Текст книги "Талисман любви"

Мартин улыбнулся ей. Пока взрослые опирались на каменную стену, девочка уселась по-турецки у их ног. На ней была старая синяя бейсболка «Блю Джэйс», которую Мартин отдал ей в их последний день на озере, его все меньше и меньше расстраивал вид девочки в бейсболке Нэт.

– Мэ но (вот уж нет), – сказал он. – Мы вовсе не сердимся. Ни капельки.

– Кто говорил тебе, что другие женщины хотят его? – уточнила Мэй.

– Дети в автобусе. Это прозвучало по радио по дороге домой из школы. Большие девочки говорили так, а потом и наша водитель автобуса… миссис Паттерсон… позволила себе заплакать. Она говорит, что единственное, что поддерживает ее в жизни, – постер с Мартином на стене в ее спальне.

– Ее мужу следовало бы порвать этот постер, – заметил Мартин.

– Она заставила меня пообещать получить твой автограф, – добавила Кайли. – И Микки, и Эдди, и Джеф, и Остин тоже.

– А можно и мне тоже? – спросила Тобин.

Мартин улыбнулся, покачав головой.

Но к тому времени Пит Макмахон, представитель «Медведей», закончил брифинг для прессы, и наступил решающий момент. Лампы ревели сверху, хотя небо было ясно и светло. Мартин приобнял Мэй правой рукой, а левую руку положил на голову Кайли. Он сглотнул, в горле у него уже пересохло. Хотя он стоял перед репортерами тысячи раз, он никогда так не нервничал и не чувствовал подобно го возбуждения и неловкости.

– Готов, Мартин? – спросил Пит, перешагивая через провода. – А вы, Мэй?

– Мне, видимо, следует убить тебя позже, – прорычал Мартин.

Пит засмеялся. Мускулы плеча Мартина слегка колебались, точно так, как всегда бывало, когда он чувствовал настоятельное желание звездануть противника о бортик. Но Пит был хороший парень. Публичное освещение жизни команды и реклама были его работой, а не его виной или проступком.

Они с Мартином тайно посовещались обо всем, придумав стратегию, как предстать перед средствами информации. В год Кубка Стэнли Бостон был неистово покровительственен к своим хоккейным звездам. Пит сказал Мартину, что одна бульварная газета собиралась появиться с заголовком, где назвала Мэй Картье Золотая Землеройная машина», и Мартин сказал, чтобы Пит предупредил редактора откорректировать заголовки или приготовиться к новой физиономии. Мартин хотел, чтобы Пит сделал заявление за них, но Пит предположил, что, если дать прессе возможность сразу увидеть и запечатлеть и Мэй и Кайли, они, возможно, смогли бы препятствовать будущему вторжению. Так что Мартин согласился.

– Ты настроилась, любимая? – спросил Мартин.

Мэй кивнула, хотя выглядела нервной и взволнованной. Мартин нахмурился, взглянув на Пита, и кивнул. Проходя перед камерами, Пит поправил галстук и откинул волосы назад. Последним новостям предстояло пройти в прямом эфире на некоторых бостонских каналах, и один из продюсеров начал отсчет. «Четыре, три, два…»

– Семнадцатого июня 2000 года Мартин Картье женился на Мэй Тейлор в своем доме на берегу озера в Лак-Верт, к северу от Квебека, в Канаде. Это была тихая, частная церемония, на которой присутствовали только члены семьи и близкие друзья. Они вместе с дочерью миссис Тейлор, Кайли, приветствуют вас теперь и будут счастливы ответить на все ваши вопросы.

– Картье, мамочка, – заметила Кайли.

– Я знаю, милая, – прошептала Мэй.

В ее голосе по чувствовался испуг, и хотя она говорила с Кайли, она смотрела на частокол из фотоаппаратов, как олень, пой манный в свете автомобильных фар.

– Но он назвал нас Тейлор, а мы же теперь – Картье. Правда, ведь?

– Правда, Кайли, – сказал Мартин твердо, поскольку вся толпа репортеров уже начала смеяться, а Пит, отчаянно замотав головой, изрек:

– Простите, я ошибся.

– Не думаю, что это смешно, – возмутилась Кайли, нахмурившись.

Теперь вопросы сыпались лавиной.

– Мартин, как вы познакомились?

