Текст книги "Я знаю, что вы сделали прошлым летом"

Зазвонил телефон.

– Ты, наверное, полвечера проболтала с кем-то очень интересным, – раздался в трубке голос Бада. – Я названиваю тебе уже целый час, а у тебя все занято.

– Наверное, это из-за каких-нибудь неполадок на линии, – ответила Джулия. – У нас иногда такое бывает. Пару месяцев назад у нас целых три дня не работал телефон, а мы даже не знали об этом.

– Ну что ж, я очень рад, что все-таки смог в конце концов до тебя дозвониться, – сказал Бад. – Может быть, сходим в кино завтра вечером. Ты слишком много занимаешься. Так что небольшой отдых тебе не повредит.

– Только если это будет комедия, – ответила Джулия. – Тяжелые драмы меня добьют.

Они поговорили еще несколько минут, и Джулия согласилась встретиться вечером следующего дня. К тому времени, как она снова появилась в кухне, она окончательно взяла себя в руки.

И хотя за ужином мать время от времени бросала на нее тревожные взгляды, разговор за столом шел своим чередом, и в какой-то момент желание рассказать все окончательно покинуло Джулию.

Глава 13

Женщина в туго накрахмаленной белой униформе поставила на подоконник вазу с гвоздиками и взглянула на прикрепленную к цветам записку.

– Это от Кристэл, – сообщила она. – Она пишет: «Выздоравливай поскорее, без тебя скучно». – Она оторвала взгляд от записки и обвела широким жестом многочисленные вазы с цветами, расставленные на подоконнике, на столике у кровати, а также выстроившиеся вдоль противоположной стены палаты. – Прямо как в оранжерее. Интересно, сколько же у тебя подружек?

– Достаточно, – отрезал Барри.

Изо всех приходивших к нему медсестер она была самой нелюбимой. Она была совсем молоденькой, вряд ли сильно старше его самого, и симпатичной – в стерильном смысле этого слова. За такой девушкой он мог бы и приударить, если бы им довелось встретиться где-нибудь в другом месте. Тогда он сразил бы ее наповал, ловко используя свой имидж прославленного футболиста. И то, что теперь он оказался полностью в ее власти, беспомощно лежащий бревном на кровати, злило его.

Он отвернулся и закрыл глаза, делая вид, что засыпает, и мгновение спустя услышал, как она вышла из палаты, шелестя юбкой.

Была уже среда. Ему сказали об этом утром. Сначала он никак не мог поверить в это – куда же в таком случае девался вторник? Но затем разрозненные фрагменты вторника начали постепенно всплывать в его памяти – вот его везут на каталке по длинному коридору, перекладывают на эту самую кровать, над ним изборожденное морщинами лицо отца. Вечер вторника запомнился ему более отчетливо. Плачущая мать. Игла в руке. Игла в бедре. Седой врач. Врач с темными волосами.

И, странное дело, он почти не помнил боли.

– Его накачали обезболивающими, – сказал темноволосый доктор, когда отец наклонился к нему, пытаясь задавать какие-то вопросы, однако его рассудок был не настолько замутнен лекарствами, чтобы он не понимал, о чем его расспрашивают.

– Это была Хелен, – сказал он, и отец остался вполне удовлетворен этим ответом.

– Он говорит, что тот звонок был от Хелен, – сказал он, обращаясь к кому-то, стоявшему у него за спиной.

И Барри услышал голос матери:

– Ну, разумеется. Я знала, что от этой девчонки нам будут одни неприятности, с того самого момента, когда впервые увидела ее.

Этим утром сознание его заметно прояснилось, и он уже мог воспринимать окружающую его действительность: стопку открыток на столике у кровати, цветы на подоконнике и сменяющих друг друга на дежурстве медсестер. А еще он был очень слаб; он осознал это, потянувшись за верхней в большой стопке открыткой: дрожь в руках была такой сильной, что он даже не сумел открыть конверт.

