Текст книги "На острие"

Иисусе, что за мысли!..

Я шел по Бродвею, не обращая внимания на попрошаек. Меня одолевали сомнения. Если бы я работал в детективном агентстве, вероятно, мог бы оказывать клиентам куда больше услуг за их деньги, чем сейчас. Наверняка я бы действовал энергичнее и эффективнее, не теряя попусту время, страдая от беспомощности, подобно жалкому беженцу из известного фильма сороковых годов. Если бы, скажем, мне пришла в голову мысль, что Паула Хольдтке выехала из страны, я мог бы связаться с Вашингтоном и выяснить, оформляла ли она загранпаспорт. Я нанял бы столько оперативников, сколько позволило бы состояние ее отца, чтобы проверить все списки авиапассажиров, вылетевших из страны примерно тогда, когда она исчезла. Мог бы я и…

Проклятие, как много я мог бы сделать!

Впрочем, даже в этом случае новые попытки разыскать Паулу Хольдтке могли бы оказаться напрасной тратой времени и денег. Тогда мне пришлось бы прекратить расследование и заняться чем-нибудь другим.

Теперь же, поскольку я работаю в одиночку, неофициально, вынужден цепляться за треклятое расследование, потому что ничего лучшего у меня нет. Деркин заметил, что я напоминаю ему собаку с костью. И он был прав, хотя следовало бы уточнить: я – пес, у которого есть только одна-единственная кость. Урони я ее, у меня не будет другого выхода, как вцепиться в нее с новой силой.

Я не мог отделаться от мысли, что моя жизнь стала страшно глупой. Она обрекала меня на бессмысленные поступки. Ну, что я мог сделать? Пропустить через сито воздух, в котором растворилась девушка? Потревожить сон мертвого друга пошлыми попытками выяснить, умер ли он трезвым? Причем он ушел из жизни, вероятно, только потому, что я оказался не способен ничем ему помочь.

И еще эти собрания. Не стоило отрицать очевидного: на них я укрывался от реальной жизни, как будто не мог противостоять трудностям в одиночку.

Нам внушали: программа – это мост, соединяющий вас с жизнью. Для некоторых, возможно, так и было. Что же касается меня, то программа постепенно все больше напоминала мне тоннель, в конце которого меня ожидало… еще одно собрание.

Нам снова и снова повторяли: невозможно посетить слишком много собраний. Чем чаще вы будете на них ходить, тем быстрее и легче произойдет ваше воскрешение.

Впрочем, эти наставления были рассчитаны на новичков. После пары лет воздержания большинство алкоголиков реже появлялись на собраниях. Вначале почти все мы вообще не решались отрываться от встреч и посещали четыре-пять ежедневно. Но никто не выдерживал этого ритма долго. Каждому надо устраивать свою жизнь, и в конце концов он за это принимается.

Теперь я задавал себе вопрос: «Что могу я услышать на собрании, кроме того, что не слышал раньше?» Вот уже три года, как там бываю. И все это время мне повторяли одни и те же прописные истины, пока они у меня из ушей не полезли. Будь у меня своя жизнь, рассчитывай я на то, Что смогу все в ней изменить, именно сейчас и следовало бы этим заняться.

Вот что я хотел бы сказать Джимми, однако звонить ему было уже слишком поздно. К тому же в ответ я наверняка услышал бы обычную проповедь: "Относись к этому легче – и справишься. Живи проще. Один день – это всего лишь один день. Пусть свершится Божья воля. Живи и жить давай другим".

О пошлая мудрость веков!

Конечно, я мог бы еще посидеть на собрании. У этих двадцатилетних наркоманов наверняка нашлось бы для меня немало ценных советов. Беда в том, что мне не хотелось их слушать. Уж лучше поболтать с комнатными растениями!

Я еще немного побродил по Бродвею, высказывая самому себе эти крамольные мысли.

* * *

На Пятидесятой, задержавшись у светофора в ожидании зеленого света, я подумал, что было бы интересно узнать, как грогановская забегаловка выглядит в это время. Еще не было и часа ночи. Я вполне успею туда добраться и выпить коки до закрытия.

Черт возьми, я всегда чувствовал себя в кабаках, как дома. Мне совсем не обязательно напиваться, чтобы наслаждаться их атмосферой.

Так почему бы и не заглянуть?

Глава 11

– В крови – нулевое содержание алкоголя, – сообщил Беллами. – Я даже не подозревал, что в этом городе у кого-нибудь может быть такой показатель.