– Миссис Картье, что вы сказали, чтобы обратить на себя его внимание?

– В какое время состоялось бракосочетание? Кто именно был приглашен?

– Когда вы говорите «семья», знал ли Серж Картье о предстоящей церемонии? Какова была реакция вашего отца? Он послал вам поздравления? Вы уже представили ему вашу невесту к тому времени?

– Вы думаете, что на вашу игру в финале Кубка Стэнли неблагоприятно воздействовали ваши неизбежные свадебные планы?

– Для любого организатора свадебных церемоний это должна была бы быть свадьба века! Почему же вы упусти ли этот шанс?

– Почему такая спешка с бракосочетанием? Почему столько таинственности?

– Госпожа Тейлор, как вы чувствуете, это из-за вас он упустил Кубок Стэнли?

– Слухи просачиваются о каких-то розовых лепестках. Мэй, может, вы объясните…

– Ее имя – миссис Картье, – перебил их Мартин, его голос был настолько сильным, что многие звукооператоры выругались и сбросили наушники.

– Прошу прощения, – извинился репортер.

Вкрадчивый сопляк с волосами, слишком темными для его возраста, улыбнулся и продолжил:

– Миссис Картье, вы можете объяснить историю, циркулирующую по Бостону, будто вы дали Мартину розовые лепестки (он мог бы так произнести «шпанская мушка»), чтобы он носил их при себе во время решающих встреч?

Мартин удивился: кто проговорился про розовые лепестки, это мог быть только кто-нибудь из команды. Его спина и мускулы задрожали, он приготовился впиться зубами в голову репортера, но Мэй ответила откровенно и напрямик.

– Когда любишь кого-то, хочется помочь ему любым способом, как только умеешь.

– Помочь ему влюбиться в вас, вы хотите сказать? – спросил репортер.

– Нет, не совсем так, хотя я была счастлива, что в результате все так и получилось, – не уклонилась Мэй от ответа, все ее существо засветилось, когда она улыбнулась.

– Тогда, значит, вы намеревались…

– Она уже ответила вам, – произнес Мартин сквозь зубы, игнорируя пристальный предупреждающий взгляд Пита, стоящего в стороне.

– …опоить его любовным напитком? – закончил все же репортер.

– Моя мама – свадебная чародейка, – гордо вмешалась Кайли. – Она помогает людям влюбляться.

Защелкали затворы, и толпа репортеров хихикнула и уткнулась в свои блокнотики. Они только что получили то, что они хотели, Мартин это знал. Они искали способ пробить Мэй, и Кайли неосторожно дала им его. Не понимая этого, Мэй светилась. Она сзади обняла Кайли и качала ее назад и вперед.

– Достаточно, господа, – обратился Пит к репортерам. – Спасибо за ваше участие.

– Да, спасибо вам, – любезно повторила Мэй.

Репортеры игнорировали ее. Они смеялись между собой, поспешно уходя, чтобы записать свои истории. Мартин наблюдал за Мэй и Кайли, которые, взявшись за руки, не сомневались, что они сделали большую работу. Так оно и было, но они не понимали, что теперь весь мир будет надеяться, что их брак потерпит неудачу. Люди не хотели, чтобы их спортивные звезды влюблялись навсегда: они хотели, чтобы они вели себя легкомысленно, назначали свидания кинозвездам, терпели крах, пылали страстями и прожигали жизнь.

– Мы сделали это! – Мэй обхватила Мартина за шею. – Не так уж все и ужасно.

– Ты была очаровательна, – сказал он, пристально заглядывая ей в глаза.

– И Кайли. – Мэй рассмеялась. – Разве она не была забавна?

– Очень, – согласился Мартин.

Кайли, пританцовывая, направилась к тете Энид, но Пит отвел их с Мэй в дом, подальше от репортеров. Мартин знал, как плохо она будет себя чувствовать, если поймет, что на творила, обозначив тему для газетчиков.

– Как все прошло? – спросила Тобин.

– Она была очаровательна, – сказал Мартин. – Ужасно то, что они – нет.

– Лучше бы они не лезли, – сказала Тобин, пристально глядя на репортеров. – Я знаю, как они ловят сказанное и все переворачивают. Мэй вовсе не подлавливала вас.

– Я знаю это.