И все же боль оказалась куда меньше, чем он ожидал, принимая во внимание, что пуля прошила его практически насквозь.

– Я совсем не чувствую ног, – сказал он седому доктору, зашедшему к нему, чтобы сменить повязку.

– Они на месте, – сухо ответил врач. – Обе, как и полагается. Или, может, ты ожидал, что их у тебя станет три?

Хелен прислала букет роскошных роз. «С бесконечной любовью», – было написано на карточке, а ниже подпись: «Хелли» – так он ее обычно называл. Эта надпись в точности повторяла ту, что красовалась на ее школьной фотокарточке, той самой, что теперь валялась перевернутой на его комоде в общежитии.

Он жалел, что Хелен не знает о том, что он так обошелся с ее портретом. Ему очень хотелось, чтобы она узнала, что он бросил ее еще до того, как прогремел этот роковой выстрел. Одно дело – самому принять решение порвать с надоевшей тебе девушкой. И совсем другое – вдруг узнать, что такое решение принято за тебя кем-то другим, что девушка, вешавшаяся тебе на шею и клявшаяся в любви и верности, на самом деле у тебя за спиной крутила роман на стороне.

– Хелен уже несколько раз звонила и спрашивала о тебе, – утром сказал ему отец.

– Она вместе с другом заходила в больницу в понедельник вечером, – добавила мать. – Довольно бесцеремонно, как по мне. Они узнали о случившемся из теленовостей.

– Она была не одна? – переспросил Барри. – С Джулией?

– Нет, это был молодой человек. Темные волосы, невысокого роста. Она называла его Колли. Похоже, они очень близко знакомы. – Мать тронула его за руку. – Я знаю, что сейчас не самое подходящее время для того, чтобы сообщать тебе об этом, дорогой, но, с другой стороны, какой момент может быть подходящим для такого разговора? Я просто не хочу, чтобы ты эмоционально полагался на столь нестабильные отношения.

– А никаких отношений и нет, – хмуро ответил ей тогда Барри. – Хелен свободна и вольна встречаться, с кем пожелает.

Однако это откровение добило его окончательно.

«Вот ведь гадина, – мысленно негодовал он. – Целых два года клялась в верности и вечной любви, а сама все это время крутила любовь на стороне с каким-то козлом. Лживая сучка!» А потом еще набралась наглости и заявилась вместе с ним к нему в больницу!

Эх, если бы он только успел первым. Самому разорвать с ней всякие отношения, гордо стоя перед ней в обнимку с какой-нибудь девчонкой, в то время как Хелен ползала бы перед ним на коленях, заливаясь слезами и умоляя простить ее и дать ей еще один шанс. Но нет, ему хотелось посильнее обидеть ее, и он упустил такую возможность. И вот теперь оказался на больничной койке, будучи не в силах дать сдачи обидчице, а его мать с явным удовольствием смаковала подробности.

– Возьмите эти розы и вышвырните их вон отсюда, – велел он полной: краснолицей медсестре, во время дежурства которой был принесен букет, но она не сделала этого.

Вместо этого она просто задвинула их подальше, за другие вазы, и теперь он видел их невинно розовеющие лепестки, выглядывающие из-за больших зеленых листьев какого-то цветка. Если бы он только мог встать с кровати и добраться до этого проклятого букета, то от них не осталось бы ничего, кроме жалких клочков.

Но он не мог сделать даже этого. И единственное, что ему оставалось, – это лежать, кипя от злости, и всех ненавидеть: Хелен, ее дружка, врачей, да и вообще весь этот проклятый мир. И мать в том числе. В конце концов она его все-таки достала, и ему было некуда деваться от ее заботы. Когда она приходила к нему вместе с отцом, это было еще ничего, но сегодня утром отец лишь на минутку заглянул к нему в палату («Ну как дела, сынок?»), после чего отправился на работу, оставив жену в больнице. Она уселась в кресло, стоявшее у кровати Барри, устроилась в нем поудобнее с той обстоятельностью, с какой наседка забирается в свое гнездышко, и после добрых двух часов ее болтовни ему уже хотелось потребовать укол, таблетку, да что угодно, лишь бы только не слышать больше ее голоса.

