Текст книги "Персия. Рождение и крах древней сверхдержавы"

«Я его [дворец] возвел, завершил, украсил и сделал прочным именно так, как задумывал» (DPf).

Первоначально в дворцовый комплекс можно было попасть через скромные ворота, который Дарий построил к югу от платформы, но примерно через 10 лет после смерти Дария Ксеркс перенес вход на запад террасы, где возвел монументальную (и очень элегантную) лестницу с двумя пролетами, ступени которой были достаточно пологими, чтобы по ней без усилий могли подниматься лошади и другие животные. Это может подтвердить теорию о том, что дворец использовался для пышного празднества, в ходе которого царю преподносили животных (на рельефах ападаны изображены козы, овцы, бараны, лошади, быки, верблюды, львы и даже африканский окапи, предназначенные в дар правителю). Лестница вела к внушительным вратам Ксеркса, известным как «Врата всех народов», по бокам которых стояли монументальные каменные быки, а также крылатые быки с человеческими головами, созданные по образцу ассирийских скульптур ламассу. Парадный доступ во дворец осуществлялся через эти ворота, хотя сохранились и ворота Дария на южном конце террасы. Огромная терраса была, по сути, разделена на две зоны: общественное пространство (внешний двор) для групповых собраний, парадов и государственных мероприятий и более приватную зону (внутренний двор), предназначенную для проведения определенных церемониальных мероприятий, а также для жилых и административных нужд. Самой масштабной и внушительной частью общественного пространства считается великолепный зал для аудиенций, или ападана. Насчитывая почти 22 метра в высоту, он возвышался на террасе, вознесенной на три метра над огромным открытым двором, окружавшим его с севера и востока. Ападана представляла собой просторный квадратный зал с 36 колоннами, поддерживающими мощную крышу из кедрового дерева. Зал имел три портика (каждый с 12 колоннами) с северной, западной и восточной сторон, четыре четырехэтажные угловые башни и ряд складских и караульных помещений с южной стороны.

Подсчитано, что ападана могла вместить около 10 000 человек. Архитекторы эпохи Ахеменидов сумели обойтись для поддержки крыши минимальным количеством удивительно тонких колонн. Колонны венчались замысловатыми капителями. Наиболее распространенной была капитель в виде сдвоенных полуфигур быков: коленопреклоненные животные, обращенные друг к другу спинами, вытягивали шеи с одинаковыми головами прямо под пересечениями кедровых балок потолка. Толстые стены ападаны из глинобитного кирпича были облицованы глазурованной плиткой изысканных зеленых, синих и оранжевых тонов с узорами из розеток и пальм. Ападана была главным местом проведения важнейших царских церемоний, и вступление под затемненные своды этого величественного зала должно быть производило впечатление на любого дипломата, придворного или просителя. Ападана была средоточием величия. Ее спроектировали в первую очередь как место проведения приемов и празднеств великих царей.

Другие официальные здания включали великолепный «зал ста колонн», огромный банкетный вестибюль (или еще один тронный зал), и трипилон, или «центральный дворец», небольшое, но богато украшенное сооружение с тремя дверными проемами и четырьмя колоннами, которое, возможно, служило залом совета. На косяках восточного дверного проема запечатлены иноземные трононосцы, высоко поднимающие великого царя. Возможно, это чисто символическое изображение, но было высказано предположение, что оно может отражать подлинную придворную церемонию, во время которой на некоем пышном празднестве в Персеполе 28 придворных, представляющих подвластные империи народы, поднимали царский помост, где восседали царь и наследник престола, и вносили его в зал трипилона для приема гостей.

К числу зданий внутреннего двора, расположенных в задней части ападаны, относятся тачара Дария (буквально – «анфилада комнат») и хадиш Ксеркса (буквально – «место власти»). Два небольших дворца использовались царями как «частные» резиденции, где размещались обеденные зоны и даже ванные комнаты. Здесь же были расположены и другие «дворцы», в том числе так называемый дворец H, возможно, первоначально построенный Артаксерксом I, и полностью разрушенный дворец G (датируемый, возможно, эпохой Артаксеркса III).