Я мог бы познакомить его с сотнями таких людей, включая себя самого. Конечно, если бы накануне я поддался искушению и заглянул к Грогану, то сегодня наверняка выпал бы из их монолитных рядов. Звавший меня туда внутренний голос был разумен и логичен, так что я не стал с ним спорить. Просто продолжал шагать в северном направлении, так и не сделав окончательный выбор, а на Пятьдесят седьмой резко повернул налево, добрался до гостиницы, сразу же поднялся к себе и лег спать… Я приводил себя в порядок, когда рано утром Беллами позвонил мне и сообщил, что они получили результаты экспертизы.

Я поинтересовался, какие еще данные упомянуты в протоколе вскрытия, и одно обстоятельство привлекло мое внимание. Попросив уточнить кое-что, задал несколько дополнительных вопросов.

Часом позже я уже сидел в буфете больницы в районе двадцатых улиц и пил кофе. Он был только немного лучше, чем у Виллы, но заметить разницу мне все же удалось.

Проводивший вскрытие ассистент патологоанатома Майкл Стернлихт достиг примерно того же возраста, что и Эдди. Круглые стекла в тяжелой роговой оправе очков делали его похожим на сову. Он начинал лысеть и зачесывал остатки волос на залысину, чем еще больше притекал к ней внимание.

– В его крови обнаружили только следы хлорала, – сказал он мне. – Причем едва заметные.

– Странно! Он же не пользовался никакими препаратами, чтобы бросить пить.

– Вы думаете, он вообще отказался от лекарств? Даже от снотворных?

Он отхлебнул кофе и поморщился:

– Вы уверены, что ваш знакомый всегда так жестко к этому подходил? Могу заверить: он принял лекарство не для того, чтобы себя одурманить: слишком низок уровень его содержания в крови. Да и в любом случае хлоралгидрат в отличие от барбитуратов и легких успокоительных средств почти не годится для использования в качестве наркотического средства. Знаете, некоторые люди принимают огромные дозы снотворного, а затем усилием воли заставляют себя не поддаваться его действию. Они добиваются парадоксального результата: лекарство их возбуждает и взбадривает. Напротив, если принять большую дозу хлорала, то можно лишь свалиться, потеряв сознание.

– Однако он принял слишком мало для того, чтобы это случилось?

Вы совершенно правы. Если судить по содержанию в крови, он проглотил менее тысячи миллиграммов. Этого достаточно, чтобы уснуть. После приема препарата у него должна была появиться сонливость, а ночью он хорошо бы поспал. Причем его не мучили бы кошмары, если, конечно, он вообще от них страдал.

– Могло ли это каким-то образом способствовать его гибели?

– Не думаю. Мне кажется, мы имеем дело с классическим случаем эротической самоасфиксации. Можно предположить, что он выпил снотворное незадолго до смерти. Возможно, собирался лечь спать, но передумал и решил прежде получить кайф. А может, у него просто была привычка принимать таблетку перед тем, как поразвлечься. Потом же он сразу ложился спать. Но как бы то ни было, уверен, что хлорал не мог повлиять на его действия. Вы представляете, как это происходит?

– Более или менее.

– Кое-кто занимается этим постоянно, – сказал врач, – и до поры до времени это сходит с рук. Надавливая на сонную артерию, вероятно, можно усилить оргазм и испытать повышенное наслаждение. Вот почему некоторые занимаются этим регулярно. Они даже могут сознавать, как это опасно. Однако то, что раз от раза они остаются целы и невредимы, постепенно вселяет в них уверенность, что риска вообще нет.

Сняв очки, он протер стекла полой халата.

– Проблема в том, – продолжил врач, – что надежного способа уберечься от опасности не существует, и рано или поздно везению приходит конец. Видите ли, даже при небольшом давлении на сонную артерию, – он прикоснулся к моей шее, – возникает рефлекс, который заметно понижает сердцебиение. Вероятно, каким-то образом это влияет и на силу возбуждения, хотя в результате можно потерять сознание. Ситуация может выйти из-под контроля. Находясь в беспамятстве, человек не представляет, что происходит. А под действием силы тяжести петля уже начинает затягиваться. Быть при этом осторожным – то же самое, что соблюдать осторожность, играя в русскую рулетку. Даже если вы были удачливы в прошлом, шанс задохнуться всегда остается таким же реальным. Единственный способ застраховать себя от подобной смерти – вообще не играть в эти игры.

* * *

Чтобы успеть на встречу со Стернлихтом, я взял такси. Возвращаться пришлось городским транспортом, сделав пару пересадок. Вилла встретила меня на пороге.