– Мы уже готовим комнату к твоему возвращению домой, – говорила она. – Я подумала, что нужно будет покрасить стены в бледно-зеленый цвет. Спокойный, хороший цвет, и глаз отдыхает, правда? А еще мы поставим туда переносной телевизор и твой компьютер. Завтра папа собирается съездить в университет за твоими вещами. Твой друг Лу пообещал все собрать и упаковать, так что, когда ты вернешься домой, они уже будут ждать тебя там.

– Ты говоришь это так, будто я возвращаюсь домой на веки вечные. – Барри попытался скрыть панику в голосе, охватившую его при одной лишь мысли об этом. – Ничего подобного. Как только рана на животе заживет, я снова смогу есть твердую пищу и наберусь сил, я съеду от вас. К тому же я все еще надеюсь успеть в Европу, хотя, полагаю, это будет уже в самом конце лета.

– Да, конечно, дорогой, – согласилась мать с какой-то странной ноткой в голосе. – И все же, пока ты будешь жить с нами, приятно все-таки будет находиться в уютной комнате, не так ли?

Она не стала протестовать против самой идеи предполагаемого путешествия в Европу и даже не вспомнила о своем предложении отправиться всей семьей на Восточное побережье. Подобное упущение казалось довольно странным и, более того, пугающим.

Кроме родителей, к Барри не пускали других посетителей, и это его вполне устраивало. Визиты матери и без того отнимали у него много сил. Еще не хватало в палате толпы приятелей по общежитию и ватаги рыдающих девиц. Как однажды заметила противная маленькая медсестра, они и без того завалили его цветами так, что в больнице было впору открывать цветочный магазин. Он живо представлял себе, как все его подружки – Кристэл, Мэдисон, двуличная Хелен и все остальные – ходят туда-сюда одним нескончаемым потоком, горестно заламывают руки и приносят ему книги, будучи вынуждены знакомиться друг с другом, стоя по разные стороны его кровати.

Даже Джулия прислала ему цветок в горшке с запиской: «Поскорее выздоравливай. Мы все думаем о тебе». Кого она имела в виду под этим самым «мы», так и осталось для него загадкой – себя и Хелен, наверное, или Рея, или еще кого-нибудь. Ну и ладно. Плевать на них на всех.

– Эй, Барри? – Этот голос отозвался эхом его последней мысли, знакомый, но из тех, которые он не слышал уже очень давно. – Ты спишь?

От неожиданности Барри открыл глаза:

– Как ты сюда попал?

– По лестнице черного хода, – ответил Рей. – А потом просто прошел по коридору и вошел в дверь. На пути мне попалось несколько медсестер, но никто меня не остановил.

– Этого не может быть. Разве ты не знаешь, что ко мне не пускают посетителей?

– Знаю, конечно, и не исключено, что через минуту меня вышвырнут отсюда. Как у тебя дела?

Поддавшись невольному любопытству, Барри всматривался в лицо молодого человека, стоявшего у его кровати. За те несколько месяцев, прошедших с момента их последней встречи, Рей сильно изменился. Теперь он казался выше ростом, шире в плечах и старше. Его кожу покрывал темный загар, а борода придавала волевое выражение его лицу, которое прежде казалось каким-то не вполне законченным, словно художник, писавший портрет, никак не мог решить, что ему делать с ртом и подбородком. Зато теперь все встало на свои места, и это было лицо уже не мальчика, а молодого мужчины.

Знакомые глаза смотрели на него пристально и с состраданием.

– Просто замечательно, – саркастически ответил Барри. – Мне очень нужен был хороший отпуск. А сам-то ты как?

