И мне хотелось… услышать прискорбную историю твоей жизни. На самом деле мы вот уже несколько дней ходим вокруг да около.

– Не понимаю, о чем ты. – Гейбриел недоуменно взглянул на нее.

– Не лги мне, Гейбриел. – Антония покачала головой. – Я безошибочно знаю, когда человек лжет. Я прошла хорошую школу. – Гейбриел ничего не ответил и только сжал губы в тонкую линию. – Ты стараешься держаться на расстоянии от меня, – снова заговорила она. – А на самом деле от всех. Я думаю… у тебя было что-то очень плохое. – Плохая жизнь. – Гейбриел отвернулся. – Временами.

– Знаешь, я наблюдала за тобой, когда ты разговаривал своим другом Ротуэллом. – Антония склонила голову набок. – И с ним ты ведешь себя так же – держишься на расстоянии. Все это заставляет меня задуматься над тем, доверяешь ли ты вообще кому-нибудь.

Задумавшись над ее словами, Гейбриел слегка расслабил губы.

– Я доверяю самому себе, – наконец ответил он. – И в определенном смысле доверяю Ротуэллу и Ксантии.

Непонятно почему, но Антонии захотелось, чтобы он ей доверял. Но он этого не сказал. И почему он должен ей доверять? Она не была ни надежной, ни здравомыслящей. И никогда – даже в те времена, когда была здоровой и счастливой, – она не принадлежала к числу тех деловых, целеустремленных женщин, к которым, очевидно, относилась Ксантия Невилл. Сердце Гейбриела уже было отдано другой.

– Гейбриел, что за жизнь была у тебя в Ноулвуд-Мэноре? – Антония намеренно сменила тему разговора. – Она была ужасной? Сирил действительно внушал тебе страх?

В немом изумлении Гейбриел уставился на нее.

– Сирил? Внушал мне страх? – переспросил он. – Что за нелепость! Он был мальчиком, немного младше меня, и слишком простодушным, чтобы внушать кому-то страх.

– Ты ему не завидовал?

– Я очень любил Сирила. Он был, можно сказать, моим единственным товарищем, партнером по детским играм.

– Вы часто играли вместе? – удивилась Антония.

– Думаю, чаще, чем хотелось его родителям, – криво усмехнулся Гейбриел. – Они совсем не хотели, чтобы мы стали друзьями. Но Сирилу тоже было одиноко. Он был… обычным мальчиком. Иногда непослушным, даже озорным, как все дети.

– Но ты был немного старше?

– Всего на несколько месяцев.

Антония ненадолго задумалась. Рассказ Гейбриела резко отличался от того, что она слышала от своего покойного мужа.

– И ты не… служил на Королевском флоте, так?

– Антония, о чем ты говоришь? – Его недоумение было очевидным.

– Когда… разве после… смерти Сирила… – она с трудом проглотила комок в горле, – Уорнем не отправил тебя на флот? Понимаешь, он мне сказал, что отвез тебя в Портсмут, потому что считал, что ты должен стать гардемарином и не мозолить ему больше глаза.

– Нет, – спокойно ответил Гейбриел. – Нет, Антония. Уорнем отвез меня в Портсмут и сдал команде вербовщиков, а это огромная разница.

– Команде вербовщиков? – сжалась она от ужаса. – Боже правый! А сколько же лет тебе было?

– Двенадцать. Всего лишь. Британский флот не опустился до того, чтобы нанимать двенадцатилетних мальчишек. На флот не берут даже взрослых, если у них нет морского опыта.

– Значит, у тебя не было шанса стать офицером?

– Черт побери, Антония, послушай меня! – На его лице отразилась вспышка гнева. – Я не знаю, какую историю о моем исчезновении рассказывал всем Уорнем, – заговорил Гейбриел, тщательно подбирая каждое слово, – но ты должна знать правду. Он выгнал мою бабушку из Ноулвуд-Мэнора, оторвал меня от нее, отвез в Портсмут, отдал вербовщикам и при этом ясно дал понять, что никто никогда не станет меня разыскивать. Он не определил меня в офицерское училище, а просто объяснил им, что от меня нужно избавиться, и заплатил пятьдесят фунтов для скрепления сделки. Он хотел убить меня, но у него самого не хватило на это мужества.

– Но… – Антония чуть не заплакала и прижала пальцы к губам – это же бесчеловечно.

– Даже мальчики благородного происхождения не так просто становятся офицерами Королевского флота. Семья претендента должна обратиться за разрешением. Для этого нужны связи. А если их нет, если хотя бы один человек, занимающий высокое положение, не поддержит прошение, то его просто не станут рассматривать. Если Уорнем убедил себя в том, что я, так сказать, как сыр в масле катаюсь, то этим он просто старался заглушить чувство собственной вины.

– Интересно… В чем же еще он себя убедил? Что же случилось с тобой, если тебя не взяли на флот?

– Вербовщики продали меня за бочонок рома.

– Продали?

– Да. На торговый корабль, «дезертировавший», если так можно выразиться, из Марселя. Честно говоря, его команда мало чем отличалась от обычных пиратов или предателей.

– Боже мой! – Антония была поражена. – Думаешь, Уорнем знал, что так случится?

Гейбриел нисколько не сомневался, что знал, но не стал ничего говорить, а, прикусив язык, положил ногу на каменное ограждение.

– И что с тобой было? Ты боялся?

– Сначала я боялся только воды. Когда я просто ходил по причалам, меня выворачивало наизнанку. А людей? Нет, мне только хотелось к бабушке. Я был слишком наивен, чтобы бояться. Я все время рассказывал капитану корабля, кто я такой, кем был мой отец, говорил, что произошло недоразумение. Он считал это забавным, и команда потешалась над моими горячими мольбами на всем пути к Гернси.