Я впервые увидел на ней измазанные краской, потрепанные джинсы. Она подколола и спрятала под косынку волосы. Мужская, застегнутая на все пуговицы белая рубашка с протертым до дыр воротником и синие кроссовки – под стать джинсам, тоже с пятнами краски – дополняли ее рабочий наряд. В руках у нее была тяжелая Металлическая коробка с инструментами.

– Я не подумала, что ты придешь так рано!.. – смутилась она. – Не обращай внимания на мой вид. В доме напротив пробило водопровод.

– Разве там нет слесаря?

– Есть, конечно. Помимо этого, я отвечаю еще за три здания. Вот почему у меня есть не только крыша над головой, но и кое-какие средства на жизнь.

Она переложила коробку в другую руку.

– Извини, мне некогда. Там настоящее наводнение. Может, пойдешь со мной? Или приготовишь себе кофе и подождешь меня дома?

Я сказал, что лучше уж дождусь ее, и она проводила меня в свою квартиру.

Не могла бы ты дать мне ключи от квартиры Эдди? – спросил я.

– Ты хочешь к нему подняться? Зачем?

– Просто чтобы осмотреть там кое-что.

Сняв ключ с кольца, она протянула его мне вместе со своим.

– Когда закончишь, возвращайся, – сказала она. – Замок защелкивается автоматически, но не забудь, пожалуйста, повернуть ключ два раза, чтобы как следует закрыть дверь.

* * *

После того как мы с Андреотти распахнули окна, никто их так и не закрыл. Да в этом и не было необходимости: запах смерти все еще ощущался в воздухе, хотя стал менее сильным и даже не казался особенно неприятным, если вы не догадывались, что это за дух.

Не так сложно было бы от него избавиться побыстрее. Достаточно было убрать занавески и постельные покрывала, вынести мебель, одежду и личные вещи Эдди на улицу мусорщикам. Затем, чтобы уничтожить всякое напоминание о недавней смерти, следовало тщательно вымыть пол и распылить дезодорант. Люди умирают ежедневно, и домовладельцы немедленно убирают их квартиры, чтобы к первому числу следующего месяца могли вселиться новые жильцы.

Жизнь продолжается.

Я искал хлоралгидрат. Где Эдди его хранил? Аптечки в квартире не было. В расположенном рядом со спальней туалете находился стульчак и ничего больше. Над кухонной мойкой висел футляр с зубной щеткой, а рядом, на подоконнике, лежал аккуратно закрученный полупустой тюбик зубной пасты. В шкафчике рядом с мойкой я обнаружил пару пластиковых бритв, банку мыльной пены, пузырек аспирина и плоскую баночку анацина. Открыв пузырек, я вытряхнул аспирин на ладонь. Насчитал всего десять пятиграновых таблеток. Я ссыпал их обратно и занялся баночкой анацина, нажав, как на ней было написано, на уголки колпачка. Пришлось поломать голову, прежде чем баночка открылась. Но единственной наградой за все мои усилия оказались обещанные этикеткой пилюли.

На стоявшем у кровати оранжевом пластиковом ящике лежала пачка литературы общества «Анонимных алкоголиков» – «Большая книга», «Двенадцать и двенадцать», несколько брошюр и изящная книжечка «Жить трезво». Там же находилась Библия; надпись на экслибрисе извещала, что книга подарена Мэри Скенлон в честь ее первого причастия. На другой страничке запись в генеалогическом древе семьи напоминала, что Мэри Скенлон вышла замуж за Питера Джона Данфи, а спустя год и четыре месяца после свадьбы у нее родился сын, Эдуард Томас Данфи.

Я решил пролистать Библию, и она тут же раскрылась на главе Второй книги Паралипоменон, куда Эдди вложил две бумажки по двадцать долларов. Не зная, как поступить с этими деньгами, я растерялся. Мне не хотелось их брать, но и оставлять в Библии было бы нелепо. Посвятив вопросу о сорока долларах пару минут размышлений, я снова вложил купюры в Книгу книг и вернул ее на прежнее место.

В верхнем отделении комода я нашел маленькую баночку с парой кружков пластыря, один шнурок, пустую пачку от сигарет, сорок три цента и два жетона на метро. В верхнем ящике были сложены главным образом носки, но там же Эдди хранил и пару шерстяных перчаток с кожаными пальцами, бронзовую ременную пряжку с изображением кольта и оклеенную бархатом коробочку, в каких обычно продают запонки. В нее он поместил дешевый перстень с голубым камнем, позолоченную заколку для галстука и запонку с тремя камешками. Четвертый, вероятно, был утерян.

В ящике для белья наряду с трусами и майками оказались часы марки «Грюен» с оборванным до половины ремешком.