Дворец Ксеркса был соединен со зданием «гарема» двумя величественными, мастерски возведенными лестничными пролетами, которыми должно быть пользовался царь, когда ему требовался прямой доступ в нижние комнаты. «Гарем» представлял собой жилые помещения для некоторых членов царской семьи, он был скрыт за высокими укреплениями и хорошо охранялся. Это было самое безопасное и уединенное место на царской террасе.

Административное сердце дворца также располагалось на частной половине террасы. Тут же находилась и сокровищница. Здесь не только хранились огромные богатства Персеполя, привезенные во дворец иностранными сановниками, сатрапами и их бесчисленными посланниками, но и размещалась целая армия чиновников, состоящая из писцов, секретарей и другого административного персонала. Именно здесь было обнаружено самое большое количество архивных документов, относящихся к управлению империей.

У подножия платформы – террасы, с южной стороны от нее, стояло несколько павильонов из сырцового кирпича и камня (здания A – H), в том числе один (здание H) с каменной ванной, который вполне мог служить царским жилищем. Царская платформа была окружена с юга и севера двумя долинами, засаженными прекрасными садами, и защищена укрепленными стенами. Многие тысячи придворных, чиновников и слуг, сопровождавших великого царя в Персеполе, размещались в шатрах всякого размера, образуя настоящий палаточный город, простиравшийся на многие мили вокруг царской террасы.

Пожалуй, самой поразительной особенностью Персеполя является обилие утонченных каменных рельефов: они, похоже, занимают каждый доступный сантиметр пространства. Когда – то ярко раскрашенные и даже декорированные накладками из драгоценных металлов, теперь рельефы одноцветны и лишены элементов декора. Тем не менее их красота и элегантность – однотипность сюжетов только подчеркивает эти качества – делает их чудом изобразительного искусства. Вооруженная стража, придворные сановники, иностранные послы, целый зоопарк животных и множество волшебных существ борются за место на стенах дворцов, но все они отступают на второй план перед великим царем, чей образ встречается чаще всего. Он изображен спокойно переходящим из одной комнаты в другую, устремив взгляд вдаль. В руках он держит длинный жезл, за ним следуют два придворных (всегда изображенных в уменьшенном масштабе), один из которых держит над головой царя зонтик, а другой несет метелку для мух (в иных случаях мы видим сложенную ткань, похожую на полотенце, а также сосуд с водой или притираниями). Порой царь более активен. Он повергает реальных или мифических животных, его меч вонзается в брюхо чудовища. Иногда монарх душит льва сгибом левой руки. В этих боевых сценах, где дикие звери олицетворяют хаос, беспорядок и Ложь, царь, вполне возможно, воплощает каждого человека, принимая облик «персидского героя», восстанавливающего порядок в своей стране.

Примечательно полное отсутствие некоторых художественных тем. Так, во всем Персеполе нет ни одного изображения царя на войне или охоте, хотя мы знаем, что и то и другое было неотъемлемыми компонентами царствования Ахеменидов и их идеологии. Кроме того, царь ни разу не изображен вкушающим пищу или пьющим. Сцены охоты, пиршества и войны – все это представлено в искусстве малых форм (особенно на изображениях печатей), но по какой – то причине данные сюжеты не входят в репертуар официальной монументальной иконографии Ахеменидов. Почему? Мы должны помнить, что искусство Персеполя создавалось не для того, чтобы служить псевдореалистичным отражением действительности. Хотя персидское искусство и фиксирует кое-какие ее элементы, тем самым оно стремится преобразовать действительность, сделать ее вдохновляющей. Искусство Персеполя следует воспринимать как идеологический дискурс на тему царственности и имперского могущества, организованный вокруг выразительных образов власти великого царя.