– Она никогда даже не думала влюбиться. Она была так занята заботами о Кайли, хотела жить хорошо. Я ненавижу все ее беды.

Глаза Тобин заблестели от слез. Она повернулась к Мартину, ее пристальный взгляд напрягся.

– Я тоже ненавижу, – сказал он.

Тобин кивнула. Вытерев глаза, она ударила кулаком в его руку и ушла. С минуту Мартин наблюдал за ней перед возвращением к грузовикам средств информации.

Он планировал ехать в Бостон завтра рано утром, повидать доктора, но теперь он изменил свои планы. Он останется здесь с Мэй на целый день. Его жена будет нуждаться в поддержке, когда увидит то, что они напишут о ней. Видя их отношение к смерти его ребенка, тюремному заключению отца, Мартин Картье знал, что акулы печати сочтут его второй брак совсем не благословенным.

Глава 11

– И, старик! – окликнул его бритоголовый малец. – Ты видел это?

Серж стоя читал таблицу забегов, которую он утащил. После воскресной поножовщины из-за выбора канала в блоке отрубили телевизионный кабель, и газеты стали нарасхват. Серж не оторвал взгляда, но он знал, кто говорил. Очередной новичок в блоке, сел за продажу наркотиков. Что там еще нового? Напрягая бицепсы, Серж сделал равнодушное лицо.

– Видел все, что хотел, – пробурчал Серж. – Лети от сюда.

– Нет уж, парень, – настаивал малец, которого звали Тино. – Тебе надо посмотреть.

Серж положил глаз на Талискера, резвого двухлетку, которого все сбросили со счетов после его поражения в Бурнхэм-стэйкс. Скачки не слишком интересовали Сержа, но здесь он хватался за все, что мог. Просматривая страницу, он попытался подольше игнорировать этого малого своим молчанием. Но заголовок бульварной газеты бросился ему в глаза:

«ТАЙНЫЙ СВАДЕБНЫЙ БЛЮЗ КАРТЬЕ»

– Какого черта? – Серж выронил таблицу.

– Твой малый женился, – пояснил Тино. – Женился на какой-то авантюристке, сучке «золотоискательнице», их так все называют, которая к тому же еще и приворожила парня.

Он трещал без умолку, словно он сам был репортером, разнюхавшим все о женщине, заполучившей Мартина в мужья. Как она женила его при помощи розовых лепестков и любовных заклинаний, как болельщики обвиняли ее в том, что она отвлекла Мартина и из-за нее он упустил Кубок Стэнли.

– Ну, вот и очередная Триша, не успел первую с рук сбыть, – пробормотал Серж, принимаясь за чтение статьи.

– Потребует содержания, всякие там детские выплаты, вот увидишь, – без умолку комментировал Тино. – Видали мы таких. Я уж знаю.

– Замолкни, – цыкнул Серж. – Исчезни с глаз.

– Чего это ты со мной так разговариваешь? Разве не я принес тебе хорошие новости?

– Иди, выкури косяк, – буркнул Серж.

Отдав всю жизнь спорту, Серж терпеть не мог здоровых и сильных молодых людей, которые разрушали свои тела и мозг наркотиками. Любого, кто попал сюда за наркотики, он вычеркивал из списка, а они все тут были из-за наркотиков.

– Я чист, – запротестовал малец, и в голосе его прозвучала обида.

– Да, последние десять минут. А теперь оставь меня в покое.

Сложив газету, Серж направился в свою камеру. Она размещалась на отшибе ряда в блоке, где обитали костоломы, женоубийцы, грабители из подземки. Никого из них не волновало, что он трижды завоевывал Кубок Стэнли, что в его честь устраивали приемы сенаторы и премьер-министры, и не просто так, а угощали на широкую ногу. Да и самого Сержа это мало заботило сейчас. Он был в тюрьме, вместе с неисправимыми преступниками, как раз там, где ему и следовало быть. Лежа на койке, он снова развернул газету дрожащими руками. Потом пробежал статью глазами и остановил взгляд на фотографии. Там был Мартин.

«Иисусе, – думал Серж. – Мой сын, мой сын».