Рей подошел поближе, продолжая глядеть на него с высоты своего роста. Чушь какая, подумал Барри. Раньше Рей никогда не смотрел на него вот так, сверху вниз. Это было исключительно его привилегией, и макушку Рея он знал как свои пять пальцев.

– Реально, приятель, мне очень жаль, – говорил между тем Рей. – Ужасно жаль, что такое случилось с тобой. Тебе очень больно?

– Ну, так, удовольствие ниже среднего, – отозвался Барри. – А ты чего пришел-то?

– Просто хотел проведать. Все твои друзья регулярно названивают в больницу, но по телефону они ничего не говорят. Вчера я позвонил твоему отцу, хоть мне было очень неудобно докучать ему своими расспросами.

– И что он тебе сказал? – спросил Барри.

– Что кризис миновал. Ты поправляешься, тебя навещают родственники. Ну и все такое.

– А про ноги мои он тебе ничего не говорил?

Барри заметил, что этот вопрос как будто смутил собеседника. Рей помедлил с ответом.

– Нет.

– Врешь, – проговорил Барри.

– Нет. Просто говорили мы с ним недолго. Он сказал, что с тобой все будет хорошо.

– Еще бы.

«Ненавижу его, – подумал Барри. – Как же я его ненавижу – врет мне, общается сверху вниз, стоит здесь на своих здоровых ногах и может в любой момент повернуться и выйти отсюда. Вот бы ему кто-нибудь прострелил брюхо, чтобы он тоже узнал на собственной шкуре, каково валяться на земле в темноте и кричать, а тебя никто не слышит».

Вслух же он сказал:

– Ну и как тебе Калифорния?

– Да по-всякому. – Похоже, Рей был рад сменить тему разговора. – Я там много размышлял. Когда ты живешь один, сам по себе, и никто тебя не прикрывает… в этом что-то есть. Привыкаешь сам о себе заботиться. Живешь в ладу с самим собой, и мысли приходят в порядок. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Какие еще мысли? – настороженно спросил Барри.

– Ну, например, о том, что такое хорошо и что такое плохо, о том, что такое ответственность и что важнее. И тому подобное. Я хочу сказать…

– Я знаю, что ты хочешь сказать, – перебил его Барри. – Ты хочешь донести на меня. Угадал?

– Я не собираюсь ни на кого доносить, – покачал головой Рей. – Просто мне кажется, что мы слишком поспешили. Для всех нас та ночь оказалась очень сильным потрясением, и мы приняли решение, которого не стоило принимать, и я считаю, что теперь нам необходимо снова все хорошенько взвесить.

– Ну да, давай взвешивай, – проговорил Барри. – Флаг тебе в руки. Но ты не можешь нарушить клятву.

– Мы могли бы ее отменить.

– Только с общего согласия, а я возражаю.

– Послушай, Барри. – Рей подошел ближе к кровати и понизил голос: – Тут дело не только в моральной стороне вопроса, речь идет о нашей безопасности. Нас кто-то вычислил – уж не знаю как, но это ему удалось, – и вот теперь этот кто-то всадил тебе пулю в живот. Тебе повезло. Ты выжил. Но кто может поручиться, что он снова не попытается после того, как ты выйдешь отсюда?

– Когда я выйду отсюда, – сказал Барри, – то мне не будет страшен никакой придурок с пистолетом. Потому что я буду лежать бревном у себя дома, в своей «прелестной, уютной» комнатке с выкрашенными в зеленый цвет стенами, все подступы к дверям которой будет надежно охранять моя мать.

– Тогда подумай о нас. Подумай о Хелен.

– Сам думай о Хелен, если тебе так хочется; а с меня довольно. Кстати, если ты ее увидишь, то передай ей, чтобы перестала доставать моих предков своими дурацкими звонками. Таким, как она, грош цена в базарный день, а я по мелочам не размениваюсь.