Рабство, скрывающееся под другим именем

Изысканные царские дворцы, впечатляющие крепости, высокие городские стены, ухоженные дорожные станции и павильоны Персидской империи строились не сами по себе. Памятники древнеперсидской архитектуры, которые сегодня столь поражают нас своей красотой и масштабами, были возведены рабочими, зарабатывавшими себе на пропитание, а также крестьянами, которые были вынуждены проводить месяцы вдали от своих семей и полей ради государственных строительных проектов. Эти здания также были результатом труда тысяч рабов и военнопленных. Поначалу в Персии не существовало развитой рабовладельческой экономики, и в эпоху правления первых Ахеменидов рабов в стране было не так много – конечно, в сравнении с числом свободных людей. Рабский труд не мог вытеснить труд свободных работников, но в результате обширных завоеваний великих царей в персидском обществе произошли разительные перемены. Вскоре после укрепления имперской власти при Кире и Камбисе ахеменидская знать приобрела множество рабов. Информация о частных рабах в Персии скудна, но известно, что значительное число рабов выполняло домашнюю работу для ахеменидских царей и персидской знати в качестве пекарей, поваров, виночерпиев, артистов и парфюмеров. Археологические находки также свидетельствуют о массовом присутствии неквалифицированных рабочих в сердце Персии.

В клинописных источниках для обозначения сельскохозяйственных рабочих, ремесленников и строителей повсеместно использовался эламский термин «курташ» (древнеперс. «мания»). Он не содержит особой конкретики в отношении фактически выполняемых работ.

Таблички Персеполя сообщают о выдаче курташам продовольственных рационов в тех или иных населенных пунктах Фарса и его окрестностях. Курташи в целом определялись как «работники всех профессий» или «работники, выполняющие любую работу». На некоторых табличках зафиксирована перевозка в Персеполь зерна, муки и вина, предназначенных в качестве пайков для квалифицированных мастеров, таких как скульпторы, ювелиры, мастера по дереву, металлурги и опытные каменотесы. Курташи, указанные на табличках Персеполя, были иноземцами – ионийцами, сардийцами, египтянами, карийцами, бактрийцами, эламитами, вавилонянами, – которые оказались в центре империи, работая над строительными проектами великого царя.

Что же в первую очередь приводило иноземцев в Персеполь? Небольшой процент от их числа приходился на мастеров – ремесленников, оказавшихся в Персии по трудовым контрактам. Эта политика, возможно, применялась со времен Кира, когда ремесленники из Лидии и Ионии были доставлены в Пасаргады для содействия в строительстве павильонов – дворцов. Камбис также забрал мастеров из Египта и отправил их в Персию. Заманчиво думать, что опытные ремесленники, возможно, прибыли в Сузы и Персеполь не против своей воли, а по просьбе персидских чиновников. Они участвовали в своего рода рыночной системе отработочного хозяйства. По окончании срока их найма они могли вернуться домой или заключить новый контракт. Но это всего лишь гипотеза, и даже если бы ее можно было доказать, ее, конечно, нельзя распространить на многие тысячи неквалифицированных рабочих, которые постоянно занимались рутинным физическим трудом. Подсчитано, что в 500 г. до н. э. рабочую силу Персеполя составляли около 10–15 тысяч человек. Рабочих часто разделяли на бригады, сформированные по этническому признаку. Таблички Персеполя сообщают, что существовали, к примеру, бригады из 300 ликийцев, 150 фракийцев, 547 египтян и 980 каппадокийцев. Всего в Персеполе задокументировано присутствие 27 этнических групп курташей.

Сомнительно, что все эти люди прибыли в Персию в качестве трудовых мигрантов в поисках заработка. Таблички крепостной стены Персеполя не подтверждают эту точку зрения. Они ясно свидетельствуют, что продовольственных пайков, которые курташи получали от администрации, хватало только на то, чтобы не умереть с голода. Фактически курташи работали за прожиточный минимум.

Опасность голодной смерти была для рабочих реальной угрозой. Курташи, упоминаемые в табличках крепостной стены, оказались в Персии не по своей воле и не для того, чтобы получать заработную плату. Они были привезены туда насильно в огромном количестве и эксплуатировались персами путем прямого принуждения независимо от того, находились они там лишь временно или были поселены в Персии навечно. Обычно курташи были военнопленными («добычей лука», как их называли), набранными из тех, кто восстал против персидского владычества или оказал сопротивление персидской армии. Таблички Персеполя указывают на то, что для большинства рабочих их пребывание в Персии становилось постоянным и что они были привезены сюда со своей родины именно в качестве подневольной рабочей силы. Одна только Вавилония с этой целью была обязана поставлять персидскому царю ежегодную дань в размере 500 кастрированных мальчиков. Этих мальчиков забирали из семей и увозили на восток, в Парс.