Мартин возмужал и остался юным одновременно, но светлые, как у Сержа, пряди превратились в седые. Седые! Его лицо покрывали морщины. Слишком, о, проклятие, слишком стар для игры в хоккей, стар, чтобы убивать свое тело. Но жизненная сила и молодой огонь все еще горели в его ярких живых голубых глазах. Мартин обнимал рукой женщину. Хорошенькая, очень хорошенькая. Вообще ничего общего с Тришей, мягкость и кроткость везде, там, где у Триши сплошная жесткость и категоричность. Взгляд почти застенчивый, словно она смущена вниманием к себе со стороны всех этих репортеров. Хотя Серж понимал, что и это могло оказаться всего лишь уловкой, другим актом задуманной ею пьесы. Но, внимательно разглядывая на фотографии свою новую невестку, по имени Мэй, Серж так и не пришел к окончательному выводу. Чуть позже сосед по камере, Буфорд Данхэм, подглядел через плечо, что рассматривает Серж. Буфорд осклабился, тыча в фотографию.

– И что тут забавного?

– Удивляюсь я, и зачем дамочке теперь-то притворяться и комедию ломать.

– Вовсе она не притворяется. Уж я-то могу отличить притворство. – Серж проигнорировал комментарии Буфорда и снова изучал открытое лицо Мэй, ее счастливые глаза.

– Ты-то должен. И сам такой. Фигляр, хоккеист, как ни назови, – все вы в лапах акул, что денежками ворочают. Пресса целует твою задницу в одной комнате, а «Джойе энд Чииз» готовы переломать тебе ноги в соседней.

Серж не отвечал. Буфорд работал на преступную группировку и знал о чем говорил. Его любимой присказкой были строчки «Ты платишь, когда я прихожу, ты платишь вовремя». О чем бы ни говорил – от утренней газеты до дополнительного кофе перед сном.

– Они сбежали и тайно обвенчались. Истинная любовь. Как мило.

Но Серж почти не слушал его. Он смотрел на маленькую девочку на фотографии. Дочь Мэй – Кайли, говорилось в комментарии. «Из уст младенца, – написал репортер, – мы услышали истину, что ее мать готовила этот брак в течение некоторого времени, плетя сеть вокруг Золотой Кувалды, чтобы заставить того влюбиться в нее».

На голове у Кайли была бейсболка Натали. Серж прижал палец к фотокарточке. Он узнал бы эту старую бейсболку из тысячи. Серж тогда исхитрился добыть две бейсболки, одну для Натали, другую для Мартина, у своего друга, Джона Легранджа, третьего тренера «Блю Джейс», и послал им в подарок в день открытия сезона бейсбола. Только Мартин мог надеть на Кайли бейсболку своей дочери.

– И вовсе она не комедиантка, – повторил Серж.

– Ты о чем?

– Не стал бы он надевать бейсболку своей Нэт, если бы мать девочки притворялась.

– Что это с тобой, ты становишься сентиментальным? Может, нам видео Джимми Стюарта сегодня вечером заказать. Я сделаю попкорн, ты смешаешь мартини.

Серж не мог оторвать глаз от этой семейной фотокарточки. Он смотрел так долго, что его глаза наполнились слезами. Жаль, что фото было таким зернистым и он не мог получше разглядеть их лица.

«Бейсболка Натали, – думал он. – Какая хорошая бейсболка. И она здорово идет Кайли. Бейсболка отлично смотрится на девочке».

– Отлично смотрится, – проговорил Серж вслух. – И здорово идет.

– Слушай, прекрати говорить сам с собой, будто у тебя Альцгеймер, лучше заткнись.

– Сам заткнись, – пробормотал Серж, но только себе под нос.

Он проявлял недоброжелательное почтение к этому обитателю его блока. Буфорд занимался в жизни той работой, что и тот тип, который приходил к Сержу в день, когда он в последний раз видел свою внучку.

«Последний день, – думал Серж, – последний день».

Если бы только он мог вернуть все назад. Если бы только Серж мог вернуть тот злополучный день. Он смотрел на фотографию, пока она совсем не расплылась перед его глазами. Натали была мертва. Этого никогда не изменишь, и Серж знал, что в том была его вина. Теперь у Мартина новая семья, с которой Серж никогда не встретится.

И Серж знал, что в этом тоже была его вина.