Эротические журналы исчезли. Я тут же понял, что, связанные и зарегистрированные, они отправлены полицейскими на склад, где могут пролежать до скончания века.Как я ни искал, мне не удалось обнаружить у него ничего, связанного с эротикой, и никаких приспособлений для удовлетворения сексуальных потребностей.

В кармане брюк завалялся бумажник. В нем было тридцать два доллара, презерватив в фольге и удостоверение личности. Бланки таких удостоверений продают чуть ли не во всех лавчонках на Таймс-сквер. Обычно их покупает народец, которому нужны фальшивые удостоверения, хотя никого, кроме полных простофиль, им с помощью этих бумажек не обмануть. Эдди заполнил бланк честно, вписав собственные имя и фамилию, адрес и дату рождения, ту же, что упомянута в семейной Библии. Он указал свой рост, вес, цвет волос и глаз. Похоже, у него не было другого удостоверения личности – ни водительских прав, ни карточки социального страхования. Если в «Грин Хэвен» ему и выдали какой-то документ, он не потрудился его сохранить.

Затем я обыскал оставшиеся ящики шкафа, открыл холодильник. Там стояло начавшее прокисать молоко, и я вылил его в раковину. Нашел ломоть итальянского хлеба, банки с арахисовым маслом и джемом. Встав на стул, я даже посмотрел, что лежит на шкафу. Но кроме старых газет, бейсбольной перчатки, принадлежавшей Эдди, когда он был еще ребенком, и запечатанной коробки со свечками на маленьких стеклянных подставках, ничего не нашел. Карманы одежды, резиновые галоши и две пары обуви оказались пусты.

Чуть позже, спрятав в пластиковый пакет Библию, книги «Анонимных алкоголиков» и бумажник Эдди, я вышел из квартиры.

* * *

Я как раз закрывал дверь, когда за моей спиной раздалось чье-то покашливание. Обернувшись, увидел стоявшую на лестничной площадке женщину. Это было крошечное существо с седыми растрепанными волосами и огромными дальнозоркими глазами за толстыми линзами очков. Ей хотелось бы знать, кто я такой. Я назвал свое имя и уточнил, что работаю сыщиком.

– Ах, этот несчастный господин Данфи! – сказала она. – Я знала его с самого рождения. Была знакома и с его родителями.

В пакете вроде моего она несла продукты. Поставив его на пол, старушка принялась копаться в сумке, пытаясь найти ключ.

– Это они его убили!.. – сердито проговорила она.

– Они?

– Скоро они поубивают нас всех. Стоит только вспомнить несчастную госпожу Грод! Они прокрались к ней по пожарной лестнице и перерезали горло.

– Когда это случилось?

– А господин Уайт? – продолжала она, не слушая. – Умер от рака. В последние дни так высох и пожелтел, что выглядел совсем, как китаец. Скоро все мы помрем!.. – воскликнула она, то ли с ужасом, то ли с облегчением заламывая руки.

* * *

Я сидел на кухне за чашкой кофе, когда вернулась Вилла. Она открыла дверь своим ключом, поставила ящик с инструментом на пол и сказала:

– Не целуй меня: я такая грязная! Боже, какая противная работа! Пришлось вскрыть потолок в ванной, а когда это делаешь, всякая дрянь сыплется на голову.

– Где же ты научилась слесарить?

– Вообще-то этому я нигде никогда не училась. Просто мне нравится мастерить, и постепенно я приобрела кое-какой опыт. Конечно, я не профессионал-водопроводчик, но воду отключить и обнаружить течь смогу. Более того, я знаю, как залатать пробоину, чтобы течь прекратилась. Хотя бы на какое-то время.

Она достала из холодильника бутылку пива «Бек'с».

– Пить хочу ужасно. В горле першит от пыли. Не сомневаюсь, что известка канцерогенна.

– Как едва ли не все вокруг.

Она открыла бутылку и отпила немного прямо из горлышка, а потом взяла из сушки стакан и наполнила его. Затем сказала:

– Мне надо принять душ, но сначала хорошо бы передохнуть. Ты давно ждешь?

– Всего несколько минут.

– Наверное, долго пробыл наверху?

– Пожалуй. А потом я встретил странную старушенцию.

Я пересказал Вилле свою беседу с маленькой взлохмаченной женщиной, и она кивнула, подтвердив, что поняла, о ком речь.

– Госпожа Менген, – сказала она. – «Уш верно, мы все в гробах иштлеем, а шмерть нешется за нами по пятам».

– Ты хорошо ее передразнила.

– Этот талант куда менее важен, чем умение останавливать течь. Она – наша домашняя плакальщица. Живет здесь уже целую вечность. Думаю, она родилась в этом доме. Ей, наверное, за восемьдесят. Как ты думаешь?