Политика депортации покоренного населения была обычным явлением на древнем Ближнем Востоке. Эта практика процветала в ассирийский и неовавилонский периоды. За без малого 300 лет гегемонии на Ближнем Востоке Ассирия депортировала около 4,5 миллиона человек, их переселение в различные районы Ассирийской империи отличалось тщательностью планирования и организации. Вавилоняне действовали по тому же принципу, но в более скромных масштабах: лишь около 4600 человек было уведено в плен в Месопотамию из Иудеи. Практика выкорчевывания целых общин и их переселения в отдаленные районы страны столь же хорошо засвидетельствована и у персов. Например, после разрушения города Сидон царем Артаксерксом III в 351 г. до н. э. мужчины и женщины города были уведены в неволю вглубь персидских земель. Милетцы тоже стали жертвами персидской депортации, как и пеоны Фракии, баркейцы, эретрийцы, беотийцы и карийцы. Депортированные народы часто оставались в Персии на протяжении многих поколений. Примечательный случай, описанный Диодором Сицилийским, произошел с Александром Македонским, когда он продвигался к Персеполю во время своего вторжения в Парс:

«Далее на пути царь столкнулся с необычайным и ужасным зрелищем, вызвавшим негодование к палачам и горькое сочувствие к несчастным жертвам. Его встретили греки, несущие ветви в знак почтения. Они были увезены из своих домов прежними царями Персии. Было их около 800 человек, большинство пожилые. Все они были искалечены: у некоторых отсутствовали руки, у некоторых ноги, а у иных уши и носы. Это были люди, которые освоили ремесла или искусство и добились в них успехов; им отрубили „лишние“ конечности, оставив лишь те, которые были потребны для их профессии. Все солдаты, видя их почтенный возраст и их увечья, сочувствовали судьбе несчастных. Больше всего они тронули Александра, и он не смог сдержать слез».

Эти греки, изгнанные из своих домов много десятилетий назад, несомненно были курташами. Приведенный эпизод, пусть и с поправкой на возможное преувеличение в том, что касается увечий, которым подверглись невольники, содержит очень мрачный взгляд на систему труда в Персии. Эмоциональный накал повествования резко контрастирует с холодным административным языком персепольских табличек. Было бы слишком просто отмахнуться от повествования Диодора как от антиперсидской пропаганды. Это очень важный, хоть и шокирующий рассказ о злой доле курташей и о том факте, что для многих военнопленных постоянная жестокость по отношению к ним становилась привычной частью жизни.

Таблички крепостной стены свидетельствуют о том, что персы прилагали огромные усилия для управления огромной иноземной рабочей силой. Это удавалось им благодаря тщательному нормированию рационов продовольствия и напитков, которых хватало лишь на поддержание жизнедеятельности. Сначала пайки выдавались различным «главам курташей» (по – эламски «курдабаттиш») – надзирателям, которые выступали в качестве распределителей, раздавая пайки рабочим бригадам, которыми они руководили. Рационы в натуральном выражении – зерно, пиво, масло, иногда мясо и овощи – распределялись неравномерно в зависимости от пола и возраста. Мужчинам, мальчикам, женщинам и девочкам давали разное количество пищи.