– Барри, послушай…

– Нет, это ты послушай, – яростно прошипел Барри. – Да, кто-то в меня стрелял, но это вовсе не означает, что это каким-то образом связано с тем случаем. Что было, то прошло. А это совсем другое.

– Откуда ты знаешь? – спросил Рей. – Ты что, видел того, кто это сделал?

– Нет, но я знаю, зачем он это сделал. Когда тем вечером я выходил из общежития, у меня в бумажнике лежало пятьдесят баксов. А когда меня привезли сюда, то при мне не нашли ничего.

– Хочешь сказать, что это было ограбление? – недоверчиво воскликнул Рей.

– Конечно, а что же еще?

– А как же телефонный звонок? В газетах писали, что, прежде чем ты ушел из общежития, тебе кто-то позвонил по телефону. Кое-кто из ребят слышал, как ты с кем-то разговаривал и назначал встречу. Твой отец сказал, что это была Хелен. А Хелен говорит, что не звонила тебе.

– Это была не она, – ответил Барри. – Отцу я это сказал, чтобы отвязаться от него. Я не хотел усложнять все еще больше. Та девушка, с которой я разговаривал, весьма горячая штучка. Мы с ней встречаемся уже довольно давно, просто я не хотел обижать Хелен и скрывал это.

– И эта девушка позвонила тебе и назначила встречу на спортплощадке? Но почему?

– Она не назначала мне встречи там, – пояснил Барри. – Я пошел через спортплощадку, потому что это был кратчайший путь к стадиону. Мы должны были с ней встретиться там, чтобы посмотреть фейерверк, а потом поехать к ней домой. Но увы… я так и не дошел. Не повезло, понимаешь ли.

– Это правда? – спросил Рей. – Ты можешь поклясться, что это была именно та твоя знакомая?

– Разумеется, и, если хочешь, можешь Хелен так и передать. Пусть привыкает смотреть правде в глаза… для разнообразия. У меня полно девок. А Хелен всего лишь одна из них.

– Значит, это не имеет никакого отношения к сыну Греггов?

– О чем я тебе и толкую. Ни малейшего. Ты хочешь заложить меня из-за мальчишки, но на самом деле ты лишь хочешь добить меня, пользуясь тем, что я не могу дать тебе сдачи. Запомни, Рей, если ты сделаешь это, я никогда тебя не прощу. Мы дали клятву.

– Ладно, – примирительно сказал Рей. – Ладно, приятель, не кипятись. Я вовсе не хотел тебя злить.

– А чего ты ожидал, когда пришел сюда и начал доставать меня своими намеками? – Барри все-таки разозлился. У него болела голова, а перед глазами все поплыло. – Слушай, уйди, а? Мне нельзя ни с кем видеться, и я… я неважно себя чувствую.

– Конечно. Извини. – Рей тронул его за плечо. – Мне действительно очень жаль. Поправляйся, ладно?

– Ага. Обязательно.

Барри устало закрыл глаза, и в темноте его опущенных век комната закружилась, словно карусель.

«Проваливай отсюда, – мысленно кричал он. – Уходи, уходи, уходи! Топай своими здоровыми ногами и пробегись вокруг квартала, Брут, Иуда, самый верный и преданный друг, вместе со всеми своими новыми, „упорядоченными” идеями и предложениями отменить уговор. Проваливай отсюда и оставь меня одного!»

Ему очень хотелось увидеть лицо Хелен, когда Рей расскажет ей про телефонный звонок. «Это была девушка, – скажет он. – Они встречаются уже довольно давно». Это будет ей хорошим уроком. Пусть знает, что ей не удалось его одурачить. Может, она и ходила на сторону, но и он тоже, и гораздо активнее.

А что, это вполне могло сойти за правду. Ведь ему иногда действительно звонили другие девушки. Например, Кристэл время от времени, да и другие тоже… Так что одна из них вполне могла позвонить ему тем вечером и предложить встретиться на стадионе.