Тренировки начались, но Картье оставались в безопасности в Блэк-Холле, пока регулярный сезон не начался. Прессе надо было подкармливать своих детенышей-читателей новостями, и Мэй предпочитала держаться как можно дальше от арены. Ее телефон звонил так часто (новые клиенты, незнакомые люди, то благосклонные, то злобные, репортеры, требующие интервью), что она наняла службу ответа, только чтобы принимать сообщения.

Дженни прислала ободряющее письмо вместе с большой корзиной яблок из Лак-Верта и бидон яблочного масла. Мэй каждый день пекла пироги и подавала яблочное масло вместе с английскими горячими сдобами. Одно то, что и Дженни испытывала на себе все сложности жизни жены публичного человека, придавало ей мужества.

Дети в школе начали обращаться с Кайли совсем иначе. Некоторые из тех, кто никогда раньше не обращал на нее никакого внимания, теперь стремились записаться к ней в лучшие друзья. Ее приглашали на празднования дней рождения к ученикам третьего, четвертого и даже пятого классов, к девочкам и мальчикам, которых она даже не знала. Правда, кое-кто дразнил ее тем, что она помогала Мэй творить заклинания для приворота Мартина, чтобы заставить его жениться. Но самое худшее случилось в тот день, когда Кайли сразу от школьного автобуса, не заходя в дом, прибежала, рыдая, в сарай, прямо в объятия матери. На дворе был золотом объятый осенний день, цвета высушенной пшеницы, когда последнее, еще совсем летнее тепло позволяло носить рубашки с короткими рукавами и джинсы.

– Мы ведь не готовили привороты для Мартина, правда, мамочка? – плакала Кайли, уткнувшись в Мэй.

Тобин стояла рядом и молчала.

– Нет, милая, не готовили.

– Он все равно женился бы на тебе, правда ведь?

– Так он говорит, – ответила Мэй.

– А что такое – «блюдо»?

– Ну, – Мэй недоумевающе улыбнулась, – такая большая, большая тарелка, иногда плоская. На свадьбах на нее выкладывают сладости.

– Но так нельзя назвать человека? Обо мне, можно так сказать?

– Я не знаю, – ответила Мэй, чувствуя, как начинает холодеть. – Что они говорили?

– Что у меня нет настоящего отца. – Губы Кайли снова задрожали, и Мэй услышала, как Тобин глубоко вздохнула. – И Мартин нам нужен из-за его денег.

– Кто сказал тебе это?

– Большой мальчик, Джозеф Ньютон. Он из пятого класса, и он сказал, что это его папа так сказал ему.

– О, это неправда, Кайли. Совсем неправда.

Мэй не отходила от дочери, пока рыдания не остановились. Потом Кайли побрела искать тетушку Энид. Тобин выступила вперед и поставила стул поближе к Мэй.

– Он назвал ее незаконнорожденной, только бранными словами. – Мэй всю трясло.

– Я слышала, как она рассказывала. – Тобин старалась говорить спокойно. – Ты в порядке?

– Я оберегала ее все это время, – продолжала Мэй. – Никто никогда так и не узнал нашу историю, а теперь все газеты только и пишут об этом. Они узнали о Гордоне, они знают, что я никогда не была замужем…

– Лучше бы они узнали, что ты – лучшая мать в округе, – возмутилась Тобин. – Что ты всегда ставила интересы Кайли превыше всего, что Мартину Картье просто повезло…

– Спасибо, Тоби. – Мэй вытерла глаза.

Она с трудом сглотнула. Ей хотелось выплеснуть переполнявшие ее чувства, страхи и боль. Ее жизнь менялась слишком стремительно; вот и теперь вся история ее жизни оказалась повсюду, и какие-то совершенно незнакомые люди осуждали ее, кто за прошлое, кто за настоящее.

– Ты знаешь, а нет худа без добра. – Тобин лукаво улыбнулась.

– Ты о чем?

– Ну, если ты так нужна прессе, то им, скорее всего, и Гордон пригодится. Я так и вижу приемную почтенной юридической конторы «Своупс энд Брэй», кишащую репортерами с фотоаппаратами и микрофонами.

– Вот уж и правда милая картинка, – сказала Мэй, закрывая глаза.

Она была рада, что Тобин все свела к шутке, поскольку сама была так расстроена, что не знала, как ей поступить.