– Я плохо в этом разбираюсь.

– Ну, разве ты потребовал бы у нее документы, если бы в кинотеатре она попросила билет со скидкой для граждан старшего возраста? Она знает всех в округе, во всяком случае всех стариков и старух. А это значит, что она едва ли не каждый день ходит на похороны.

Допив стакан, Вилла наполнила его снова.

– Признаюсь тебе: не хочу жить вечно, – сказала она.

– Ну, нам до этого далеко.

– Я серьезно, Мэтт. Бывает, люди живут слишком долго. Трагедия, если кто-то умирает в возрасте Эдди Данфи. Или еще моложе, как твоя Паула, у которой вся жизнь была впереди. Но, дожив до возраста госпожи Менген, непременно останешься одна, поскольку мало кто из друзей все еще будет рядом.

– Как умерла госпожа Грод?

– Подожди-ка, когда это случилось? Думаю, больше года назад. Помню, стояла жара. Ее убил проникший через окно квартирный вор. В доме есть ставни, но не все жильцы ими пользуются.

– На окне в квартире Эдди тоже есть ставни – на том, что выходит на пожарную лестницу. Они не были закрыты.

– Люди чаще всего не пользуются ставнями: так им легче открывать и закрывать окна. По всей видимости, кто-то поднялся на крышу и по пожарной лестнице проник в квартиру госпожи Грод. Было поздно, она лежала в постели и, вероятно, проснувшись, увидела вора. Тот ее и зарезал.

Она отпила еще немного пива.

– Ну, а ты что-нибудь нашел? Кстати, что ты там разыскивал?

– Таблетки.

– Таблетки?

– Не обнаружил ничего опаснее аспирина.

Я рассказал ей о результатах вскрытия и о том, какие выводы сделал Стернлихт.

– Меня когда-то научили делать обыск в квартирах, и я умею проводить его основательно. Не поднимал половиц, не разбирал мебель на части, но тщательно обследовал помещение. Будь там хлоралгидрат, я бы его непременно нашел.

– Может, эта таблетка была последней?

– В таком случае мне на глаза попался бы пузырек.

– Он мог его выбросить.

– В мусорной корзине пузырька не было. Не оказалось его и среди хлама под мойкой. Куда еще он мог его закинуть?

– Вероятно, кто-то дал ему эту таблетку. Знаешь, как бывает: «Не можете уснуть? Возьмите-ка вот это – действует безотказно». Насколько я помню, ты говорил, что он вырос на улице. Лекарства здесь продают не только аптекари. На улице можно купить все. Меня бы не удивило, если бы он нашел у кого-то и коралгидрат.

– Хлоралгидрат.

– Ну, пусть будет хлоралгидрат. Красиво звучит! Мать, живущая на благотворительные подачки, могла бы так назвать сыночка. «Хлорал, когда перестанешь приставать к брату?»… В чем дело?

– Все нормально.

– Похоже, ты не в настроении.

– Ты так думаешь? Наверное, оно испортилось, когда я был там, наверху. Что ты говорила о людях, которые живут слишком долго?.. Прошлым вечером меня одолели мысли о том, как будет тяжело мне, одинокому старику, коротать дни в гостинице. И все-таки я ничего не делаю, чтобы жить иначе, а за спиной уже немало лет.

– Ах ты, мой несчастненький старичок!

Пока она принимала душ, я продолжал упиваться горькими размышлениями о грядущей старости. Когда Вилла вышла, я сказал:

– Наверное, я пытался найти там не только таблетки. Чем бы в конце концов они могли мне помочь?

– Я тоже это не совсем поняла.

– Жаль, что он не успел мне ничего сообщить. Его что-то тревожило, и он был почти готов облегчить душу, но я сам посоветовал ему не спешить, а предварительно все как следует обдумать. Почему я не поговорил с ним в тот вечер?

– Думаешь, тогда он остался бы жив?

– Нет, но…

– Мэтт, пойми: он умер не из-за того, что ваш разговор не состоялся. Он расстался с жизнью, потому что совершил какую-то глупость или был неосторожен. Просто ему не повезло.

– Я знаю.

– Ты все равно ничего не мог бы изменить. И теперь уже ничем ему не поможешь.

– Знаю. Он…

– Да?..

– Он ничего тебе не говорил?

– Мэтт, я едва его знала. Не помню, когда видела Эдди в последний раз. Я вообще сомневаюсь, что мы говорили с ним о чем-нибудь, кроме погоды или квартплаты.

– У него что-то камнем лежало на душе, – повторил я. – Чертовски хотелось бы выяснить, что именно.