Или это могла быть Хелен. Ведь ее-то звонка он как раз и ожидал. Вот почему незнакомый голос совершенно сбил его с толку.

– Алло, Кокс слушает, – сказал он, и голос на другом конце провода, низкий, приглушенный, словно звонивший говорил сквозь ткань, спросил:

– Барри?

– Алло? Кто это?

– Друг, – ответил голос. – Друг, которому кое-что известно и который хочет поговорить с тобой об этом.

– О чем? – Барри знал, что он ведет себя как идиот, но ничего другого ему просто не приходило в голову. – Вы о чем?

– Думаю, ты сам знаешь. Ведь прошлым летом кое-что случилось. – Настала пауза. – Кстати, я могу показать тебе одну картинку.

– Какую еще картинку? – спросил Барри, чувствуя, как у него внутри холодеет.

– Одну очень занятную картинку, на которой изображена машина. И велосипед. Вернее, лишь его часть. Не желаешь взглянуть?

– Нет, – ответил Барри. – Не желаю.

– Что ж, тогда придется показать ее еще кому-нибудь, – невозмутимо продолжал голос в трубке. – Например, родителям того мальчика. Думаю, они не откажутся взглянуть.

– Ночью снимать нельзя. – Барри осекся, но было уже поздно. Он тут же понял, что выдал себя с потрохами, и проклинал себя за подобную глупость. – Черт возьми, да кто вы такой?

– Тот, кто пользуется особой пленкой, – отвечал голос. – Это специальная пленка с высокой светочувствительностью, снимать на которую можно даже при слабом свете, слабее даже, чем свет фар. Хочу предложить тебе сделку. Я продам тебе фотографию и негатив, с которой она была отпечатана. Она снята не на цифровой аппарат, и я ее не сканировал, так что экземпляр единственный. А чтобы ты не сомневался, можешь сам взглянуть. Я звоню с территории общежития. Могу тебе ее показать.

– Как же! Таких пленок не бывает. – Однако Барри совершенно не был уверен в этом. Сам он никогда не интересовался фотографией и плохо разбирался в подобных вещах. – Поверю, только когда сам увижу.

– Тогда давай встретимся через пять минут на спортплощадке. Под трибунами.

– Идет, – согласился Барри. – И лучше тебе не опаздывать. – Он положил трубку на рычаг и обернулся к дожидавшимся приятелям: – Все, телефон ваш.

– Ну, ты даешь, – сказал один из них. – Если бы я вот так разговаривал со своей, она бы меня, пожалуй, застрелила.

«Странно, – думал Барри теперь, – что он сказал тогда именно эту фразу, оказавшуюся пророческой». Крепко зажмурившись, он думал о том месте на кровати, где находились его ноги. «Они на месте», – сказал ему врач, и они действительно были там, где положено, ибо он видел их очертания под одеялом, похожие на две деревяшки.

«Вот ты, значит, какой, Рей Бронсон! – Барри хотелось закричать во все горло. – Ворвался сюда, пытался запугать меня, угрожал! Пришел сюда лишь для того, чтобы узнать, как я? Ну конечно! Ты пришел за информацией, чтобы спасти собственную шкуру. И ты ее получил, но это оказалось совсем не то, что ты ожидал, не так ли? Что ж, может быть, со временем ты и дойдешь до всего своим умом, отточенным долгими праведными размышлениями в Калифорнии. Но только на меня не рассчитывай. Я не собираюсь тебе помогать. Я тебе ничем не обязан. Сами шевелите мозгами – ты, Джулия и Хелен. Будет чем занять себя долгими вечерами. Что ж до меня, то мне есть чем заняться: болтать в свое удовольствие с хорошенькими медсестрами, которые будут выносить из-под меня горшки, и терпеть аудиенции собственной мамаши. И этих занятий мне хватит до конца жизни!»

Мысли в голове перепутались, превращаясь в один огромный ком, рвавшийся наружу безмолвным криком, и в конце концов горячие слезы побежали по его щекам.