Вечером Мэй не отходила от Кайли, пока девочку не сморил сон. Взошла луна, Мэй погасила лампы и села на краешек кровати Кайли, а кошки уютно устроились по верх стеганого одеяла. Потом она услышала, как машина Мартина подъезжает к дому. Поговорив внизу с тетушкой Энид, Мартин взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и ворвался в комнату.

– Что случилось сегодня? – спросил он с порога.

Мэй выскользнула из комнаты, и они с Мартином пошли по коридору в их комнату.

– Кто-то назвал меня охотницей за деньгами, а ее безотцовщиной, только грязным словом, – объяснила Мэй. – Кайли не знала слова, но уловила значение.

– Кто?

– Какой-то пятиклассник. Ему отец так сказал, и если бы ты только знал, что бы я сделала этому папаше…

– Я его уничтожу. Этот маленький змееныш влетит в бортик с такой силой, что навсегда забудет, как выглядели его зубы. А если серьезно, как его зовут?

– Мальчик – Джозеф Ньютон, а его отец – Патрик.

– Плохие новости. – Мартин схватил телефон и стал листать местную телефонную книгу.

Нажимая кнопки, с силой выдохнул.

Когда на том конце взяли трубку, он не стал тратить время на пустые любезности.

– Патрик Ньютон?.. Это Мартин Картье… Да, так вы – болельщик?.. Ладно, позвольте я перейду к делу. У меня ребенок в одной школе с вашим сыном, и до меня дошла ин формация, что Джозеф назвал ее бранным словом… Именно так… слово было бранное… Дети есть дети, вы говорите? – Голос Мартина повысился от гнева. – Послушайте, мистер Ньютон, там, откуда я родом, дети узнают всякие мерзкие словечки от своих родителей… И от них же учатся выдвигаться за счет других, слишком маленьких, чтобы защищаться… Правильно, я обвиняю вас. И если я услышу, что это повторится снова, поверьте, одним звонком вам я уже не ограничусь… Отлично, я рад слышать это. Я не хочу услышать, что Кайли снова обидели.

Он повесил трубку и посмотрел на Мэй.

– Спасибо тебе.

– В конце концов, он же разумный человек.

– На минуту мне показалось, что ты готов сбегать туда и выколотить из него душу.

– Ему тоже так показалось, – сказал Мартин, и глаза его налились свинцом.

Спустя несколько недель, когда шок от неожиданной женитьбы Мартина Картье стал постепенно проходить, внимание прессы и всего города переключилось на перспективы новой попытки «Бостон Брюинз» в играх на Кубок Стэнли. Каждый вечер Мартин возвращался с вывихнутыми лодыжками, понимая, что у него осталось не больше двух сезонов. Мэй растирала ему спину и успокаивала.

Газеты начали изо всех сил раскручивать тему соперничества Бостона и Эдмонтона, Мартина Картье и Нильса Йоргенсена. Однажды на вечерней тренировке шайба попала Мартину прямо в глаз, и он получил фонарь и шесть новых стежков. Доктор осмотрел его и посоветовал Мартину показаться офтальмологу и сделать некоторые анализы.

Но Мартин проигнорировал совет доктора. Хоккей груб, и травмы в нем неизбежны. Его зрение больше недотягивало до 20/20, и он не хотел слышать ничего плохого. Пока он мог видеть достаточно хорошо, чтобы играть, это го было довольно. Непризнание за болезнями права на существование срабатывало как нельзя лучше: он прошел через сотрясения, разрывы сетчатки, сломанные кости. Но читать ему было больно, и на следующее утро он попросил Мэй прочесть ему статью в «Глоуб» о соперничестве Картье – Йоргенсен.

– Ты на самом деле ненавидишь его? – спросила Мэй через стол для завтрака. – Или авторы, как обычно, просто гоняются за сенсацией.

– Уф, на сей раз нет. – Мартин потягивал свой апельсиновый сок. – Тут они здорово попали в самую точку.

– Но почему?

– Давай подумаем. Дайка попробую уточнить или свести все к одной причине. Оба мы жесточайшие соперники, и оба крайне плохо реагируем на поражение. – Фиолетовый глаз Мартина косил и делал его похожим на пирата, когда он усмехался. – У-упс, еще причина: я когда-то перекроил ему все лицо хоккейной клюшкой.

– Мартин, – вздрогнула Мэй.