В Персеполе работало много женщин. Обычно они занимались ткачеством, а также изготовлением веревок. На одной табличке приведен штат крупной текстильной мастерской и указано, что ее персонал состоит из 107 работниц, получавших пайки в течение 13 месяцев. Некоторые из этих женщин, без сомнения, прибыли в Персию со своими мужьями или отцами, захваченные в плен одновременно. Другие были лишены семейных уз. У тех женщин, которые оказались в рабстве с мужьями или отцами, было мало надежды на то, что они смогут держаться вместе, поскольку персидская администрация имела склонность разделять семьи и направлять отдельных работников туда, где они были нужнее всего. Редко какая семья долго оставалась вместе после прибытия в Персию. При этом не связанные родственными узами курташи, мужчины и женщины, работающие на общественных проектах, как правило, собирались заодно, разделяя продовольствие и, как следует предполагать, жилье. Между работниками неизбежно возникали сексуальные (и, вероятно, эмоциональные) связи. Персы поддерживали это. Они даже поощряли рост рождаемости среди курташей. Таблички крепостной стены рисуют обескураживающе неприятную картину крупномасштабной программы стимулирования репродукции курташей по всему Парсу. В архивах велся учет числа беременных, и, как показывают тексты, их здоровье поддерживалось за счет предоставления специальных рационов. Молодым матерям также выдавались особые пайки. Как указывается в одном тексте:

«32 бара зерна, поставленного Ашбашупишем, Шедда, жрец в Персеполе… раздал его в качестве бонуса ионийским женщинам, прядильщицам, имеющим установленный рацион, после родов в Персеполе. Девять женщин, родившие мальчиков, получили 2 бара, а 14 женщин, родившие девочек, получили 1 бар».

Послеродовые зерновые пайки выдавались сверх обычного рациона питания. Они были как бы наградой за успешное деторождение. Новоиспеченные матери, должно быть, были рады таким надбавкам, поскольку дополнительные калории позволяли им восстановиться после родов и давали редкую возможность немного набрать вес. Это помогало им вырабатывать здоровое и питательное грудное молоко, которое позволяло младенцу пережить опасные первые месяцы жизни. Продовольственный рацион матери удваивался в случае рождения мальчика – деталь, которая многое говорит нам об иерархии полов в восприятии персов. Только за трехлетний период 500–497 гг. до н. э. таблички крепостной стены зафиксировали появление на свет в Персеполе 449 младенцев – 247 из них были мальчиками, что составляет 55 процентов детей. Как ни странно, упоминаний близнецов нет. Статистический анализ табличек Персеполя показывает, что уровень рождаемости в общинах курташей был тревожно низким. Даже с учетом высокого уровня детской смертности, характерного для любого древнего общества, плохое здоровье и ограниченный доступ к продовольствию отрицательно сказывались на рождаемости. Более того, во многих группах курташей число мужчин и женщин не было сопоставимым. Таблички Персеполя свидетельствуют, что администрация стремилась привлечь к трудовой деятельности больше женщин, чтобы увеличить численность населения. Можно проследить, что между 502 и 499 гг. до н. э. число детей курташей, родившихся в Парсе, возросло с 16 до 99, что представляется весьма успешным результатом. Однако важно отметить и то, что для повышения производительности труда персидская администрация деятельно разрушала семейные союзы или попросту запрещала их создание. Скорее всего, браки курташей никогда не признавались персами. «Мужья» и «жены» ни разу не упоминаются в текстах. Таблички также указывают на то, что и связь между матерью и ребенком была временной: дети оставались при матерях первые несколько лет жизни, после чего распределялись по группам и начинали свою трудовую жизнь в других общинах курташей.

Принудительный труд покоренных народов, программа стимулирования рождаемости, переселение отдельных лиц, разрушение семейных уз и контроль над телами посредством расчета продовольственных рационов – все указывает на то, что курташи были рабами. Именно рабский труд стоит за материальными памятниками Персидской империи. Персию времен Ахеменидов нельзя назвать опирающейся на рабство подобно Римской империи. Экспансия Рима основывалась на очень простой формуле: крестьяне становились солдатами и захватывали врагов в рабство с целью замещения рабочей силы, которой лишались из – за военных действий. Но следует отметить, что по мере роста могущества и статуса Персии ей требовалось все больше рабов для функционирования самой государственной системы. Мы располагаем достаточными свидетельствами, чтобы с уверенностью утверждать, что персидское общество было рабовладельческим и империя Ахеменидов извлекала выгоду из рабства.