По правде сказать, не пережив еще ни одного настоящего хоккейного сезона с Мартином, она и представить себе не могла, как отнесется к тому, что он с головой уйдет в эту жесткую и жестокую игру, со всеми потасовками и травмами, и так день за днем. Она перевела испуганный взгляд с его рук на лицо с раздутым правым глазом и посчитала шрамы.

– Я – акула, а он – кусок мяса, приманка, – сказал Мартин, размазывая яблочное масло по тосту.

– Это такое личное?

– Мэз уи (ну да).

– Только к Йоргенсену или к другим тоже?

– Главным образом к Йоргенсену.

– Ты действительно ненавидишь его?

Мартин вытер пальцы о салфетку и взял ее за руки.

– Мэй, – сказал он, – скоро начало хоккейного сезона.

– Я знаю, – сказала она, – я боюсь, но не понимаю почему. Ненависть – такое страшное слово.

– Я действительно ненавижу его. Я не могу объяснять почему, но так уж случилось. Почти с той же силой, что и отца.

От его слов у Мэй мороз пошел по коже. Она вспомнила своего отца, как он вышел из дома без ее поцелуя, не услышав ее прощальных слов. Она задавалась вопросом, а мог бы Мартин так же легко говорить о своей ненависти к Сержу, если бы этого человека не было в живых, если бы у Мартина уже не имелось шанса помириться с ним.

– Мне бы хотелось, чтобы в тебе не было этой ненависти. – Мэй смотрела на его черный глаз. – И я тоже не могу объяснить почему. Я хочу, чтобы ты выигрывал – все свои игры, Кубок Стэнли, все все. Но мне бы хотелось меньше жестокости и насилия.

– Я всегда так жил, – сказал он, держа ее руки. – Я играю в хоккей.

– Сезон даже еще не начался по-настоящему, – сказала она. – Если я попрошу, чтобы ты пообещал мне быть осторожным, ты сочтешь меня самой большой идиоткой на свете?

Отбросив свой тост и забыв про кофе, Мартин посадил Мэй на колени и стал целовать ее. Он частенько отбрасывал в сторону дела, чтобы поцеловать Мэй и прижать к себе, но сейчас все было как-то иначе. Пригладив ее волосы, погладив по спине, он прошептал ей на ухо:

– Никто никогда не просил меня об этом прежде, Мэй. Ни разу за всю мою жизнь.

Сезон захватил Мэй остротой ощущений, вызванных происходящим на льду. Она приветствовала его начало на первой игре Бостона против Монреаля в специальной ложе у самого льда, так близко к игрокам, что можно было слышать их дыхание, когда те проносились мимо. Они с Дженни подбадривали команду во всю силу своих глоток. Кайли осталась дома с тетушкой Энид и смотрела игру по телевизору, и когда камера наезжала на их лица, показывая реакцию жен игроков, Дженни напомнила Мэй помахать дочке.

Когда над стадионом было поднято знамя первенства Восточной конференции в ознаменование потрясающих успехов прошлого сезона, Мэй и Дженни почувствовали такую гордость, что на глазах у них выступили слезы. Мэй попыталась встретиться с взглядом Мартина, но тот смотрел себе под ноги.

– Он отказывается признавать свои достижения. Он по-прежнему переживает проигрыш Кубка, – объяснила Дженни, – и он не успокоится, пока не увидит знамя Кубка Стэнли, поднятое в их честь.

– А Рэй выглядит счастливым, – отметила Мэй, наблюдая, как муж Дженни улыбается и приветствует зрителей.

– Рэй непохож на Мартина.

Мэй знала основы: шайба, бросок, гол. Кое с какими понятиями она столкнулась еще во время решающих встреч прошлого сезона. Но ей еще многое предстояло освоить в этой новой для нее хоккейной терминологии, и Дженни объяснила: линия вбрасывания, бросок, скамейка штрафников, пенальти, красная линия, синяя линия, хет-трик.

– Хет-трик? – переспросила Мэй.

– Это когда один игрок забивает три гола в одной и той же игре. Если дело пойдет и дальше так, твой муж как раз и добьется хет-трика в этой игре, – объяснила ей Дженни.

– Ах!

Это Мартин резко швырнул противника прямо в борт перед ними, улыбаясь при этом Мэй, словно это был здоровущий котяра, который положил мышь к ногам хозяйки.

Когда противник вдавил клюшкой в бок Мартина, Мэй задохнулась.

– Эй, арбитр!

– Они у нас называются судьи на линии или рефери, – с улыбкой подсказала ей Дженни. – Да и не волнуйся ты так. Мартин никому ничего не спустит.

Что Мартин и сделал незамедлительно, бросив свое тело на того парня как раз в тот самый момент, когда он приготовился делать бросок. Игрок «Монреаль Канадиенс» полетел на лед и сначала опрокинулся на спину, потом сел на свою пятую точку, совсем как ребенок на замерзшем пруду. Мэй подняла кулаки и закричала громче любого другого бостонского болельщика.

Мартин Картье устроил на льду потрясающее шоу. Он катался, как комета, быстрее шаровой молнии. Блокировал броски, выхватывал шайбы из-под самого носа противника, посылал самые невероятные пасы, удачно прицеливался и забивал такие голы, от которых вскакивали все трибуны. Мэй знала, что она вышла замуж за профессионального спортсмена, но до того вечера, до конца не понимала, что это означало на самом деле. Ее муж оказался не простым человеком: это был волшебник, для которого не существовало невозможного, когда он на своих коньках рассекал пространство.

Мартин забил гол на первой минуте, четыре минуты спустя был оштрафован за драку, забил пенальти – все это в первом периоде; во втором он получил в нос и отсидел на скамье штрафников за захват соперника клюшкой; пока Мартина не было на льду, Монреаль отыграл два гола подряд. По возвращении Мартин приготовился отыграться, но сирена возвестила об окончании второго периода.

Когда «Медведи» уехали со льда на перерыв, Мэй едва справлялась с волнением и еле дышала, ладони были искромсаны впивавшимися ногтями, а голос охрип от воплей.

Рабочие приводили в порядок лед. Сверху из динамиков гремела музыка, и Мэй смотрела, как большая квадратная машина выравнивает лед, подтапливая сколы и царапины и замораживая их заново. Дети вокруг кричали, пытаясь привлечь внимание игроков. Те сгрудились вокруг тренера Дэйфо, планируя, как им не допустить ничью 2:2 и выиграть.

– Он велит им отдавать шайбу Мартину, – пояснила Дженни. – Невзирая ни на что, отдавать шайбу Мартину.

– Ты так много знаешь о хоккее, – удивилась Мэй. Дженни расхохоталась.

– Нет, просто он всегда это говорит. Каждую игру! Мартин – наша звезда. Но скажу тебе, Мэй, сегодня он затмевает даже самого себя и собственную славу. Знаешь, причина-то в тебе. Как это ощущать себя женой человека, который ради тебя из кожи вон лезет?

– Неплохо. – Мэй от счастья была не в силах совладать со своей улыбкой.

– Отлично! Так держать! – кричала Дженни и стучала ногами. – Мы готовы, мальчики! Вперед, в атаку, и игра ваша!

– Вперед! – кричала Мэй как можно громче. – Ну же, «Медведи»! Вперед к победе!

Тут к ложе, где сидели Мэй и Дженни с несколькими другими женами и подругами хоккеистов, приблизилась группа молодых женщин. Мэй почувствовала, как внутри у нее все напряглось. Мартин предупредил ее быть готовой ко всяким репликам и освистыванию, просил не принимать ничего близко к сердцу и держать высоко поднятой голову. До сих пор ей это вполне удавалось. Но что делать, когда четыре белокурые длинноногие красавицы при всем своем великолепии станут штурмовать их ложу?

– Держись крепче! – пробормотала Дженни.

– Нашествие.

Самая высокая из блондинок постучала по плестигласовому защитному экрану.

– Чем могу быть полезна?

Дженни открыла дверь на щелку, сама любезность в сочетании с ледяной холодностью телохранителя. Мэй даже не ожидала от нее такого.

– Мэй Картье? – уточнила блондинка.

– Это частная ложа. – Дженни по-прежнему перекрывала доступ к Мэй для непрошеной гостьи.

– Я знаю, прошу извинить нас. – Блондинка, застенчиво улыбаясь, протянула Дженни конверт. – Я только хотела передать ей это. Тут… тут всего лишь записка от меня и моих подруг. Мы – завзятые болельщицы «Медведей», и мы подумали…